* * *
Спустя две минуты он снова отворил дверь в соседнюю комнату, подошел к кровати и довольно сильно толкнул спящего старика.
Мурильо вскочил и вскрикнул при виде Вантюра, державшего в одной руке свечку, а в другой кинжал.
- Тише! - сказал Вантюр по-испански, - если вы закричите, я пущу вам пулю в лоб.
- Что вам от меня нужно? - спросил Мурильо твердым голосом, узнав мнимого маркиза де Кок-Герона.
- Я захватил у вас письмо для герцога де Салландрера: оно мне необходимо.
- Кража, - вскричал Мурильо, - похищение письма!
- Тс…- сказал Вантюр, подняв дуло пистолета. - Я снял у вас с шеи тесемку вот с этим ключом…
- Вы обокрали меня!
- Вы не ошиблись: меня прельстил мешок с двадцатью тысячами франков, а для того, чтобы от меня не потребовали их обратно, я принужден закрыть вам навсегда рот.
Мурильо в испуге хотел спрыгнуть с постели, но железная рука Вантюра схватила его за горло.
- Будь благоразумен, старик, и не делай глупостей. Если ты вынудишь меня убить тебя, то твоего приемыша Педро посадят в острог, обвинят в твоей смерти и спровадят на гарроту. Если же ты позволишь надеть на тебя вот ту веревку, тогда тебя сочтут самоубийцей, а Педро, наверное, сделают почтовым смотрителем.
После этого Вантюр взял толстую веревку, на которой висела винтовка, сделал из нее петлю, которую накинул на шею Мурильо.
Спустя три минуты на постели лежал уже посиневший труп старого инвалида.
Вантюр взял его своими мощными руками, повесил на крюк и опрокинул под ним стол для того, чтобы подумали, будто повесившийся оттолкнул его ногой.
Затем убийца спрятал в карман пистолеты и кинжал, надел плащ и вышел из почтовой конторы через окно, унося с собой письмо и двадцать тысяч франков.
Было около четырех часов. Спустя два часа Вантюр перешел через границу. Через три дня он приехал в Париж.
По странному стечению обстоятельств в ту же самую ночь, хотя и на расстоянии двухсот лье, совершилась драма, последствия которой имеют огромное влияние на события, излагаемые читателям.
Со времени открытия железной дороги из Парижа в Лион прекратилась почти езда по большой дороге в Мелун, идущей через страшный Сенарский лес.
Однажды вечером, около десяти часов, небольшая тележка, запряженная одной неуклюжей лошадью, которою правил мужчина в блузе, проехала по единственной улице Льесена и остановилась у постоялого двора.
При стуке подъехавшей тележки дверь постоялого двора отворилась, и в ней появилась женщина с фонарем в руке.
- Можно здесь переночевать? - спросил мужчина в блузе, сильно хлопнув бичом.
- Можно, почтеннейший, пожалуйста, - отвечала толстая женщина.
- Есть ли у вас конюшня и сарай?
- Как же, есть.
- А корм для лошади?
- Сколько угодно. Тоанет! - крикнула женщина. - Ступай, отвори сарай!
Ворота сарая отворились, мужчина въехал туда и проворно спрыгнул на землю.
- Вычисти, милочка, мою лошадку, -сказал он, взяв за подбородок хорошенькую кухарочку, которая поспешно распрягала лошадь.
- Будьте спокойны, - отвечала кухарка, лукаво улыбаясь, - я умею обращаться с лошадьми: у нас их целых три.
- Значит, вы держите почту?
- Как же, держим, - отвечал трактирщик, прибежавший в сарай. - Но теперь дело это идет весьма плохо.
Трактирщик был мужчина лет шестидесяти, но еще бодрый и с румянцем на лице, выражающем доброту и веселость. Проезжий был молодой человек с рыжей бородой.
Пока управлялись с лошадью, он пошел с трактирщиком в дом и сел у камина.
- Позвольте спросить - откуда вы едете?
