- Если только не скрывается в том лесу, еще более густом, чем осмотренный нами, - перебила его Эрминия.
- Двадцать пистолей тому, кто осмотрит эти кусты! - сказала Эрминия бандитам.
Бандиты помнили, что Телемак де Сент-Беат, если и спасся, то был безоружен; пистолеты и кинжал валялись на месте боя, а палаш ему сохранить было трудно. Поэтому один негодяй очень охотно переплыл реку и обыскал кусты. Через десять минут, дрожа от холода, он вернулся назад.
- Ну, что? - спросили его.
- Бр-р! Я замерз! Если наши пули его не убили, вода прикончит, чистый лед.
Эрминия отсчитала бандиту двадцать пистолей, и улыбка удовольствия скривила уста этой ужасной женщины. Зачерствелый в убийствах Канеллак, и тот почувствовал отвращение при виде этой дикой улыбки.
- Он был только моим сводным братом! - поспешила заявить Эрминия, заметив дурное впечатление, произведенное ее поведением. - Мы друг друга всегда ненавидели.
- Ну, теперь вы совершенно покойны?
- Совершенно, но надо вам сознаться, все совершившееся до того расстроило мои нервы, что я не в силах теперь возвратиться в Клермон.
- Не к чему и возвращаться. Недалеко замок Мессиак, и мы всегда можем найти там гостеприимство.
- И вы хотите ехать к Каспару д'Эспиншалю?! А я полагала, что ваши отношения с ним самые дурные.
- Мы ненавидим один другого, но разве это помешает гостеприимству?
- В таком случае, едем в Мессиак. Но не советую брать с собой бандитов. Каспар д'Эспиншаль может подумать, при виде такой свиты, что мы собираемся осаждать его.
Барон де Канеллак, казалось, остался очень довольным и совершившейся экспедицией, и предстоящим посещением Мессиака, хотя экспедиция стоила ему двух людей убитых и двух тяжело раненых, а в замке жил его враг.
XIV
Два дня уже граф Каспар д'Эспиншаль не выезжал из дома, но с Одилией не виделся.
Какой-то панический страх объял жителей замка. Предчувствовалось что-то ужасное. Юлия, горничная графини, встретила Каспара д'Эспиншаля в коридоре, укрывавшегося, точно вор, и была поражена его лицом и ужасным взором. Дон Клавдий-Гобелет слышал, как граф всю ночь ходил по своей комнате, в которую никто не имел права зайти. Капеллану показалось даже, будто граф, уподобляясь адскому духу, гремел цепями и волочил их по полу. Попробовал было он наутро спросить: что это значило? Но граф взглянул на него таким взором, что достойный капеллан онемел.
Одилия тоже не выходила из своих комнат. Не понимая ничего из происходящего, она, однако же, не была спокойна. Одилия еще любила своего мужа. Но уже сожаление о прежней счастливой и покойной жизни грызло ее сердце; ей было грустно, что искренний ее друг Иоанна не виделась с ней со дня свадьбы; в особенности душа ее болела при воспоминании о своем старом, покинутом отце. Она уже поняла необдуманность своего поступка и, что еще хуже, поняла, почему граф Шато-Моран так ненавидел и презирал весь род д'Эспиншалей. Теперь она уже настолько же боялась своего мужа, насколько прежде любила его.
Жизнь в замке Мессиак с каждым днем становилась печальнее. Муж совершенно ее бросил. Если когда и начинал разговор, то непременно иронический и полный оскорбительных намеков.
Рауль не передал ей сцены, которую устроил Каспар д'Эспиншаль; по-прежнему он выполнял свои обязанности пажа. Но Одилия не видала в нем прежнего товарища своей юности. Рауль сделался таким же угрюмым, как и сам граф. На него Одилия едва рисковала посмотреть; ей казалось, что юноша, опечаленный и упавший духом, имеет против нее что-то в своем сердце.
В минуту, когда рассказ наш касается описания жизни Одилии, брошенной своим мужем, бедная графиня находилась в своей молельне. Вдруг дверь с шумом растворилась, и муж явился пред нею.
