Степан ничего не слышал. "Вот чёрт таёжный, – думал он про своего следопыта, – я ничего не слышу, а он как кабан в лесу!.." Он закрыл глаза и затаился, и только тут не услышал, а почувствовал, что люк открывается.
Ещё утром, когда они поднялись на этот чердак, крышка люка сильно скрипела, они вытащили из карандаша грифель, растёрли его и насыпали в петли. Теперь она открывалась бесшумно. Пол на чердаке тоже был тихий – он был засыпан толстым слоем песка, смешанного с опилками.
Степан вынул браунинг и взвёл курок. Они услышали, как тяжёлая деревянная крышка люка хряпнулась, видимо, у того, кто её открывал, не хватило сил удержать, и она опрокинулась. Они услышали громкое сопение.
"Не баба, не хозяйка простыней!" – подумал Степан и посмотрел на натянутую от стропила к стропилу верёвку, на которой висели две серые пересохшие простыни.
У люка все стихло, Степан посмотрел на Матею, тот показал, что поднявшийся пошёл к слуховому окну, потом снова приложил палец к губам и показал налево. Степан, стоявший между Матеем и Ваняткой, переложил браунинг из правой руки в левую и приготовился.
Человек показался слева, он выглянул из-за дымохода, и Матея ухватил его за горло и приподнял. Степан метнулся к нему за спину и схватил руки. Человек оказался старым и щуплым, однако из руки у него Степан успел выбить пистолет. Матея ещё держал человека на весу, и тот болтал носками мягких тапочек, пытаясь достать до пола. Степан увидел, что лицо человека сереет, и он махнул Матее рукой. Тот поставил его на ноги, ноги подкосились, и человек, придерживаемый рукой Матеи, обмяк и стал молча валиться на опилки.
– Задушил?
Они с Матеей присели, Матея вытащил из кармана зеркальце и поднёс его ко рту человека, зеркальце запотело.
– Нет, дышит, – прошептал он.
– Давай верёвку, – прошипел Степан Ванятке, – быстро!
Они связали человеку руки и посадили спиной к дымоходу.
– Чеши к китайцам, через час начнет темнеть, пусть, где хотят, раздобудут грузовик и подгонят его к соседней парадной. На всё про всё тебе час, максимум – полтора. Лети!
Человек пришёл в себя минут через десять. У него дрогнули веки, он судорожно вздохнул и попытался достать рукой горло, но руки были связаны, он только дёрнул плечом и хлопнул глазами. Матея положил ладонь ему на рот.
– Смотри опять не задави! – прошептал Степан.
Человек дышал и водил глазами по сторонам.
– Чё, паря, хотел простыни стырить?
Человек под ладонью Матеи не смог открыть рта и только кивнул.
– Будешь орать? – с угрозой спросил его Степан.
Человек замотал головой.
– Смотри, чуть шумнёшь, моментально придушим! А? – Степан глянул на Матею, и тот с улыбкой кивнул. – Кого промышляем?
Человек попытался что-то сказать, но закашлялся под Матеиной ладонью и только после этого просипел:
– За простынями пришёл, своими!
Степан покачал головой:
– Врете-с, господин хороший! – и показал человеку его пистолет. – Зовут-то как?
– Серёга! – просипел человек.
– А годов сколько, шестьдесят пять, шестьдесят семь?
– Шестьдесят шесть!
– Ну тогда какой же ты Серёга? Отчество сообщи!
– Мироныч!
– Вот это другое дело, Сергей Мироныч! Ладно, мы про тебя все знаем, врать будешь после. Заглуши его! – сказал Степан, Матея легонько ударил Сергея Мироновича ребром ладони под левым ухом, и тот уронил голову.
Они встали с корточек и стали разминать затёкшие ноги. Было ясно, что пришелец, скорее всего, никакой не воришка, чердачник, а филёр жандармерии или полиции, и не исключено, что он имеет отношение к особняку. Об этом ничего не свидетельствовало прямо, но осторожность, с которой он действовал, и штатное оружие китайских полицейских, браунинг, показывали, что их догадка может оказаться верной. Они решили, что оставят его в живых, но побеседуют в более подходящих условиях о подробностях такой его любознательности.
