Галсан усмехнулся. Да, правы мудрецы, говорящие: "Баран щиплет по травинке, а нагуливает большой курдюк. Волк рвёт мясо большими кусками, а всё равно худой" Обшаривать вот такие поселения, которых в урусской земле несчитано, гораздо выгодней, чем лезть на стены больших урусских городов. Пусть глупцы и гордецы лезут, в надежде взять сразу мешок золота из урусской казны. О том, что многие вместо золота получат уруссую стрелу в глаз или меч в брюхо, глупцы не думают. Что ж, Галсан не станет им мешать. Он своё возьмёт и так, тихо и незаметно…
- А-а-а! Урусы!!
Маленький отряд Адыка, посланный к самой лесной опушке, во весь опор скакал назад, настигаемый всадниками в сверкающей броне. Кто-то выстрелил на скаку назад, с полоборота, не целясь, и тут же покатился в снег, сбитый урусской стрелой. Откуда?!
Но думать уже было некогда. Со всех сторон из лесу вываливались урусские всадники, и их было много, очень много.
- А-а-а!!! - дико завизжал Галсан, выхватывая из ножен саблю, но могучий урус походя вышиб её из дрожащей руки и тут же плашмя ударил Галсана по голове.
Когда сознание вернулось, монгол обнаружил себя лежащим лицом вниз в утоптанном снегу, со скрученными сзади руками.
Две пары сильных рук подхватили его, поставили на колени.
- Вот это, похоже, начальник ихний, Евпатий.
Высокий урус в сверкающих богатых доспехах спешился с коня, подошёл вплотную. Галсан содрогнулся - в глаза ему смотрела сама смерть.
- Спроси его, Варлаша, кем послан и где стоит головной отряд.
Галсан содрогнулся вторично, когда слепой заговорил. Едва дождавшись конца вопроса, монгол заговорил торопливо, сбивчиво - очень уж страшен был мертвец, говорящий по-монгольски ровным, тусклым голосом.
- Отряд Азарги, тысячника в тьме славного Бурундая, стоит возле руин маленького урусского города на реке неподалёку, - перевёл Варлам тем же ровным мёртвым голосом.
- Это, должно, под Ижеславлем они стоят, - подал голос один из витязей. - Я родом оттуда, места знаю, ежели что.
- Где стоит сам Бурундай?
- У большой реки.
- Возле самой Оки, стало быть, - подал голос всё тот же витязь.
Евпатий кивнул, и один из державших Галсана воинов полоснул монгола по горлу кинжалом. Хрипящее, судорожно дёргающееся тело оттащили в сторону.
- Глянь, Евпатий. Местные, похоже.
Из домов уже выбирались селяне, ободрённые развитием событий. Впереди всех вышагивали невысокий кряжистый мужик с окладистой бородой и громадный, заросший волосом по самые глаза детина.
- Здрав будь, боярин. Спасибо тебе от всего нашего обчества, земной поклон кладём. Спасли ведь вы нас от смерти лютой да полона горького.
Делегаты поклонились разом.
- И вам здоровья, мужики. Оно вам ой как понадобится. В лесу ведь жить придётся отныне.
- Ништо, мы народ привычный, - невозмутимо отозвался кряжистый. - Ты вот что, боярин… Возьми нас к себе, пожалуй.
- Обоих враз? - усмехнулся Коловрат.
- Не обоих, однако. Дюжину наберём.
Евпатий прищурился.
- Мне ведь не пастухи нужны. Воины добрые.
- А ты не брезгуй, - вновь не отвёл глаз кряжистый. - Прости, что скажу, воевода: теперь тебе и не шибко умелым бойцом пренебрегать не след. На мечах мы, конечно, не обучены, но топорами могём…
- А насчёт стрельбы из лука? - ещё сильнее прищурился Коловрат.
- Все охотники у нас, однако. Зайца бьём на бегу, неужто в поганых промажем?
- Так ведь не зайцы они… как тебя?
- Онфим Лыжа я, староста тутошний. А это вот Ктырь, наш кузнец.
- Да, Онфим - не зайцев, людей бить придётся.
На лице старосты отразилось крайнее изумление.
- Люде-е-ей? То есть вот это люди были?