Граф был бледен. Войдя в молельню, он сел напротив жены и долго сурово глядел на нее.
- Я у тебя пришел просить одной милости! - произнес он наконец.
- Какой милости, Каспар? - удивилась Одилия. - Ты знаешь, что я никогда и ни в чем не отказываю тебе.
- Благодарю. Но опасаюсь, чтобы требуемая от тебя жертва не причинила слишком большого огорчения.
- И к жертвам, и к огорчениям я уже давно привыкла.
Каспар д'Эспиншаль, казалось, не обратил внимания на этот косвенный упрек и продолжал:
- В моем замке живет одна особа, для меня чрезвычайно антипатичная.
- Кто это такой?
- Твой паж.
- Рауль?!
- Рауль! Что же?! Видно, этот юноша вам дорог?
- Без всякого сомнения.
- Вы его любите?
- Да, я его очень люблю.
Каспар д'Эспиншаль заскрежетал зубами. Невинная Одилия все еще не могла понять истинного характера вопросов своего мужа и значения, которое он придавал ее ответам.
Помолчав, граф заявил:
- Я пришел сюда именно затем, чтобы заявить вам, что паж Рауль положительно мне антипатичен, и я требую удаления его немедленно.
- В уме ли вы, граф?
- До сей минуты еще в полном рассудке.
- И вы продолжаете требовать от меня удаления Рауля, моего единственного друга и родственника?
- Требую этого.
- Можно подумать, что вы ревнуете к этому ребенку?
- Он не ребенок, и вам, сударыня, не приходится уже корчить из себя девочку. Впрочем, ревную я или нет, это мое дело. Довольно, впрочем, того, что я требую, и вы должны повиноваться.
Одилия покраснела. Теперь она нашла ключ для объяснения многого, прежде ей непонятного. "Рауль меня любит!" - подумала она. И, обращаясь к мужу, произнесла как можно более спокойным тоном:
- Если так, то пусть будет исполнена ваша воля. Я готова остаться одинокой в этом замке.
- А меня вы уже не считаете за человека? - спросил муж со зловещей улыбкой, глядя на Одилию. - Впрочем, нечему тут удивляться: забвение - общая участь всех мужей.
Бросив этот последний сарказм, Каспар д'Эспиншаль вышел, еще более полный гнева и желания мести.
XV
Несколько часов спустя после разговора Каспара д'Эспиншаля с Одилисй Рауль переходил спускной мост замка, покидая Мессиак навсегда. Он шел пешком, не желая воспользоваться лошадьми владельца.
Граф, глядя из окна на его удаление, уже начинал жалеть, зачем так легко и без наказания отпустил свою жертву.
"Что, если он был любовником моей жены, - подумал он, - как ничтожна и глупа моя настоящая месть".
И, обращаясь к жене, он воскликнул:
- Ну, наконец-то я от него избавился!
В эту минуту кто-то сильно свистнул, граф выбежал на двор замка и увидел Эвлогия на стене. Он поспешил подойти к нему и услышал следующие слова:
- Женщина с голубыми глазами невинна. Ее хотят погубить. Анонимное письмо написано с этой целью. Я убью автора письма.
Сказав это, дикий соскочил со стены и убежал в поле.
Успокоенный этим сообщением, граф Каспар д'Эспиншаль долго еще глядел ему вслед, потом скрестил руки на груди и задумался.
Топот лошадей привлек его внимание и рассеял задумчивость. Он поднял голову, взглянул и затрепетал от волнения. Оба всадника были ему хорошо знакомы.
- Барон де Канеллак! Вы, сударыня… - едва мог он выговорить, подбегая к едущим.
- Тише! - шепнула ему Эрминия. - Я мужчина теперь, а не женщина.
- Как же ваше имя?
- Виконт де Ноэль.
Канеллак и Каспар д'Эспиншаль обнялись очень дружелюбно. Виконт де Ноэль тоже дозволил поцеловать себя и в это время шепнул Каспару д'Эспиншалю.
