- Можно попробовать, - хрипло отозвался Аймо, - хотя против такой бессонницы, как у меня, ничего не может помочь. - Грибы предназначались только для колдовских дел: путешествий души, прозрения будущего и общения с Силами.
- А мне кажется, что-нибудь можно придумать, - ответила Гуннхильд. - Пойдемте, мы ляжем вместе, и я успокою вас.
У Вуокко отвисла челюсть.
- Ты… ляжешь… ляжешь рядом со мною?
- Рядом с нами обоими? - недоверчиво спросил Аймо.
На вымазанных сажей и жиром щеках Вуокко блеснули две или три слезинки.
- Я почти потерял надежду, - прошептал он. - Гуннхильд, но почему?
Она поднялась со своего табурета.
- Я была к вам менее добра, чем вы ко мне, - сказала она. - Я хочу это исправить.
- Ты будешь держать себя в руках! - потребовал Аймо у своего родственника.
- И ты тоже! - огрызнулся Вуокко.
- Я хочу только одного: чтобы вы заснули, - вмешалась Гуннхильд. Она направилась к ложу, а финны поплелись за нею.
Она вытянулась в середине.
- Ложитесь по бокам от меня, - предложила она. Волшебники послушались. Гуннхильд подложила руки под головы обоим. - Спите, - пропела она. - Спите крепко, спите долго.
Волшебники, словно усталые дети, прижались к ней и закрыли глаза. В очаге вздыхал горящий торф. Бесформенные тени метались по углам и скапливались в углах. Вокруг гаммы бушевал ветер. Он продирался сквозь ветви с шумом, похожим на рокот прибоя. Гуннхильд ждала. Вскоре она почувствовала, что дыхание мужчин сделалось ровным и спокойным.
Не дожидаясь, пока ее руки занемеют под тяжестью голов, она осторожно высвободила их. Аймо пошевелился. У Вуокко вырвалось невнятное рыдание. Девушка замерла в неподвижности. Колдуны вновь погрузились в сон.
Она выжидала еще некоторое время - ей оно показалось бесконечным. Наконец села, взяла мужчин за плечи, легонько встряхнула. Финны не пошевелились. Она поднялась и встала между ними на колени. Почти беззвучно, одними губами, напевая заклинание, она приподняла сначала голову Вуокко… опустила на место… затем проделала то же самое с Аймо. Оба продолжали крепко спать. Возможно, ей не были нужны даже заклинания.
"Пора!" - подумала она, подавив внутреннюю дрожь.
На колышках, вбитых в стену, висели два больших мешка из тюленьей шкуры с завязками. В них упаковывали вещи, когда нужно было возить их на санях. Гуннхильд осторожно сняла мешки, поочередно, один за другим, и некоторое время стояла неподвижно, глядя на спящих. Ее план был смертельно опасен. Как бы ей хотелось, чтобы норвежцы могли ей помочь, но прикосновение незнакомого человека могло сразу разбудить финнов, а, открыв глаза, они сразу же призовут своих богов, и воины окажутся жертвой черного колдовства. Она стиснула зубы, повесила мешки на шею, проползла на коленях по ложу и остановилась позади головы Аймо.
Опираясь на стену, она снова начала приподнимать его, пока колдун не оказался в полусидячем положении; она подпирала его коленом. Аймо пошевелился, глотнул ртом воздух. Торопясь покончить с делом прежде, чем рассеется окутывавший колдуна туман дремоты, она накинула мешок ему на голову, опустила до локтей, натянула шнур и туго завязала за спиной. Аймо задергался, послышался приглушенный нечленораздельный крик. Вуокко сел, ничего не понимая спросонок. Она тут же набросила ему на голову второй мешок.
- Гуннхильд! - услышала она. - Гуннхильд!
Она соскочила на пол. Колдуны, ослепленные и напуганные, ткнулись друг в друга головами. Впрочем, для того чтобы подняться на ноги и освободиться, им хватило бы нескольких мгновений.
- Торольв! - крикнула она.
Норвежцы выскочили из-за занавески. Меч Торольва просвистел в воздухе и, глухо чавкнув, врезался в шею Вуокко. Двое других вонзили копья в Аймо. Третий немного замешкался, а увидев, что оба колдуна убиты, осенил себя крестом.
