- Где император? - подскочив к одному из них, крикнул он.
Тот только пожал плечами.
Улыбка быстро сбежала с лица Александра, когда он увидел, как густая масса французских войск обрушилась на его войска. Он в растерянности посмотрел на Франца. Но что мог сказать побледневший австрийский император, который понял все. Они стали разворачивать коней.
Зимний день короток. Скоро в темноте императоры потеряли друг друга. Александр сильно напугался, когда услышал за спиной конский топот. Сопровождавшие его несколько человек пришпорили своих коней. По лицу царя побежали слезы. Это были страх и горечь. Царь потерял самообладание. Он готовился сдаваться.
- Государь? - раздался над ухом чей-то голос.
Переполненными от слез глазами он посмотрел на всадника. "Да это же генерал Шувалов!" Он видел тогда, на совете, как он переглядывался с Кутузовым. Тогда он даже обиделся на него. Он же вернул его к жизни, сделав генералом. А он… Как все переменилось! Ах, как старик был прав! Глупо, что не послушался его!
Два дня они были вынуждены уходить от преследования. Наконец, когда стало ясно, что погони нет, они остановились в какой-то деревушке. Хозяева, узнав, что это русский царь, оказали гостеприимство. Царь впервые за это время сумел помыться и отведать простого крестьянского варева. Хозяева по этому случаю зарубили несколько кур, зарезали поросенка и козу.
Выпив пару глиняных кружек домашнего вина, отведав курицу, царь пришел в себя. Ему потребовалась встреча с Францем.
- Граф, Павел Андреевич, - обратился он к Шувалову. - Мне необходимо встретиться с императором Францем, и я прошу вас разыскать его.
Отыскавшийся Франц прямо с порога заявил Александру, что продолжать борьбу совершенно немыслимо. Александр согласился. Они прошли к столу.
- Я хочу, - сказал Франц, - просить о личной встрече с Бонапартом. Не желаете ли вы, мой брат, присоединиться ко мне?
Император задумался. О чем он думал? Может быть, гордыня не позволяла это сделать? Или вспомнил ответ Бонапарта.
- Нет, - покачал он головой.
Франц расправил усы, провел по бакенбардам.
- Жаль! Вдвоем, я думаю, легче было бы вести с ним переговоры.
Он критически осмотрел комнату. По сравнению с его покоями, это была собачья конура. Но Александр чувствовал себя в ней хорошо. Ему понравился простой крестьянский уют. Главное - было тепло. Он вспоминал тот несчастный день, где помимо всего, что обрушилось на него, он еще промерз до костей и боялся после этого выходить на улицу.
- Может, переедешь ко мне, Александр? - спросил Франц, скорее просто из приличия.
- Нет, мне надо домой. Там ждут ответственные дела.
- Ну, - Франц подошел к нему и, обнимая, произнес: - Не горюй, Александр, когда-нибудь мы этого супостата одолеем, бог даст, - и он похлопал его по спине. Александр как-то жалко улыбнулся. После такого разгрома трудно было представить чудо.
- Аа-а! - воскликнул Франц, заметив притаившегося в уголке Шувалова.
И пошел к нему с протянутой рукой. Подойдя, он взял его руку и повернулся к Александру:
- Брат, - произнес он, - награди этого офицера. Граф Павел оказался очень дотошным человеком. Когда мне сказали о его поиске, я, - он повернулся к Шувалову, глаза его смеялись, - испугался, что он разворошит всю Австрию. Ха, ха! Молодец! - он прижал его к груди.
Этот жест Александр вспомнил, когда надо было выбирать посланника в эту страну.
Расставшись с Францем, Александр приказал собираться в дорогу. К этому времени отыскались его сопровождающие. Но император, обиженный на них за проявленную трусость, доверил свое сопровождение Шувалову с его остатками кирасир.