- Освободите меня, Бога ради, от этого старого нахала, он чересчур уж любезен ко мне.
Владетель замка Мессиак только улыбнулся на эту просьбу и повел своих гостей в знакомую уже нам столовую мессиакского замка.
- Какая счастливая случайность привела вас сюда? - спросил он прекрасную баронессу.
- Единственно желание видеть вас, любезный граф. Канеллак утверждал, что какое-то дурное известие призвало вас внезапно в замок, и мне хотелось вас увидеть и от вас лично узнать: имеет ли эта смешная история известную долю вероятности?
Граф Каспар д'Эспиншаль нервно провел рукой по лбу, точно пытаясь отогнать черные, угнетающие его мысли. Старый Канеллак с удивлением посмотрел на свою спутницу, удивляясь ее присутствию духа и находчивости.
"Черт меня возьми! - подумал он. - Вот так кокетка! Кто бы мог подумать, что на ее совесть только что лег грех братоубийства!"
Вид прекрасной Эрминии, ослепительной, как всегда, но теперь на удивление ласковой и снисходительной к нему, взволновал всю кровь Каспара д'Эспиншаля. Он глядел на нее такими страстными взорами, что она невольно смутилась, думая:
"Этот человек хочет заглянуть в глубину моей души".
Начали ужин, и Каспар д'Эспиншаль сделался для своего гостя самым внимательным хозяином, заранее решив напоить его до беспамятства.
Старик Канеллак был влюблен и голоден. Он с такой охотой приступал к блюдам и бутылкам, что у Каспара д'Эспиншаля родилась надежда напоить его в самом скором времени.
Эта мысль окончательно разогнала его черные думы.
XVI
Ужинающих было всего трос. Графиня и капеллан не явились. Каспар д'Эспиншаль развеселился, Эрминия блистала остроумием и окончательно поразила Канеллака своим умением владеть собой.
Но он уже начинал подозревать хозяина замка за чрезмерную любезность. Ужиная и попивая самым усердным образом, он не мог отвязаться от какого-то мрачного предчувствия. Ему казалось, что Каспар д'Эспиншаль слишком уж уговаривает его пить, а Эрминия украдкой делает какие-то знаки своему соседу. "Надо узнать правду!" - решил он и принялся опорожнять стакан с таким усердием, что скоро ужинающие заметили в нем резкую перемену: язык старика начал путаться, и он понес дикую тарабарщину, едва понятную.
Эрминия и Каспар д'Эспиншаль многозначительно переглянулись.
Старая лисица Канеллак заметил этот обмен взглядов и уверенный более чем когда, что против него заговор, вдруг поднял рюмку, восклицая:
- Прекрасное вино! Надо пить и пить! Это совет мудрого Соломона и мой также.
Рюмка выпала из его ослабевшей руки. Хозяин тут же подал ему другую. Старик ухватился за рюмку, попытался выпить, но не донес до губ, зашатался, разлил вино и упал. Голова его качалась во все стороны. Он снова встал, сделал несколько неверных шагов и окончательно свалился на пол.
Эрминия и Каспар д'Эспиншаль скоро услышали храп пьяного, похожий на грохотание отдаленных громов.
- Гм! Мое канарийское скоро подействовало, - шепнул своей собеседнице Каспар д'Эспиншаль.
- Вы думаете оставить здесь этого пьяницу? - спросила его Эрминия.
- Пусть валяется! Ему здесь самое удобное место, дорогая Эрминия. Теперь пора мне выслушать, если желаешь мне что-нибудь передать, или идти за тобой, когда это необходимо.
- Я вас не понимаю. Мою просьбу - избавить меня от любезности этого смешного старика вы выполнили. На этом дело и кончается.
- Невозможная вещь! Что же означает ваш приезд сюда?
- Я вам уже сказала.
- Но это была только шутка с вашей стороны.
- Вовсе нет! В Клермоне только об этом одном и говорят. Граф Каспар д'Эспиншаль сделался белее своего носового платка.
- Вы меня любите, дорогая Эрминия? Вы это сказали!