Хлынула кровь, пролилась на пол… Вспышки огня окрашивали ее ярко-алым. Затем по помещению разлилось резкое зловоние: убитые выпустили наружу то, что находилось у них в кишках. Ну и что, Гуннхильд уже не раз приходилось видеть, как режут животных и даже людей, - когда были убиты напавшие на нее разбойники.
Она почувствовала легкость в теле, у нее закружилась голова, и она чуть не упала. Торольв поддержал ее под руку.
- С тобой все в порядке, Гуннхильд Эзурардоттир? - донеслось до нее, как будто издалека.
В душе у нее звучала песня победы.
- Да, - с громким смехом ответила она. - Это было прекрасно сделано, Торольв Скаллагримсон.
- Нам досталось совсем немного работы. Это ты была смелее всех. - Он повернулся к спутникам. - Уберите отсюда трупы.
Они подчинились, держа тела так, что почти вся кровь стекала в мешки. Торольв вытер меч об овчину и вложил его в ножны. Затем он посмотрел в глаза Гуннхильд.
- Что ты собираешься делать дальше?
- Если ваш вождь Эйрик Харальдсон согласится доставить меня домой, я буду благодарна ему, - ответила она. - И мой отец тоже.
Он усмехнулся:
- Мне кажется, что скоро у самого Эйрика появятся причины для того, чтобы быть благодарным.
Она подошла к нему вплотную и взяла обе его руки в свои ладони.
- Но ты, Торольв, мой истинный друг, - негромко произнесла она. - И ни один человек на свете никогда не сможет разрушить нашу дружбу.
Воины оставили обе двери открытыми. Внезапно снаружи сверкнула молния, озарив комнату бело-голубым светом. Почти сразу же раздался оглушительный раскат грома, сотрясший тела людей. Водопадом хлынул дождь. По земле застучали огромные градины. Ослепительные молнии вспыхивали одна за другой, гром грохотал почти непрерывно. В промежутках между вспышками и мужчина и женщина ощущали себя ослепшими.
Внутрь протиснулись промокшие насквозь воины. Они закрыли двери, и сразу стало тише. Тот, который крестился, дрожал всем телом.
- Так рано гроз не бывает, - сказал он.
- Мы разбудили финских троллей, - предположил другой.
- Это Тор гонит их прочь, - решительно заметил третий.
Торольв потянулся всем телом и рассмеялся:
- Так или иначе, но мы невредимы, скажете, нет? Пусть даже нам придется провести здесь ночь - все мы бывали в местах похуже. Прикройте чем-нибудь кровь - возьмите одежду из короба - и принимайтесь готовить мясо. Мой живот уже прилип к хребту. И вы, парни, наверно, должны чувствовать то же самое.
Он прекрасен, думала Гуннхильд. Вряд ли она могла бы найти мужчину лучше - за исключением Эйрика.
Так незаметно прошло время, пока всех не начало клонить ко сну. Хотя в гамме не было ни меда, ни вина, все время шел оживленный разговор. Избавившись от страха, мужчины принялись рассказывать о своих походах и хвастаться перед молодой красавицей. Она же сообщила им ровно столько, сколько сочла нужным.
- Я вовсе не ведьма и никогда не хотела ею быть, - сказала она. - Я приехала сюда, чтобы узнать то, что может быть полезно нашему народу: как лечить, предотвращать опасности, предвидеть будущее. К тому же, если мы сами будем знать то, что известно финнам, нам будет легче вести с ними дела.
- Очень может быть, что им ведомо меньше, чем о них думают, - заметил Торольв. - Иначе как эти двое могли оказаться настолько беспомощными? А ты ловко обманула их, Гуннхильд.
Она кивнула:
- Я научилась нескольким полезным вещам. Но дело не только в том, что их жизнь была посвящена злу; они вожделели меня. - Она вскинула голову. - За это я должна была отомстить. - И поспешно добавила: - Нет-нет, им не удалось добиться того, к чему они стремились.
Торольв хохотнул:
- Я дрался во многих сражениях, но никогда не рискнул бы пытаться взять тебя силой, Гуннхильд.