- Из Мелуна.
- А куда?
- В Париж.
- Вы останетесь у нас ночевать?
- Гм… право, еще не знаю. Это зависит, в каком расположении я буду после ужина. А давно вы держите почту? - спросил проезжий после короткого молчания.
- Это ремесло переходит в нашей семье от отца к сыну - лет сто уже.
- И теперь, вы говорите, оно невыгодное дело?
- Да. С тех пор, как устроили эти проклятые железные дороги, круглый год иногда не проедет и одного почтового экипажа.
- А курьеры?
- Весьма редко. Две недели тому назад проехал один в Россию и сказал, что проедет обратно в конце этого месяца. Я дал ему до Мелуна самую лучшую лошадь.
- Сколько у вас лошадей?
- Три.
- Хорошие?
- Лошади хорошие, только сегодня они сильно измучены: две только недавно воротились из Мелуна, а третья сейчас только от сохи. Если курьер этот проедет сегодня, то ему, пожалуй, придется отправляться далее пешочком.
- Почтеннейший, - сказала вошедшая в эту минуту женщина, - не угодно ли поужинать с нами?
- С удовольствием, тетка, - отвечал приезжий.
- Так милости просим.
Он сел между хозяином и хозяйкой, ел за двоих, пил за троих и затем, закурив трубочку, сел опять к камину.
- Хозяин, - проговорил он, - я ночую у вас. Разбудите меня на рассвете.
В это время послышался на улице лошадиный топот.
- Недостает только, чтобы это был курьер, - проговорил трактирщик, - черт бы его побрал!
- Эй, почта! - послышалось на улице. Кухарка побежала отворять.
- Это он, - сказал раздосадованный трактирщик.
- Скорее седлайте мне лошадь! - крикнул курьер.
- У меня нет лошадей, почтенный.
- Как "нет"?!
- Есть, да измучены.
- Но мне необходимо приехать в Париж сегодня ночью.
- Делать нечего. Придется вам здесь переночевать, завтра на рассвете я дам вам хорошую лошадь.
- Но мне необходимо ехать сейчас.
- Послушайте, - заговорил проезжий, подходя к курьеру, - если вы не пожалеете двухсот су, я повезу вас в Париж.
- Разве у вас есть лошадь?
- Великолепная. И тележка моя катится, что твой луидор.
- Великолепно! А во сколько времени вы надеетесь доехать до Парижа?
- В два часа ночи мы будем там. Эй, девочка! Дай-ка моей лошади шесть гарнцев овса, - приказал проезжий хриплым голосом.
Курьер был высокий, широкоплечий мужчина лет сорока пяти.
Войдя в трактир, он сел у камина против своего будущего проводника и заговорил с ним:
- Так у вас есть лошадь?
- Да, нормандской породы, которая бежит по пяти лье в час.
- И экипаж?
- Красивая легкая тележка.
- Отлично, потому что у меня уже сильно болят ноги от верховой езды.
- Вы, верно, издалека едете?
- Из России.
- Полноте шутить, - сказал проезжий.
- Честное слово, - отвечал курьер и, указав на кожаную сумку, надетую через плечо, прибавил:- Нельзя поверить, что я проскакал такой путь из-за двух пустых бумажонок.
- Верно, банковые билеты? - спросил наивно проезжий.
- О, нет, - сказал курьер, улыбнувшись, - два письма. Но тот, кто послал меня за ними, ценит их, по-видимому, очень дорого.
Пока закладывали лошадь, проезжий с курьером выпили по большому стакану водки.
- Ну, теперь поедем, - сказал проезжий, - я довезу вас до Парижа в полтора часа и надеюсь, что вы не поскупитесь.
- О! - отвечал курьер. - Я заплачу вам тогда вместо двухсот четыреста су.
Заплатив хозяину, что следовало, они вышли на двор, сели в тележку и весьма быстро помчались по дороге в Париж.
- Вы, кажется, порядком устали? - спросил курьера его проводник.
