- Да очень просто - ехать к графу для меня теперь истинное наказание, а целовать руку его жены - одно постыдное лицемерие.
- Следовательно, по-твоему, не следует никуда и ездить?
- О, ты и не думаешь, как я глубоко верил раскаянию этой женщины, как веровал в нее, как чтил эту высокую добродетель, отделившуюся от грязи, как отделяется алмаз от углерода, и что же, через десять минут мне придется стать с ней лицом к лицу и смотреть на ее раскаявшееся лицо и при этом думать: "Эта женщина - воплощенная ложь!"
- Граф - человек безукоризненный во всех отношениях, - проговорил Рокамболь, - и его жена, вероятно, сумасшедшая, если не любит его…
- И предпочла ему этого болвана де Клэ! - добавил Фабьен с горечью.
Карета остановилась у подъезда. Лакей в графской ливрее с гербами поспешно отворил дверцу кареты и откинул подножку.
Молодые люди поднялись по парадной лестнице и вошли в гостиную.
Эта огромная комната с темными обоями и темными картинами испанской и фламандской школ освещалась только двумя лампами под матовыми шарами, которые стояли на камине. Эти лампы вместе с двумя свечами, горевшими на пианино, распространяли в этой комнате какой-то таинственный полусвет. По простой ли случайности или так было подстроено - но освещение это не позволяло Фабьену и Роллану де Клэ приметить маленькой разницы в лице мнимой и настоящей графини Артовой.
Когда виконт д'Асмолль и Рокамболь вошли к графине, то она сидела около рабочего столика в обществе семи или восьми персон.
Баккара рассказывала герцогу де Шато-Мальи про некоторые особенности русской жизни.
Граф Артов сидел на диване и разговаривал вполголоса с одним из гостей.
Он поспешно встал, услышав доклад о виконте д'Асмолле и маркизе де Шамери, и пошел им навстречу.
- А, милости просим, дорогой Фабьен! - сказал он виконту. - Графиня уже думала, что вы нас забыли и не приедете, а ей очень хочется видеть вас…
- Графиня слишком любезна, - заметил Фабьен и, подойдя к Баккара, поцеловал ей руку.
- Любезный виконт, - сказала она, - вы, как видно, сделали очень много хорошего с прошлого года.
- Я женился, позвольте представить вам моего шурина маркиза де Шамери.
Несмотря на свое обычное хладнокровие и самообладание, Рокамболь слегка вздрогнул; он невольно боялся встретиться со взглядом графини. Но он стоял в тени и к тому же великолепно изменил свою наружность и голос.
Баккара взглянула на него совершенно равнодушно, поклонилась и повернулась к двери, откуда входило совершенно новое лицо.
При виде его, при его имени Фабьен содрогнулся - это был Роллан де Клэ.
Он вошел проворной непринужденной поступью и поклонился графине.
Граф пожал ему руку и тихо сказал:
- Здравствуйте, мой противник в картах, вы очень любезны, что пожаловали к нам.
Роллан взглянул на графа, и ему показалось, что взор его был холоден, как клинок шпаги, и несмотря на то, что он был храбр, ему вдруг сделалось страшно, и его тайный страх укрепил в нем решимость согласоваться с секретными наставлениями полученного утром письма. Он поклонился графине и, сказав ей какой-то уже давно избитый комплимент, отошел в сторону.
- Эта женщина обладает редкою и наглою смелостью! - подумал Фабьен.
- Я трепещу, - шепнул ему на ухо Рокамболь, - чтобы Роллан не наделал каких-нибудь глупостей!
В десять часов подали чай, и разговор сделался общим. Роллан смотрел украдкою на графиню и думал:
- Удивительно, она еще никогда не была так прекрасна, она прекраснее, моложе и гораздо изящнее в обращении, чем была вчера. И если подумать, что все это делается единственно для меня!..
Заговорили о путешествиях.
Графиня была очень весела: она рассказала про свое пребывание в Гейдельберге, несчастное приключение на водах Неккара и героизм Роллана, бросившегося в воду спасать ее.
