Люди избегали меня, когда после этого я несколько раз по необходимости приезжал в город. Большую часть года я провел в болотах по течению Серной реки, охотясь с ружьем и силками, исследуя местность вместе с индейцами каддо. С тех пор я получил репутацию человека, с которым лучше не связываться, матери держали своих дочерей подальше, и даже мужчины предпочитали не иметь со мной дела.
Отец продолжал работать, однако так и не стал таким как прежде после удара дубинкой по голове. Может, дело было вовсе не в ударе, а в понимании того, что он не смог здесь добиться ничего, не смог создать дом для меня и матери. В этом не было его вины, но силы его покинули. После смерти мамы отец продолжал жить как бы по привычке, и я знал, что он долго не протянет.
Кейти Торн разбудила воспоминания, и они нахлынули на меня: вот мама взбивает масло в деревянной миске, папа устало возвращается домой с поля, утреннее пение птиц, ленивый всплеск рыбины в тихой воде, лай собаки, поднимающей енота спокойной, залитой лунным светом ночью.
Эти вещи означали для меня дом, но отец и мать умерли, воспоминания об охоте на одичавший скот в Большом Лесу померкли, а запах земли и ласковое весенне солнце… зря я вернулся.
- У меня нет причин любить Торнов, - сказал я, - кроме Уилла. Я любил Уилла.
- Я пришла сюда собирать цветы, - сказала она, - и удивилась, увидев вас.
Подойдя к дому, я поставил винтовку и начал ощипывать утку.
- Вы выстрелили только один раз.
- Там была только одна утка.
Некоторое время она молчала, наблюдая за мной.
- Утка должна немного повисеть.
- Значит, повисит после того, как я ее съем. Это мой ужин.
- Несытный ужин для голодного человека. Приходите на ужин ко мне в Блекторн. У меня есть копченый окорок.
- Вы понимаете, кого приглашаете, мэм? Чтобы Каллен Бейкер приехал в Блекторн? Я не пройду и двух шагов, как меня заставят защищаться с оружием в руках, а если все же приду, люди перестанут с вами разговаривать. В этих краях у меня дурная слава.
- Вас долго не было, Каллен Бейкер. С тех пор, как закончилась война, Блекторн опустел. Я живу в доме Уилла, который он оставил мне в завещании. Со мной живет тетя Фло, вряд вы ли увидите кого-то еще.
- А Чэнс?
- Он в Бостоне, или где-то в другом месте, во всяком случае, он редко меня навещает. Чэнсу нравятся города Техаса, а не плантации и ранчо.
Я не в первый раз был в доме Уилла, потому что в тот день у мельницы я приобрел не только врагов, но и друга.
Уилл Торн, по моему мнению, стоил всех Торнов вместе взятых. Он был тихим и неразговорчивым, но он добился от жизни, чего хотел. Уилл изучал природу, и я многое от него узнал, как, наверное, и он от меня.
Уилл писал статьи. Я в этом ничего не понимал, поскольку с трудом научился читать и едва умел подписываться, но Уилл писал для журналов в Лондоне и Париже, одна из них - о редком виде цапли, который обитал в наших болотах, а другая - о бобрах. По-моему, он писал о бабочках и пауках и о многом другом. Вначале я этого не понимал; о природе я много знал с детства, и однажды он сказал мне, что любой натуралист отдал бы несколько лет жизни за те знания, что были у меня.
Мы часто бродили по болотам. Тамошние тропы были известны лишь индейцам и мне, хотя позже я показал их Уиллу, а иногда мы вместе собирали растения, охотились на редких птиц и насекомых. Обычно я знал, где можно найти то, что ему было нужно, поскольку человек, проводящий много времени в лесах, обладает способностью к наблюдениям.
Уилл был мне другом, я никогда не забуду вопрос, который он задал после того, как я рассказал о какой-то драке - после встречи у мельницы их было достаточно, как например, в Форте Белнэп, где я убил человека - "Ты считаешь, что поступил правильно?"
