- Оставьте, - безжизненно промямлил Гроссе. - Любая наша попытка - с неисправной машиной - только ухудшит положение. Вы нас толкаете на камни. А мы, - он многозначительно посмотрел на старшего механика, - мы должны благодарить всевышнего, что сели на песок.
Николай Анисимович лишь понурил голову: что толку в спасательных работах, думал он, если машина тянет в половину мощности. Если капитан говорит, значит, так нужно.
Остальные тоже не возражали.
- Можно ли спасти шерсть? Она принадлежит военному ведомству и очень необходима для зимней кампании. Это валенки для солдат, представляете? - неуверенно спросил Сыротестов. Он казался напуганным больше всех и едва сдерживал нервную дрожь.
- Что вы болтаете!.. - без обычной почтительности отмахнулся Гроссе. - Шерсть… подумаешь, важность. Нам нужно думать о людях. Как только совсем рассветет, мы оставим судно… Потом будем сгружать съестные припасы, - про них вы забыли, господин поручик? Вот если погода стихнет, тогда можно будет и за шерстью вернуться. А если она и подмокнет, тоже не беда.
Сыротестову ничего не осталось как замолчать. Ему и самому было в этот момент не до груза. Ему на море все время казалось не по себе, а в такой обстановке он совсем потерялся.
- Господин капитан! - В дверях каюты появился Курочкин, с лицом белым, как гипсовая маска. - Радиоаппарат не работает, испорчен.
Оскар Казимирович будто не сразу понял и тупо смотрел на радиотелеграфиста.
- Как, и радиостанция испорчена? - вдруг разбушевался он. - Боже мой! Как можно плавать с такими помощниками! Я буду жаловаться, я вас спишу на берег, вы партизан! - Гроссе сам не узнал своего голоса, хриплого и визгливого.
- Радиоаппарат еще недавно был исправен, - отступив на шаг, залепетал Курочкин. - Совсем недавно я передавал ваши депеши.
- Я приказываю отправить аварийное донесение немедленно! - Оскар Казимирович затрясся и затопал ногами. - Приказываю… Сейчас же исправьте вашу проклятую машину. Что вы стоите, вы слышите?
Курочкина будто смыло волной из каюты.
- Вот еще не хватало, - поеживаясь, пробормотал Сыротестов.
Японец посмотрел на капитана. Тот больше не раскрыл рта, будто весь выдохся. Так и закончился совет.
Когда все ушли, Гроссе опустился на колени перед иконой Николая-чудотворца.
- Помоги, господи, помоги рабу твоему, - клал он земные поклоны. - Не оставь милостью своей…
Тяжела была эта ночь для капитана. Он долго ворочался на диване, вставал выпить стопочку горькой настойки из своих трав. Вспомнилось Оскару Казимировичу, как он возле бухты Орлиной почти уселся на камни из-за ошибки лага… А теперь пароход сидит без всяких почти… И он еще накричал на старшего механика… Думал, что никто не захочет тонуть, вредить кораблю в такую погоду. А вышло иначе: злоумышленник совсем не думал о себе, у него какая-то иная цель. Но что это за цель? Нарочно потопить пароход? Нет, этого не может быть!
Так, не придя ни к какому выводу, капитан Гроссе забылся; во сне он стонал и всхлипывал.
Рассвет был серый, недобрый. Моросило. Когда из темноты выступили берега, оказалось, что пароход сел в незнакомой, открытой для ветров бухте, вернее, у самого входа в бухту. Старпом Обухов долго водил биноклем по берегу, но никаких признаков жилья не заметил. Потом, попросив согласия капитана, пошел на бак и отдал левый якорь. Теперь пароход если и всплывет, то останется на месте.
- Покинуть судно!. - дрогнувшим голосом распорядился Гроссе со своего мостика.
С подветренного борта стали спускать кунгасы. Здесь было тише. Спустили три кунгаса, катер и две спасательные шлюпки. Команда работала быстро и споро. Солдаты, жалкие, перепуганные, с винтовками за плечами, бродили по палубе, даже не пытаясь помочь хоть чем-нибудь матросам.
