- Плохо дело, братие, - начал князь Юрий, когда все расселись по местам. - Собрал я вас, дабы известить - идёт на нас войной поганский хан Батыга, тот, что давеча Булгарское царство разорил. Вчера поганые взяли Нузлу, на границе земли нашей, и там же встали лагерем, подтягивая обозы да подкрепления. К князю Глебу в Коломну да князю Давыду в Муром гонцы уж посланы, и думаю, явятся они на подмогу. Однако на сей раз, мыслю я, того мало будет.
- Как велики силы Батыги? - подал голос князь Ожский.
Князь Юрий повернулся к своему вятшему витязю [телохранителю. Прим. авт. ], стоявшему за плечом, тот кивнул и удалился.
- Сейчас всё сами услышите.
Двое дюжих дружинников вволокли в горницу полуголого человека, от которого шла такая вонь, что князья начали морщиться. Правый глаз человека заплыл громадным кровоподтёком. Вместе с ним в горницу вошёл монах в чёрной рясе, подпоясанный верёвкой, поклонился.
- Вот это лазутник поганых. Сшиблись с нашим дозором под самым Свирельском, - кивнул на пленника князь Юрий. - Кто ты таков, как звать? - обратился он к монголу. - Переведи ему, Варлам.
Монах в чёрном заговорил на незнакомом языке, медленно и с запинкой. Уцелевший глаз пленника злобно сверкнул, и он заговорил быстро, гортанно.
- Он говорит, княже, что он сотник хана Батыги, коего называет "повелитель Вселенной". Ещё он говорит, что сын какого-то ихнего хана, и требует, чтобы вы немедля пали ему в ноги.
- Вот как? - хмыкнул князь Юрий. - Ну, это мы погодим маленько. Спроси его, как велика сила хана Батыги. Сколько конного войска, сколько пешего?
Монах снова заговорил с монголом на его языке, и тот, едва дослушав вопрос, вновь начал говорить, горячо и злобно.
- Он говорит, княже, что у Батыги полмиллиона воинов, все конные. Что пешими у них ходят токмо рабы. Ещё он говорит, княже, что мы все есмь рабы хана Батыги, и ежели сей же час не покоримся, участь наша будет ужасной.
- И это тоже погодим, - хмыкнул князь Юрий. - Спроси его, кто состоит в войске Батыги, какие народы, кто ведёт их…
Монах снова заговорил по-монгольски, но пленник на сей раз не дослушал - снова заговорил, быстро и злобно.
- Он говорит, княже, что… прости, княже, перевожу как говорено - что он устал слышать тявканье брехливых псов. Он требует сейчас же отпустить его, дать коня, богатую одежду и золота, сколько он скажет, за причинённый ему ущерб. Тогда он замолвит своё слово перед ханом, и тебе позволят жить. Я точно перевожу слова его, княже.
- Спасибо, Варлам, - кивнул князь Юрий. - Уведите языка. Ты останься.
Двое дружинников выволокли монгола, оставив монаха стоять перед князем.
- Да не брешет ли он? - подал голос князь Олег - Полмиллиона воинов - немыслимо сие!
- Я тож в сомнении, - ответил Юрий. - Значит так, Варлам. Пусть Глод допросит его как следует, тебе же переводить придётся. Знаю, знаю! - поморщился князь Юрий, заметив невольный протестующий жест монаха. - Знаю, не любишь дел сиих. Надо, Варлаша. Нет больше толмачей у меня под рукой, а сведения верные из этого поганого добыть надо немедля. Речь идёт о жизни и смерти земли рязанской. Да, скажи Глоду, как закончит спрашивать, то, что останется, ночью пусть в прорубь спустит. Иди, Варлам!
Когда монах вышел, князь Юрий вновь обратился к собравшимся.
- Значит так, братие… Скачите к себе, собирайте ратных людей немедля. Всех, кого можно! Мужиков по деревням, кои оружие держать способны, сбирайте тоже…
- Не успеть, княже, - подал голос князь Ожский. - Даже если соберём кого, научить ратному делу время надобно. Никак не успеть.
Князь Юрий угрюмо замолчал, и было видно, как в бороде ходуном ходят желваки на скулах.
- Мужиков сих в поле мы не поведём, ясно. На стенах же стоять большого ратного мастерства не надобно.
Тревожное молчание повисло в горнице.
