- Так из Лынтупов. Провиант збирать прыйшли, - объясняла баба Мария, - у нас тут в Балдуке и Балдучице рыба всякая и очень крупная есть. Вот они и прослышали про гэта.
"Вот почему сети рыболовные во дворе бабки сушатся", - смекнул Кмитич, но и удивился: "Вроде же одна она в хате живет! Неужто сама на лодке плавает по озеру и ловит рыбу?" Но о том полковник решил не спрашивать. Не его это было ума дело. Его больше волновал вопрос о московитах и партизанах.
- А что случилось? - спросил у нее Кмитич. - Почему бежали? Партизаны появились?
- Так никто толком не разумеет, - отвечала старая, но не по годам шустрая сухонькая женщина, - послали они отряд в Поставы, чтобы казнить повстанцев тамошних, да тот отряд так и не дошел. Вернулся один насмерть перепуганный ратник, умом, говорили, тронулся. Рассказывал, что в лесу поднялся страшный волчий вой, да какие-то пачвары, не то люди, не то волки катов всех погрызли да когтями порвали. А после того как стоящие тут московиты увидали и огненного змея, они вообще перепугались да утекли.
- Огненного змея? - сдвинул брови Кмитич. - Не многовато ли чудес для ваших мест, пани Мария?
Кмитич знал, что за соснами, что возвышаются сразу за окном маленькой хатки бабы Марии, идет крутой спуск к озеру, у которого, по местным рассказам, нет дна, а утонувшие не всплывают вовсе.
- Не много ли чудес, пытаешь? - усмехнулась щербатым ртом баба Мария. - Так в самый обычный раз! Бывает, прилетит такой змей, весь как огонь, но круглый, да хвост за ним тянется. Говорят, к вдовушкам, у кого молодой муж погиб и кто часто его оплакивает, такие прилетают. Прилетит да в хате обернется ее погибшим мужем. Но то все дурное дело. Ибо может такой змей, обернувшийся мужем, просто уйти поутру, а может так статься, что вдовушку найдут разорванной на части. Вот, значит, увидели летящего по небу такого змея москали и утекли. А что касается пачвар в лесе, то говорят, черный медведь-локис мог быть. Говорили, нет уже его, человек перебил всех этих медведей, а вот, может, и развелся снова.
"Опять локис", - почесал Кмитич задумчиво щеку, заросшую светло-рыжей уже длинной щетиной. Значит, не сочинял бурмистр Лынтупов. И здесь та же история!
- Но я думаю, что могли то быть и волколаки, - понизив голос, баба Мария подняла вверх свой суховатый палец.
- Волколаки?
- Так, пан. Они самые. Знаете, как наша веска Войшелкуны переводится?
- Как?
- Волковичи.
- Войшелкуны? Волковичи? Но ведь по-жмайтски "волк" - это "вилкас"!
- Так ведь при чем тут жмайты! Их тут николи не было! До Жмайтии от нас все же далековато. Тут ятвяги жили. Вся веска ятвяжская была. Когда я еще девчинкой была, то бабка моя и мати моя как свару затеют, так по-ятвяжски начинают друг с дружкой лаяться. Да почти по всей Литве в былые времена люди по-ятвяжски говорили, пока на рутенский язык не перешли. И вот моя мати с бабкой и корову гамыткой назовут, и молоко глемом, и хлопца буяком, и дивчину буячкой. ("Точно, - подумал при этом Кмитич, - не жмайтские слова".) А язык ятвягов все же отличался от жмайтского. Ближе к рутенскому, то бишь русинско-литовскому был. Потому и пропал нынче. Но я вот кое-что еще помню. Да и есть в наших Войшелкунах пару дедов, что также еще помнят ятвяжский. Так вот, веску в былое время не зря волчьей называли. Говорят, тут волколаки и жили, люди-волки.
Лоб Кмитича похолодел. Он вновь вспомнил замок деда, но главное, что то же самое рассказывала про деда его же собственная жена, бабушка Кмитича. И про загадочную встречу еще юной бабушки с Филоном на поляне вспомнил Кмитич. Вспомнил он и то, как Филон при большой опасности мог время остановить. Ну точно как замерло время в тихих Лынтупах и на круглом озере Ильгинии. Стало полковнику как-то жутко от всего этого. Баба Мария при слабом свете огня в очаге казалась сама ведьмой в этой заброшенной в лесной глуши деревеньке…
Расспросил Кмитич бабу Марию и про тихое круглое озеро.