- Да, признаюсь.
- Так растянитесь в тележке и спите себе, сколько угодно.
- Нет, не хочу: в лесу небезопасно.
- Полноте! Я уже более десяти лет езжу по ночам из Мелуна в Париж, и со мной никогда ничего не случалось. Я даже не беру с собой оружия.
- А я не так доверчив, - сказал курьер и, распахнув свой плащ, показал своему провожатому пару пистолетов, заткнутых за пояс. - К тому же, взгляните на меня, я и без оружия не сдамся дешево, несмотря на сильную усталость.
- Это видно по первому взгляду на вас, - сказал провожатый, принужденно улыбнувшись. - Скажите, пожалуйста, - проговорил он после короткого молчания, - к чему эти бумаги, за которыми вы так далеко ездили?
- Это два письма, касающиеся женитьбы, как уверял меня камердинер иностранного вельможи, у которого находились эти письма, они должны, кажется, устроить брак одного господина, впрочем, это не мое дело…
- Ах, черт возьми! - вскричал вдруг провожатый. - Свечка в фонаре догорела. Привстаньте немножко, - сказал он курьеру, - приподнимите подушку и посмотрите, нет ли в ящике свечки.
Курьер поднял одной рукой подушку, зажег спичку и, став на колени, засунул голову под сиденье.
В это время провожатый схватил мощною рукою курьера и вонзил ему в ключицу кинжал по самую рукоятку.
Бедный курьер испустил дух без малейшего крика. Удар кинжала убил его мгновенно.
Незнакомец посадил скорченное тело прямо, затем взял вожжи и пустил свою лошадь во весь опор.
Спустя десять минут он остановился, раздел курьера с головы до ног, взвалил на плечи мертвое тело и потащил его в лес, где и бросил.
Затем он вынул из кармана свечку, зажег ее и внимательно осмотрел тележку, свою одежду и руки - нет ли на них кровавых пятен.
Связав платье курьера и в середину положив большой камень, он отправился по дороге в Париж.
Доехав до Шарантонского моста, он бросил в реку одежду курьера, которая сейчас же пошла ко дну.
Спустя двадцать минут он подъехал к заставе и, остановясь у трактира, вышел из тележки.
- Поберегите мою лошадь, - сказал он выбежавшему конюху, - я вернусь через полчаса.
Он вошел в Париж и вскоре затерялся в толпе запоздалых жителей предместий, возвращавшихся из увеселительных мест.
В полдень следующего дня маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери отправился к сэру Вильямсу.
- Здравствуй, дядюшка, - сказал он, - как ты себя чувствуешь?
- Плохо, - выразил слепой движением головы и проявляя некоторую радость при звуке голоса Рокамболя.
- Ты, вероятно, беспокоился?
- Да, - написал сэр Вильямс.
- Очень?
- Да, да.
- Видишь ли, дядя, ты поручил мне не слишком интересное дело. Ведь я маркиз де Шамери, известный своею честностью…
Сэр Вильямс улыбнулся.
- И разумеется, - продолжал Рокамболь, - мне было несколько трудно играть роль последнего негодяя. Маркизу де Шамери, будущему гранду Испании, пришлось путешествовать в тележке, ужинать в обществе трактирщика и кухарки… бррр!..
Сэр Вильяме продолжал улыбаться.
- Я пил водку с курьером…
Сэр Вильяме движением руки перебил Рокамболя и написал на доске:
- Бумаги у тебя?
- Конечно! Вот они.
- Ты убил курьера?
- Кинжалом, но так удачно, что он даже не вскрикнул.
И Рокамболь подробно рассказал о совершенном им убийстве в Сенарском лесу, затем вынул из кармана одесские бумаги.
- Хочешь, - спросил он, - я прочту их тебе, прежде чем сжечь?
Сэр Вильяме сделал утвердительный знак, и Рокамболь стал читать.
Когда он кончил чтение, слепой поспешно написал на доске: "Не сжигай ничего, ни под каким видом!"