…
- …Они, наверное, заночевали в какой-то дыре. Увлеклись местными девками и не успели засветло. Завтра утром будут, куда они денутся?
Азарга в ответ только зло фыркнул.
- Когда этот Галсан появится, получит тридцать плетей. Порядок нарушать никому не позволено!
Сотник, заступавшийся за товарища, сокрушённо поцокал языком. Да, это правда. Галсана и его людей послали добыть фураж и продовольствие, а не развлекаться с пленными урусками. Ладно, от тридцати плетей никто не умер, умнее будет, в самом-то деле…
Азарга допил хмельной айран - так и не привык пить этот травяной китайский отвар, именуемый чаем - отрыгнул. Огляделся. Лагерь готовился отойти ко сну. Вдалеке смутно чернел холм с пожарищем, остатками какого-то урусского городка. Азарга был зол: мало того, что хитрые урусы закопали всё серебро и золото так, что сами не помнят где, так что всей добычи - полсотни уцелевших урусских девок, так ещё и этот бездельник не вернулся к ночи…
- Адууч, ты и твои люди стоите в охранении первыми! Не спать, мало ли что!
- Само собой, багатур, - ухмыльнулся сотник. - Хотя урусы сейчас забились в глубокие норы от страха.
- Я сказал!
- Да ладно, ладно!
Азарга встал и направился в шатёр, уже развёрнутый нукерами. Да, тысяцкий может позволить себе спать в шатре, а не на снегу у костра, как простые воины.
Взяв из костра горящую головню, монгол откинул полог, закрывающий вход в шатёр и вошёл, низко пригнувшись. Зажёг висящую на цепочке серебряную масляную лампу, изображаю голову быка, где в каждом роге был вставлен фитиль из пакли. Лампа была нерусской, масло же для неё раздобыли в каком-то маленьком урусском деревянном храме. Вообще-то Бату-хан запретил обижать местных жрецов, ну так их и не обижали - даже плетью никого не огрели, не то чтобы убить. И храм их не жгли, и даже не сломали ничего внутри. Взяли только разные забавные золотые да серебряные вещицы на память - разве это обида? Нет, Азарга не нарушал приказов Повелителя Вселенной, себе дороже может выйти. Это уже потом сгорел тот храм вместе со жрецами и всем городишком, так ведь война есть война, разве за всем уследишь…
В углу на шкурах лежала урусская девка, связанная по рукам и ногам. Была у тысяцкого такая слабость, любил совсем молоденьких девок. Недаром, верно, имя ему дали Азарга [жеребец (монг.) Прим. авт.]. А то, что большинство урусок были подобны диким кошкам, лишь придавало остроту ощущениям.
Девушка лет пятнадцати следила за высоким монголом, лихорадочно блестя глазами. Азарга сел рядом с ней, улыбнулся плотоядно. Распахнул на груди девушки платье - девчонка дёрнулась, подобно змее, пытаясь укусить, Азарга влепил ей оплеуху. Девушка зарыдала, но тысяцкого это уже не волновало.
Одежда с треском разошлась под сильными руками монгола. Отбросив в сторону обрывки платья, Азарга одним движением освободил ноги девушки, стянутые в щиколотках сыромятным ремнём. Руки, пожалуй, развязывать не стоит, уже несколько воинов лишились глаза…
Он насиловал девушку долго и жадно. Уруска вроде притихла, но когда монгол, расслабленно отдуваясь, собрался уже слезть с неё, пленница вдруг изловчилась и укусила его за нос. Взревев, монгол вскочил и задел головой лампу, опалив на затылке волосы.
- А-а-а, дочь мангусов!!!
Азарга бил пленницу долго, пока она не затихла. Намотав косу на кулак, выволок бесчувственное тело из шатра и бросил в снег.
- Забирайте эту дикую тварь и делайте с ней что хотите! - рявкнул он охране. - Чуть нос мне не откусила напоследок, лиса бешеная!
Прикладывая снег к носу, чтобы унять кровь, Азарга вернулся в шатёр и лёг спать, закутавшись в шкуры. Нос саднило. Завтра распухнет, и воины будут втихомолку пересмеиваться за спиной…
…
- … Чтобы ни один не вякнул, ясно?
- Сделаем, Евпатий.