- Добре, что хутенько оттуда уехали, - сказала старушка, - правду кажут, там привид утопшей паненки белесый бродит…
Кмитич молча поднес к губам глиняную кружку, глотнул бабушкиной горелки, которую она сама называла жандовкой, поморщился, поставил кружку обратно. Подумал: "Ну и в места меня леший занес! Нет ничего удивительного, что московцы отсюда бежали без оглядки".
- А кто здесь ваш пан? - спросил Кмитич, больше для того, чтобы убедиться в том, что находится не в загробном мире, не в сказочном бору, а все еще в республике народной Литвы.
- Пан Андрушевич-Биллевич. Я вот что думаю. Все это потому, что Андрушевич из Биллевичей, а их герб - "Могила"! - баба Мария вновь подняла палец, сделав страшные глаза.
"Могила"? Кмитич аж вздрогнул. Он узнал семейный герб Алеси.
- Думаете, бабушка, дело в гербе? - спросил Кмитич старушку, хотя ответ на этот вопрос должен был знать он сам. Или Алеся.
- Верно, пан, герб очень странный. И никто у Биллевичей даже не знает, откуда он пошел.
- Ну а вам, бабуся, откуда это известно?
- Андрушевича не раз спрашивали, но и он не ведает. Еще его отец пытался как-то поменять герб, считая, что в нем проклятие рода. Но сколько ни пытался, все равно герб оставался такой, какой был.
"Вот и Александра осталась одна, может, из-за проклятия рода? - думал Кмитич. - Ведь и суженый ее первый погиб. Может, и мне не стоит соваться к Биллевичам, раз уж там такая ворожба идет? - рассуждал сам с собой Кмитич. - Нет! Чушь все это! Как я только мог такое вообще подумать! Мы с ней женаты, и ничто нас более не разлучит! Что за мысли лезут мне в голову в здешних местах?!"
- А партизаны у вас есть? - спросил Кмитич, чтобы сменить тему разговора. Но баба Мария ничего про партизан не слышала.
Утром отряд покинул дремучую веску с ее волколаками, призраками и огненными змеями, держа путь на восток, к партизанам, подальше от мистики и загадочных локисов.
Глава 18
ОХОТА НА КМИТИЧА
Отряд Кмитича на пути к Друцку миновал много весок, три из которых можно было назвать бывшими - ни единой живой души, лишь печки возвышались над пепелищем, да груды камней и кирпичей на месте взорванных храмов. В остальных весках захватчиков не оказалось - либо не дошли, либо бежали под ударами повстанцев. Не оказалось московитов в Мяделе, Будславе, Бобре и Крупках. И лишь одну деревню пришлось обойти - там стоял гарнизон с пушками и стрельцами, а вот сразу из двух других весок московских ратников выбили и прогнали партизаны некоего Багрова. Однажды люди Кмитича видели и "визитную карточку" самого Багрова - трех повешенных стрелецких сотников и двух казаков. На одном из них висела деревянная табличка с аккуратно выведенными черной краской буквами: "Приговорены полковником Багровым к смертной казни за убийство и разбой на территории чужого государства".
- Большой отряд у Багрова? - спрашивал Кмитич у местных.
- Да поболе вашего будет. Не одна сотня, - отвечали селяне, - вроде, человек триста, а может, четыреста.
- И куда он пошел?
- Говорили, что пойдут на Борисов.
- Сам Багров говорил?
- Не! Его самого мы не бачили!
- На Борисов?! - Кмитич присвистнул от удивления. - Так это надо целую армию иметь, чтобы отбить Борисов! Может, у него не четыреста, а много тысяч человек?
- Нет, - отвечали знающие люди, - не тысяч, но несколько сотен будет.
- Смелый парень этот Багров! - усмехался Кмитич, сдвигая на затылок шапку. - Слышь, Полешук! Мне этот партизан определенно нравится! Нужно его найти.