Такой вопрос запоминается надолго. После этого я стал оценивать свои действия, часто искал не те решения, что лежат на поверхности, а другие. Уилл преподал мне хороший урок. У человека на протяжении его жизни много учителей, подчас самых неожиданных, однако все зависит от самого человека: может ли он учиться?
Человеку важно жить в мире с самим собой, говорил Уилл, а не с тем, что думают о нем люди. Они часто ошибаются, общественное мнение меняется, а ненависть редко бывает разумна. Я слышу его слова до сих пор. Он утверждал, что нельзя давать волю гневу и ненависти, этим ты вредишь лишь себе, и время показало, что он прав.
- Уилл рассказывал о вас, когда я была маленькой девочкой, - сказала Кейти. - Он называл вас хорошим мальчиком. Говорил, что у вас есть все задатки, чтобы быть настоящим мужчиной, если вас оставят в покое. Но он также говорил, что в старые времена вы могли бы стать вождем клана в Шотландии, что в вас течет темная кровь, опасная кровь. Однако всегда заканчивал тем, что вы здесь самый лучший, что в душе вы джентльмен.
При этих словах я смутился. Не привык, чтобы меня хвалили, и совсем не думал о себе как о хорошем человеке. Одновременно я ощутил беспокойство, так как Уилл Торн ошибался редко; если он считал меня хорошим, я обязан стать хорошим, обязан чтобы Каллен Бейкер стал не таким, каким его знали.
Мы сидели и разговаривали на кухне, мне нравился шелест ее юбки, нравился уютный звон стекла и фарфора и перестук столовых приборов. Мягко гудело пламя, в чайнике закипала вода. Мне не знакомы были эти звуки, я привык к потрескиванию одинокого костра под открытым небом, а не в камине.
Пока Кейти готовила ужин, тетя Фло отдыхала наверху. Я с удивлением смотрел, как уверенно и умело двигалась по кухне Кейти, никогда не думал увидеть, как кто-то из Торнов будет готовить ужин - и не себе, а мне.
Она поставила тарелки на меленький столик в углу комнаты, уютный столик, не из тех, что стоят в обеденных залах, на которые страшно глядеть - такие они длинные. На столе она зажгла свечи, они мягко мерцали, и это было на руку, потому что я не упел побриться, а одежда была старой и изношенной от долгих поездок в дождь и ветер. Я стеснялся, не стоил я того, чтобы со мной ужинала такая девушка.
И все же с ней было легко, легче, чем с любой другой, а я знал немало женщин, хотя и не лучших. Я знал тех женщин, которых затаскивают на сеновал или берут на прогулку в прерию, подальше от фургонов, однако не все из них были испорченными. Может быть, мне стоило с ними гулять, но когда нахлынет желание, про совесть почему-то забываешь.
- Расскажите мне о Западе, - попросила Кейти, когда мы пили кофе. Меня всегда волновали те края. Если бы я была мужчиной, обязательно бы уехала на Запад.
Рассказать ей о Западе? Откуда же начать? Где найти слова, чтобы описать картины, которые вставали передо мной? Как поведать о пятидесятимильных перегонах без воды, когда скот умирает и дикими глазами смотрит на солнце? О поте, пыли и ядовитой щелочной воде? О походных лагерях, где хозяин - револьвер, о кровоточащих ранах, которые затыкаешь грязным платком и молишься, чтобы они не воспалились? Как рассказать женщине о Западе? Как передать красоту быстрых ручьев, бегущих по камням, красоту гор, достигающих до неба, красоту облаков, укрывающих горные долины среди высоких вершин?