Буря улеглась к полуночи. Утро оказалось спокойным и солнечным. Торольв приказал одному из своих спутников дойти до кораблей и передать Эйрику его просьбу: подвести суда поближе. Он и оставшиеся двое упаковали то, что Гуннхильд решила взять с собой, и отнесли на берег. Она же, оставшись одна в гамме, вымылась как могла и облачилась в лучшие имевшиеся у нее одежды. Когда корабли подошли к тому берегу, на который она сошла почти год тому назад, Гуннхильд уже встречала их, сияя, как молодое солнце.
XVIII
Гулявшие над морем свистящие ветра подгоняли корабли, и они ходко бежали на раздутых парусах по серым, зеленым или покрытым пеной волнам к юго-западу. Море грохотало. Носы драккаров то задирались к небу, то устремлялись в очередную пропасть между валами. Рангоут скрипел, снасти, сплетенные из тонких ремней из моржовой кожи, звонко пели, натягиваясь. Иногда форштевень утыкался прямо в водяную стену; вздымалась пена, волна обрушивалась внутрь, и люди принимались торопливо вычерпывать воду. Весла были привязаны к креплениям, и моряки, за исключением кормчего да нескольких вахтенных, каждый на свой лад коротали досуг. Одни валялись на шкурах, покрывавших груды добычи, другие сидели на принайтовленных к днищу сундуках, которые использовались гребцами вместо скамеек. Ни под носовым, ни под кормовым палубным настилом нельзя было выделить никакого помещения: все было переполнено продовольствием, бочонками с водой, снаряжением и, главным образом, богатой награбленной добычей.
Гуннхильд стояла у подветренного борта переднего корабля возле носовой палубы. Голову дракона сняли с форштевня, поскольку корабли уже неслись мимо дружественных берегов и негоже было пугать духов этих земель, зато парус щеголял яркими полосами из-под натянутой спереди сети, служившей для укрепления ткани. Девушка была одета в плащ с капюшоном; одной рукой она держалась за фальшборт. На губах она ощущала резкий вкус морской соли. Щуря глаза от яркого морского света, она внимательно рассматривала недальний берег.
В ясном небе белыми бликами сверкали чайки, черными пятнами выделялись бакланы. Солнце клонилось к западу, и все предметы отбрасывали длинные тени. Одна из них помогла обнаружить притаившийся на фоне материка примерно в миле по левому борту большой остров из той цепи, вдоль которой пролегал путь. Снежные пятна пестрили его вершину, но у подножия уже пробивалась первая слабая зелень. О берег разбивался прибой.
Ее сердце подпрыгнуло в груди. Эйрик подошел сзади и остановился возле нее.
Подняв глаза, она увидела, что его лицо расплылось в улыбке. Такое бывало нечасто.
- Отличная погода сегодня, - сказал он. - Но нам еще придется побороться со встречным ветром, прежде чем мы попадем домой.
- Я жду этого. Надеюсь, конечно, что такие слова не окажутся дурной приметой, - откликнулась Гуннхильд. - Это должно быть очень впечатляюще.
Эйрик рассмеялся.
- Тебе не придется ворочать веслом или вычерпывать воду ковшом! - Его голос смягчился. - Однако это говорит о твоей выносливости. Немногим женщинам нравится плавать по морю.
Она немного помолчала, прежде чем ответить.
- Это лучшее из всего, что я знаю. Я была бы согласна провести в море большую часть своей жизни.
Ее собеседник вскинул выцветшие почти добела брови.
- Почему же ты так думаешь?
Девушка поглядела вдаль.
- Я это чувствую. Сама не знаю, почему. Но это чувство то и дело возникает у меня.
Эйрик с высоты своего роста заглянул Гуннхильд в лицо.
- Возможно, ты слишком долго прожила, окруженная колдовством, - медленно проговорил он.
Она ответила ему самой лучезарной из всех своих улыбок.
- Но ведь ты везешь меня домой, к моему народу… Нет, я уже среди него.
Эйрик смутился, как будто эти слова застигли его врасплох, послюнявил палец и поднял его над головой, пробуя ветер.
- Скоро мы должны изменить курс, чтобы прийти на ту стоянку, которую я наметил для этой ночи.
- А разве еще не слишком рано?
- Поблизости нет другой такой же безопасной бухты с удобным подходом.
- Неужели вы высаживались бы на берег каждую ночь, если бы с вами не было меня? - спросила Гуннхильд.
- Скорее всего, нет.
- Ты очень добр. - Здесь она нисколько не покривила душою.
Полностью приспособиться к жизни на корабле Гуннхильд так и не смогла. И, хотя ей и приходилось справлять на корабле малую нужду - юбки надежно прикрывали горшок, которым она пользовалась, - но она не знала, смогла бы выдержать необходимость подтираться, выставив голый зад за борт, как это делали моряки. Они нисколько не стеснялись отправлять свои естественные надобности, а сама она, не подавая, конечно, виду, с удовольствием наблюдала исподтишка, как мужчины снимали штаны. Но ведь она-то была высокородной дамой!
Эйрик снова улыбнулся:
- Мне некуда спешить, когда ты находишься на борту моего корабля.
- Но ведь ты погостишь в Ульвгарде, правда? - поспешно спросила Гуннхильд.
- Гм. - Эйрик погладил коротко и аккуратно подстриженную бороду. - Мне будет трудно уехать оттуда, если ты не отправишься со мной.
Она чуть не закричала от заполнившего все ее существо счастья. Весь окружающий мир закачался. Это было именно то, к чему она стремилась всем сердцем, на что были направлены все большие и маленькие хитрости, до которых она была в состоянии додуматься.
Она сдержалась. Теперь ей предстояло поставить всю свою прошлую и будущую жизнь против всего золота, которое, как она слышала, добывали в реке Рейн, где-то далеко на юге.
- Я хочу сказать…
Гуннхильд слышала, что Эйрик говорил искренне, и перебила его, несмотря на то что у нее перехватило дух:
- Ты хочешь взять меня в жены?
Он был явно ошеломлен.
- Ну…
- Мой отец с радостью дал бы свое согласие.
Эйрик перевел взгляд на морской простор.
- Конечно, он хёвдинг только по названию, - продолжала атаку Гуннхильд, - но он самый влиятельный человек в северном Хологаланне. Полезный союзник.
Эйрик несколько натянуто кивнул.
Гуннхильд вздохнула:
- Наверно, я слишком тороплюсь? Прости меня. - На ее лице появилось строгое выражение. - Я скажу только одно: я никогда не стану ничьей наложницей. Даже твоей, Эйрик Харальдсон.
Он нахмурился:
- Ты разговариваешь слишком смело для женщины, оказавшейся в одиночестве среди викингов.
Гуннхильд тут же смягчилась:
- Я была бы расстроена, если бы чем-то оскорбила тебя. Но ты сможешь убедиться, что моя любовь стоит того, чтобы ею обладать.
Эйрик широко улыбнулся:
- И, конечно, твоя ненависть стоит того, чтобы ее стоило избегать. Думаю, что она стоит человеческой жизни. Мне нравится твоя душа, Гуннхильд. Ты похожа на меня. - Он наклонился поближе к ней. - К тому же ты прекрасна, остроумна в разговоре… - Решение он принял, как всегда, моментально: - Из тебя получится наилучшая жена для короля.
А она продолжала загонять его, как волки загоняют могучего зубра:
- Среди прочих?
Эрик звонко рассмеялся.
- В отличие от моего отца у меня пока что нет ни одной. Ты будешь первой.
И последней, подумала она, если она и впрямь станет его женой.
Она никогда не допустит и того, чтобы в его постели оказалась хоть одна женщина, которая могла бы что-то значить для него. У такой могли бы родиться сыновья, которые будут представлять угрозу для ее сыновей.
XIX
Эйрик так и не завернул в Ульвгард, а направился в одно из своих владений, расположенное на юге Хологаланна, взяв Гуннхильд с собой. Однако он отправил туда один из своих кораблей, чтобы сообщить Эзуру Сивобородому о своем намерении и пригласить его на свадебный пир. Высадившись на берег, он поселил Гуннхильд у одного из живших по соседству зажиточных бондов; впрочем, она часто бывала у него в длинном доме. А Эйрик сразу же приказал своим домашним слугам и пастухам заняться подготовкой к пиру. Он был не из тех людей, которые могут мириться с тем, что выполнение их желаний задерживается.
