* * *
5 июня, в 13 часов дня, нарком Меркулов вошёл в кремлёвскую приёмную Берии, где ожидали вызова "на ковёр" нарком вооружений Устинов, начальник Главного артиллерийского управления Красной армии (ГАУ) Яковлев и заместитель Берии по вопросам вооружений Кирпичников. Чекист едва успел поприветствовать генералов оборонной промышленности, как дежурный секретарь в чине полковника распахнул предбанник.
- Лаврентий Павлович ждёт вас, товарищ народный комиссар.
Дверь в кабинет Меркулов открыл самостоятельно и увидел, что член ГКО что-то пишет, склонив голову к столу. Негромко поздоровавшись, Всеволод Николаевич приостановился у входа в ожидании распоряжений шефа, успевавшего в военное время и возглавлять оборонный комплекс, и руководить наркоматом внутренних дел, и надзирать за своей прежней вотчиной - госбезопасностью - незадолго до того выделенной Сталиным из НКВД.
- Чего стоишь? Проходи, садись, докладывай… Видишь - дела отложил - тебя жду, - услышал он голос шефа.
Бесшумно ступая по ковру, Меркулов приблизился к огромному столу и сел на посетительское кресло.
- Лаврентий Павлович, у нас много новостей по делу об убийстве Уманской. Есть неважные, а есть оч-чень интересные. Начну с неудач. Как вы знаете, Шахурин-младший вчера умер и показаний уже не даст. Это слегка осложнит следствие. Но замечу - при обыске на даче найден весьма любопытный материал - наши сотрудники обнаружили две толстые тетради с дневниками погибшего и рукописные протоколы, свидетельствующие, что Владимир Шахурин возглавлял тайную и, я бы сказал, антисоветскую, организацию, в которую входили его одноклассники - дети высокопоставленных родителей.
- Постой… не понял. Какую антисоветскую организацию?… Какие дети высокопоставленных родителей?
- Вместе с Шахуриным учились: племянник Иосифа Виссарионовича - Леонид Реденс, два сына товарища Микояна - Вано и Серго… потом сыновья товарищей Кирпичникова, Хмельницкого… Все они в эту организацию и входили… кроме Вано Микояна.
- Не шутишь?
- Никак нет. Так вот… они создали структуру с полным подчинением Шахурину и, судя по содержанию дневников, тот строил далеко идущие планы по захвату власти в стране.
- Сколько ему было лет?
- Пятнадцать.
- И как же пятнадцатилетний Шахурин собирался захватить власть?
- Товарищ Берия! Не сегодня он собирался власть захватывать, а когда вырастет… но вот планомерную подготовку к этому уже начал!
- Интере-есно… Очень интересно.
- Обо всём написано в дневниках.
- Что конкретно?
- Лаврентий Павлович, сегодня ночью проходила коллегия, так что я оказался очень занят и до конца пока в вопрос не вник, тем более - Влодзимирский просто физически не успел провести полную расшифровку. Дайте, пожалуйста, ещё денёк-другой с материалами поработать - и вся картина будет, как на ладони.
- Ты назвал всех участников организации?
- Нет. Ещё к ним примкнули сыновья хирурга Бакулева и Александра Барабанова из секретариата Микояна. А последний - племянник американца Хаммера, организовавшего для нас сбор денег в США.
- Хорошенькая компания. Ничего не скажешь. А?… Всеволод! Даже сын моего заместителя оказался замешан!
- Так точно.
- Ладно - разберёмся. А какие мысли по оружию? Где он его взял?