Люди садились на кунгасы и шлюпки. Медным, пронзительным голосом заревел "Синий тюлень", прощаясь с командой. Буфетчик и повара, перебраниваясь, сбрасывали в один из кунгасов мешки с мукой, хлеб, мясо, картошку… Он и отошел первым. Катерок вывел баржу из-за борта. И началось! Кунгас и катер швыряло на волнах, как жалкие обрубки дерева. Потом пошел катер с солдатами. Они сидели бледные, крепко держась друг за друга. Многих тошнило. За кунгасами отошла шлюпка под командой старпома. Там сидели Сыротестов, Лидия Сергеевна, японец, кочегары и машинисты.
Еще в один кунгас наползли полумертвые от страха солдаты. Трудолюбивый катерок, вернувшись, подцепил его и тоже отволок к берегу. В глубине бухты, около реки, нашелся заливчик, закрытый от волн галечной косой. На косе - множество отбеленного временем плавника, китовые кости. Вдоль прибоя громоздились валы гниющей морской капусты. С бухтой заливчик соединялся узкой протокой.
Здесь, в заливчике, было совсем тихо, и катер подводил баржи и высаживал людей без всяких происшествий.
На последнюю шлюпку сошел капитан. В стареньком кожаном чемодане уложены судовые документы, вахтенный журнал, карта, остаток денег из судовой кассы; в клетке - нахохлившаяся канарейка. Гроссе несколько раз перекрестил "Синий тюлень", потом завернулся вместе с пичугой в плащ и до самого берега не сказал ни слова.
Федя, матрос Ломов и машинист Никитин держались вместе. Они помогали буфетчику грузить продовольствие и покинули судно на кунгасе вместе с солдатами.
Припасы сложили недалеко от устья речки. Узенькая полоса мелкого гравия, скалы, кустарники. И тут разбросано много выцветшего на солнце плавника. За пределами лагуны - полоса прибрежных бурунов. Левый берег был высокий, обрывисто падающий в море.
Моряки почти сразу же набрели на орочскую избу. Ее нетрудно отличить от русской: сколочена грубо, кое-как. Несколько позади нее, на столбах, - амбар с остроконечной крышей из еловой коры. Возле избы, у воды, виднелась старая лодка с пробитым днищем и обрывки сетей. Куча жердей для сушки рыбы. На двух шестах - медвежьи черепа. Дальше стеной стояла тайга.
Изба была пуста. Ее занял капитан со всеми, кто на судне собирался в кают-компании. Для Лидии Сергеевны отгородили одеялами закуток. Она сразу вошла в роль хозяйки, приказала затопить железную печь в углу, готовила кофе, поджаривала ломтики хлеба…
Японец с интересом разглядывал оставленные в избе орочские лук и стрелы, деревянные нары, сколоченные по двум стенам. На полу и на нарах валялся разный хлам, рваные, облезлые шкуры. Хозяева, видно, ушли не так давно. В избе еще не выветрились запахи чеснока, рыбы и застарелой копоти.
Солдаты и судовая команда разбили неподалеку парусиновые палатки. Слышались бодрые голоса боцмана и фельдфебеля Тропарева. Несколько человек ушли в лес по дрова. Быстро сложили времянки из камней и глины. Заработала походная кухня, от нее потянул смоляной дымок.
С берега хорошо было видно только что брошенное командой судно. Наталкиваясь на его борт, волны взлетали брызгами белой пены. Левее моряки рассмотрели другой пароход, погибший несколько лет назад. Он сидел на камнях со сломанной грот-мачтой и дырявой трубой.
А Федю терзали сомнения. У него было очень смутно на душе. Он считал себя, и не без оснований, главным виновником аварии парохода - одного из тех кораблей, которым решил посвятить всю жизнь. Но приказ, полученный во Владивостоке, был совершенно ясен: каратели не должны попасть в Императорскую гавань. Великанов выполнил приказ. И все же стоило юноше посмотреть на темневший вдали "Синий тюлень", как сердце сжималось… И - что делать дальше? Может быть, надо пробиваться к партизанам, предупредить?