На этом переходе у графа открылись старые раны, и он чувствовал себя отвратительно. Лицо было бледным, покрыто капельками пота. Он неуверенно держался в седле. Видя такое состояние, царь пригласил графа к себе в карету. Тот долго не соглашался, но перед Петербургом вынужден был пересесть. Когда они уже в городе подъехали к Зимнему, Александр приказал кучеру и своему врачу сопроводить графа в его имение.
Неожиданное возвращение мужа и отца вызвало переполох в семействе. Он лежал в царской карете бледный, с закрытыми глазами. Дыхание его было прерывистым и сопровождалось свистом. Варвара бросилась ему на грудь, сдерживая рыдания.
- Милый, милый, что с тобой? - шептали ее вмиг высохшие губы.
Что-то заставило его открыть глаза.
- Ты! - тихо, но радостно произнес он.
- Я, милый, я.
Он снова закрыл глаза.
- Вы - лекарь? - спросила она, увидев на сидении второго человека.
Тот кивнул.
- Что с ним?
- Открылись старые раны и воспаление.
- Ой, - опомнилась она, - его же надо скорее в дом. - Федор, Сысой, где вы? - крикнула она.
- Мы здесь! - грубовато пробасил один из них.
Они стояли за дверью, два рослых крепыша. Один в рубахе на голом теле, несмотря на март, у другого - наброшенный на тело кожушок. Это был Сысой. Федор держал в руках огромный тулуп. Он развернул его. Сысой нагнулся в повозку и, легко подняв графа, вытащил наружу. Они закутали его и понесли в дом.
- Несите графа в его комнату, - приказала графиня.
Его положили на постель. Лекарь заставил снять с него рубашку и долго слушал, прикладывая ухо к его груди. Потом, положив пальцы одной руки, стал стучать по ним другой. Вздохнув, он велел одеть его. Взяв свой саквояжик, достал несколько пузырьков и сделал графине наставление, как их применять. Варвара поблагодарила его, а он посмотрел на нее каким-то стеснительным взглядом:
- Я, пожалуй, поеду. А сейчас поите его. На днях я загляну.
Когда он вышел, комната тотчас набилась челядью.
- Надо бабку Акулину, - раздался сзади чей-то голос.
- Акулину, Акулину, - заговорили все.
Варвара растерялась. Тут был лекарь самого государя, он дал лекарство, а что бабка… Хотя знала, что в округе все шли или ползли к ней. И всех она поднимала на ноги. Что-то в ней взыграло. Но совету позвать Акулину она не вняла. Может быть, ей было неудобно, что узнает государь, как она подменила его лекаря какой-то бабкой, но она… отказала. А мужу день ото дня становилось все хуже и хуже. Теперь этот лекарь приезжал не один, а с несколькими своими коллегами. Они осмотрели его, стучали по всему телу, ворочая, а он не приходил в сознание. Те настойчиво рекомендовали свои лекарства.
Времени прошло много, а конца лечению не было видно. Как-то к нему зашла его бывшая няня. Глянула на него и всплеснула руками:
- Ну, мертвец, чистый мертвец! - и, повернувшись к графине, умоляющим голосом упросила позвать Акулину.
И та, наконец, согласилась. Видать, и сама увидела безвыходность положения. Акулина была старая женщина с горбинкой. Ни на кого не глядя, шаркая ногами, она подошла к постели. Бесцеремонно стянула с него одеяло и задрала рубаху, при этом стала что-то говорить, да так быстро, что никто не мог разобрать ее слова. Потом, достав откуда-то пузырек с какой-то жидкостью и, набрав ее в рот, обрызгала графа. Накинув на него одеяло, повернулась к Варваре:
- Слышь, Варварушка, вели Федотке баньку топить. Да чтоб дров не жалел. На полати пусть соломки, да поболее, бросит. Как станет она горячей, чтоб рука еле терпела, пусть барина на солому положит и соломой закроет. И пусть так он лежит, покудава сам не встанет.
- А если ему плохо будет? - спросила Варвара.
- Бог даст, все обойдется. А не даст… не суди. Так он захотел, - и пошла к выходу.
Но на пороге задержалась:
- Да, - сказала она, обернувшись, - медком липовым его натрите после баньки-то.