- Тоже работаем над этим - выясняем и обязательно узнаем в деталях, но уже сейчас можно почти наверняка сказать, что оружие дал Ваня Микоян. Жена Шахурина показала, что братья - Иван и Сергей - несколько раз бывали у них в гостях. А за день до убийства именно Вано приходил к Володе, и они долго беседовали в его комнате… У товарища Микояна полно всякого неучтённого огнестрельного оружия. На фронте воюют два старших сына, и комендант дачи неоднократно докладывал, что на побывку они привозили трофейные пистолеты и потом оставляли их братьям. Младшие сыновья Анастаса Ивановича ходят в школу без провожатых и за каждым закреплено по "вальтеру" - на случай нападения хулиганов. Они без конца тренировались в тире на даче под контролем наших сотрудников… Уже завтра я ожидаю результаты экспертизы.
Шеф помолчал, оценивая информацию, а потом, подражая Хозяину, сказал, растягивая слова:
- Копай до конца. Но очень деликатно и осторожно. Про пистолет выясни, как можно быстрей. Обязательно учителей допроси. И тех, кто работает на нас, и тех, кто формально с нами не сотрудничает… Проанализируй результаты экспертиз и обысков у Шахуриных, подготовь выжимки, и ко мне на стол без задержек. До моего распоряжения никаких открытых действий пока не предпринимать. У меня всё. Можешь идти.
Выйдя из кабинета члена ГКО, Меркулов вежливо - теперь уже прощаясь - кивнул руководителям оборонной промышленности. Увидев спускающегося по лестнице наркома госбезопасности, охранник услужливо открыл дверь, возле которой Всеволода Николаевича ожидал стоявший на парах "паккард". Сев в машину, чекист скомандовал водителю:
- На Дзержинского.
Беседа несколько успокоила. Индульгенция, выданная Берией, на полноценное, хотя и скрытое, расследование сильно упрощала ситуацию, однако впереди ожидались результаты экспертиз, а главное, через три дня ему назначили приём у Сталина. Там и выяснится, какие полномочия Хозяин делегирует следствию.
Когда Меркулов вернулся к себе, на его столе уже лежал отчёт. В нём подтверждалось, что две стреляные гильзы с лестницы идентичны оставшимся в обойме пистолета, находившегося рядом с Шахуриным, и сохранившим на рукоятке отпечатки его пальцев. И следы бойка на гильзах принадлежали этому "вальтеру". Но наибольший интерес представляла машинописная расшифровка дневников Володи Шахурина, отличавшегося малоразборчивым почерком.
* * *
Тем же вечером в доме Кирпичниковых начался аврал - утром из инспекционной поездки на Урал вернулся глава семьи, Пётр Иванович. Не заезжая с аэродрома домой он сразу поехал на доклад к Берии вместе со спутниками по командировке, наркомом Устиновым и генералом Яковлевым. Там оборонщики отчитывались почти три часа, потом разъехались по домам, чтобы поесть, хоть чуть-чуть привести себя в порядок после долгого перелёта и снова засесть за выверку данных по выпуску продукции наркоматом вооружений в области артиллерии. Эта информация требовалась к предстоящему совещанию ГКО, назначенному у Сталина на 8 июня, и времени для составления сводной таблицы катастрофически не хватало. Поэтому отдых и отложили до лучших времён.
Пока Пётр Иванович брился и одевался после душа, жена, Евгения Даниловна, рассказала подробности трагедии на Каменном мосту, о которой он вкратце уже слышал, ещё находясь в командировке. Теперь главу семьи кормили. Поскольку до отъезда на работу оставалось мало времени, он торопливо уничтожил первое и второе, но, сообразив, что успевает, немного сбавил темп во время чаепития. Одетый в полувоенный френч, на котором сверкал золотом и платиной орден Ленина, Пётр Иванович допивал чай с конфетой. Напротив, за столом, сидели жена и старший сын Феликс.
Взглянув на него исподлобья, отец сказал:
- Хватит лоботрясничать. Только и знаешь, что "одним местом груши околачивать". К добру это не приведёт. Ты уже взрослый парень. И неглупый - учишься ведь хорошо. Пора уже начать думать, как жизнь дальше строить, а ты всё в игры играешь да хулиганишь.