Первое, что пришло Феде в голову, - идти в Императорскую гавань тайком, напрямик. Он успел взглянуть на карту, бережно хранимую Оскаром Казимировичем, и теперь не сомневался, что Императорская где-то совсем близко. Однако на карте место высадки было отмечено жирным знаком вопроса. Капитан Гроссе не совсем был уверен, тут ли произошла авария.
На правах практиканта мореходного училища Великанов отважился попросить разъяснений.
- Трудно сказать, - ответил Гроссе, - здесь ли мы: может быть, чуть севернее, чуть южнее. На этом побережье мысы похожи один на другой как близнецы. То ли дело на Балтике, - вздохнул он, - что ни мыс, то маяк. Вам не приходилось плавать в Балтийском море, молодой человек?
Оскар Казимирович уже подумывал, нельзя ли как-нибудь повернуть аварию так, чтобы начисто оправдаться. Неизвестные течения? Наверное, они тут есть, а если и нет - пойди проверь. И неточности берега на карте. Эти две неизвестные величины, если их умело ввернуть в объяснение, немало помогут… В капитанской голове складывались рапорты и донесения, в которых он все больше сваливал случившееся на карты и течения.
Великанов чувствовал, что и ему надо обстоятельно посоветоваться обо всем с друзьями.
Они собрались втроем у порожистого переката на берегу бурной речушки, уселись на овальных камнях, сглаженных временем и водой. От лагеря их отделял густой кустарник. Отсюда слышались человеческие голоса, однообразный шум моря и вскрики чаек.
Для начала Федя коротко спросил: что делать будем? Ломов предложил побродить по тайге, может быть, встретят лесного человека - ороча, узнают, близко ли Императорская.
Сергей Ломов слыл на "Синем тюлене" следопытом, знающим тайгу как свои ладони. В отрочестве с отцом-охотником он вдосталь походил по приморским лесам. Ломов утверждал, что где-нибудь около этой реки обязательно живут люди.
- Надо бы Сергею рассказать про наши дела, - шепнул Федя Никитину. - Он обидится, помни мое слово, обидится. На пароходе все некогда да некогда…
- Сегодня скажем, - тихо ответил Никитин. - Серега, видно, парень верный, свой… У нас собирается неплохая компания. А сейчас в лес, побродим. Только бы выбраться незаметно.
Сказано - сделано. Вскоре друзья, воспользовавшись сумятицей первого дня, без особого труда улизнули из лагеря.
Едва заметная тропинка повела их от устья реки в лес. Ель, тополь, пихта, граб, лиственница - все росло вместе, почти вплотную друг к другу. Встречались умершие сухие деревья: они стояли косо и криво, едва держась корнями. Много погибших гнило на земле, делая лес еще более труднопроходимым. Внимание моряков привлекали то грибы-паразиты, растущие на стволах зеленых деревьев, то невиданные ягоды. Ноги утопали в ковре низкорослого папоротника… Над головами назойливо гудела мошкара, взявшаяся невесть откуда.
Чтобы не заблудиться, путники решили придерживаться реки.
Ветер шумел по вершинам деревьев. Качались мохнатые шапки кедров, остроконечные пики елей, а внизу было тихо. Пахло прошлогодним листом, смолой и еще чем-то острым и пряным.
- Вот ведь как, - сказал Федя. Сейчас он шел впереди, отводя ветви и расчищая топором дорогу. - Высадились робинзоны! Интересно, как же эта бухта называется? Я, ребята, родился в Императорской. А эта, ей-богу, неподалеку!
- Все равно, пусть покукарекают каратели, - отозвался Сергей Ломов. - Вот увидите, придется им тут зимовать. Без проводника им шагу не сделать. По тайге - не на Светланской панели шлифовать. Вот если бы еще партизаны сюда нагрянули, они бы их научили…
- Если бы знать, где партизаны! - вздохнул Федя. - Эх, гнус проклятый!.. - Он хлопнул себя ладонью. Мошкара нестерпимо жалила руки и шею.