Рокамболь удивился, но решил повиноваться своему мудрому наставнику.
- Что это ты, дядя, - вскричал Рокамболь, - о каком черте думаешь ты? Как! Ты заставляешь меня убить человека из-за бумаг, которые могут устроить брак герцога де Шато-Мальи с сеньоритой де Салландрера, и теперь не хочешь, чтобы я сжег эти бумаги?
"Нет, не хочу".
- Отчего?
"Надо беречь их на черный день", - написал сэр Вильямс.
- Что такое? Я не понимаю…
"Будущее никому не известно. Сеньорита де Салландрера может поссориться с тобой…"
Рокамболь пожал плечами.
"Случайность - великое дело, - продолжал писать Вильямс, - развязки бывают иногда самые неожиданные. Как знать?"
- Ты просто заврался, дядя…
"Как знать, не поссоришься ли ты с сеньоритой де Салландрера через неделю или через месяц?"
- Ты с ума сошел…
"В таком случае Шато-Мальи охотно заплатит миллион за эти древние хартии".
- И в самом деле! Идея недурна. "Вот видишь!.."
- Что же нужно сделать с этими бумагами? "Беречь их".
- А если их найдут у меня? "Ты забываешь, что ты…"
- Твоя правда, я - маркиз де Шамери, и полиции не придет в голову подозревать меня.
И Рокамболь положил бумаги в карман.
- Что еще скажешь? "Ничего".
- Что я должен делать до возвращения Концепчьоны? "Решительно ничего".
Рокамболь ушел к себе в комнаты с намерением хорошенько запрятать бумаги. Но его остановила одна мысль.
- Нет, -сказал он, - смерть человека не за горами, а за плечами. Я могу умереть завтра же. Тогда все пересмотрят, и маркиз де Шамери будет опозорен после смерти, а я не хочу этого. Самое лучшее - спрятать письма в Сюренской улице, там знают только господина Фри-дерика и не имеют понятия о маркизе де Шамери.
Выходя из дома, встретил он Фабьена.
Виконт очень таинственно улыбнулся своему шурину и сказал ему шепотом:
- Что это? Какую жизнь ведешь ты?
- Тсс! - проговорил Рокамболь.
- Тебя не видно со вчерашнего дня.
- Милый мой, - сказал Рокамболь, смеясь, - я составляю контраст с Ролланом де Клэ. Он разглашает свои любовные интрижки, а я скрываю.
- И хорошо делаешь.
- Я сейчас был у моего слепца, - заговорил опять Рокамболь.
- Бедняга!
- А теперь хочу прокатиться.
- Ты обедаешь с нами?
- С большим удовольствием. До свидания! Молодые люди разошлись, и Рокамболь поехал верхом в Сюренскую улицу.
В четыре часа воротился он домой и нашел у себя письмо от Концепчьоны, присланное по городской почте.
В письме говорилось:
"Пишу вам на скорую руку, мой друг, чтобы уведомить вас, что сегодня утром мы приехали в Париж. Отец и мама печальны и угрюмы, по обыкновению, со смерти дона Хозе, я же счастлива мыслью, что опять увижу вас.
А между тем, друг мой, не предавайтесь большой радости. Мы еще очень далеки друг от друга, и нам придется побороть много затруднений, победить много препятствий.
Жду вас сегодня вечером…
Концепчьона".
Пообедав у сестры, маркиз де Шамери поехал в клуб и просидел там до двенадцатого часа - времени, назначенного Концепчьоной для свидания.
Ровно в полночь вошел он в мастерскую сеньориты де Салландрера.
Пепита Долорес Концепчьона сидела в кресле и при виде маркиза хотела приподняться, но волнение ее было так велико, что ей это не удалось. обетами, поклявшись друг другу скорее бежать на край света, чем позволить разлучить себя.
Час спустя маркиз де Шамери вышел из мастерской и в сопровождении негра перешел через сад к калитке, выходившей на бульвар Инвалидов.