Феликс молчал, опустив голову.
- Чего в пол уставился?
Мальчишка неохотно посмотрел на отца.
- Гляди, что позавчера твой дружок, сын Алексея Иваныча Шахурина, натворил - всю Москву на ноги поднял! Не пойми из-за чего убил Нину Уманскую, а потом и сам застрелился. Теперь наверняка полным ходом идёт следствие. Вопрос этот политический - сам знаешь, кто их родители. Мы дни и ночи не спим. Работаем. За окном такая война. Столько вокруг бед… а вы оболтусу Володе Шахурину смотрели в рот: что бы ещё отчебучить. У органов к тебе и остальным твоим друзьям могут возникнуть вопросы. И, скорее всего, - возникнут. Вот посиди и подумай, как помочь чекистам понять, что же произошло. И делом займись. Делом!… Лучше вон книги почитай, чем по улицам шляться.
- Хорошо, папа.
- Фелинька, пойми, тебе жить дальше… надо учиться и потом работать, чтобы никто не говорил, будто ты лентяй и пустозвон, - примирительно добавил Пётр Иванович и обтёр рот салфеткой.
Закончив воспитательную беседу, Кирпичников поднялся из-за стола, одёрнул френч и уверенным шагом направился к выходу, по пути прихватив с кресла кожаную папку. Его лимузин, "километровой" длины "хорьх", до войны принадлежавший немецкому послу графу фон Шуленбургу, уже стоял у подъезда, готовый сорваться с места, когда хозяин по привычке усядется на переднее сидение рядом с водителем.
Когда дверь захлопнулась, мать прикрыла вход в столовую и жестом указала сыну, чтобы сидел на месте. Сама при этом как-то мешковато опустилась на стоявший рядом стул.
* * *
Кирпичникова до сих пор не могла прийти в себя от ошеломляющей новости о смерти одноклассников Феликса. Всё в этом событии представлялось нелепым и непонятным. Погибших детей она хорошо знала. Их жизнь текла до такой степени благополучно, а гибель выглядела столь бессмысленной и необъяснимой, что она на какое-то время просто растерялась. Однако природа наградила её проницательным умом и редким чутьём в отношении поведения людей, и уже вскоре Евгения Даниловна почувствовала, что эта трагедия каким-то образом отразится на судьбе старшего сына, да и всей семьи. Эти мысли, не дававшие покоя, косвенно подтверждались состоянием Феликса в предыдущие два дня и особенно сегодня - при разговоре с отцом парень выглядел уж слишком растерянным и подавленным, что было несвойственно её задиристому любимцу. Сначала мать посчитала, что это объясняется тяжёлым впечатлением от увиденной наяву смерти, но смятение и испуг на лице сына, понявшего из разговора с отцом, что мальчишек допросят, наводили Евгению Даниловну на серьёзные размышления. Поэтому она решила, не мешкая, попробовать выведать, что его так насторожило.
Пристально посмотрев на Феликса, мать потребовала:
- Ну-ка, рассказывай!
- Что рассказывать, ма? Я, честное слово, ничего не знаю.
- Так… во-первых, скажи, но только не врать!… вы в компании часто играли с оружием?
- Нет… вообще не играли, - не слишком уверенно ответил подросток.
- А Шахурин хвалился револьвером? Может, показывал отцовский? - Она продолжала негромко, но настойчиво.
- Мам, у Володи пистолета, по-моему, никогда не было. В школе они есть только у Микоянов.
- А ты откуда об этом знаешь?
- Ваня и Серго рассказывали, что им для самообороны выдали по "вальтеру" - на случай, если кто-нибудь нападёт. Знаешь, как мы завидуем.
- Кто "мы"?
- Ну, ма… вся наша компания.
- …А как думаешь, что всё-таки произошло? Почему Володя убил Ниночку? Почему сам потом застрелился?