- Там чудесная земля, миссис Торн, - сказал я, - настолько просторная, что и за горизонтом можно ехать шесть дней и никуда не приехать. Там есть каньоны, куда не ступал ни один белый, каньоны, окруженные каменными скелетами гор, почва с которых давно выветрилась. Когда там разводишь ночью костер, то с неба светят миллионы других маленьких одиноких костров. Сидишь перед огнем, слышишь, как жалуются луне койоты, вдыхаешь едкий дым и осторожно прислушиваешься, нет ли в ночи команчей, а конь жмется к костру и вглядывается в темноту с настороженными ушами. Скорее всего, в темноте никого нет, но разве можно быть уверенным, не зная, какие духи бродят в той стране? Иногда по утрам я лениво лежал после восхода солнца и видел, как идут к водопою олени. Около водопоя разбивать лагерь нельзя, во-первых, это небезопасно, но есть еще одна причина: животным тоже нужна вода, они не подойдут к ней, если рядом человек, поэтому лучше всего напиться, а спать идти подальше, чтобы не боялись олени, птицы и даже когуар. Иногда в такие моменты видишь удивительные вещи. Однажды утром к водопою спустились семь снежных баранов. Ни одно существо на свете, будь то зверь или человек, не может сравниться по своей величавой гордости со снежными баранами. Они подошли к воде и стояли, время от времени наклоняя головы, чтобы напиться. Ростом они с осла, а шерсть мягкая, как у олененка. Человек, путешествующий в одиночку, лишен многого, но он видит такие вещи, которые и не снились занятым городским людям. Да вот как-то раз я стоял в десяти шагах от гризли, который уплетал чернику. Медведь так ею увлекся, что лишь искоса посматривал на меня, а я сидел, наблюдал за ним и тоже за компанию баловался ягодами. Он почти не обращал на меня внимания, и я отвечал ему тем же, а когда наелся, поднял руку, сказал: "Прощай, старик" и пошел к своей лошади. Так поверите, мэм, медведь повернулся и смотрел на меня с таким выражением, словно ему было жаль со мной расставаться.
Я замолчал, неожиданно устыдившись своего красноречия. Не в моих привычках долго разговаривать. Вот что могут сделать с мужчиной свечи и общество красивой девушки.
Тетя Фло так и не спустилась, хотя я слышал, как она ходит на втором этаже. Ну и хорошо. Я не люблю компаний, по мне лучше выбрать человека и спокойно с ним потолковать. Не умею разговаривать и поэтому не имею успеха у женщин. Я заметил, что женщины любят тех, у кого хорошо подвешен язык, с такими они сходятся даже скорее, чем с богатыми.
- Если вам так понравилось на Западе, Каллен, почему же вы вернулись?
Ну… я и сам себя об этом спрашивал, но тем не менее ответа не нашел.
- Здесь мой единственный дом, - сказал я, пытаясь заодно убедить и себя, - здесь похоронены мои родители - в глубине сада, где любила гулять мама. Земля принадлежит мне, и это хорошая земля. Отец работал от зари до зари, старясь, чтобы она приносила доход. Не знаю, может быть я вернулся, поскольку вспоминал о нем, или потому, что здесь все знакомо, а на Западе у меня ничего не было. Может быть потому, что в душе я совсем не бродяга, а домосед, который предпочитает несчастливо жить среди знакомых лиц и обстановки, чем счастливо где-нибудь еще.
- Не верю. - Кейти встала, чтобы помыть посуду. - И не называйте меня миссис Торн. Мы старые друзья, Каллен. Вы должны звать меня Кейти.
Поднявшись со стула, я почувствовал, что слишком велик для этой маленькой кухонки. Я помог убрать со стола и взял шляпу, собираясь идти.
- Приходите еще, Каллен, когда захотите поговорить или отведать моей стряпни.
У двери я остановился.
- Кейти… мэм, погасите, пожалуйста свет, когда я буду выходить. Кое-кто из здешних может выстрелить, пользуясь удобным случаем.
Очутившись снаружи, я отступил в сторону от двери, слившись с ночной темнотой. Осторожность не помешает в чужих краях, а эти будут оставаться для меня чужими еще несколько дней, пока я к ним не привыкну.
У ночи свои законы, и если хочешь чувствовать себя в безопасности, надо с ней слиться, привыкнуть к ее звукам. Я постоял у стены дома Уилла, прислушиваясь к ночи, перебирая в памяти расположение просторных лужаек Блекстоуна, лежащих слева, и сада справа, за которым простирались болота, с каждым годом придвигаемые рукавом реки все ближе и ближе к городу.
В темноте громко пели лягушки, рядом стрекотал сверчок. Койотов здесь не было, однако к югу и западу в чаще лесов водились волки. Где-то в отделении заухала сова, в болоте что-то плеснулось. Все было спокойно, и я подошел к своему мулу, затянул подпругу и поправил поводья. Тем не менее мул был насторожен, и я ощутил беспокойство.