В реке то и дело всплескивались красноперые рыбы, на илистых берегах попадались следы животных. Машинист Никитин увидел свежие отпечатки больших кошачьих лап.
- Не нарваться бы на тигра, - сказал он, боязливо оглядываясь. - Здесь, говорят, запросто его можно встретить.
- Не беда, - ответил Федя, вынимая из кармана револьвер, - все семь на месте. - Он провернул барабан.
- А у меня топор хоть и не велик, да надежен, - самое лучшее орудие, - сказал Ломов. Теперь он прокладывал дорогу. - Однако, - добавил он, - слыхал я от умных людей, тигра не надо дразнить. Тогда и он не тронет.
- Я молоток с собой взял да еще нож. - И Никитин тряхнул головой. - Не дадимся тигру в обиду.
Приятели шли, тихо переговариваясь о последних событиях. Кораблекрушения не так часто случаются в наше время.
Когда Ломов стал с серьезным видом рассуждать о причинах аварии, Великанов и Никитин еле сдерживали улыбку. Чего только не наговорил Ломов! Он был далек от истины и предположить не мог, что виновники находятся рядом с ним.
- Черт возьмч! - вдруг остановился Федя и стал изучать что-то у себя под ногами. - Я хоть и не следопыт, а спорю, что человек прошел. Сапоги с подковкой. Размер только маловат. А вот здесь воду брали. Видишь - круг, ведро стояло…
От реки в лес трава была чуть заметно примята: видимо, кто-то был здесь совсем недавно.
Друзья переглянулись.
- Пошли, - сказал Ломов, - кого-нибудь да встретим. Либо русские, либо орочи.
Идти пришлось недолго. Через сотню шагов перед ними встал деревянный дом, крепко сбитый из толстых бревен лиственницы. На крыше распустил крылья искусно вырезанный деревянный петух.
Глава тринадцатая
ОДНА ГОЛОВА ХОРОШО - ЧЕТЫРЕ ЛУЧШЕ
На стук никто не отозвался, и моряки решили, что дом пустует, как и орочская развалюха на берегу. Но как войти во двор? Калитка закрыта изнутри. Словно сговорясь, навалились втроем; с треском отлетел запор, калитка распахнулась. В то же мгновение отворилась дверь дома.
- Не шевелитесь, буду стрелять! - приказала возникшая на пороге девушка. Она навела на Федю двуствольное охотничье ружье.
- Танюша! - вскрикнул радостно удивленный Великанов и сделал шаг вперед.
- Стреляю! - с отчаянием повторила девушка. - Ты, беляк…
- Да это же я, Федор Великанов, - остановился юноша. - Неужели не узнаешь?
- Великанов, которого я знаю, не служил в солдатах у Меркулова, - сказала девушка, не отводя ружья. Федя растерянно оглянулся на приятелей.
- Не дури, девка! - вступился Ломов. - Какой он беляк?.. Он ученик мореходного училища, вместе с нами плавает на "Синем тюлене".
- А почему у него фуражка с кокардой, как у каппелевца, почему солдаты пришли в нашу бухту? Я видела, как они высаживались, не обманывайте… Не смейте шевелиться! - снова крикнула она, заметив, что Федя собирается подойти к ней.
Великанов засмеялся и сорвал с головы фуражку.
- Моя на судне осталась, солдат свою дал. Таня, ну что ты!.. Наш пароход сел на мель, капитан испугался, приказал покинуть судно, поэтому солдаты высадились здесь. А вообще-то пароход в Императорскую шел с карательным отрядом… Таня, - он стал серьезным, - я такой, как был, а это мои товарищи.
Ружье в руках девушки дрогнуло, опустилось.
