Однажды вечером, когда сопровождавшие его суйа купались в речке, Алуари, спрятавшись за кустами, поразил их одного за другим из своего лука, который никогда не знал промаха. Когда весть об этом дошла до суйа, перемирие кончилось. Вымазавшись черной краской, суйа отправились на войну против трумаи. Это был бой, в котором погибли почти все трумаи. Остатки племени разбежались, найдя убежище в деревнях мейнако и ваура, которые тоже не любили воинственных суйа. Впоследствии остатки трумаи смогли вновь объединиться в деревню - в одну убогую малоку. И вождем был избран Алуари. Ему простили его рваные уши, так как он, по мнению соплеменников, кровью убитых им суйа смыл причиненные ему унижения.
И все же Алуари до конца дней своих оставался грустным: уши не давали ему покоя. И вопреки обычаю трумаи он отпустил длинную шевелюру, чтобы спускавшиеся на плечи волосы закрывали позорные дыры в мочках ушей.
Итак, Аруйаве был сыном Алуари. Последнего вождя трумаи. Мы замолчали, думая каждый о своем. Тоскливо звенели москиты. Ветер шелестел по крыше шалаша. С глухим стуком упал за окном перезрелый плод манго. Пленка в кассете магнитофона кончилась. Пока я возился, доставая новую, Аруйаве закурил. Нажав кнопку, я включил магнитофон. Можно было продолжать беседу.
- А что делает твоя жена?
- Ничего не делает.
В этом он остался верен своим предкам: индеец никогда не признает, что женщина может заниматься чем-то, заслуживающим внимания. Но Аруйаве, с другой стороны, был уже отравлен цивилизацией, и, самое главное, любил свою жену, а поэтому, запнувшись, добавил:
- Она ничего не делает, но занимается по хозяйству: еду готовит, рыбу жарит, которую я привожу. С сыном сидит.
- А ты что делаешь?
- Разное: помогаю Клаудио, наблюдаю за посевом маниоки, езжу на лодке, говорю каждое утро по радио.
- Стало быть, ты уже разбираешься в радио?
- Нет, я только умею включать и выключать. Чинить не могу.
- А мотор у лодки?
- Тоже не могу чинить, - он подумал идобавил: - Пока...
- А если мотор сломается, когда ты далеко от Диауарума?
- Тогда будет плохо.
- А куда ты ездишь на этой лодке?
- Куда Клаудио скажет. Иногда вместе с ним подымаемся по Шингу. Иногда он меня посылает за больным в какую-нибудь деревню. Или на пост Леонардо.
- А сколько человек осталось сейчас в твоем племени?
Он морщит сосредоточенно лоб. Потомговорит:
- Около двадцати...- И добавляет: - Вместе с женщинами.
Вероятно, это короткое замечание: "вместе с женщинами" - было самым убедительным примером того, что Аруйаве окончательно примкнул к "цивилизадо". "Настоящий" индеец никогда не позволил бы себе сказать такое. Я убедился в этом несколько дней спустя, когда, вернувшись на пост Леонардо, стал свидетелем любопытной сцены. К "конторе" Орландо приближалась длинная процессия очередных визитеров из какой-то соседней деревни. Впереди шли женщины с корзинами и мисками на голове и несли младенцев, приютившихся на могучих бедрах матерей. Рядом бежали, путаясь под ногами, детишки постарше. Замыкая шествие, торжественно шли мужчины с луками и стрелами в руках.
- Кто там пришел? - крикнул Орландо, подымая голову от своего канцелярского гроссбуха, в котором он в который раз безуспешно пытался свести концы с концами в тощей смете Парка.
- Это пришли камаюра, - доложил один из болтавшихся вокруг него старожилов поста.
- Сколько их? - спросил Орландо, соображая, что нужно дать команду на кухню, чтобы Сабино позаботился об "усилении" обеда.