- Да, я вас люблю, но вы забыли главное условие нашего договора.
- Действительно, забыл.
- А я помню. Это условие привело меня сюда. Я буду с вами откровенна. В Клермоне все говорят о… Но, разумеется, я убеждена, что все это одна черная клевета. Тем не менее графиня д'Эспиншаль должна, как жена Цезаря, быть без малейшей тени пятна на своей репутации. К счастью, мы живем в эпоху, когда ничего нет святого для людей. Об этих слухах в Клермоне барон Канеллак мог бы еще подробнее передать вам, чем я, которая ведет жизнь уединенную.
Вдруг Канеллак перестал храпеть.
- Проклятье! - шептал Каспар д'Эспиншаль в ярости.
- Но довольно этих бесед! - продолжала Эрминия. - Я чувствую себя усталой и желаю успокоиться. Проводите меня.
Каспар д'Эспиншаль подал руку баронессе и оба вышли из залы. Едва дверь за ними закрылась, как старый Канеллак поднялся с пола совершенно трезвый.
- Какой я старый дурак! - произнес он. - Эта змея, очевидно, разыграла со мной шутку. Но подожди! Я растопчу тебя, гадина.
Осматриваясь, он увидел открытое окно, а за окном, через двор, незапертые ворота замка. Не теряя времени, Канеллак решился: выскочил в окно, побежал вдоль стены, вышел через ворота и исчез из замка.
Тем временем граф проводил Эрминию в зеленую комнату.
- Желаю вам покойной ночи! - произнесла дама, прощаясь с гостеприимным хозяином.
Но хозяина замка ожидала совсем не спокойная ночь. Как Орест во власти фурии, Каспар д'Эспиншаль, снедаемый страстью, принялся бродить по всем закоулкам своего замка. В полночь он очутился против окна комнаты своей жены.
Он не решался, что же ему предпринять.
Эрминия спала под кровлей его замка и была в его власти. Но куда делась его решительность. Отважность, решительность, энергия - все это исчезло. Теперь он колебался. Казалось, какое-то проклятие тяготело над ним, какая-то буря уносит его дальше и дальше.
Перед ним был коридор, ведущий в комнату Эрминии, но он не смел сделать ни одного шага. Служба и стража замка давно уже спали, кроме часового, расхаживавшего по валам.
- Счастливцы! - произнес Каспар д'Эспиншаль, думая о них, и снова отправился блуждать вокруг дома. Вдруг ему показалось, что он видит какую-то тень, отделившуюся от стены и пропавшую в отдалении.
- Что бы это такое значило? - обеспокоился он. Притворясь ничего не замечающим, он осторожно повернул в комнату замковой стражи, разбудил людей и шепотом отдал приказание. Через минуту пятнадцать человек, с Мальсеном во главе, выскочили через окно на двор, а остальные бросились к стороне башни Монтейль. Граф сам, с несколькими вооруженными, был на главном дворе. Все укромные местечки подверглись немедленному осмотру. Вдруг раздался крик стражника; все кинулись в его сторону и нашли солдата, распростертым на земле, а незнакомого человека увидели бегущим к валу.
Все бросились за ним. С ловкостью кота убегающий полез на стену, но сорвался и свалился на землю. Не обескураженный неудачей, он пустился бежать вдоль стены к воротам.
- Береги ворота! - крикнул Каспар д'Эспиншаль.
Но беглец, очевидно, прекрасно знал расположение замка. Видя ворота под охраной, он свернул в коридор, ведущий во внутренний двор. Вооруженная свита графа побежала за ним.
Все видели, как беглец вскарабкался на дерево, росшее у окна зеленой комнаты, по которому некогда Телемак де Сент-Беат ночью спустился на двор, и с этого дерева проскользнул через окно в спальню Эрминии.
Баронесса проснулась. Маленькая лампа, горевшая на се столе, позволила ей увидеть незнакомого юношу, упавшего к ее ногам.
- Умоляю вас, будьте милосердны! - молил он. - Не отворяйте дверей вашей комнаты, спасите жизнь мне и графине д'Эспиншаль.