- Все равно! - прошептал Рокамболь, когда калитка затворилась за ним. - Такая великолепная победа льстит моему самолюбию, и сэр Вильямс не напрасно гордится мною. Он был настоящим виконтом, получил хорошее образование, а не сделал бы лучшей победы. Черт побери! Если бы папаша Николо мог явиться с того света, он порядком бы изумился… А вдова-то Фипар!
Рокамболь вынул из бумажника гаванскую сигару.
- Одного только недостает к моему благополучию, - прошептал он, - нечем закурить сигару.
Но как будто судьбе угодно было исполнить его желание, он увидел невдалеке, на бульваре, светлую движущуюся точку - фонарь тряпичника.
- Ночью нечего важничать, - подумал мнимый маркиз, - пойду попрошу огня у Диогена.
Он подошел к тряпичнику.
Этот тряпичник оказался женщиной.
- Эй, тетка! - сказал Рокамболь. - Можно закурить у твоего фонаря?
При этом голосе тряпичница мгновенно остановилась и выронила свой крюк.
Рокамболь подошел еще ближе, и свет фонаря упал прямо на его лицо.
- Силы небесные! - вскричала старуха хриплым голосом. - Да ведь это мой сыночек!
Рокамболь отшатнулся.
- О, я узнала тебя! - продолжала старуха, раскрывая объятия для маркиза де Шамери, - это наверное ты… хоть лицо твое и переменилось. Это ты, Рокамболь!
- Ты с ума сошла, старушенция! - сказал мнимый маркиз, освоив опять английское произношение.
- Сошла с ума? Нет, мой голубчик, ты - Рокамболь, дорогой сыночек мамаши Фипар.
И вдова Фипар хотела кинуться на шею Рокамболю, но он презрительно оттолкнул ее.
- Прочь! Старая пьяница! - сказал он. - Я тебя и в глаза не видел… сохрани бог человека моего звания…
- Что это? Что это? Ты, кажется, важничаешь? Загордился и сделался неблагодарным?
Холодный пот выступил на лице Рокамболя. Если тряпичница узнала его теперь, ночью, то, наверное, узнает и среди белого дня.
Маркиз понял, что лучше всего сдаться.
- Молчи! - сказал он шепотом. - Лучше потолкуем порядком…
- А, так ты узнал меня?
- Ну да, черт тебя дери!
- Так ты по-прежнему Рокамбольчик мамаши Фипар? - продолжала старуха, стараясь придать своему отвратительному голосу ласковый тон.
- По-прежнему.
И Рокамболь, изменив тон и позу, не погнушался кинуться в объятия старухи и осквернить свою элегантную одежду прикосновением к ее лохмотьям. Но, прижимая ее к своей груди, он сказал ей:
- Говори шепотом, мамаша, и погаси фонарь.
- Зачем?
- Затем, что рыжая следит за мной.
- А ты ведь одет, как принц!
- Это ничего не значит. Старуха погасила фонарь.
Рокамболь озирался недоверчиво. Ночь была темная, бульвар - безлюден.
- Пойдем, сядем под мост, - продолжал Рокамболь, - только там и можем мы разговаривать.
И он любезно подал руку отвратительной старухе.
- Ах, - прошептала она с волнением, - я знала, что ты не изменишься к своей мамаше!
- Да, да, только молчи.
И Рокамболь, недоверчиво осмотревшись кругом, повел тряпичницу по направлению, противоположному тому месту, где стоял его экипаж, и уселся с нею под мостовою аркой.
Вокруг них царствовало глубокое безмолвие, слышался только глухой плеск воды о мостовые столбы. Непроглядная тьма окружала их, и где-то вдали мерцали тусклые фонари на набережной Сены, у моста Согласия.
- Ну, - сказал Рокамболь, - теперь ты можешь дать волю своему языку. Где ты живешь? Я приехал в Париж только две недели назад и везде отыскивал тебя, но напрасно.