Может быть на меня подействовала чуждая обстановка после стольких ночей в пустынях и прерии, но, свернув с тропы на дорогу, обратно я поехал через сад и по полям, потому что возвращаться тем же путем, что приехал глупость. Человек, побывавший на индейских землях, знает, что опасность лежит именно на обратном пути.
У ночи был непривычный и в то же время знакомый запах. Нет чистой сухости пустынного воздуха, приправленного ароматом шалфея и кедра. Здесь чувствуется тяжесть влажности и разлагающейся растительности, затхлой воды и мокрой от росы травы. Ветки персиковых деревьев царапались о шляпу, пока я ехал через сад, вспоминая дорогу к ограде фермы в том месте, где была повалена изгородь. Естественно, ее никто не починил.
Подводя мула к дому по мягкой траве заднего двора, я вдруг ощутил чужое присутствие. Я натянул поводья, стараясь не ерзать в седле, чтобы оно не заскрипело, и прислушался. Затем заухала сова, и я понял, что это не сова, а кто-то, подделывающийся под нее, пытающийся что-то мне передать.
Я попытался припомнить, что знал о ферме Боб Ли, если это был он, и где он мог меня ждать. Дом для таких встреч явно не годился.
У нас во дворе стоял старый огромный пень, который отцу так и не удалось выкорчевать, с гигантскими корнями, толщиной в небольшое дерево, глубоко севший в плодородную землю. Без заряда пороха вытащить его было невозможно, а в то время мы не могли себе этого позволить, поэтому оставили стоять, где стоял, и пень превратился в место сбора для ночных охотников за енотами. Боб Ли должен его помнить, несколько раз он участвовал в охоте. Я по широкой дуге проехал к пню, и когда за спиной оказался лес, наклонив голову закричал совой. Посторонним наблюдателям такой крик покажется далеким. Знающий человек многое может проделать ночью со звуками.
Ответ был ясен. Со "спенсером" наперевес я направился по заросшему сорняками полю к пню. От его тени отделились две человеческих.
- Каллен? - Это был Боб Ли.
- Он самый. Что ты хочешь?
- О твоем приезде узнал Чэнс Торн. Он поклялся выставить тебя отсюда. Сегодня тебя кто-то увидел на дороге, а потом ты разговаривал с Джоэлем Ризом.
- Если Чэнс захочет, может найти меня здесь. У меня много работы.
- Если тебе понадобится помощь, - сказал Боб, - ты знаешь, где нас найти. У нас есть друзья, которые нас накормят, спрячут и расскажут, что где делается.
Мы проговорили около часа, спрятавшись за большим старым пнем, они ввели меня в курс последних событий и слухов. У Боба было много друзей и родственников, в такие времена это было большим подспорьем.
Билл Лонгли говорил мало. Для своего возраста он был спокойным и строгим, к его манере поведения надо было привыкнуть, но Билл мне нравился.
- По-моему, - сказал Боб, поднимаясь с земли, - нам повезет, если мы протянем еще лет пять. Нас наверняка уже приговорили к смерти.
- Пять лет? - Голос Билла звучал почти мечтательно. - Я буду рад прожить хотя бы год.
Боб молча стоял - красивый молодой парень с хорошим воспитанием в знатной семье и злостью на северян, от которых он вынужден был скрываться. На мой взгляд, им повезет, если они доживут до конца нынешнего года. Ну а я собирался держаться подальше от неприятностей. Переселенцы-мешочники продут, как проходит все в мире. Я буду терпеливым - хотя терпения у меня мало - и постараюсь переждать это время.
- У нас нет шансов, - сказал Боб Ли, - если не достанем оружия и не будем готовы дать отпор. Тебе, Каллен, следует над этим подумать, и когда будешь пахать землю, лучше держи карабин под рукой.
- Это моя земля. Я хочу собрать с нее урожай, купить скот, если смогу, и лошадей. Хочу разводить здесь лошадей, когда станет поспокойней.