Федор принес еще пару березовых веников, распарил их и положил на раны. Так и лежал наш генерал: в соломе да под вениками.
Павел Андреевич очнулся с необыкновенной легкостью в теле. Огляделся и ничего не мог понять. Он весь мокрый, лежит в соломе, а кругом темень, хоть глаз коли. Где он? Есть ли кто рядом? Он пошевелил руками, ногами. Все в порядке. Сбросил солому, хотел было сесть, да ударился головой о потолочину. Он начал что-то понимать. По банному запаху и жару в помещении.
- Эй, есть кто-нибудь? - хоть он старался громко крикнуть, но так не получилось.
Он еще раз крикнул. Его услышали.
- Сысой, - толкнул его в бок Федор, - никак кричит?
Они прислушались. И опять услышали голос графа.
- Ожил! - радостно воскликнул Федор.
А Сысой добавил:
- Наша Акулька лучше всяких лекарей.
И они ринулись в парилку.
- Свет давай, свет, - приказал Федор.
Сысой раздул лампу. Они увидели своего господина, который, свесив ноги и согнувшись, сидел на лавке.
Они сгребли на пол солому и, закутав барина в тулуп, торжествующе, словно это была их работа, понесли его в дом. Там они, как говорила Акулина, насухо его обтерли, натерли липовым медом, завернули в простынь и, дав раствору, принесенного Акулиной, уложили его спать. Вошедшая Варвара обратила внимание, что у графа заметно улучшилось дыхание, не стало свиста. Потом она дала ему еще лекарского настоя, и он уснул мертвецким сном под одеялом и тулупом.
На другой день он проснулся к обеду и запросил еды. А тут как раз подоспела Акулина с чашей, завернутой в шубейку. Она, ничего не говоря, прошла в его спальню. Он уже сидел на кровати в ожидании еды.
- Накось, выпей, - подавая горшок, сказала она.
Он взял его, понюхал.
- Пей, пей, - приказала она, увидя, что тот поморщился.
Подчиняясь ее воле, он стал пить. Жидкость напоминала растопленный жир, и пить его было не очень приятно. Но старуха не спускала с него глаз, и ему пришлось все допить.
- Ну, все, милок, - сказала она ему, - больше тебе лекаря не надобно.
И действительно, граф почувствовал, как в его теле прибавляется сила.
День или два он провалялся в постели, и ему уже захотелось знать, чем живет мир. Он приказал слуге съездить в Петербург и привести свежих газет. В первой из них он прочитал, что Бонапарт сосредоточивает войска в Эльзасе, Лотарингии. Это грозило началом новой войны.
"Что же предпринимает Александр?" - подумал он.
В другой газете он прочитал, что император послал Убри вести переговоры. Было также сообщение, что Англия тоже послала лорда Ярмута вести переговоры. Павла Андреевича эти вести несколько успокоили. Если Бонапарт подпишет мир с Англией и с нами, то, пожалуй, в Европе может наступить мир. Но следующие газеты известили, что в Англии скончался министр иностранных дел Фокс, поборник мира с Францией. Положение враз осложнилось. Несколько дней граф не получал известий. Но дело шло на поправку, и он посчитал, что можно ехать в город, чтобы узнать новые вести.
Состоялась встреча с вице-канцлером Куракиным. Еще в карете он надумал ехать к этому человеку, знатоку закулисной жизни. Когда слуга доложил князю, что в его приемной находится граф Шувалов, вице-канцлер отложил все бумаги и приказал немедленно его пригласить. Кабинет его был не очень большим, довольно скромно обставлен. Большой стол красного дерева и кресло с высокой коричневой спинкой. На столе подсвечник, писчий прибор с набором перьев, часы в лапах льва. И стопка бумаги. По правую руку от него по диагонали расположен камин. Слева, у окна, - длинный стол, обставленный стульями тоже с высокими спинками. Правда, у камина стоял небольшой столик с двумя креслами. Вот и все.