Во время этого рассказа Роллан слегка покраснел и смутился под холодным взглядом графа… Но граф знал, что он писал любовные письма к его жене, и, следовательно, мог приписать этой причине его смущение. Впрочем, Роллан безукоризненно соблюдал приличие и сдержанность: он не подходил близко к графине, не старался сесть около нее и даже целых два часа терпеливо играл в вист.
В полночь Фабьен, сидевший почти все время как на иголках, стал собираться домой. Он подошел к Роллану и шепнул ему:
- Пойдем, умоляю тебя, ради нашей дружбы. Роллан, не возражая, встал с места и взялся за шляпу. За исключением двух английских офицеров, все гости уже разъехались, оставались также Рокамболь, Роллан и Фабьен.
Между тем как граф прощался с гостями, Роллан поцеловал руку графини и шепнул ей:
- Видите, графиня, я в точности исполнил ваше приказание.
Затем он поклонился и ушел, оставив Баккара в недоумении: что он хотел ей этим сказать и какие могла она отдавать ему приказания.
Она тщетно старалась объяснить себе эти слова, когда ей, наконец, пришло в голову, что Роллан, не отказываясь от роли вздыхателя, хотел, вероятно, намекнуть ей, что догадывается, по каким причинам она не приняла его в Гейдельберге, и таким образом приписывал рыцарскую заслугу своей сдержанности.
- Ну, - сказала она мужу, когда они остались вдвоем, - какое впечатление произвел на тебя сегодняшний вечер, мой дружочек?
- Я нахожу, что мы вчера совершенно напрасно оклеветали Роллана и что я был, вероятно, очень смешон, когда взбесился на тебя за сходство почерков.
- Следовательно, ты не ревнуешь больше? - спросила, смеясь, графиня.
- О, конечно, нет, и ты лучшая из женщин, если прощаешь меня.
Граф почтительно поцеловал руку своей жены и вышел в свой кабинет.
На другой день после этого, около полудня, граф Артов поехал верхом в Булонский лес. За ним следовал нарядно одетый слуга.
Объехав озеро и Прэ-Камелан, граф почувствовал жажду и, пришпорив лошадь, помчался к Арменонвильскому павильону. Доехав до него, граф сошел с лошади и, войдя в одну из отдельных беседок, спросил себе мороженого.
В соседней с ним беседке разговаривали два человека. Конечно, граф и не подумал бы прислушиваться к их разговору, если бы он не узнал голоса одного из них, Октава, которого граф видел накануне в клубе.
И граф невольно стал прислушиваться.
- Честное слово, - говорил Октав, - мне очень хотелось быть вчера на вечере у графа Артова.
- Роллан, должно быть, был недурен, - отвечал его собеседник. Его голос был незнаком графу.
Он невольно содрогнулся.
- Но, - продолжал Октав, - я не видел его сегодня утром, и, кажется, все обошлось благополучно.
- Что все?..
- Но ведь Роллан был скромен, вежлив, сдержан и вообще вел себя вполне тактично.
- Но это его роль.
- Графиня тоже показала полное равнодушие, так что ни один мускул не дрогнул на ее лице.
При этих словах холод охватил сердце графа, и он чуть не разбил блюдечко, которое держал в руке… однако он сдержал себя и, побуждаемый желанием узнать правду, стал опять прислушиваться…
- Честное слово, - продолжал между тем Октав, - только женщины и могут иметь "чело, никогда не краснеющее", как это говорит достопочтенный Жан Расин.
- Это верно, они больше мужчин умеют управлять собой.
- А графиня, по словам Роллана, была просто восхитительна. Она притворилась, что видит его в первый раз, и едва говорила с ним.
- Однако уверен ли ты, что Роллан не хвастает?
- Да.
- И его на самом деле любят?
- Конечно.
- Ты видел у него когда-нибудь графиню?
- Нет, но я видел ее в опере.
- С ним?
- Да.