Индеец, чрезвычайно довольный возможностью продемонстрировать свои математические способности, высунулся из окна и принялся считать, тыча в воздух черным, заскорузлым пальцем. Он несколько раз сбивался и начинал сначала. От напряжения на лбу у него выступили капельки пота. Сын сельвы, видимо, совсем недавно освоил тайны математики. Наконец мучительный процесс завершился блистательной победой. Повернувшись к нам, он ликующе провозгласил:
- Пришли семь камаюра!
Я недоуменно воззрился на Орландо: мне хорошо было видно, что гостей там не меньше пятнадцати. Орландо понял мой молчаливый вопрос и, пряча улыбку, повернулся к математику:
- Караиба утверждает, что ты ошибся.
Тот побагровел от возмущения, снова воззрился в окно и принялся пересчитывать, нервно взмахивая пальцем.
- Караиба говорит, - сказал ему Орландо, - что к нам пришли две руки и одна нога камаюра...
Математик, не удостаивая меня взглядом, с достоинством пояснил:
- Орландо, там пришли семь камаюра. А остальные - это женщины.
Да, индейцы Шингу никогда не включали женщин в общий "баланс", в "сводку наличного состава" своего племени. В счет всегда шли только мужчины. Так уж повелось испокон веков, и ничего тут не поделаешь. А бедный Аруйаве вынужден был сказать, что в его племени около двадцати человек "вместе с женщинами". Ему, очевидно, никак не хотелось признать, что его народ фактически прекратил свое существование.
...Ладно, пусть будет так. Я закуриваю и спрашиваю его:
- Стало быть, ты один из последних трумаи?
- Да.
- А твоя жена?
- Она суйа...
Ирония судьбы: последний из трумаи вынужден взять в жены девушку из племени своих врагов. Что это: новейший вариант "Ромео и Джульетты" или только необходимость найти себе женщину, даже если твой отец перевернется в своей убогой могиле?
- А твоя жена знает язык трумаи?
- Нет.
- А ты знаешь язык суйа?
- Нет.
- А как же вы объясняетесь?
- По-португальски.
- А ваш сын?
- Он начинает говорить по-португальски. Но знает несколько слов и трумаи.
- Ты доволен своей жизнью?
- Да.
- Тебе здесь, в Диауаруме, лучше, чем было раньше, когда ты жил в своей деревне?
- Да, мне здесь очень хорошо.
- А чего бы ты хотел, чтобы тебе стало еще лучше?
- Не знаю,- он задумывается, молчит, потом отвечает: - Я хотел бы всегда работать вместе с Клаудио. Еще хочу научиться чинить мотор у лодки. И чинить радио. А то, когда оно замолкает, приходится звать Клаудио.
Он снова молчит, собираясь с мыслями, и добавляет!
- Еще хочу научиться читать и писать. Хочу прочитать много книг. Сколько прочитал Клаудио,
- Зачем?
- В книгах рассказывается, как надо жить. Как чинятся моторы. Как летают самолеты. Да, и еще я хочу стать летчиком. И летать из Диауарума в Леонардо. Возить лекарства и продукты...
- Ты знаешь какие-нибудь легенды трумаи?
- Знаю. Мне их рассказывала мать.
- Расскажи мне что-нибудь.
Он вздыхает и озабоченно морщит лоб. Потом начинает рассказывать длинную легенду о том, как в одной из деревень трумаи была похищена девушка, которую утащил старый и хитрый лис. В далекой лесной хижине эту девушку разыскал молодой парень. Они полюбили друг друга и сбежали от лиса обратно в село. Девушка вернулась в дом своей матери, но мать не узнала ее. Поэтому девушка жила в деревне чужой. Ей было трудно. Соседи кормили ее остатками "бижу". И она начала тосковать по своему старому лису. И умерла от тоски...