- В лесах полно одичавшего скота, Каллен. Можем собрать стадо и перегнать его в Форт Уорт. Если хочешь, я за пару дней могу найти человек пятьдесят.
- Так много?
- В лесах? Там их раз в десять больше. И если будет необходимо, они станут сражаться.
- Мне не нужны никакие сражения, я приехал сюда ради мира.
Когда они ушли, я подождал, пока шум копыт не затерялся в ночных звуках. Боб Ли говорил дело. Если на меня нападут в поле, оружие должно быть под рукой, потому что о мире надо говорить, имея солидные аргументы. Карабин "спенсера" не такой громоздкий, легкий и удобный, тем не менее мне понадобится еще один "кольт".
Однако когда пришла беда, я думал не о мире. Я думал о Кейти Торн.
В траве прошуршали сапоги, но мыслями я был далеко, и предупреждение на мгновение запоздало. По спине тяжело ударил приклад, чья-то рука выдернула из-за пояса "кольт", другая чуть ли не из-под земли ухватилась за ствол "спенсера". С прижатым к спине дулом револьвера спорить опасно, поэтому я отпустил карабин и встал, не сопротивляясь.
- Добро пожаловать домой, Каллен. - Это был голос Чэнса Торна, красивый голос, хоть и издевающийся. - Я боялся, что ты удрал навсегда.
В тот момент я не нашелся, что ответить, а делать мне и вовсе было нечего. Я спокойно стоял и, похоже, мое молчание их обеспокоило.
- Отведем его в лес, - раздался голос Риза, - или оставим здесь?
- С ним хочет поговорить полковник, но он уверен, что Бейкер будет сопротивляться, поэтому не удивится, если мы привезем его слегка помятым и в настроении, в котором с удовольствием отвечают на вопросы.
- Чего же мы тогда ждем? - спросил Риз и злобно ударил. Но в эту же секунду я двинул его ногой в пах. Риз заорал, словно его режут, а остальные набросились на меня. Я размахнулся, ударил, с дикой радостью почувствовал под кулаком ломающуюся кость и рванулся вперед, пытаясь выбраться из круга нападавших. Затем по голове ударил ствол револьвера, колени подогнулись и я упал. Нападавшие кинулись ко мне, каждый хотел ударить побольнее, но они лишь мешали друг другу.
Вдруг вмешался Чэнс и со словами "Я долго этого ждал!" ногой со всего размаху хрястнул меня по голове.
В последний момент мне удалось отклониться - только это меня и спасло, но я ткнулся лицом в мягкую траву и сделал вид, что потерял сознание, особо, впрочем, не притворяясь. В голове глухо стучало, я даже испугался, что он проломил мне череп; сквозь застилающую мглу услышал, как кто-то сказал: - Киньте его на лошадь. - И прежде чем сознание покинуло меня, я с ликованием подумал, что дерринджер они не нашли.
Я понимал лишь то, что должен выжить. Несмотря ни на что должен выжить и отомстить. Они напали на меня трусливой толпой, ни один из них не посмел выйти со мной один на один. Когда избивает шайка - это гнусно, потому что в шайку сбиваются подлецы. Но трусы и подлецы тоже умирают, и смерть для них во сто крат страшнее любого испытания, которое выпадает смелым.
- Послушайте моего совета, - услышал я Джоэла Риза, - и повесьте его прямо тут.
- А я спрашивал твоего совета? - презрительно сказал Чэнс, - Я когда-нибудь следовал твоим советам?
Когда они перебросили меня через лошадь, сознание во мне едва теплилось, но когда они направились по тропинке в сторону города, я понял, что могу спастись. Возможность была небольшая, но другой у меня не было.
Всадник, на лошади которого меня везли, садясь в седло, попал мне ногой по голове, стремена болтались у моего лица и я слышал, как позвякивают шпоры. Тропинка свернула, проходя по краю болот. Вот он, мой шанс! Схватив всадника за ногу, я изо всех сил вонзил шпору в бок лошади.
Она испуганно рванула с дороги в кусты, всадник не успел среагировать, и я рухнул с седла на мягкую заболоченную землю.