– На сколько ты его?
– Кто ж знает…
– Кто ж знает! – передразнил Степан и пошёл к слуховому окну. – Уже смеркается. Успел бы Ванятка, успел бы!
Генерал оглянулся.
Стол был пуст. Он постоял около открытого сейфа и поискал глазами: что бы ещё в него положить, но, видимо, он положил в сейф уже всё и стоял в растерянности. Он закрыл его и сел в кресло.
На столе оставалась одна последняя, сегодняшняя шифротелеграмма. Он взял её, но читать не стал. Мукден сообщил подтверждённые данные о том, что американцы одной бомбой уничтожили целый город – Хиросиму. Он поднял телеграмму над столом и отпустил, она медленно упала, как осенний кленовый лист, качнулась в воздухе и упала. Всё было кончено, Асакуса это понимал. В смысле – войну можно было считать конченной. Конченным можно было считать и рабочий день. Можно идти домой.
Асакуса вытащил чистый лист бумаги, открыл тушечницу, капнул в неё воды и стал растирать в этой капле брусочек сухой туши. Он мысленно представил себе жену, своих четверых детей, надо было написать им письмо… Он вспомнил, как они всей семьёй, вшестером, сидели вокруг хибачи и жена накладывала лапшу, ему первому, а дети ждали, каждый своей очереди по старшинству, они ещё были маленькие, младшей дочке – только четыре годика, и она капризничала… Как редко он их видел, зато жена писала каждую неделю, он получал её письма, иногда с фотографиями…
Сейчас старший сын заканчивает военное училище, он уже вырос, а младшая дочь пошла в восьмой класс. В последний раз он видел их, когда получил генеральский чин, и все радовались, когда он надел новую форму. Форма была красивая, и сын завидовал… Асакуса видел это и радовался, он хотел, чтобы его сын служил императору, как он, как отец, как дядька, как деды, как прадеды…
"Императору!.."
Асакуса вздрогнул.
"Императору!.." – подумал он уже осознанно, и видение пропало.
Он убрал кисточку, смыл тушь и насухо вытер салфеткой тушечницу. "Служить императору! Пока я один послужу императору!" Он снял трубку и набрал дежурного:
– Позаботьтесь, чтобы на заднем дворе стоял грузовик с тентом и чтобы постоянно дежурил водитель, поняли?
– Слушаюсь, господин генерал, будет исполнено…
Асакуса не дослушал:
– …и чтобы были мешки, приготовьте штук двадцать…
"Пора готовить документы к уничтожению и жечь их в 731-м отряде, там большие печи… И надо что-то решать с Юшковым…"
Он перевернул лист календаря на завтрашний, уже сегодняшний день, 8 августа 1945 года, снова взял трубку и вызвал дежурного шифровальщика. Пока тот шёл, написал телеграмму в Мукден, в конце изложил своё предложение: "…по возможности обеспечить отправку Дяди в Токио… – в секретной переписке с разведуправлением штаба Квантунской армии Юшков проходил под псевдонимом Дядя -…а если такой возможности не представится, то…" Эту мысль ему додумывать не хотелось.
8 августа, среда
Степан сидел рядом с окном, открытым в сад.
– Жарко?
– Нет, то есть жарко, но я здесь родился и привык.
– Вам легче! Александр, – Степан обмахнулся ладонями, – а что за человек, по виду японец, следил за вами от вашего дома и до афишной тумбы около городской телефонной станции? Вчера!
Енисей выслушал Степана спокойно и рассказал всю историю знакомства с Коити Кэндзи, вплоть до позавчерашней случайной встречи с ним после его долгого отсутствия в Харбине.
– Как его имя?
– Коити Кэндзи!
– А какое его воинское звание?
– Этого я не знаю и не могу знать, потому что, когда мы с ним познакомились, он был, или только представлялся, преподавателем русского языка Русско-Маньчжурского института.
– Кто – мы?
Тут Енисей смутился, секунду помолчал и ответил:
– Здесь была одна девушка, жила с мамой и младшей сестрой, но в тридцать восьмом она уехала в Шанхай, и больше я её не видел. – Он снова замолчал и вдруг спросил: – А вы, когда я стоял у тумбы, долго ещё смотрели за мной?