- Он её любил… И не хотел отпускать в Мексику.
- И это, по-твоему, причина для пальбы?
- По-моему - нет. А Вовка думал по-другому - иначе бы не стрелял.
- И о чём же таком он мог ещё думать?
- Не знаю…
- Знаешь! Вижу, что знаешь… или догадываешься! Что-то ты недоговариваешь. На тебе лица не было, когда отец сказал, что вас допросят! Фелинька… ты даже не представляешь, до какой степени это серьёзно! Расскажи, что вы скрывали?!
- Ма, ничего не скрывали. Просто всё так неожиданно…
- Потом пожалеешь, что в партизана играл, да будет поздно. Кроме родителей, тебе никто помогать не станет.
- Ну, нечего мне сказать!
- Ладно, иди с глаз долой. - Она раздражённо и в то же время беспомощно махнула рукой.
Сын пулей вылетел из столовой, и Кирпичникова осталась наедине с тревогой, не покидавшей её и после беседы.
* * *
Феликс, отпущенный с "допроса", скрылся в своей комнате. Разговор с матерью не на шутку испугал. Он ничего не рассказал про "общество" - просто не имел права выдавать секрет, но именно сейчас стало понятно, что их тайна грозит большими неприятностями. Кирпич относился к организации, как к игре. Так же думали и остальные ребята, но события на Каменном мосту показали - их лидер воспринимал всё абсолютно серьёзно и наказанием за предательство назначил смерть.
"С Вовки, как это ни грустно, теперь взятки гладки, а вот нам, наверное, придётся отвечать на многие вопросы", - думал семиклассник.
Ему хотелось поделиться с друзьями, но бежать на улицу Серафимовича было поздно - до комендантского часа оставалось всего ничего.
"Завтра, после похорон надо всё обсудить с ребятами", - решил Феликс и улёгся на диван со "Следопытом" Фенимора Купера. Начать подготовку к следующему экзамену по физике он и не пытался, но и книга не уняла тревогу…
3
Всеволод Меркулов уже час обстоятельно изучал распечатку дневников Владимира Шахурина и материалы из красной папки с тиснённой золотом надписью: "Нарком авиационной промышленности СССР". Эти документы придавали уголовному делу совершенно новую окраску.
Многословный и сумбурный, дневник представлял смесь философских и политических суждений, воспринятых незрелым подростком. Чего только стоило:
"…Когда вырасту, мне уготована судьба лидера… Уже сейчас необходимо подбирать верных помощников, которых в будущем расставлю на ключевые посты, и на кого стану опираться… Самыми надёжными являются Реденс и Хмельницкий… Пора создавать тайную организацию, где мне отведут место первого и единственного авторитета… Надо увлекать за собой ребят, чьи родители в будущем смогут помогать их служебному росту. Необходимо организовать дело так, чтобы все беспрекословно подчинялись лично мне"…
И Шахурин создал тайное общество, став его лидером. Позже появились ещё более крамольные мысли: подросток, уже не таясь, собирался со временем заменить товарища Сталина. При этом он восхищался государственным устройством, созданным Иосифом Виссарионовичем, но считал, что надо идти дальше - открыто проповедовать идею завоевания всего мира, и не просто под лозунгом "Пролетарии всех стран объединяйтесь", а, добиваясь цели путём покорения других народов. Высказывались сожаления по поводу отношения к затее других участников "тайной организации". Володю не устраивало, что остальные ребята не воспринимали его мысли всерьёз. Он пытался воздействовать на одноклассников, чтобы те прониклись идеями общества до конца, и тоже начали готовиться к будущей миссии покорителей. Ещё упоминалось, как Петя Бакулев пошёл на прямую конфронтацию и организовал альтернативное "тайное общество", которому, правда, не дал ни названия, ни каких-то конкретных ориентиров. Шахурин смеялся, что, став лидером, Бакулев присвоил себе звание всего лишь "генерал-полковника", не уделив внимания структуре организации, и её целям.