- Мы уже до Друцка почти добрались. В наших планах было собрать партизан да вдарить по Друцку. Борисов - это пока не по зубам. Там армию о пяти тысяч надо иметь, не меньше, - возражал хорунжий.
- Верно, - соглашался Кмитич, - но если объединимся с Багровым, то и будет нас большая сила. Авторитет у этого полковника, похоже, здесь большой.
И вновь в путь, сквозь холодный осенний ветер, сквозь мелкий дождь, по мокрой траве и скользкой глине. Очередной короткий осенний день начался тихо. День обещал быть теплым, а на солнце лучи даже чуть-чуть припекали, словно вернулось лето. На чистом голубом небе ни облачка. Разукрашенный осенней палитрой лес стоял в печальном безмолвии. В этой мирной тишине только и слышно было, как фыркают кони, позвякивают уздечки да глухо шуршат копыта по влажным желтым листьям. Кмитич покачивался в седле, поглядывая по сторонам, и размышлял, все меньше и меньше понимая смысл этой войны со стороны царя. Зачем все рушить и всех убивать? Какая польза захватчикам в том? Так могли воевать лишь древние дикие кочевники, которые на корню уничтожали своих врагов. А царь ведь желал быть государем в Литве! Неужели ему нравится быть царем среди груды камней, обугленных головешек и обглоданных собаками костей? Ведь, судя по рассказам пленных, особо некому будет заселить разоренную и выжженную землю из самой Московии. "Это варварская, дикая война, война без логики и смысла, война ради войны", - думал Кмитич, почти засыпая в седле, как вдруг…
- Гляди, полковник! Это не может быть совпадением! - указал на трех всадников при выезде из леса Полишук. Те стояли и, кажется, тоже смотрели в сторону отряда Кмитича.
- Тихо, вперед! - приказал Полишуку Кмитич, подняв руку - Остальные - на месте! Постараемся подъехать к ним. Вероятно, это партизаны. Может, они за нами и следили все это время.
Кмитич и хорунжий не спеша, рысью, поехали навстречу трем силуэтам наездников. При этом один из загадочных всадников тут же ретировался, а два других остались на месте. За полторы сотни шагов Кмитич разглядел, что одеты два оставшихся всадника в литвинскую одежду: шапки с пером, плащи, характерно заколотые на груди.
- Кажись, наши, - произнес Полишук. Они подъехали к всадникам. Те стояли и напряженно наблюдали. По виду вроде как шляхтичи. "Может, кто из местной шляхты прячется в лесах?" - подумал Кмитич.
- День добрый, панове! - поздоровался первым Полишук. Кмитич незаметно перенес правую руку на пояс, положив ее на рукоятку пистолета. Поводья держал так, чтобы левой рукой, чуть что, быстро выхватить саблю. Левой он фехтовал не хуже правой. Всадники, два хмурых усатых человека, кивнули в ответ. Один, что постарше, спросил, обращаясь к Полишуку:
- Вы случаем не пан Кмитич?
- Я же говорил, наши! - улыбнулся Полишук, взглянув на Кмитича, а потом вновь повернулся к всаднику:
- Точно, это мы!
Всадники переглянулись. Один, что был постарше, лет эдак сорока, чуть заметно кивнул второму. На все это ушло полсекунды. Второй молниеносно выхватил пистолет и разрядил его прямо в лицо Полишуку. Старший стрелял в Кмитича секундой позже. Все произошло так быстро, что Кмитич не успел выхватить свой пистолет или хотя бы отвернуться от пули, выпущенной ему прямо в лицо…
Но он все еще был жив! Ничего не понимая, Кмитич огляделся. Все стояли, словно замерев. Клубы дыма из пистолетных стволов медленно-медленно клубились, а прямо в лоб оршанскому полковнику летел блестящий шарик со скоростью сонной мухи. "Пуля!" - тут же сообразил Кмитич. Он боковым зрением увидел, что все еще сидит прямо в седле Полишук, а из его головы красными струями тянутся… брызги крови, застывшие в воздухе, как сосульки. "Дедушка Филон!" - только и успел вспомнить Кмитич и наклонился вбок, убирая голову от летящей пули. Однако она была уже так близко, что медленно вошла в край плеча Самуэля. Острая боль обожгла плечо, и тут же все вернулось в прежнее русло: вывалился из седла сраженный наповал Полишук, а Кмитич уже выстрелил в упор в противника. Тот охнул и с дырой во лбу и очумелым выражением лица медленно упал на левую сторону. Второй всадник с побелевшим лицом, видимо, не понимая, как Кмитич остался жив да еще убил его напарника, выхватил саблю. Послышались крики и выстрелы за спиной. Кто-то напал на отряд Кмитича. Но оборачиваться полковник не мог. Он рубанул карабелой убийцу Полищука. Тот отбил удар, выставив свою саблю, тоже карабелу. Теперь уже Кмитич отбивал атаку. Он вовремя вспомнил о втором пистолете, заряженном, выглядывающем своим набалдашником из седельной кобуры. Бах! И враг, сраженный в грудь, вывалился из седла. Сзади послышался топот копыт. Кто-то скакал к ним.