С первыми лучами солнца, где-то в половине шестого, мы с Галоном просыпаемся почти одновременно. На соседнем гамаке безмятежно сопит Арналдо, свесив левую руку до земли. Запах дыма приятно щекочет ноздри: Клаудио уже на ногах. Он готовит завтрак из остатков наловленной вчера рыбы и, разумеется, "рис-фасоль". Галон, расталкивает Арналдо, тот со стоном пытается отмахнуться: "Еще солнце не встало! Лететь до Леонардо всего двадцать минут". Галон кричит, что, по словам Клаудио, погода может испортиться с минуты на минуту.
Проглотив завтрак, мы прощаемся с Клаудио и быстро погружаемся на самолет. Солнце уже повисло за черным краем леса, а с запада двигается облако, предвещающее дождь. Ревет мотор, струи красной пыли рвутся из-под крыльев, ударив по сощурившимся индейцам и одиноко торчащему среди них в своих мятых брюках Клаудио. Спотыкаясь на кочках, переваливаясь с боку на бок, "баркрайфт" прыгает по просеке, поднатуживается и с видимой неохотой повисает в воздухе. Еще через мгновение зеленая пучина сельвы поглощает малоки Диауарума. Мы молчим. Потом Галон говорит, словно размышляя вслух:
- Вот так и живет Клаудио...
Арналдо закрывает форточку, откуда бьет холодная струя воздуха, и добавляет:
- А следующий самолет будет у него то ли через месяц, то ли через полгода...
От Диауарума до поста Леонардо лететь недолго. Около получаса. Мы лениво беседуем, вспоминая приключения вчерашнего дня. Галон и Арналдо упиваются своими рыбацкими подвигами. Я рассказываю им о поездке к суйа. Арналдо восхищается, вспомнив, с каким олимпийским спокойствием Аруйаве манипулировал переключателями рации.
- А что? - говорит Галон. - Индейцы очень сообразительны, восприимчивы. Если бы у нас всюду к ним было бы такое же отношение, как здесь, таких, как Аруйаве, были бы у нас не единицы, а тысячи.
- А почему нельзя добиться этого? - спрашиваю я.
- Чего?
- Ну, чтобы к ним всюду было такое отношение, как здесь.
- Чудак ты, - снисходительно говорит Галон. - Ты не понимаешь простой вещи: этот Парк - заповедник, остров, исключение из правила. То, что ты здесь видишь, ты нигде больше не увидишь, потому что это невозможно.
- Как это так "невозможно"? Невозможно человеческое отношение к индейцам?
- Да нет, ты меня не понимаешь. Я говорю не об отношении к ним. Я говорю об исключительности этого Парка как учреждения. Мы не можем себе позволить создавать много таких Парков и территорий, потому что это помешает освоению страны. Нельзя же отдать индейцам всю нашу Амазонию и сидеть сложа руки, пока они скачут со своими луками по землям, которые хранят урановые руды или золото, нефть или алмазы. Мы вынуждены, мы хотим, и мы будем осваивать нашу страну, эксплуатировать ее богатства, а это означает, что индейцам придется еще больше потесниться. Хотят они этого или нет.
- Конечно, не хотят, - говорит Арналдо. - Помнишь падре Кальери?
- Подожди, подожди, - оживляется Галон. - Какое сегодня число? Тридцатое, кажется. Так ведь сегодня или завтра исполняется ровно год...
Он был прав: в тот самый день, когда мы возвращались из Диауарума, исполнилась первая годовщина трагической истории, взволновавшей всю страну. Думаю, что о ней следует рассказать подробнее.
ЧАСТЬ II
ГИБЕЛЬ ПАДРЕ КАЛЬЕРИ
Помолитесь за нас, сестра! И помолитесь прилежно: как мне кажется, вскоре полетят стрелы" - этими словами кончалась последняя радиограмма падре Кальери, полученная в Манаусе 30 октября 1968 года. На следующий день в условленный час падре на связь не вышел. Телеграфистка ожидала его позывных еще три дня. Безуспешно… Контакт с экспедицией был потерян, Еще через два дня газеты Бразилии взорвались истеричным фейерверком шапок: "Миссия падре Кальери исчезла после встречи с племенем атроари!"