Не отвечая ничего, Эрминия бросилась к двери и, быстро отодвинув задвижку, распахнула обе половинки настежь; затем снова прыгнула на кровать и принялась пронзительно кричать.
На крик явился Каспар д'Эспиншаль и вооруженные люди. Перед ними стоял Рауль.
- Ах, ничтожный изменник! - крикнул он. - Берите этого разбойника.
Рауль, не сопротивляясь, отдался в руки стражи.
XVII
Дон Клавдий-Гобелет жил в комнате, смежной с часовней. Вверху было отдельное помещение, именно в нем-то и слышал иногда достойный капеллан стук цепей и лязг железа.
Слух его не обманывал. Над его комнатой была старая тюрьма - место пыток. Подобные же места пыток находились в ту эпоху почти в каждом замке.
Тюрьму эту никогда не отворяли. Давно уже ни один из сеньоров мессиакских не пользовался своим правом терзать в этой комнате своих ближних.
На этот раз Рауля отвели в залу пыток.
При виде страшных орудий, расставленных здесь, освещенных лампой, которую держал один из вооруженных стражей, бедный паж почел себя погибшим. Блуждающими глазами он смотрел за страшными орудиями мук и смерти. С правой стороны была вбита в стену металлическая цепь, оканчивавшаяся железным ошейником. На полу прикованы были огромные клещи, жаровня; лежали остроконечные молотки, согнутые железные полосы, маленькие пилы, на зубцах которых еще висели, завязшие недавно, какие-то сухие полоски, похожие на лоскутки человеческой кожи.
Дрожь ужаса сжала сердце Рауля.
Его принудили сесть на кожаное кресло посреди залы. И в ту же минуту четыре широких стальных обруча обхватили его руки и ноги. Локти и коленки при этом согнулись внутрь, а ребра, напротив, выдвинулись вперед, голова бедняка упала на ручку ужасного кресла. Он не вскрикнул, только глаза его устремились к потолку.
Там блестело отверстие, как звездочка. Он подумал:
"Если бы это был глаз Господа, смог бы он равнодушно глядеть на мучения невинной жертвы людского варварства".
Рауль угадал подозрения Каспара д'Эспиншаля; знал, за что его выслали. Уехать из замка, не передав своих открытий Одилии, он не хотел. Он возвратился с этой целью; его поймали - и он не ждал ни малейшего снисхождения. Но ни страх потерять жизнь в таких молодых летах, ни ужасные, ожидавшие, очевидно, его мучения не могли в нем поколебать решимости не произносить ни одного слова, могущего скомпрометировать его родственницу. Мало того, он решил высказать в глаза Каспару д'Эспиншалю истину, о которой никто доселе не рисковал даже намекнуть грозному феодалу.
По знаку графа стража и Мальсен оставили залу пыток.
Мучитель остался наедине со своей жертвой. Скрестив руки на груди Каспар д'Эспиншаль спросил:
- Давно ли ты любовник моей жены?
- Граф Каспар д'Эспиншаль! - ответил юноша. - Я буду искренним не для того, чтобы смягчить тебя. О, нет! Я смеюсь над всеми этими цепями и клещами, я буду искренен для того, чтобы объяснить тебе истину, если только это возможно. Да, я люблю графиню д'Эспиншаль уже четыре года и напрасно стараюсь победить свое чувство. Но, клянусь честью дворянина и христианина, никто не знает о моей любви. Одилия даже не подозревает о ней. И я лучше сто раз готов умереть, чем намекнуть графине одним словом о своем чувстве.
В ответ на эту речь Каспар д'Эспиншаль позвал Мальсена и приказал крепче завернуть винты железных скоб.
Взяв орудие, похожее на ключ, Мальсен повернул им под креслом гайку, и несчастный Рауль застонал. Ему показалось, что его руки и ноги переломлены.
Мальсен дал ему понюхать губку, пропитанную уксусом.
- Скажешь правду? - спросил Каспар д'Эспиншаль.
С трудом выговаривая слова, Рауль произнес: