Так они прогуливались вдоль берега и беседовали, пока невидимый за тучами закат не сказал им о том, что пора возвращаться. Той ночью пир завершился рано. Хальвдан твердо стоял на своем и решил выехать с рассветом. Летом поездка отсюда до Сёльви занимала весь длинный день, но сейчас дни стали короче воробьиного носа. Разве может кто-нибудь быстро ехать в темноте, да еще и в непогоду?
Вот потому-то Эйрик проснулся посредине второй ночи, которую Хальвдан провел в пути.
Может быть, то была удача, может быть, так было предсказано в песне, которую норны пропели над его колыбелью, может быть, его спасли охраняющие заклинания Гуннхильд. Дом в Сёльви оказался очень грязным; его, похоже, даже не проветривали подолгу. Воины ничего не имели против этого духа, но Эйрик приказал положить свежей соломы в сарае у стены и спал там, снаружи.
От сна короля пробудил стук множества копыт и голоса. Он тут же вскочил на ноги. Его рука безошибочно нашла лежавшее подле него копье. Тихо, как кошка, он приоткрыл дверь на маленькую щелку и выглянул наружу. В небе сияла почти полная луна, окруженная морозным кольцом. Пар от дыхания клубился облаком в ее ледяном свете. Среди ночных теней сверкали шлемы, кольчуги и оружие. Воины уже окружили дом.
Вот они спрыгнули с лошадей, обнажили мечи, подняли топоры, выставили вперед копья. Эйрик был уверен, что их передовой отряд должен был украдкой напасть на его дозоры, а затем вся дружина галопом промчалась последнюю милю.
Пока он смотрел, из дверей высыпали воины и сразу же были зарублены острым железом. Нападающих было много, и они стояли возле двери сплошной стеной. Вспыхнул разожженный от трута факел.
Эйрик знал, что они пришли за ним. Если они найдут его, то его сыновья будут приговорены к жалкой, презренной жизни или к безвременной смерти.
Пятеро из его дружинников посменно ночевали возле сарая в спальных мешках. Не замеченные в неверном лунном свете, они присоединились к нему.
- Мы можем броситься вперед и умереть вместе с нашими товарищами, - прошептал им Эйрик, - но будет лучше, если мы скроемся от них и отомстим. - Пошарив в темноте, он нашел свою одежду, подкольчужник и кольчугу. Все шестеро завернулись в плащи и, держась в тени, проскользнули к берегу. Корабли находились неподалеку; возле них дежурило несколько часовых. Эйрик выбрал один из кораблей и поднялся вместе с воинами на борт. Народу было очень мало, и корабль на веслах еле полз в сторону моря. За кормой, затмевая звезды, словно маячный костер, разгорался пожар, и рев пламени слабо долетал до беглецов, подобно шуму отдаленного прибоя.
На обратном пути Эйрик узнал, кто напал на него. Конунг Харальд, услыхав о случившемся, разъярился так, как с ним редко бывало. Сразу же он вместе с Эйриком собрал ополчение, чтобы идти войной на север. Хальвдан Черный прознал об этом и созвал собственное войско. Жители Траандло с готовностью шли под его знамя.
Однако в дело вмешались другие, желавшие все же закончить дело миром. Среди них был скальд Гутхорм Карлик. Он был при Хальвдане, но до того жил при Харальде и все еще оставался другом обоим. Некогда он сложил поэму во славу обоих. Когда же отец и сын предложили ему награду, он сказал, что хотел бы получить ее позже, но что они должны будут дать ему то, что он попросит. Короли согласились. Мало что могло сравниться с хорошо сложенной драпой - хвалебной песнью, - и человек чести не мог воздать меньшим. И теперь Гутхорм просил о мире. Благодаря его вмешательству и помощи других, возможно, прежде всего ярла Сигурда, короли пришли к соглашению. Хальвдан должен был заплатить за убитых и после того сохранял за собой власть; ему и Эйрику следовало не поднимать рук друг на друга.
Гуннхильд прижала к груди своего новорожденного сына Эрлинга. Хальвдан Черный пытался убить ее мужа. Больше того, ему это чуть не удалось. Значит, он заслужил смерть.
XVII
Войско, собранное против собственного сына, было последним из всех ополчений, который созвал в своей жизни Харальд Прекрасноволосый. Он не отправился с ним, так как был слишком стар для дальних странствий. Когда же наступил мир, то можно было подумать, будто нечто внутри его существа со вздохом распустило ту связь, которая соединяла старого конунга с его силой. После этого он почти все время сидел, плотно завернувшись в меха, и, возможно, в мыслях беседовал с друзьями, врагами и любимыми, которых давно уже не было в живых, или же заново сражался в своих давних битвах и слушал победные крики.
Эйрик и Гуннхильд находились вместе с ним в его большом имении на острове Кёрмт, лежащем недалеко от побережья Рогаланда возле юго-западной оконечности Норвегии. Они приехали туда, чтобы совершить жертвоприношение в день весеннего равноденствия. Харальд часто подолгу стоял на холодном ветру под моросящим дождем, заставлявшим огонь шипеть, а дым - стлаться по земле. Белую голову он держал все так же высоко, но его широкие плечи заметно ссутулились, как будто негнущиеся ноги с трудом удерживали тяжесть огромного живота. Возвращаясь в длинный дом, он двигался очень медленно. Гуннхильд часто видела, как его губы, полускрытые бородой, кривились от боли.
Тем вечером после еды он приказал своим главным телохранителям призвать всех к тишине. Даже дрова, горевшие в очагах, казалось, старались потрескивать потише. Глаза старика сверкали светло-серым стальным блеском. Его голос гремел почти так же, как десяток лет назад в пору его расцвета, но из-за нехватки многих зубов слова Харальд выговаривал невнятно.
- Слушайте и не говорите, что не слышали. Я, Харальд Хальвдансон, обращаюсь к вам, ваш король, сокрушивший всех королей и вождей, пытавшихся противостоять мне, и собравший всю Норвегию под свою руку. Я подавил викингов и грабителей, я дал справедливые законы, я принес процветание торговле и даровал стране богатство, я заставил мир трепетать перед нашим могуществом. Однако Элли, заставивший Тора встать на колени, властен и надо мной. Но пока я еще не ушел под землю, я позабочусь о том, чтобы мои дела не пошли прахом после того, как меня не станет, а перешли в сильные и умелые руки. Слушайте меня. Ныне я передаю моему сыну Эйрику всю ту власть, которой владел до сих пор. Я обращаюсь к вам, чтобы вы стали свидетелями этого и сообщили тингам по всей земле, когда они соберутся, дабы они приветствовали своего нового конунга. Отныне и впредь Эйрик будет рядом со мною.
Он тяжело опустился на место; по всему залу было слышно его частое хриплое неровное дыхание. Высокий, прямой, гибкий муж Гуннхильд поднялся с места, прошел между огнями и сел рядом с отцом. Присутствующие разразились приветственными криками, гремевшими, подобно волнам штормового прибоя, разбивающимся об утес.
Вплоть до самого отъезда из Кёрмта Гуннхильд улыбалась и была чрезвычайно любезна со всеми. Но она уже думала о том, что будет дальше. Этот дар не был неожиданным ни для нее, ни для мужа. Ни для братьев Эйрика.
Следующим летом к молодому конунгу все время поступали известия о братьях. Олав из Вингульмёрка, потребовавший себе после убийства Бьёрна Коробейника принадлежавший тому Викин, получил желаемое - народ приветствовал его и провозгласил королем по своему собственному выбору. При нем находились его сын Трюггви и сын Бьёрна Гудрёд - быстро взрослеющие юноши, которые вот-вот должны были превратиться в мужчин. Еще хуже того было положение в Траандхейме, где Хальвдан Черный тоже пользовался единодушной поддержкой жителей.
Эйрик сохранял власть над южными и западными землями и на севере до Моерра. Это было вовсе не так уж мало, судя по размеру владений и по их богатству. Однако братья отказались посылать ему дань и долю арендной платы, собранной со своих стран. Послы, которых он направлял к ним, возвращались ни с чем. Харальд Прекрасноволосый лишь бормотал, что все новые войны - это теперь дело Эйрика, а его, дескать, пусть оставят в покое с его мечтами.
- Да, он выгорел дотла, - печально сказала Гуннхильд, оставшись с мужем наедине в комнате, где их никто не мог подслушать.
- А ведь подобного пожара никогда еще не было, - заметил Эйрик.
- И ты позволишь ему разгореться? - Гуннхильд погладила его руку, ощущая под пальцами могучие сухожилия, золотые щекочущие волоски, и почувствовала, что кровь в ее жилах заструилась быстрее. - Нет, ты не допустишь этого.
- Сначала я должен укрепить то, что у меня есть. Слишком многие бонды недовольны и ворчат.
- Я знаю. И все-таки можно кое-что сделать.
- О чем ты думаешь?
- Это может подождать, - мягко, как мурлыкающая кошка, пропела она и перевела разговор на что-то другое.
Опасность заключалась не только в нехватке денег. Корабли короля Олава из Викина могли в любой момент, когда он сочтет нужным, преградить пути к шведским рынкам, на Балтику и, возможно, даже в Данию. Хальвдан господствовал над Финнмёрком и лучшими рыбацкими промыслами, а также имел возможность при желании свободно плавать на запад. Оба имели в достатке воинов, не уступавших дружинникам Эйрика. У обоих были сыновья, которые, если выживут, будут когда-нибудь угрожать ее сыновьям.
Год подходил к концу. Эйрик часто отсутствовал. А Гуннхильд жила главным образом в королевском доме, возвышавшемся над верховьем широкого Бю-фьорда в Хёрдафюльки. Открытый со стороны моря, но защищенный отдаленными островами, этот залив представлял собой хорошую гавань и был удобен для обороны. Поэтому туда во множестве заходили торговые корабли, и вдоль берега образовался небольшой, но быстро растущий городок, от которого в глубь суши уходили хорошо наезженные дороги. Однако сельским хозяйством там занимались мало - лишь в непосредственной близости к городу имелись небольшие поля, - так как дальше начинались крутые холмы, густо поросшие лесом. Среди деревьев, прикрывавших сзади королевский двор, для Гуннхильд выстроили небольшой дом, где она могла при желании оставаться в одиночестве.
Четверо ее старших сыновей были отданы на воспитание, и она теперь редко видела их, а Эрлинг пока еще мог только по-младенчески лепетать. Рагнхильд с развевающимися светло-каштановыми волосами стремительно носилась повсюду. Она была капризным ребенком и не желала считаться с другими, но, впрочем, смогла усвоить от своей матери, что для того, чтобы добиться своего, существуют лучшие способы, нежели истерики.
Она наблюдала за тем, как Гуннхильд управлялась с домашним хозяйством и вела дела с мужчинами, среди которых было много иноземных торговцев - из дальних частей Норвегии, из страны готов и шведов, из Дании, Вендланда, Гардарики, Вестланда, Исландии, иногда даже из самой Империи. Все, и приезжие, и окрестные жители, внимательно слушали королеву и выполняли ее распоряжения, не только потому, что ее муж был Кровавая Секира, нет, советы всегда были очень дельными, а о том, что происходило в мире, она, казалось, знала много больше, чем любой из тех, кто приходил к ней.
Время от времени посетители мельком замечали - а чаще не замечали - других людей, с которыми иногда встречалась королева; те, как правило, были нищенски одеты и ходили пешком. Кое-кто задумывался, что ей могло понадобиться от таких странников и для чего она оставалась одна в своем флигеле или ходила без охраны в лес. Да, она была прекрасной и обворожительной, но еще и странной.
Домашние поняли это, когда с восточных гор явилась Жейра и Гуннхильд тепло приняла ее. Впрочем, они могли только шепотом обмениваться догадками по этому поводу. Хотя Жейра сидела в дальнем конце зала среди низших, но никто из соседей не осмеливался сказать ей хотя бы два слова; она ела не меньше любого мужчины, пила за двоих и спала в ту ночь на пуховой перине в закрытой пологом кровати.
Ее уже несколько раз видели здесь ранее, да кое-какие рассказы о ней дошли с холмов. Не дева, не жена, не вдова, она обитала в одинокой хижине, стоявшей на отшибе от маленькой деревушки. За ее хозяйством - это было некое подобие крошечной фермы - присматривал все время разговаривавший сам с собой старик с дергавшимся лицом. Она также жила за счет того, что ей давали люди. Ее не боялись. Она кое-что понимала в лечении домашнего скота, знала, как увеличить урожай зерна, умела разыскивать потерянные вещи, разъясняла сновидения и занималась тому подобными вещами. Она уверяла, что может видеть, что происходит вдали, и предугадывать будущее. Целыми неделями она бродила по дорогам с посохом и мешком за спиной, высокая, как мужчина, костлявая женщина, в чьих неприкрытых, растрепанных, жестких, седых волосах во множестве кишели вши, которых никогда не выбирали ласковые пальцы. Взглянув на это морщинистое грубое лицо, самый жестокий негодяй не причинил бы ей вреда, а самый нищий поселянин пустил бы под свой кров. Всякую всячину, которую она зарабатывала своим ведовством во время странствий, она обменивала на то, в чем нуждалась.
Утром Гуннхильд прошла рядом с этой женщиной по тропе, ведущей в ее флигель. Завывал ветер, гнал клочья облаков между землей и серым небом. Сосны и ели размахивали ветвями, шелестели хвоей. Последние листья, еще кое-где державшиеся на березах, совсем пожелтели. В доме было так же холодно, как в лесу, но он по крайней мере защищал от ветра. Очаг сильно дымил. Гуннхильд отослала девчонку, присматривавшую за огнем, указала Жейре на стул и своими руками налила ей - не пива, а южного вина.
Они сели, пристально глядя друг дружке в глаза.
- Что ты хочешь? - прямо спросила Жейра хриплым голосом. - Твой человек мне ничего не сказал.
- Я хотела бы дать тебе серебра, - ответила Гуннхильд. - Ты могла бы провести оставшиеся дни в покое.
- Я поняла, что зачем-то понадобилась тебе.
Гуннхильд полуприкрыла веки и понизила голос. Это неприветливое бесстрашие, похожее на повадки медведя, было именно тем, о чем она слышала и на что надеялась.
- Я все скажу тебе прямо, ну а потом мы поговорим о том, что и как. Но если хоть одно слово из этого разговора когда-нибудь сорвется с твоих губ, то ты будешь заниматься своим ремеслом уже на дороге, ведущей в ад.
- Я поняла это, как только твой человек сказал то, что он сказал. Продолжай. - Жейра сделала большой глоток вина.
Гуннхильд тоже отпила капельку.
- Ты слышала о человеке с севера, который называет себя королем? Его зовут Хальвдан Черный. Я хочу его смерти. Я сварила некое подходящее для этого зелье. Но мне нужен кто-нибудь, кто подсунул бы его этому человеку.
Жейра была слегка ошарашена:
- Я… Я не из тех, кто подходит близко к королям… моя госпожа.
- Я подумала об этом. Да, тебе придется рисковать, и ты можешь погибнуть, зато если все пройдет хорошо - получишь немалую выгоду. - "Немалую для такой дряни, какая ты есть, - добавила про себя Гуннхильд. - Даже для дряни, научившейся всяким хитростям от зловещих учителей". - Слушай. Вскоре я пошлю туда корабль с людьми, которым доверяю. Они отвезут королю Хальвдану подарки и скажут, что конунг Эйрик хочет договориться с ним. Я знаю - у меня есть свои способы, - что Хальвдан будет в имении возле того места, где река Нид впадает в Траандхеймс-фьорд, чтобы совершить жертвоприношения в честь окончания лета и устроить пир. Конечно, он отвергнет предложения. Однако он не сможет не принять команду как гостей. Ты поедешь с ними. Моим людям будет известно, что ты понесешь слово от меня к некоему неведомому человеку, который передаст его моему отцу в Хологаланн. У нас с ним имеется несколько тайн - он большой знаток рун. Вот что я скажу своим людям.
- А какова же моя настоящая задача?
- Ты смешаешься с толпой низшей прислуги, познакомишься с женщинами, может быть, с рабынями и запугаешь одну из них, заставишь ее по-настоящему бояться тебя. Кто из знатных людей станет обращать на тебя хоть какое-то внимание? Передашь ей флягу, которую я дам тебе. Ты должна сама придумать, как все это сделать. Но если ты хоть немного ведьма, то сможешь наложить небольшое заклятие на какую-нибудь слабоумную девчонку, чтобы она считала, что подносит королю замечательный напиток. Пусть она подумает, что это зелье внушит королю любовь к ней, или что-нибудь еще, что сочтешь нужным. А ты после этого вернешься на корабль, спрячешься там и будешь ждать. Если то, на что я надеюсь, свершится, то корабль должен будет уйти с утренним отливом.
- Если ты используешь хемлок… Варево из него очень горькое, мед не сможет перешибить его вкус.
- Я приготовила - я знаю, как это делать - отвар из поганок, который хорошо смешивается с пивом.
Вид у Жейры теперь был почти испуганный.
- Но ведь люди короля схватят эту девку и выжмут из нее всю правду. Тогда твоя команда никогда не вернется домой.
- Ты должна воспользоваться любыми средствами, какие подвернутся под руку. Однако мне кажется, что тебе следует заставить служанку подать Хальвдану кубок, когда пир будет уже идти к концу и он сам и все остальные будут слишком пьяны для того, чтобы запомнить, кто и что подавал. Он почувствует яд не сразу. А она будет бояться за свою жизнь и ничего не скажет. Ну, а если ее все-таки разыщут и выведают правду, то корабль успеет уже далеко уйти в море.
Две женщины некоторое время сидели молча. Вокруг маленького флигеля свистел ветер.
- Вместе с тобой полетят мои собственные заклинания, - прервала молчание Гуннхильд.
Они еще долго разговаривали.
Пару дней спустя у Гуннхильд появилось еще одно важное дело. Рано или поздно о нем должен был прознать Эйрик, и именно ему предстояло довести его до конца. Она получила известие о том, что Эгиль Скаллагримсон снова вернулся в Норвегию.
XVIII
Полуденный свет с трудом просачивался в зал через окна, затянутые пленкой из бычьих пузырей. В основном же зал освещался лампами: двери затворили от холода, а очаги еще не разжигали. Лето в этом году убывало гораздо скорее, чем обычно. Однако Аринбьёрн все же приплыл в Рогаланд.
В это время дня здесь было совсем немного народу, как свободных, так и рабов. Все присутствовавшие вели себя тихо и держались поодаль, как бы желая укрыться в полумраке. Аринбьёрн стоял - не сидел - перед возвышением. Его чуть раскосые глаза на лице с ястребиным носом смело смотрели в лица короля Эйрика и королевы Гуннхильд.
- Да, я здесь по делу своего друга, - сказал он. - До вас, должно быть, дошли слухи о его приезде, но, думаю, не вся правда.
- Говори то, что должен сказать, - предложил Эйрик. Гуннхильд с усилием сдерживала поднимавшийся в ней гнев. Она ощущала, что ее руки, неподвижно лежавшие на коленях, похолодели.