- На чьих стенах стоять, княже? - подал голос князь Всеволод Пронский.
- Как пройдут они в землю нашу, - заговорил князь Олег, - пожгут всё, мелкие города поодиночке порушат. О весях я уж и не говорю…
- Твои предложения? - прищурился князь Юрий на брата.
- Неуж не ясно? - князь Олег тоже прищурился. - Подмогу надобно звать. У князя Георгия Владимирского…
- Умён ты, брате, ну до чего умён! - откинулся к стене князь Юрий. - Гонцы к князю Георгию Всеволодовичу мной посланы ещё затемно. Со строгим наказом, отказ назад не привозить. В ноги кланяться, ежели надо будет. Обещать, что встанет Рязань под его руку, сапоги ему сымать будем, как вон Суздаль.
Князья глухо зароптали.
- Щедро сулишь, княже, - проворчал Всеволод Михайлович Пронский.
- Щедро? - вновь прищурился князь Юрий. - Отнюдь. Неужто не знаете вы все, что сотворили сии поганые с царством булгарским? Неужто хотите того же для рязанской земли? Да, рука у князя Георгия тяжкая, жаден он и властолюбив. Но по сравнению с Батыгой он чистый ангел небесный. Сейчас отбиться надобно прежде всего, а там видно будет, что и как.
Вновь воцарилось молчание.
- И ещё. Думаю я послать тебя, Евпатий, просить войско у князя Михаила Всеволодовича. Князь Ингварь тебе поможет, благо он сейчас в Чернигове.
- Думаешь, поможет? - спросил князь Олег.
- Уверен! Князь Михаил давно нам союз предлагал, да всё мялись мы, брате. Всё на самостийность свою оглядывались, да на князя Георгия Владимирского. Эх! - хлопнул себя по бедру князь Юрий. - Ладно… На тебя, воевода, - обратился он к Клычу. - оставляю Рязань…
И вновь тяжкое молчание повисло в горнице. Все уже понимали, о чём идёт речь.
- Верно молчите, други, - усмехнулся князь Юрий. - Вижу, поняли вы всё. Не хочу я пускать поганых в нашу землю. Надобно встретить их в поле и отбить.
- Этого нельзя делать, княже! - хриплым басом заговорил воевода Клыч. - На стенах один воин четверых стоит, и конница тут бесполезна. В поле же поганые перемогут числом. Вспомни Калку! И кто тогда встанет на стены рязанские?
- Нельзя, княже! - поддержал воеводу князь Пронский. - Даже ежели вдвое набрехал этот пёс смердячий, всё одно чересчур много их.
- Ваши предложения?! - возвысил голос князь Юрий. - Ладно, соберём всё войско да поставим на стены рязанские. Много ли народу успеет укрыться за стенами Рязани? А князю Глебу из Коломны да Давиду Ингваревичу Муромскому, как подойдут они нам на подмогу, объясним - мол, решили мы спасти один стольный град Рязань, а ваши Муром да Коломна пойдут на съедение хану Батыге… Ну а про ваши городки, Ожск со Свирельском и прочие я уж и молчу, братие.
Вновь воцарилось молчание.
- И последнее дело у меня. К тебе оно будет, Фёдор, - обратился князь Юрий к сыну. - Возьмёшь охранную дружину, поедешь к Батыге на поклон. Обещай ему дань великую, меха и меды, да хоть злато-серебро… Пусть запрашивает, обговорим. Ясно, хочет он воевать рязанскую землю, но исключать любую возможность глупо. Сейчас каждый день дорог.
Князь Юрий смотрел на сына, и даже в неверном свете свечей было видно, как в глубине глаз его стынет смертная тоска.
- Зачем его? - вмешался князь Олег. - Молод он ещё для такого дела. Я поеду, брате…
- Ты мне тут, в Рязани, позарез надобен, - жёстко отрезал князь Юрий. - С войском мне одному разбираться прикажешь?
- Дозволь собираться, княже? - встал из-за стола Евпатий Коловрат. - Путь до Чернигова неблизок… Сегодня выехать хочу.
- Иди, Евпатий, - кивнул князь Юрий, и все разом зашевелились, - У кого какие вопросы имеются?
- Да уж какие тут вопросы… - князь Всеволод Пронский застёгивал шубу, в которой так и просидел, несмотря на то, что в горнице было жарко натоплено. - Когда с войском быть?
…
- …Аж золотом отливает соболёк-то! Эх…
Молодой князь Фёдор Юрьевич стоял и смотрел, как боярин Варга с ключником укладывают меха в широкие кожаные мешки. Боярин ещё раз встряхнул соболиную шкурку, вздохнув тяжко, опустил в мешок.
- Не горюй, Варга! - Фёдор чуть улыбнулся. - Шкура, она и есмь шкура.
- Да вам, молодым, всё едино! - боярин рассматривал на свет следующую шкурку. - Легко вы к казне относитесь, вот что.
Дверь широко распахнулась, и в кладовку стремительно вошла высокая, стройная молодая женщина. Огромные карие глаза, со свету распахнутые во всю ширь, светились тревогой.
- Феодор!
Жена Фёдора Юрьевича, молодая княгиня Евпраксия была истинной цареградской царевной. Тонкое, благородное лицо с нежной гладкой кожей без единого пятнышка - хоть сейчас на икону. Секунду женщина мучительно вглядывалась в лицо мужа, затем рывком обняла его, прижалась.
- Ох, муж мой…
- Ну что ты, что ты, лада моя, - Фёдор уже гладил её по голове и плечам, успокаивая. - Ну всё же будет хорошо… Съезжу с посольством к Батыге и вернусь… Правда, правда…
Боярин Варга незаметно ткнул ключника кулаком в бок, показал глазами на выход. Ключник замешкался было, пытаясь закрыть сундук с мягкой рухлядью - боярин вновь ткнул его, посильнее. Посольство к Батыю отъезжало немедленно, и негоже было отнимать у молодых последнюю возможность поговорить наедине.
…
Шатёр джихангира поражал своим великолепием. Целые брёвна длиной в двадцать шагов, не меньше, служили ему опорами, на внешнее покрытие пошли сотни бычьих шкур. Изнутри шатёр был задрапирован самыми дорогими материями, какие только существовали в подлунном мире - тут были и тончайший индийский муслин, и голубой китайский шёлк, и тяжёлая, как кольчуга, негнущаяся от обилия золотой скани византийская парча. В золотых китайских светильниках на треножниках, украшенных изображениями драконов, чадно горел топлёный бараний жир, освещая всё внутреннее убранство шатра и заодно покрывая бесценные ткани слоем жирной, липкой копоти.
В центре шатра на громадном золотом блюде-жаровне жарко алели угли, на которые глухонемой слуга то и дело подбрасывал свежие можжевеловые чурочки, тут же вспыхивающие ярким пламенем, распространяя вокруг терпкий аромат. Многочисленная стража из отборных ханских нукеров находилась в тени, готовая в любой момент исполнить приказ Повелителя, отданный голосом, взглядом или просто лёгким движением брови.
На шёлковых подушках, наваленных поверх семи шемаханских ковров, сидел сам джихангир, великий Бату-хан. Справа от него неторопливо прихлёбывал из тонкой фарфоровой пиалы чай старик, одетый в стёганый шёлковый халат, подбитый ватой и меховом малахае. Полы халата были сильно засалены, из прорехи торчала вата, но старика это не смущало. На тёмном, словно прокопчённом лице, немытом, должно быть, от рождения, поблёскивали узкие внимательные глаза.
- …Значит, ты полагаешь, мне не следует принимать их предложения?
Старик отхлебнул чай, прижмурился.
- Какой смысл брать часть, если можно взять всё? Да, сейчас урусы напуганы и будут обещать тебе великую дань. Но никакая дань не сравнима с той добычей, что ты возьмёшь в их деревянных городах.
- Добычу можно взять лишь однажды, мой верный Сыбудай. Дань же можно получать каждый год.
Сыбудай отставил опустевшую пиалу, и тотчас откуда-то выскочил маленький слуга-китаец, вновь наполнил пиалу свежим чаем.
- Ты неверно мыслишь, Бату. Во-первых, добыча, которую ты возьмёшь сейчас, раз в двадцать превысит размер дани, что могут дать тебе урусы. Подумай - дань сразу за двадцать лет! Во-вторых, за двадцать лет урусы вновь отстроят свои деревянные города и накопят новые богатства. И тогда ты снова сможешь взять их.