- Она была без вуали?
- Нет, но она сняла ее потом в ресторане.
При этих последних словах у графа на лбу выступил холодный пот.
- К тому же, - продолжал Октав, - я наперсник Роллана; он показывает мне все ее письма. Я ведь первый узнал, что графиня принимала его в Пасси. Наконец, я был вчера утром у Роллана, и при мне принесли письмо…
- От графини?
- Разумеется. В этом письме графиня предупреждала его, что он получит другое, которое будет приглашением на чай.
Граф чуть не вскрикнул при этих словах.
- Только ты, конечно, понимаешь, - продолжал Октав, - что одно второе письмо было написано рукою графини.
- Первое, как и все остальные, рукою ее горничной. Баккара чересчур осторожна.
- Но ведь Роллан рискует в таком случае своей жизнью.
- Я говорил ему то же самое.
- Я никогда не видал графа Артова, но знаю достоверно, что он ужасный, неумолимый человек, владеющий великолепно оружием.
- Да, если у него достало духу жениться на Баккара, так надо же иметь такие качества, потому что…
Октав не успел договорить, ему послышался дикий вопль, и когда он поднялся со своего места, то… в дверях беседки, где он сидел, стоял сам граф Артов.
Он был бледнее мертвеца, губы его судорожно подергивались, а глаза горели каким-то особенным огнем.
Он подошел к испуганному Октаву и с необыкновенною силой поставил его на колени.
- Милостивый государь, - сказал он хриплым голосом, - вы, вероятно, узнали меня - я граф Артов - тот самый, над честью которого вы издевались целый час. Я мог бы тотчас же убить вас - даже без всякого оружия… но вы еще ребенок, у вас, может быть, есть мать, которая любит вас, и я оставляю вам жизнь… я прощаю вас, но только с одним условием.
В этот момент граф был положительно страшен и так величествен, что обоих юношей объял ужас. Октав, дрожа как осенний лист, пробормотал какое-то извинение.
Граф поднял его и сказал:
- Милостивый государь, вы должны поклясться мне, что воротитесь немедленно домой, не будете целые сутки никуда выходить и не увидитесь с Ролланом де Клэ.
- Клянусь!.. - прошептал Октав.
- Помните, что если вы не сдержите этой клятвы, то я убью вас… хотя мне нужна не ваша жизнь… но его…
И, сказав это, граф вышел.
- Роллан погиб! - пробормотал Октав.
Мы должны теперь вернуться несколько назад и познакомиться покороче с доктором-мулатом, занимавшимся специально излечением болезней, зарожденных под тропиками.
Доктору было уже сорок лет.
Он родился в Гваделупе и всю свою жизнь занимался токсикологией, то есть наукой о ядах.
Доктор Самуил Альбо занимал прекрасную квартиру в первом этаже отеля, в предместье Сент-Оноре, при его доме находился огромный тенистый сад.
В тот день, как граф Артов нечаянно услышал разговор Октава в Арменонвильском павильоне, - маркиз де Шамери приехал к доктору и застал его занятым в рабочем кабинете, который его многочисленные клиенты прозвали "палатою ядов".
По стенам этой комнаты тянулись огромные полки с книгами; на столах стояли химические реторты, склянки, кувшины, колбы. Здесь он проводил научные исследования.
Когда Рокамболь вошел к нему, то доктор сидел перед столом и тщательно рассматривал в увеличительное стекло ткань широкого, зеленоватого сухого листа, который по своей форме и объему не принадлежал к европейским растениям.
- Здравствуйте, доктор! - сказал ему Рокамболь, протягивая руку. - Извините, что я потревожил вас. Но я проезжал мимо и, вспомнив, что вы спасли моего бедного матроса и что я еще не успел поблагодарить вас, не мог не завернуть к вам и не загладить свою ошибку.
Произнося эти слова вежливым тоном вельможи, Рокамболь небрежно положил на камин банковский билет в тысячу франков.
Доктор предложил маркизу садиться и пододвинул ему стул.