Преступление и наказание
Атроари -индейское племя, насчитывающее несколько сот человек, обитает к северу от Манауса в районе слияния рек Алалау и Жауапери. Несколько лет назад оно попало на страницы газет в связи с полемикой, развернувшейся вокруг проекта строительства автострады Манаус - Боа-Виста, которую затем намечалось продлить до южных границ Венесуэлы. Последнее обстоятельство дало повод некоторым газетам квалифицировать ее как "интернациональную" и "трансконтинентальную". Поскольку трасса должна была пересечь территорию обитания атроари, перед строителями возникла нешуточная проблема. С одной стороны по конституции Бразилии земли, на которых живут индейцы, считались в то время их собственностью, поэтому появление землекопов и бульдозеров вблизи малок атроари формально могло быть истолковано как нарушение законодательства. Впрочем, юридическая сторона вопроса меньше всего волновала инженеров департамента автомобильных дорог. Куда больше их смущала перспектива столкнуться с очевидным желанием индейцев защитить свои земли от вторжения "караибов".
Эксперты из ФУНАИ советовали найти компромиссный вариант, проложив трассу в стороне от деревень атроари и ваймири, напоминая о печальном опыте Сан-Пауло, где в прошлом веке строительство железной дороги было предпринято через земли индейцев кайнганге. Дорогу построили под грохот выстрелов, в результате чего некогда могущественное племя сократилось до двухсот человек, обитающих ныне в двух резервациях ФУНАИ.
Несмотря на сопротивление ученых мужей, энергичные инженеры, как это нередко бывает в таких случаях, побили их теоретические, гуманистические и прочие, столь же шаткие аргументы неумолимой логикой высших государственных интересов. В самом деле, разве можно допустить, чтобы какие-то там три сотни "бесштанных индейцев" помешали строительству столь важного объекта, как трансконтинентальная магистраль, имеющая к тому же "неоспоримое оборонное значение"?! Другое дело, если бы трасса проходила через владения какого-либо цивилизованного латифундиста. В этом случае понадобилось бы вести переговоры о покупке земли, о справедливой компенсации за урон, который был бы нанесен частной собственности. А индейцы?! Нет, тут не могло быть и речи о каких-то переменах маршрута!
Когда строительство было начато и первые десятки километров просеки прочертили сельву к северу от Манауса, руководители департамента путей сообщения решили принять меры к переселению атроари, чтобы они, когда строители подойдут вплотную к их деревням, не вздумали бы воспрепятствовать железной поступи прогресса. С этой целью и была организована экспедиция под руководством итальянского священника падре Кальери, в которой, кроме самого падре, приняли участие еще семь мужчин и две женщины. Падре намеревался завязать дружбу с атроари и попытаться убедить их в необходимости переселиться на новое место.
14 октября экспедиция отправилась из Манауса на вертолете, который доставил ее на берег реки Сан-Антонио, в 240 километрах севернее города, где находился передовой лагерь дорожников. К северу лежала земля атроари. Отсюда экспедиция и начала свой трудный путь, отправившись на поиски индейцев в моторной лодке.
22 октября они заметили первые признаки пребывания индейцев: заброшенную хижину с остатками пищи. Еще через сутки пути они были разбужены на рассвете криком петуха. Это означало, что деревня атроари находится где-то поблизости. Падре Кальери распорядился дать три выстрела в воздух, предупреждая туземцев о прибытии экспедиции. И через несколько часов состоялась первая встреча. Она была такой сердечной, что лучше и пожелать нельзя: индейцы приветственно махали руками, приглашали белых подойти поближе. Вышедший впереди соплеменников вождь первым подошел к падре и протянул ему мякоть банана. Падре поблагодарил, после чего вождь сунул палец себе в рот и, вытащив его оттуда, в знак дружбы намазал своей слюной губы падре Кальери.