Куракин встретил генерала у порога кабинета и сразу провел к столику у камина. Усевшись, Шувалов почувствовал всю прелесть потрескивавших в камине дров. Они разговорились, и Куракин сообщил ему довольно неприятные вести.
- В начале октября Бонапарт отдал распоряжение о вторжении в Саксонию, союзницу Пруссии. Пруссия вынуждена была посылать свои войска. Сражения были при Шлейце и при Заальфельде. Оба были проиграны. Погиб принц Людвик. Вскоре произошли еще две битвы: под Ченой и Веймаром. Прусский король потерял свою армию. А в Англии, - Куракин заговорил тише, - этот разгром Пруссии сочли чуть ли ни своим поражением. В Россию срочно был направлен один лорд, который посулил кучу денег.
- Царь? - одним словом спросил Шувалов.
Куракин только вздохнул. Но было ясно, что под предлогом оказания помощи Пруссии Россия вступает в войну.
- Ну а Австрия?
- Австрия? - переспросил Куракин.
Шувалов кивнул.
- А что Австрия? С одной стороны, продолжает дрожать: а вдруг Бонапарт повернет армию на нее, а с другой - злорадствует: так тебе и надо. Звали же тебя…
- Значит, война? - спросив, Шувалов как-то особенно посмотрел на Куракина.
- Вот-вот будет отправлена 100-тысячная армия. Это без гвардии. Поляки нам все портят. Просят Бонапарта восстановить их страну.
Шувалов недобро рассмеялся:
- Этот человек за благодарности не воюет.
- То-то, - поддержал его Куракин.
- Понятно. Значит, хочет быть поближе к нам. Да, долечиться не придется.
На другой день, слегка прихрамывая, - еще побаливала рана, - граф шел по звучному коридору Зимнего. Царь с улыбкой на лице встретил Шувалова. Он вышел из-за стола и поздоровался за руку. Возвращаясь на свое место, спросил:
- Как вы, граф, себя чувствуете? Как мой лекарь? Помог?
- Как видите, Ваше Величество! Жив-здоров.
- Он у меня специалист, - не без хвастовства промолвил царь.
- Да, Ваше Величество. Починил, теперь готов продолжать службу Отечеству.
- Похвально, похвально, - воскликнул царь.
Сам сверлил Шувалова глазами, точно стараясь выяснить истину. Но граф выдержал его взгляд.
- Хорошо, - сказал он, - примите дивизию.
Но какую, не сказал.
- Весьма благодарен, Ваше Величество, за такое решение. Жду не дождусь посчитаться с этим Бонапартом. Если он мне встретится, мой государь, в живых я его не оставлю.
- Да, - государь поднялся, - я думаю, что прошлое не повторится. Армия наша хорошо вооружена, во главе опытные военачальники.
Не успел он произнести это слово, как Шувалов спросил:
- Кто командует армией?
- Генерал Беннигсен.
Лицо графа посуровело. Царь быстро уловил изменение в лице Шувалова.
- Вы, граф, чем-то недовольны? - спросил царь и, опережая ответ, добавил: - Многие считают его самым подготовленным.
Шувалов промолчал. Он знал этих многих, видел их перед Аустерлицем. Чувствовалось, что император сделал не очень-то правильные выводы.
- Разрешите, мой государь, идти?
Царь кивнул головой. На этом они расстались.
Итак, 100-тысячная русская армия была готова для выступления против Бонапарта. Это был ответ Александра I Наполеону, который в нескольких сражениях практически уничтожил прусскую армию. Бонапарт, узнав о готовности русских начать движение на запад, решил их предупредить и вступил в Польшу. Большинство поляков с надеждой, что он поможет воссоздать их государство, встретили его с восторгом. Но для России это была реальная угроза. И русские полки пересекли польскую границу. Наполеон, узнав о движении русских, приказал встретить их маршалу Ланну, тому Ланну, который однажды сказал: "Если до 30 лет гусар не убит, какой он гусар!". Он и сам погибнет в 36 лет. Только по этому можно судить, каким он был отчаянным маршалом. Естественно, своим настроением он заражал и своих солдат. Вот с кем готовилась схватиться русская армия.