Одновременно возникли пометки, говорившие, что их автор начитался недоступных для подавляющего большинства советских людей фашистских изданий, незадолго до того напечатанных крошечным тиражом для спецпользования и разосланных членам правительства для ознакомления. Эту часть записей обильно усыпали цитаты из "Mein Kampf" Гитлера и философских трактатов Ницше. Из этих книг автор почерпнул идею, что должен идти вперёд, не принимая во внимание слабых и увлекая за собой сильных. Слабым, по его мнению, оставалось место только на обочине жизни. Он безоговорочно соглашался в этом не только с товарищем Сталиным, но и с Гитлером, и с Ницше. Далее Шахурин проштудировал греческих стоиков, Макиавелли, исторические труды Карамзина и Соловьёва. Они, похоже, тоже оставили след в душе школьника только с позиций оценки возможностей власти.
В апреле в дневнике появились постоянно дополнявшиеся записи, свидетельствовавшие, что "лидер" начал усиленно искать название организации. В размышлениях, перенесённых на бумагу, последовательно возникали наименования: "Союз", "Братство", "Орден" и, наконец, "Империя".
"Союз", подразумевавший объединение равных партнеров, его не устроил. "Братство" он отмёл из-за аналогии с религиозным сообществом. По той же причине отказался от "Ордена", хотя это название долго волновало мечтателя. В итоге семиклассник остановился в своих изысканиях на "Империи". Это название полностью соответствовало целям - сделать весь мир составляющей одного Государства, образованного на базе СССР. Будущим лидером такой "Империи" Шахурин видел себя. Правда, Иосифу Виссарионовичу он отводил роль пожизненного духовного наставника, с тех пор, когда тому по состоянию здоровья уже трудно будет руководить и он передаст Владимиру Шахурину исполнительную власть.
В итоге, весь этот чудовищный конгломерат понятий и философских суждений родил в голове школьника окончательное название тайной организации: "Четвёртая Империя (Рейх)". Лидеру присваивался чин "рейхсфюрера", а он, в свою очередь, имел право одаривать званиями остальных участников общества, распределяя между ними обязанности в соответствии с отведённым местом.
Новые названия уже начали формироваться в голове будущего "рейхсфюрера", но плохая информированность о соответствующей атрибутике в нынешней Германии позволила, для начала, остановиться лишь на общеизвестном "фельдмаршале" и, видимо, выдуманном "фельдфюрере". Озвучить другие идеи Шахурин не успел, как и не смог убедить одноклассников в правильности своего решения. Хотя в одном месте указывалось, что он вёл разговоры с членами общества о названии "Четвёртая Империя", но не встретил пока понимания со стороны "подчинённых".
Также через весь дневник проходила тема любви к Нине Уманской. Он восхищался её одеждой и умением эту одежду носить. Его покоряла манера девушки свысока смотреть на ровесников. "Рейхсфюрер" сожалел, что ему не довелось, как Нине, пожить в Америке и не удалось пока самому сполна приобщиться к последним веяниям моды и техники. Шахурин мечтал спасти подругу от какой-нибудь смертельной опасности - хотел, чтобы она узнала и оценила, как ему подчиняются ровесники. Юноша грезил, что Уманская окажется рядом, когда он "покорит Олимп и пройдёт по улице Горького под звуки победного марша". Володя желал её уже по-мужски и мечтал, чтобы она стала его женщиной. Только Дину Дурбин он сравнивал с Ниной, но и здесь автор дневника отдавал своей девушке безусловное предпочтение. Чем ближе к концу записей, тем явственнее проявлялась нервозность автора. Несколько раз повторялось: если Нина всё-таки соберётся уезжать с родителями в Мексику - он её не отпустит. Не отпустит - любой ценой. Так и написал 2 июня: "Либо она останется со мной, либо я убью её".