"Всё так. Всё так, как и изложено в деле в его отчетах, только там очень коротко", – подумал Степан, он был готов к ответу.
– Мы не за вами смотрели, а за японцем, а откуда вы узнали, тогда, в тридцать восьмом, что он офицер японской разведки…
– Вы ещё проверяете меня! – с лёгкой укоризной произнёс Енисей и качнул головой. Степан хотел что-то пояснить, но Енисей ему не дал: – Мне об этом сказал Сергей Петрович, надеюсь, вы знаете, кто это?
– Понятно! – кивнул Степан. – И что, он появился буквально позавчера?
– Этого я знать тоже не могу, но до этой встречи я его не видел с июля тридцать восьмого года.
– А вы не знаете, что может находиться в особняке на Гиринской? – И Степан назвал точный адрес.
– Не знаю, хотя этот район я хорошо знаю, я там учился, и много моих друзей учились там совсем рядом: в гимназии ХСМЛ и в женской гимназии Оксаковской! Какой-то частный особняк… наверное… – Он пожал плечами.
– Значит, вы не знаете, что там может находиться. Он, этот японец…
– Коити Кэндзи?
– Да, он ходит туда второй день, сначала из гостиницы едет в миссию, а потом – туда! – Степан сделал паузу. – А о чём вы с ним вчера разговаривали, вы ведь договорились с ним о встрече? Поймите правильно, Александр, нам очень важно…
– Не я с ним договаривался, я не искал его, и вообще, он появился совсем неожиданно… Это он позвал меня на встречу… разговор, правда, получился интересный…
Степан уже хотел открыть ему суть задания, пора было определяться с участием Енисея, в первую очередь с розыском Юшкова, он даже приготовил фотографию и хотел её достать, но Енисей последней фразой сбил его.
– Что за разговор?
– Сначала как обычно: "Как дела?", "Давно не виделись", "Как мама с папой?", ну и так далее… а потом он заговорил о радиостанции "Отчизна", говорил длинно, путано и, по-моему, пытался что-то выяснить…
– А что он у вас может выяснить, какое вы можете иметь к этому отношение?
– Да, собственно, никакого, прямо…
– А косвенно?
– А вы ничего об этом не знаете?
Степан не знал, что ответить, в Хабаровске ему об этом ничего не сказали: "Ах, Саньгэ, сучок! Неужели от меня это должно было быть секретом?" Надо было как-то выкручиваться.
– Я знаю, что…
– Это для вас тайна?! Это может как-то повлиять на другое задание, которого вы пока передо мною так и не раскрыли?
– Хорошо! Я вам скажу! – Степан вытащил фотографию Юшкова. – Вот этот человек… его надо найти…
– Комбриг Юшков. Я знаю его, не лично, но в японских газетах о нём писали. Он перебежчик из СССР.
– Правильно! А почему "комбриг"?
– Не знаю, так японцы представляли его в своих статьях и интервью.
– Понятно! Его надо найти и арестовать…
– Значит, это будет скоро! К приходу войск?..
Степан промолчал.
– Ну не может же быть, чтобы вы арестовали его и держали здесь, к примеру, месяц?
– Хорошо, Александр, с вами приятно иметь дело, но о дате прихода войск мне ничего не известно…
– Понятно, военная тайна… – сказал Енисей и тоже замолчал, он вдруг вспомнил шутку Коити о том, что цель его приезда тоже есть "военная тайна": "Тайна, тайна! Как же кругом много тайн!"
– По поводу вашей вчерашней встречи с Коити – вы думаете, он вас в чём-то подозревает?
– Не исключено, наверное, редакция "Отчизны" не очень… дозированно давала материалы…
– А кому вы их передавали?.. – выскочило у Степана, и по мимолетному взгляду Енисея он понял, что этот вопрос сейчас был лишним. Енисей как будто бы прочитал эту мысль и сделал вид, что он не услышал вопроса.