Лучники беззвучно скользили меж деревьев, выходя на исходные позиции. Всадники придерживали коней, и даже кони, казалось, прониклись важностью момента, не всхрапывали и не фыркали шумно.
Онфим Лыжа осторожно раздвинул ветви. Монгольский воин сидел в седле недвижно и вроде как дремал. Надо же, каковы поганые - и ночью сторОжа у них конная…
Староста поднял тяжёлый лук, ловя на острие стрелы голову всадника. Только бы не заржал конёк под часовым, однако…
В лесу глухо ухнул филин, ещё и ещё раз. Не очень похоже, но для степняков сойдёт. С третьим криком стрела ушла в цель. Голова часового резко мотнулась, и он обвис в седле - из глаза торчало древко стрелы.
Одновременно десятки стрел вылетели из чащи, скосив монгольскую охрану. Вновь заухал филин в лесу, давая знать русским витязям - путь открыт.
Лавина русских обрушилась на спящий лагерь молча и страшно. Взвились, дико заблажили голоса, кое-кто пытался вскочить на коня, но большинство спросонья не успели даже схватиться за оружие. Крики быстро стихали, и через минуту всё было кончено.
- Ищите старшего! - Евпатий Коловрат вытирал меч, дымящийся от свежей крови.
- А чего его искать, вот он, туточки! - двое черниговцев подтащили высокого монгола, правая рука которого была отсечена по локоть и наспех перетянута жгутом. Монгол хрипел, вращая глазами от ярости и боли, но на ногах стоял - пришлось коротким ударом в спину повалить его на колени. Один ратник заломил монголу уцелевшую руку к небу, второй взял за волосы и поднял голову.
- Варлам, ты тут?
- Тут я, Евпатий… - отозвался монах-переводчик.
- Спроси-ка, что за птица?
Слепой Варлам, поддерживаемый под руку кем-то из Рязанцев, вышел вперёд. Заговорил по-нерусски ровным, мёртвым голосом. Онфим Лыжа поёжился - так, наверное, разговаривала со своими подопечными сама Марана-смерть [древнерусское языческое божество. Прим. авт. ]
Монгол заговорил в ответ лающим, срывающимся голосом.
- Он говорит, воевода, звать его мы все должны "мой господин", и что мы все уже покойники. Ещё он предлагает нам всем зарезаться, ибо участь тех, кто не успеет, будет ужасна. И больше он нам ничего говорить не намерен.
- А скажет всё, что спросим, - спокойно ответил Коловрат.
По разгромленному лагерю бродили ратники, добивая раненых монголов.
- Евпатий, гляди-ко…
Четверо ратников несли девушку с распоротым животом и отрезанными грудями. Взгляд Коловрата, и без того неласковый, стал похож на расплавленный свинец.
- Все видели?
Монгол, преодолевая боль, ощерился волком.
- Он говорит - она посмела противиться воле воинов Повелителя, и за это наказана. Ещё он говорит, что нам рассчитывать на столь лёгкую смерть не приходится, - перевёл Варлам всё тем же ровным, мёртвым голосом.
- Дозволь, Евпатий, - вышел вперёд кузнец Ктырь. - Не люблю сих дел, но кому-то надо ведь…
Евпатий кивнул согласно.
- Спроси его, Варлаша, где стоят силы Батыевы и каковы их планы ближайшие…
…
- … Ты можешь идти. - Бату-хан говорил ровно, но люди, знавшие его близко, легко уловили бы - гонец серьёзно рисковал, передавая Повелителю Вселенной свою весть.
Когда гонец, пятясь, исчез из виду, Бату-хан с силой швырнул чайную пиалу оземь, брызнули белые крошки фарфора.
- Нет, ты слышал, Сыбудай - это уже третья тысяча! Откуда они взялись, эти бешеные урусы? Неужто урусские шаманы могут воскрешать мёртвых?
- Мёртвые всегда остаются мёртвыми, мой Бату, - старый монгол невозмутимо прихлёбывал чай мелкими глотками. - Не следует искать там, где не терял. Я полагаю, всё просто. Это, должно быть, войско, присланное коназом Магаилом. Но, возможно, эти воины засланы сюда коназом Горги, чтобы замедлить твоё продвижение на его земли.
- Я завтра же отдам приказ двигаться на Коломну!