Генерал Беннигсен назначил военный совет. За несколько часов до его начала трое конников в солдатских шинелях объехали местность, где русские ориентировочно готовились встретить Ланна. Это было недалеко от Пултуска. Они ехали неторопливо, рассматривая каждую поляну, болотце, лесные кочки. В одном месте тройка остановилась.
- Как думаешь, капрал, - обратился один из них к солдату средних лет, показывая на небольшую возвышенность посреди ровного поля.
- Думаю, подходяще, вашбродь.
Они поднялись на эту возвышенность.
- Конечно, это не Сен-Готард, - говоривший улыбнулся и посмотрел на капрала.
- Да, не Сен-Готард! Если бы не вы, господин генерал, лежали бы мои кости на дне той речушки. Век не забуду.
- Ладно, Семен, тем и сильна наша армия, что каждый готов помочь друг другу. Ну что, будем занимать эту позицию.
Вечером, на докладе у Беннигсена, генерал-майор Шувалов один из всех точно доложил расположение своей дивизии и попросил еще артиллерию.
- А это почему? - спросил командующий.
- Думаю, Ланн будет наступать главными силами на этом участке.
- Интересно, - командующий покачал головой, - какая сорока на хвосте принесла эту весть?
Послышался редкий хохот.
- А та, - невозмутимо ответил Шувалов. - Там берега Наревы более пологи, дно каменисто, впереди большая поляна. Где как не тут ему проходить.
Беннигсен задумался. Потом как-то неопределенно проговорил:
- Так-то оно так… а вдруг… не так. Ведь может же он подумать так, как мы думаем. А сделает наоборот?
- Может, - не задумываясь, ответил Шувалов, - на то мы на холме и будем, чтобы пушки враз развернуть. Огнем их задержать, да войска перебросить.
- У Наполеона научился, - пошутил кто-то из генералов.
- А хорошему не грех учиться, - отрезал граф.
Дальше каждый из присутствовавших доложил о своей готовности.
Беннигсен не мог не отметить про себя, что генерал Шувалов оказался и умней, и старательней других. "Еще бы - Суворовская школа". Об этой "школе" он вслух никогда не говорил, но в душе ее очень одобрял, только вида не показывал. А артиллерию он ему добавил.
Шувалов не ошибся. Ланн сходу начал атаковывать русских в этом месте. Но, встреченный яростным огнем, несколько раз откатывался назад. Не давалась и рукопашная. Это были не пруссаки. К его удивлению, от той армии, которую он громил под Аустерлицем, мало что осталось. Сражение закончилось безрезультатно. Французы русских не сдвинули, но и те их вперед не пустили. Каждый командующий докладывал "наверх" о своей победе. Беннигсен даже доложил, что победил "самого Наполеона", хотя того и вблизи не было.
Но русские воспряли духом. В них загорелось желание новой встречи. И она произошла 8 февраля 1807 под Эйлау. Беннигсен пригласил Шувалова, чтобы на месте сделать рекогносцировку. И не без его совета была расставлена артиллерия, скрыты засадные полки. Это была одна из самых кровавых битв, которая закончилась вничью. С обеих сторон были огромные потери. Почти весь корпус маршала Ожеро был истреблен русской артиллерией.
О накале этой битвы говорит такой факт. Этим боем руководил сам Бонапарт. Он расположился с солдатами охраны на городском кладбище, в центре схватки. Не раз ему грозила смерть. Русские ядра косили его охрану, ее еле успевали менять. Но Наполеон упрямо стоял на месте. Он знал: сдвинься с места, и побегут его солдаты. Таков был накал битвы. Выручил Мюрат. Когда казалось, что даже присутствие Бонапарта не в состоянии удержать солдат, тот удачно атаковал и сорвал русское наступление.
За успешно проведенное сражение генерал Шувалов был награжден орденом Святой Анны 1-го класса.