Извещены были все, о ком стоило вспоминать. Вскоре явился Эзур со всей своей дружиной. Были с ним и братья Гуннхильд - Ольв Корабельщик и Эйвинд Хвастун. Эзур привез не только богатые подарки - если бы он знал заранее о том, что произойдет, то приготовил бы много лучше, - но и одежду, и драгоценности для дочери. Глядя на нее, каждый должен понимать, что она происходит из знатного дома.
Пир длился безостановочно. Съезжались все новые и новые гости, и в конце концов двор оказался переполнен, и вновь прибывшие располагались уже за оградой. Все переговаривались между собой, обменивались новостями, иногда обсуждали дела. Порой разгорались ссоры; впрочем, никто не решался доводить дело до смертоубийства - здесь было неподходящее место. Мужчины развлекались, соревнуясь в гребле, плавании, борьбе, беге, стрельбе из луков, метании копья, играли в мяч, сражались с жеребцами. Некоторые - в основном те, кто был постарше, - забавлялись настольными играми, кидали бабки или задавали друг другу загадки. Женщины во главе с тремя, которых Эйрик порой брал себе на ложе, не имели ни мгновения отдыха: они носили вокруг поставленных на козлы длинных столов миски с водой и полотенца для омовения рук, подносили угощения - говядину, свинину, баранину, домашнюю птицу, рыбу, - приготовленные с чесноком, луком, горохом, репой, травами, подавали пшеничный и ржаной хлеб, масло, сыр, мед, сушеные и тушеные ягоды. Когда же кушанья оказывались съеденными, женщины все так же бегали вдоль скамеек, наполняя рога пивом или медом. Кто-нибудь из достойных мужей или их сыновей мог предложить приглянувшейся ему женщине присесть рядом с ним и, возможно, взять ее с собой на ночь. В зале длинного дома могли улечься спать только избранные воины Эйрика и самые почетные гости; остальные ночевали в вычищенных надворных постройках или палатках и наскоро сооруженных сараях за оградой. Когда укладывались последние, стояла уже глубокая ночь. Но на пиру слышался не только пьяный гомон и смех. Даг-скальд пел старые и новые саги и висы о богах и героях. Эйрик со своего возвышения произносил веские и значительные слова и раздавал подарки, как то полагалось человеку, носившему титул короля, которому предстояло в будущем стать конунгом всей Норвегии.
Он рассказывал Гуннхильд о том, что на далеком юге есть дома куда больше и роскошнее, чем этот, но она никогда не видела даже равного такому. Пир проходил в огромном в длину, ширину и высоту строении с остроконечной крышей, концы балок, украшенных резными листьями и чудовищами с разинутыми пастями, увенчивали головы драконов.
Столбы, тоже покрытые резьбой, выстроились вдоль главного зала, поддерживая балки крыши и ограждая с боков возвышение. Посреди зала на ежедневно подметавшемся, плотно утрамбованном земляном полу горел огонь в трех очагах. Скамьи, расставленные вдоль стен, отделанных гладко оструганными деревянными панелями, к которым были прибиты красочные гобелены, покрывали шкуры; их меняли, как только они пачкались или начинали вытираться. Под балками висели на цепях многочисленные лампы. За дверью в северной стене, напротив входа, скрывалось множество комнат поменьше, но над их крышей были прорезаны окна - еще больше их было в южной стене, так что на протяжении всего дня в зале никогда не бывало темно.
Позади длинного дома размещались хозяйственные постройки и хлевы. Там кишмя кишели дети, собаки и прочая живность. А перед домом лежала мощенная отесанными камнями площадь, огражденная с трех других сторон амбарами, жилищами работников, кухней, банями и небольшим домом, где обычно собирались женщины, чтобы прясть, ткать и вообще заниматься своими женскими делами. Там же находился погреб для овощей. И в этом же доме находилась спальня для новобрачных.