- Нет, мой Бату, - Сыбудай шумно высморкался в полу халата. - Ты не можешь идти вперёд, оставив за спиной вражеское войско.
Брови Бату поползли вверх.
- Как я понял, урусов совсем мало, одна-две, пусть даже три тысячи. Что может сделать шайка лесных разбойников против нашей орды?
Лицо Сыбудая казалось высеченным из камня, но глаза остро блеснули из щелей век.
- Это не шайка лесных разбойников, мой Бату. Это настоящий противник, и очень опасный. Не забудь, что мы находимся в урусских землях. К этому человеку потянутся люди из разорённых твоими воинами селений. Ему будут помогать все, и каждая новая победа будет укреплять урусов в мысли, что нас можно бить, притом безнаказанно. Это крайне опасная мысль, мой Бату.
Лицо молодого монгола выразило задумчивость. Бату-хан взял с золотого блюда гроздь янтарного винограда, посмотрел на свет.
- Если я быстро разобью коназа Горги и возьму Владимир и Суздаль, это докажет урусам, что сопротивление бесполезно.
- Нет, мой Бату. Во-первых, коназ Горги вряд ли будет дожидаться тебя во Владимире. По слухам, он намерен собирать большое войско. Вероятно, он хочет ударить тебе в спину, внезапно, во время осады. Прижать к стенам города и разгромить - я бы на его месте сделал именно так. А этот дикий урус тем временем будет уничтожать твои отряды, посланные за сеном и продовольствием, поодиночке, как лиса душит кур. Посылать же целый тумен за каждой копной сена невозможно. Это голод, мой Бату. Но хуже того - в сердца твоих воинов вползёт страх, и это будет уже совсем другое войско.
Молодой монгол положил гроздь на блюдо.
- Я весь внимание, мой мудрый Сыбудай.
Сыбудай отёр лицо рукавом.
- Послушай моего совета, Бату. Пока твои воины не начали ходить под себя из страха перед кустами, следует все силы бросить против этого дикого уруса. И делать это надо быстро, пока к нему не собрались все недобитки этой земли.
…
"Здравствуй, сестрица моя любимая и единственная. Пишу тебе письмо наспех, потому как гонец должен в Суздаль отбыть вскорости.
Князь наш Василько Константинович как убыл во Владимир на совет к великому князю Георгию Всеволодовичу, так о сю пору нет его. Только гонцы каждый день снуют туда-сюда. Бояре все в делах, собирают рать. У вас не так? Впрочем, в обители твоей оно, может, и незаметно.
Тревожно мне, Филя. Никак не могу отделаться от ощущения беды. Помнишь, как давно ещё видела ты сон про геенну огненную? Теперь и мне тож подобные сны-то снятся. Вроде как уходит, уходит от меня Василько мой, я кричу ему вслед, а голоса нету…
Да, пришло письмо от батюшки нашего, так я прочла перед тем, как переслать во Владимир Васильку моему. Батюшка тоже рать собирает, да только трудно ему.
Ну всё, заканчиваю. Если сможешь, отпишись с этим же гонцом.
Вечно любящая тебя сестра Мария"
Мария ещё раз пробежала глазами письмо, вздохнув, присыпала песком и стряхнула. Пламя свечей заколебалось от движения воздуха.
- Савватий, отвлеку я тебя…
- Для тебя завсегда рад, матушка моя.
Книжный хранитель сидел в своём закутке, обложившись фолиантами, делая какие-то выписки. Ирина Львовна в позе сфинкса возлежала напротив, очевидно, контролируя работу отче Савватия - учёный он, конечно, ну да мало ли, за человеком вообще глаз да глаз нужен…
- Чего ищешь-то, отче?
Книжник обернулся всем корпусом.
- Ищу я, матушка, все истории нашествий, сколько есть.
- И много нашёл?
Савватий вздохнул.
- Много. Ежели в корень смотреть, то почитай одни нашествия в памяти людской и остались.
Помолчали.
- Вот отчего так, Савватий… Живут люди, любят друг друга, детей растят, хлеб… Дома строят и прекрасные храмы. Ловят рыбу, на свадьбах гуляют, на Ивана Купалу папороть-цветок ищут да сквозь огонь прыгают. Смеются, плачут - да мало ли! А остаётся на века в памяти только кровь да зло.