– Я вот что думаю. – Он подвинул к себе карту. – Этот особняк! Есть ещё несколько, где непонятно кто живёт, они не сдаются, люди туда ходят, в основном мужчины: и русские, и японцы… Они расположены… – он стал всматриваться, – мы ещё с Сергеем Петровичем решали эту задачу, сколько конспиративных мест имеется в центре Харбина. На окраинах это было бесполезно, там всё очень плотно и тесно, можно было попасться… Вот, – он стал показывать на карте, – в конце Маньчжурского проспекта, вот здесь; здесь на Китайской; на Пристани – вот; есть домик в Нахаловке – место Константина Родзаевского, о нём я знал; есть в Славянском городке… Больше не нашли. Может быть, и этот на Гиринской!..
– Самый ближний к миссии, далеко не надо бегать… – задумчиво промолвил Степан.
– Да, конечно! Они же много лет здесь хозяева, им и заботы не было, что всё может так повернуться! Так что если этот Юшков в Харбине, то где-то сидит в одном из этих мест. Скорее всего!
"Если в Харбине"! – подумал Степан и сказал:
– Я думаю, через пару дней нам надо будет встретиться с вашими самыми надежными друзьями.
"Значит, скоро!" – понял Енисей.
Енисей ушёл, и через пять минут за ним потянулся Володя Чжан.
Степан сидел и смотрел на карту.
"Надо снимать людей! Не смогу я их растащить на пять объектов. Это значит, что им не будет смены, их придётся тасовать между собой: и миссия, и жандармерия, хотя с жандармерии надо снимать посты, там надо будет попросить китайцев… А кстати, китайцы, дам-ка я им фотографию, пусть распечатают, и посажу их везде, кроме миссии и Гиринской… Может, интуиция нас с Енисеем и не подводит. Всё! – решил он. – Оставлю два стационарных поста: на Гиринской… – Степан задумался. – Нет, на Гиринской уже нельзя, на чердаке точно нельзя, если там уже побывал этот – Сергей Мироныч, надо же, какое интересное имя-отчество! Ладно, не отвлекайся, значит – у миссии, и два подвижных: за Енисеем и этим, молодым японцем, Коити Кэндзи". Степан вспомнил агентурное дело Енисея, в нём Коити Кэндзи был обозначен под псевдонимом Молодой, и он пробурчал себе под нос:
– И мы будем его называть Молодой! И обновим схему расстановки! И растворимся!
Степан с Матеей вышли с "кукушки", попали на самый солнцепёк, сели в машину и поехали к китайцам. На берегу Сунгари китайские дворы жались к берегу, они стояли вплотную друг к другу, так что один двор переходил в другой, из одного дома можно было войти в соседний, а выйти из двенадцатого или восьмого – там была одна из баз подпольщиков. Степан попросил остановить машину за два квартала и отметил, что охрана базы, которая "сидела" на дальних подступах, увидела их с Матеей и повела.
Когда вошли, переводчик сказал, что "Сельгей Милоновейци" ещё не проснулся после вчерашнего. Вчера, когда они с Ваняткой доставили его с чердака к китайцам, то попросили водки и закуски и напоили допьяна. Гость не ожидал такого к себе отношения и после третьего стакана разговорился. Сначала он сказал, что "всё сразу понял и давно их ждёт", что даже попросил начальника не "трогать их, когда обнаружат", что, мол, скоро власть всё равно поменяется, что готов помочь, чем сможет, но вчера он помочь не мог ничем, потому что заснул.
– Можете принести водки? – попросил Степан переводчика.
Тот удивился и посмотрел на часы.
– Вы не знаете, что такое по-русски "опохмелиться"?
Переводчик ухмыльнулся, пожал плечами и вышел.
Сергей Миронович ещё только тянулся и кряхтел, и Степан поставил перед ним полный стакан и белую китайскую пампушку.
Мироныч глянул на стакан и поморщился:
– Оно конечно, для здоровья – невредно, однако не смогу остановиться, а мне же ещё – помогать!
"Крепкий мужик!" – подумал Степан.
– А чем сможете помочь, Сергей Миронович?
– Как – чем? Я же здесь всё знаю, я же с каждой собакой ноздрями знаком, не говоря уже о татарах-дворниках и китайцах-рикшах… Как же так, вы не догадываетесь? – В голосе Мироныча была обида.