- Вы слишком добры и любезны, маркиз, - сказал он, - что обеспокоили себя из-за таких пустяков.
- А разве вы считаете ни во что удовольствие видеть вас, доктор?
Мулат молча поклонился.
- Вот, - продолжал Рокамболь, - вы опять за своими книгами, допрашивая постоянно науку и медленно убивая себя над изысканиями новых средств для скорейшего исцеления своих ближних…
- Маркиз! - ответил скромно доктор. - Чем больше изучаешь науку, тем яснее видишь, что в ней есть тайны, которые можно уразуметь только после больших затруднений.
Рокамболь завел тогда разговор о ядах и, узнав, от доктора, что у него есть яд, производящий почти мгновенное помешательство, незаметно, во время выхода доктора из кабинета, украл немного этого яда и, спрятав, простился с ним и уехал.
Ровно в час пополудни он приехал домой. На дворе отеля стоял наемный фиакр.
- Это еще что? - подумал удивленный маркиз де Шамери. - Кто это еще пожаловал ко мне?
И, обратившись к лакею, он спросил: - У кого гости?
- У господина виконта - граф Артов.
- Граф Артов?! - повторил с удивлением маркиз.
- Точно так-с…
- Ого, должно быть, случилось что-нибудь новенькое, - подумал Рокамболь, - бьюсь об заклад, что взрыв уже последовал… надо быть вполне осторожным!
И Рокамболь торопливо отправился к Фабьену, сидевшему в кабинете вдвоем с графом Артовым.
Лицо графа было бледно, а губы судорожно подергивались.
Фабьен обрадовался приходу своего шурина.
Рокамболь невольно приостановился на пороге и молча посмотрел на встревоженные лица собеседников, как бы спрашивая себя, что произошло между ними.
Граф Артов оставил Октава ошеломленным происшедшею сценой и опять помчался к заставе "Звезда".
Здесь он остановился, соскочил с лошади, отдал ее своему кучеру и сел в первый попавшийся ему наемный купе.
- Вернэльская улица! - крикнул он кучеру. - Отель де Шамери…
Граф желал видеть Фабьена, вспомнив про то, что накануне тот сжег записку Роллана де Клэ.
А если Фабьен поступил таким образом, то это ясно указывало на то, что он посвящен в тайны Роллана.
Поступок Роллана, конверт, рассказ Октава - все это сложилось так вместе, что могло убедить самого недоверчивого человека, а в душе графа все еще шевелилось сомнение, до такой степени он любил свою жену и веровал в нее… до такой степени чистою и благородною она казалась ему еще вчера… Но сомнение графа было непродолжительно. Он понял, что виконт Фабьен д'Асмолль скажет ему всю правду, если он вынудит его к тому, и поэтому-то и отправился к нему.
Фабьен спокойно писал письмо, когда граф явился к нему, как снег на голову.
- Любезный граф, вас ли я вижу? - проговорил Фабьен, догадавшись по его бледности, что случилось что-нибудь особенное.
- Я к вам по делу…- ответил ему граф.
Фабьен подвинул ему стул и не заметил даже, что граф не подал ему руки.
- Любезный виконт! - начал граф, не садясь на предложенный ему стул. - Вы, кажется, очень дружны с господином де Клэ?
- Пожалуй, да, а пожалуй, и нет, - ответил Фабьен, слегка вздрогнув, - собственно говоря, наши отцы были друзьями, а я обещал только его дяде-опекуну наблюдать за ним…
- Мы ведь с вами дружны уже семь лет… не так ли?
- Совершенно верно, любезный граф.
- Вы серьезно ведь были моим другом?
- Сколько мне кажется, я и теперь не переменился… Но, - добавил Фабьен, улыбаясь, - к чему этот церемонный тон, мой милый граф?
- То есть вы хотите сказать - торжественный?
- Пожалуй, хоть и так.
- Дело в том, что завтра в это же время один из ваших друзей - я или господин де Клэ - будет убит.