Бату-хан задумчиво поворошил угли длинным изящным золотым совочком, с рукоятью в виде головы дракона. Если бы кто-то другой вот так, запросто назвал джихангира "Бату", его жизнь была бы очень короткой, а смерть длинной. Но старый Сыбудай был советником и правой рукой ещё самого Чингис-хана, и Бату-хан прощал ему всё. Сыбудай один стоил всех остальных его военачальников, включая даже славного и непобедимого Джебе, к тому же не искал власти, и потому Бату-хан доверял ему безгранично.
- Эти города ещё надо взять, мой верный Сыбудай.
Старик снова отхлебнул чай из пиалы, прижмурился - горячо…
- И это третья причина, почему тебе не следует принимать урусские предложения, мой Бату. Покорённый народ и народ откупившийся - две большие разницы. Да, пока ты силён и непобедим, они будут платить тебе дань. Но путь к Последнему морю тяжек и долог, и только боги знают, что мы встретим на этом пути. При малейшей твоей неудаче урусы первые ударят тебе в спину.
Молодой монгол снова поворошил угли, закапывая в них непрогоревший чурбачок. Огонь было погас, но спустя секунду язычки пламени пробились сквозь угли, вновь заплясали весело и игриво.
- В этой ничтожной крепости было меньше ста воинов, мой Сыбудай. Бурундай же положил больше трёх сотен. Если мне придётся платить такую цену за каждый ничтожный городишко…
- И это четвёртая причина, почему тебе не следует принимать предложение урусов. У тебя в войске триста с лишним тысяч голов…
- У меня сто сорок тысяч настоящих воинов, Сыбудай. Остальные - сброд, дерьмо собачье, и ты это знаешь.
- Неважно. Так вот, мой Бату. Никакой урусской дани не хватит, чтобы оправдать чаяния трёхсот тысяч человек. Это может сделать только огромная военная добыча. И очень хорошо, что многие из них полягут под стенами урусских городов. Тем больше будет доля оставшихся.
Старик снова отхлебнул из пиалы, поморщился - чай остыл… Выплеснул содержимое в сторону, поставил пиалу наземь, и тотчас маленький слуга-китаец вновь выскочил из тени, наполнил пиалу чаем и юркнул обратно.
- У тебя нет другого выхода, мой Бату. Твои воины хотят войны. Все хотят, от нашего могучего Джебе-нойона до последнего оборванца в обозе, мечтающего спать с урусскими девками, потому что дома ему не заплатить калыма даже за старую козу.
Бату-хан неожиданно засмеялся, тоненько и визгливо, и Сыбудай заперхал старческим смехом в ответ.
- Тебе тоже хочется молоденьких урусских девок, мой славный Сыбудай?
- Девки меня уже не интересуют, мой Бату. Я жду от этого похода другого.
Молодой монгол поворошил угли, вновь засыпая уже сильно обуглившийся чурбачок, но тот не сдавался, и спустя пару секунд пламя выпыхнуло из-под углей снова.
- Чего же ты ждёшь от него, мой верный Сыбудай?
Старик засопел.
- Я хочу, чтобы ты осуществил наконец то, что задумал твой великий дед Чингис-хан - омыл копыта своего скакуна в водах Последнего моря. А потом вернулся с этой победой в Каракорум и стал наконец истинным Повелителем Вселенной. Не по названию, а по сути, мой Бату. А больше мне ничего не надо.
- Я знаю, мой верный Сыбудай, что ты всегда желал мне только добра, и ни разу ещё не дал плохого совета, - ласково заговорил Бату-хан.
- И не дам никогда, - Сыбудай вновь глотнул из пиалы. - Я уже стар, мой Бату, и скоро, должно быть, встречусь с твоим дедом… Ты моя последняя надежда. Я не хочу, чтобы тебя затёрли твои многочисленные братья и прочие родственнички, давно забывшие про завет Чингис-хана и пекущиеся не о величии монголов, а только о себе и своём брюхе.
Старик отёр лицо полой халата и туда же шумно высморкался.
- И не бойся потерь, мой Бату. Жёны и наложницы твоих славных нукеров нарожают тебе столько воинов, сколько нужно, и даже гораздо больше.
…
Кони всхрапывали в темноте, переминались, косясь на костры, откуда раздавались гортанные крики, смех и конское ржание. Костров было много, очень много, и даже на открытом воздухе дым щекотал ноздри.
Путята сидел в темноте, силясь унять дрожь, сотрясавшую его тело, несмотря на тёплую волчью доху. Надо решаться, вот что… Это его шанс, и другого, вероятно, не будет.
Путята Сухинич был крепко обижен на судьбу. Сын незнатного боярина, он всю жизнь подвизался на самых малозаметных местах, не приносивших ни почёта, ни богатства. Ей-богу, ключники, так те хоть украсть могут… Им же помыкали все, кому не лень, как будто он не сын боярский, а холоп у князя Юрия. И в посольство рязанское он попал случайно - взяли, дабы не брать холопа-конюха для пригляда за лошадьми. Ладно…
Путята полагал, что судьба всегда даёт человеку шанс, и важно не упустить его. Слуга князев… Хватит. Вот он идёт, великий и страшный воитель, которого сами поганые… нет, нет, славные воины-монголы называют Повелитель Вселенной. А что, вполне даже возможно. С такой-то силищей несметной почему бы не дойти до Последнего моря? И уж всяко не соперник этому Батыге… нет, нет, величайшему из величайших Бату-хану князь Юрий Ингваревич Рязанский. Раздавит походя…
Вот он, его шанс. Надо предложить свои услуги хану Батыю, покуда это не сделал кто-то другой. Не может быть, чтобы хан не нуждался в своих людях в чужой стране, тем более во вражьем стане. И сделать это надо сегодня же. Сейчас же.
Путята встал, плотнее запахнув шубу, сжав зубы, чтобы не стучали. Чего это так холодно-то?
…
Костры вокруг шатра Бату-хана располагались правильным кругом, и издали казалось, что шатёр стоит в огненном кольце.
Рослые, закованные в сталь воины разом возникли перед Путятой, в грудь ему упёрлась острая сталь.
- Мне нужно к Бату-хану! - заявил Путята, стараясь, чтобы голос не дрожал, но это ему не удалось - Бату-хан, понял?
Монгольский нукер убрал от груди Путяты клинок, и стражники заговорили меж собой на своём языке. Вот досада, подумал Путята, ни слова не понимаю. Надо срочно учить ихний поганый язык… тьфу ты, вырвалось. Вслух бы не ляпнуть когда…
Один из нукеров повернулся и скрылся в шатре Повелителя. Понятно, побежал докладывать.
Шатёр распахнулся, и тот же монгол появился в сопровождении чернявого человечка неопределённого роду-племени, одетого пёстро и разномастно.
- Ты есть урус из Рязани? - спросил по-русски человечек, выговаривая слова с сильным булгарским акцентом.
- Я состою при посольстве рязанского князя Фёдора, что нынче прибыл к вам! - Путята постарался придать себе хоть какой-то солидный вид.
- Какое дело у тебя к Повелителю Вселенной? - продолжал допрос человечек.
- О том позволь сказать лично величайшему Бату-хану, почтенный.
Толмач, или кто он там, ухмыльнулся.
- Дело твоё, урус. В шатёр Величайшего из Величайших часто приходят разные люди. Вот выйти удаётся далеко не всем.
Человек что-то сказал охранникам-нукерам, один из них, похоже, старший, кивнул. Чьи-то руки грубо распахнули шубу на Путяте, обшарили с ног до головы, попутно отцепив меч и кинжал вместе с поясом и заодно ненавязчиво избавив рязанца от кошелька и прочих ненужных металлических предметов.
- Проходи, урус.
Путята, изо всех сил стараясь подавить дрожь, вступил под своды шатра, в сопровождении двух дюжих нукеров. Большинство светильников были уже потушены - Повелитель Вселенной, похоже, готовился отойти ко сну - и оттого своды шатра утопали в полумраке.
У золотой жаровни сидел молодой монгол в жёлтом китайским халате и шапочке с шёлковой кисточкой. Нукер хотел подтолкнуть рязанца, но Путята опередил его, распростёршись ниц. Эту позу он успел подсмотреть у какого-то важного монгольского начальника.
- Приветствую тебя, Повелитель, величайший из величайших!
Толмач заговорил, негромко и чётко, переводя. Бату-хан сощурился, заговорил в ответ.
- Величайший Бату-хан тоже приветствует тебя, и надеется, что твоё дело достаточно важно для того, чтобы оправдать его прерванный отдых.