Светлые глаза книжника смотрели прямо.
- И я о том же не раз думал, матушка моя. Пока не понял, отчего так.
- И отчего ж?
- Всё просто. Память горести сильнее памяти счастья.
Послышался шум, и в библиотеку широким шагом вошёл князь Василько.
- Ты! - Мария бросилась к мужу, прижалась. - А я вот письмо тебе написала, отправлять собралась…
- А я уже тут.
Савватий незаметно исчез из поля зрения - негоже в такой момент под боком вертеться.
- Что там, Василько?
Мария смотрела в плотно сжатые губы мужа. И морщины на лбу легли, когда только успели?
- Плохо дело, Мариша. Вот прибыл ненадолго, рати собранные поведу в место условленное.
Помолчали.
- А вам всем собираться надо. В Белоозеро поедете, и владыко Кирилл с вами. Туда же отправляется нынче княгиня Феодосия Переславская. Князь Ярослав Всеволодович просил приютить. Бережёного и Бог бережёт.
Мария широко распахнула глаза.
- Это… Это же край земли! А как же Ростов?
Василько горько усмехнулся.
- Ты же умница у меня. Зачем пустые слова?
…
- … Ты возьмёшь пятьсот всадников и привезёшь оттуда всё сено, которое найдёшь. А также весь хлеб и всех девок. Всё остальное возьмёте себе. Иди, Булган.
- Да, о Повелитель! - молодой монгол с широким лунообразным лицом задом попятился прочь, низко согнувшись.
Бату-хан задумчиво поглядел вслед ушедшему.
- Может быть, следовало дать ему тысячу воинов, мой Сыбудай?
Старый монгол ел мясо, медленно жуя.
- Зачем жертвовать тысячей воинов там, где хватит и пятисот?
- Но ты уверен, что этот дикий урус там?
Сыбудай проглотил мясо, облизал пальцы.
- Он там, мой Бату. И он клюнет, разумеется. Всё продумано точно, не сомневайся.
- А если он почует подвох? Порой мне кажется, у этого проклятого уруса повсюду глаза и уши. На каждом дереве в этих гнусных лесах.
Старый монгол ухмыльнулся.
- Вот поэтому мы послали храброго Булгана с пятьюстами воинами, а не с сотней или тремя тысячами. Против сотни этот урус послал бы один из своих отрядов, а против трёх тысяч не вышел бы из своего лесного логова. Пятьсот - это как раз такая добыча, которую можно легко проглотить, не опасаясь подавиться. И в то же время не настолько малая, чтобы можно было ей пренебречь.
Сыбудай протянул руку вбок и не глядя принял пиалу с чаем от услужливо подскочившего раба.
- Он явится, мой Бату, не сомневайся. Им движет ненависть, а ненависть туманит голову и притупляет чутьё. Завтра с ним будет покончено.
К дастархану Повелителя Вселенной широким шагом подошёл Джебе.
- Я прибыл, мой Повелитель, и жду указаний.
- Но ничего не услышишь, пока не сядешь и не отведаешь молодой козлятины.
Джебе без лишних слов присел сбоку и потянул с блюда большой кусок мяса, сдобренного китайскими приправами.
- Завтра мы покончим с этим урусом, что так долго дёргал тебя за хвост, мой Джебе, - Сыбудай с шумом высморкался в полу халата.
Джебе чуть поморщился.
- При всём моём уважении к тебе, почтенный, это неправильные слова…
- Ну хорошо, хорошо. Что так долго надоедал тебе, словно муха. Так правильно?
Бату-хан засмеялся, тоненько и визгливо, и Сыбудай заперхал своим старческим смехом.
- Осталось уточнить детали, - отсмеявшись, сказал Бату-хан.
Сыбудай, кряхтя, поднялся на ноги, взял длинный меч из какой-то восточной страны, хищно и красиво изогнувшийся в красных лакированных ножнах.
- Вот место, куда направлен козлёнок, чтобы заманить волка в ловушку, - кончиком меча в ножнах Сыбудай грубо нарисовал на утоптанном снегу лес, обозначил реку. - Тебе, Джебе, следует встать вот здесь. А вот здесь пусть встанет Бурундай.