– Ну, Сергей Миронович, не обижайтесь! А вот! – И Степан положил перед ним фотографию Юшкова. – Знаете эту персону?
Мироныч взял фотографию и прищурился:
– Как же, как же! Это же ваш! – Он осекся. – Я имею в виду – из… э-сэ-сэр прибежал, году в тридцать седьмом или тридцать восьмом, точно не помню…
– Тридцать седьмом, – уточнил Степан.
– Комбриг Ушков, ежели мне память не изменяет. – Мироныч взялся жевать пампушку.
"Надо накормить человека!"
– Юшков! Вы пока вспоминайте, а я сейчас вернусь…
– Да, да, Юшков! Только пусть китайцы не варят чумизовую кашу, у меня от ней изжога, пусть пампушек ещё на улице купят да чаю – мне хватит!
Когда Степан вернулся, Мироныч вразвалку сидел на стуле и то тут, то там почёсывался под рубашкой.
– Могу сказать, не знаю только, как обратиться…
– Фёдорычем можно…
– …Фёдорыч, что имеется у меня уверенность, что здесь он, в Харбине!..
– Почему?
– А задачу нам японцы поставили одну, сначала поставили, потом её не отменили и сразу поставили другую, да только ничего не объяснили!
– Какие задачи? Обе!
– Да нехитрые…
Вошёл китаец и поставил два плетёных туеска, от которых парило пампушками и пельменями. Мироныч глубоко вдохнул пар и мечтательно закатил глаза.
– А может, водочки, Сергей Мироныч? – спросил Степан.
– Не, не удержусь! Придётся всухомятку! – И Мироныч ухватил пальцами горячую пампушку и стал мелко обкусывать её по краям.
– Одна задача – это найти, кто доставляет новости для "Отчизны", слыхали о такой?
Степан кивнул.
– А вторая – просто охранять дом на Гиринской, это ихнее конспиративное, значит, – тайное, – сказал Мироныч и важно поглядел на Степана, – место для… – Мироныч задумался, – для всего! И Сорокин был по-серьёзному настроенный об этом доме.
– Сорокин?
– Михал Капитоныч? Вы не знаете? Эт начальник наш, всей нашей хевры, бригады то есть!
– А-а-а! – кивнул Степан, будто вспомнил.
– Михал Капитоныч – серьёзный мужчина, да вот только смекаю я, что ищет он меня! И будет искать, пока не найдёт, а скорее всего, найдёт! И тогда этот китайский муравейник на берегу Сунгари запросто сожгут, со всеми китайцами и с нами заодно.
Степан удивился.
– Что, Фёдорыч? Не думал, что я догадаюсь, где мы находимся? А ты принюхайся! Вода-то близко, а китайцы живут близко к воде только здесь!
"Всё правильно, раз Мироныч там был, значит, нельзя ставить посты у особняка – точно засекут!" – подумал Степан.
Утром Михаил Капитонович Сорокин зашёл сначала в БРЭМ к Адельбергу, но ничего нового не узнал и пошёл в миссию. На лестнице, на том же месте он снова столкнулся со своим японским попутчиком и соседом по купе и поклонился. "Когда-то надо будет познакомиться!" Японец ему тоже поклонился, и они разошлись. Асакуса был хмур и занят, не сказал ничего нового, и он пошёл на Гиринскую.
Он обошёл квартал в надежде встретить своего помощника, прошёл поперечные и параллельные Большому проспекту улицы, но Мироныча не обнаружил. Он остановился против калитки особняка, немного подумал, вышел на Большой проспект, сел к рикше и поехал на базу. Сегодняшняя смена его уже ждала, но про Мироныча сказали, что он пока не появлялся.
"Куда же он мог запропаститься?" Он расставил смену и поехал к Миронычу домой, но его не было и дома, а его старенькая жена проворчала, что "старый хрен" не ночевал.
"Неужели запил?" – покачал головой Михаил Капитонович и на всякий случай вернулся к особняку, снял с постов несколько человек и велел обежать полицейские управления в Новом городе, на Пристани и в Мацзягоу.