Фабьен вскочил со стула.
- Вы, кажется, сошли с ума? - сказал он.
- Любезный виконт, я задам вам теперь один серьезный и очень важный для меня вопрос и именем нашей дружбы попрошу вас ответить на него.
- Извольте, граф.
- Третьего дня Роллан де Клэ получил в клубе письмо.
- Да.
- И показал это письмо вашему шурину маркизу де Шамери.
- Это верно.
- Затем вы вырвали его из рук де Клэ…
- И это все правда.
- И сожгли.
Фабьен утвердительно кивнул головой.
- Зачем же вы сожгли его?
Этот вопрос был сделан графом каким-то странным, отрывистым голосом.
- Очень просто - оттого, что Роллан - фат, - ответил Фабьен, доведенный до крайности.
- Гм, это ведь не ответ на мой вопрос, - заметил граф.
- Ну, так потому, что Роллан компрометировал женщину…
- Позвольте заметить вам, что если бы эта женщина была неизвестна вам…
- Вы хотите сказать, что я бы не поступил так?..
- Ну да…
- Положим, что вы и правы.
- Но эту женщину знаете не только вы, но и многие из этих господ - между прочим, и господин Октав…
- Все это очень немудрено, право, Роллан не умеет хранить своих тайн.
- Так согласитесь же, что вы сожгли эту записку не без причины, так как вы находились между людьми, посвященными в эту тайну.
Фабьен не предвидел этого страшного и неоспоримого по логике аргумента; он смутился и не отвечал.
- Вами руководила другая, более уважительная причина, - продолжал граф, - то есть между вами находился муж этой женщины… Виконт, заклинаю вас честью, отвечайте мне!
- Вы правы, - пробормотал почти уничтоженный Фабьен.
- После вашего отъезда я остался у карточного стола. Под этим столом я нашел конверт, в котором господин де Клэ получил это письмо. Я поднял его и узнал почерк моей жены.
Фабьен молчал.
- Я сейчас же воротился домой и показал конверт своей жене. Она вскрикнула от изумления, и этот крик был настолько искренен, что я подумал, что де Клэ - подлец и что он подделался под ее почерк.
- Это опять-таки очень немудрено, - сказал Фабьен, надеясь, что у графа не было других доказательств виновности его жены.
- Позвольте… позвольте, я еще не закончил… жена предложила мне пригласить г. де Клэ, и вы вместе с ним провели у меня этот вечер…
- Я, право, не заметил ни одного слова и ни одного даже взгляда…
- Погодите, погодите…- перебил его граф и рассказал ему в нескольких словах все то, что он только что слышал и что за тем последовало.
Во время этого рассказа он смотрел на Фабьена проницательным, испытующим взглядом, как бы желая проникнуть в сокровенную глубь его мыслей.
У виконта д'Асмолля выступил на лбу холодный пот.
- На свете нет ничего невозможного, - добавил граф, - возможна всегда и ошибка, несмотря даже на очевидность фактов… Но я вспомнил ваш поступок, и непобедимое желание узнать наконец истину вынудило меня ехать к вам…
- Неужели же я должен сказать ее вам?
- Иначе я сейчас же еду к де Клэ и убью его.
- Но, граф!..
- Если же вы подтвердите, что моя жена виновна, я вызову его на дуэль и убью его честно. Если же вы скажете мне, что она невинна, я поверю вам на слово.
Виконт д'Асмолль сидел как на иголках.
- Ну, что же вы молчите? Фабьен глубоко вздохнул.
- Пошлите ваших секундантов к Роллану, - чуть слышно прошептал он.
Граф вздохнул и зашатался.
Эти слова этого честного человека произвели на него действие громового удара, но он почти сейчас же оправился и сказал:
- Хорошо, я вам верю… А у вас есть доказательства?
- К несчастию!..
- Вы видели графиню у Роллана?
- Да.
Это последнее слово Фабьен произнес чуть слышно и глухим голосом.
В это самое время вошел Рокамболь.