- Хутчей! - слышались крики.
Кмитич стиснул коленями коня, придавая тому ускорение, и бросился вперед, скрываясь от преследования.
- Не тот! - кричали сзади. - Вон тот Кмитич! Держите его! Стреляйте!
Полковник оттянул вниз пятки, перенес вес тела на ноги, словно упирая их коленями в землю. Его конь несся, как ветер. Бах! Бах! Бах! В Кмитича стреляли. Раз пять, не меньше. Одна пуля просвистела возле уха. Еще одна обожгла его чуть выше правой лопатки. Кмитич дернулся, но постарался удержать спину прямо, двигая телом в такт бегу коня, помогая тому скакать на пределе.
"Меня! Меня хотят только! - колотилась мысль в голове. - Кто они? Вроде же свои? Точно не московиты!"
Топот коней преследователей слышался уже не так близко. "Оторвался", - Кмитич оглянулся через плечо. За ним скакали трое. Дорога стала сужаться, превратившись вскоре в тропку среди густого леса, где листва еще не вся облетела. Трое всадников по-прежнему "висели на хвосте". Кмитич, не обращая внимания на боль и прилипшую к спине окровавленную рубаху, придержал коня, вскочил на седло с ногами и с проворством рыси запрыгнул на сук дерева, зацепившись за него обеими руками. Потом подтянулся, залез на толстый сук и скрылся в желто-бурой поредевшей кроне.
Вскоре под ним проскочил один всадник, за ним второй. Все были в черной форме конных стрельцов. Но, судя по их выкрикам, это были литвины. А вот и третий. Его Кмитич и ждал. Он, словно кошка, прыгнул на спину всадника, и оба они, рыча, покатились по влажной земле, разбрасывая опавшие листья и ломая лежащие на земле ветки. Схватка была короткой. Кмитич, тяжело дыша, уже сидел верхом на незнакомце, приставив нож к его горлу. Человек был также одет в черное платье конного московского стрельца. Но это явно был не московит.
- Кто? Кто вас послал? - Кмитич вдавил нож в горло негодяя так, что пошла кровь.
- Не убивай! - прохрипел тот. - я все скажу!
Кмитич слегка ослабил хватку, он тяжело дышал, глаза горели, казалось, еще чуть-чуть - и от его врага полетят клочья.
- Говори! А то сейчас отрежу самое твое сокровенное! А потом!..
- Почекай! Я скажу! Полковник… Ян Лисовский!
Ян Кароль Лисовский… В голове Кмитича блеснула слабой вспышкой информация, что прошлой осенью он уже слышал это имя. Так, Лисовский пошел на соединение с Сапегой под Брест, по дороге грабя все, что можно. Значит, Сапега!
- Это… Это Сапега? Он приказал убить меня? - побагровел Кмитич, вдарив кулаком в скулу "лисовчука".
"И почему я не удивлен?" - пронеслось в голове Кмитича.
- Не ведаю, пане, про Сапегу! Я же говорю, Лисовский! Лисовский пришел и раздал всем денег. Сказал, что Кмитича надо убить. Без свидетелей.
- Зачем?
- Не знаю! Ничего не знаю! Просто он заплатил и сказал! Он следить за вами заставлял, а потом приказал убить.
- Почему? - лицо Кмитича налилось кровью.
- Я… я не знаю! Может, и Сапега заказал, но то мне не ведомо!
- А тебе, значит, на меня накласть? Лишь бы заплатили?
- Нет… я… я… выполнял задание! - тяжело дышал человек. Лет ему было, поди, под тридцать. Смуглое лицо с черными усиками, абсолютно незнакомое.
- Значит, тебе и на войну, и на родину, на все плевать! Тебе бы заплати, так и мать родную продашь?
- Нет… я… не убивай меня! Война же! Не убивай! Ты же обещал! Я же тебе все рассказал, что знал! Я в самом деле не знаю, что именно имеет против тебя Лисовский! Скорее всего, ничего личного. Тут… Может, это московский царь тебя заказал Лисовскому? С царем же сейчас мир! Мне никто не объяснял! Никго!
- Здорово же ты живешь! Ты что, не литвин? Твой дом не захвачен и не разграблен?
- Литвин! Захвачен! Мне же жену, детишек кормить надо!
- Отлично! - взревел Кмитич. - Семьей, значит, предательство прикрываешь! А у тех, кто сражается против захватчиков, кто погибает, значит, семей нет! Им не надо кормить детишек! Мне не надо! Так? Нет, ты есть грязь! Тебе плевать на семью! У тебя и нет ее! Тебе главное за деньги убивать! Получай! - Кмитич с силой ударил его ножом в ногу.
"Лисовчук" взвыл:
- Не на-а-до! Пощади!
- Это чтобы ты долго помнил! Чтобы, когда ходил по ограбленной и проданной тобой земле нашей, рана тебе напоминала твои грехи смертные перед ней! Помни хорунжия Полишука, убитого вами предательски! - и Кмитич ударил его по второй ноге. Кровь брызнула во все стороны и попала на лицо Кмитича.
Наемник орал и выл. Просил пощады.
- Я с тобой еще мягко обхожусь, - показал ему Кмитич окровавленный нож и обтер лезвие прямо об лицо "лисовчука", - но это тебе памятка обо мне. Никогда больше не вставай на моем пути! Ни ты, ни Лисовский, ни Сапега! Никто!
Кмитич поднялся с воющего наемника, пнул его два раза сапогом, взял его пистолет, оглянулся и скрылся за деревьями. Скоро должны были вернуться два других преследователя. Они и вернулись, спешились, подбежали к своему товарищу, корчащемуся на земле.
- Где он?
- Ушел! В лес! - прокричал раненый. - Он проткнул мне обе ноги!
- Точно! Сущий дьявол! Ну его к черту! Десятерых потеряли на этом гнилом деле! Пусть сам Лисовский за ним гоняется, если такой умный!
Кмитич тенью растворился между деревьев. Он долго шел, пока не вышел к болоту. Рана в спине болела, болело плечо… Полковник прошел еще вперед и остановился, смотря в ту сторону, где из-за желтизны крон деревьев виднелись островерхие крыши чьей-то хаты и двух сараев. К этой веске, или же, скорее, хутору, по болоту петляла небольшая речушка, берега которой заросли молодой ольхой и густым лозовыми кустарником. "Нужно выйти к речке, - подумал Кмитич, - там, наверное, тропинка есть. Должна быть". Кмитич было двинулся по болотной тропинке, как вдруг… был атакован… маленькой белой бабочкой. Мотыль кидался прямо на грудь полковника, словно не разрешая ему двигаться дальше.
- Откуда ты, в середине осени?! - удивился Кмитич. - Никак, отогрелся на солнце?
Он отмахнулся от назойливой бабочки, но та продолжала атаковать человека, словно злясь, что он вошел в ее лесные владения. Кмитич отмахнулся снова. Однако бабочка-белянка продолжала храбро бросаться на Кмитича. "Что за сумасшедший мотыль?" - Кмитич в недоумении остановился. Мотылек еще дважды бросился ему на грудь, а затем отлетел вперед по движению Кмитича и сел около второго мотылька, который лежал на самой тропке, слегка подрагивая крылышками, видимо, умирая, или же сбитый птицей, или же бедняжке не хватало сил, чтобы взлететь на осеннем ветру.