Потом начались работы по устройству лагеря экспедиции. Индейцы помогали расчищать участок на берегу реки, строить шалаши, таскали хворост для костра. Тут же произошло первое недоразумение: один из туземцев залез в кастрюлю с пищей. И падре, грозно прикрикнув, прогнал его. Этого делать не следовало бы. В особенности после того, как сам падре и его спутники отведали бананов и "бижу", предложенных им индейцами...
Целый день индейцы помогали экспедиции организовывать на берегу речного протока свой лагерь. А вечером падре стал распределять подарки. При этом он руководствовался какими-то одному ему понятными критериями: некоторые индейцы, работавшие, по мнению Кальери, лучше других, получили больше подарков. Те, кто, как полагал падре, ленился, должны были удовольствоваться более скромным вознаграждением. Один из них, недовольный тем, что ему досталось всего лишь две коробки спичек, пытался протестовать. Падре отобрал у него обе коробки. Отобрал в назидание! Впоследствии сертанист Жоао Америко Пере, анализируя эти действия, заметил, что падре следовал принципам нашей психологии и педагогики. Нашей! Но ведь индейцы мыслят иначе и не читают брошюр о трудовом воспитании и научно организованной системе поощрений и наказаний...
Как могли атроари, боготворящие своих детей и никогда не наказывающие их даже за серьезные проступки, понять или оправдать поведение падре, силой вытащившего из лодки забравшегося туда подростка? Почему они должны были согласиться с принципом "оплаты по труду"?
А ведь Кальери был не новичок в сельве. Он, правда, приехал в Бразилию сравнительно недавно: в 1964 году. Однако уже участвовал в нескольких экспедициях по установлению контактов с индейцами. В частности, с племенем яноами, обитающим по правому берегу реки Рио-Бранко, неподалеку от бразильско-венесуэльской границы. Именно поэтому инженеры департамента автомобильных дорог и обратились к нему за помощью. Однако успешные результаты контактов с яноами вскружили, очевидно, ему голову. Он решил, что обладает особым влиянием на индейцев. Что их подавляет его представительный вид, громкий голос, властные жесты.
На следующий день падре Кальери вошел в одну из хижин, несмотря на то, что двое мужчин стояли у входа, показывая жестами, что сюда входить не следует. Падре отодвинул их в сторону, словно убирая с дороги препятствие. И, войдя в малоку, начал считать висящие в ней гамаки. А это не могло не насторожить индейцев: они вправе были подумать, что этот странный караиба пытается выяснить их численность.
Так одна ошибка следовала за другой. Ближайшим помощником падре Кальери был лесник Алваро Пауло да Сильва, проживший в сельве всю жизнь и хорошо разбиравшийся в обычаях и нравах индейцев. Он несколько раз пытался предупреждать падре о том, что их нельзя раздражать. Падре отмахивался от Алваро.
Спустя два дня индейцы стали проявлять первые признаки нервозности и недовольства. Несколько человек отказалось проводить экспедицию к месту прежней стоянки. А те, что в конце концов согласились стать проводниками, пройдя несколько километров, вдруг разъярились: принялись стучать зубами и хлопать руками по своим ягодицам, что означало сильнейшее волнение. Падре прикрикнул на них. И после этого Алваро окончательно впал в панику. Он хорошо знал, что ни в коем случае не следует кричать на индейцев. Он обратился к падре с мольбой немедленно прервать экспедицию и вернуться. Падре и сам понимал, что над его головой сгущаются тучи, но ему не хотелось отступать. Может быть, было стыдно? Или не хотелось терять гонорар, обещанный инженерами департамента автодорог? А может быть, он продолжал верить в свою власть над этими туземцами? В свою способность сломить их, убедить, подчинить себе? И лишь одна фраза последней радиограммы невольно выдала смятение, царившее в его душе: "...помолитесь за нас, сестра! И помолитесь прилежно: как мне кажется, скоро полетят стрелы".