Все разъяснилось к общему благополучию. Таня с радостью приняла Федю и его друзей. На дощатом столе в чистой комнатке появился шумливый самовар. За чаем с мелко колотым сахаром девушка рассказала, как попала сюда. Бухта, где засел "Синий тюлень", называлась Безымянной, и она действительно недалеко от Императорской гавани. Отец Тани, Степан Федорович Репнин, работал лесником. Его жена умерла, и он, уходя в лес, часто брал с собой дочь. Так было и в этот раз. У партизан Репнин был своим человеком. Командир отряда поручил ему наловить и засолить впрок рыбы. Горбуши и кеты в бухте Безымянной бывает много; попозже командир обещал прислать в помощь несколько человек; на чердаке дома давно была запасена соль.
Федя выглянул в окно на двор. У забора стопкой сложена тесанная топором клепка. Из раскрытой двери сарая к дому тянулась стежка из свежих щепок и стружки. "По-прежнему бондарит Степан Федорович", - подумал Великанов.
Рыба здесь сама просилась в бочки, и они у Степана Федоровича всегда были отличные…
Но в этом году не пришлось Репнину порыбачить. Два дня назад прибежал на моторке партизанский гонец. Степан Федорович прочитал письмо и заторопился обратно. "Ты, Таню-ша, оставайся здесь, - сказал он. - Я в Императорскую. Кое-кого надо в лесу спрятать".
Таня рассказала, что японцы пароход за пароходом вывозят лес из Императорской гавани. Отец протестовал. Японец Ватанабе, главный по грабежу леса, ответил: "Ничего, ничего, лесничий, раньше было нельзя, теперь можно". Ну и хитер этот Ватанабе! Отец говорил: после большой вырубки всегда в лесу пожар. А сгорит лес - кто может сказать, сколько его увезено в Японию?
- Обстановка ясна, - авторитетно заключил Ломов, похрустывая в крепких зубах сахаром. Чай он пил из блюдечка. - Ты за нас, девушка, держись, выгребем.
Сказали, что хотели попасть в Императорскую, предупредить партизан.
- Морем туда проще, - ответила Таня. - В тайгу вам нельзя, в болотах утонете. У нас тайга глухая, целина… Где уж вам!
Приятели смолчали: Таня говорит правду.
- А если шлюпку украсть да на ней, - предложил Ломов, - или катер?
- В баке бензина на донышке, - отозвался Никитин. - Солдаты все на костры извели, ихний фельдфебель сколько раз на катер с бутылями лазил. В тайге валежнику сухого пропасть, да им невдомек. Шлюпки на берег вытащили.
- А если съездить за бензином на пароход? Катер заправим и бочку еще с собой прихватим, - предложил Федя. - Только на чем?
- У меня есть лодка, - сказала девушка. - Отец у реки спрятал. Может быть, на ней? Орочская, и на море хороша. Возьмем с собой две банки из-под керосина - и на пароход. Перельем в катер - и опять на пароход… Ночью никто не заметит.
- Правильно, Таня! - оживился Федор. - За ночь управимся. Потом заведем тарахтелку, и поминай как звали. Ты, конечно, с нами?
- С вами, - кивнула девушка. - Боюсь одна. Вдруг белые набредут. Слышала я про этих карателей!
- К сожалению, ничего не выйдет, ребята, - разочаровал всех Сергей Ломов, поглаживая свою скандинавскую бородку. - Я вспомнил: утром старпом людей расселял. На катере второй помощник - Стремницкий, плотник и два матроса ночуют. Уведи, попробуй! Они катер пуще глаза теперь берегут. Поутихнет - первым делом сами за бензином на пароход сплавают.
Приятели заскучали, невесело переглянулись.
- Эх, если бы машина была в порядке! - мечтательно произнес Ломов. - Балласт откачать да и в море… Федя за капитана - ничего, что раньше срока. А мы - команда, и Таня поможет. Как - справились бы?
- Какая машина была бы в порядке? - встрепенулся Федя.
- Простая, паровая, пароходная, - как маленькому, добродушно пояснил Ломов. - Она ведь у нас вполсилы работала, скорости не давала. А тихим ходом не сняться, не уйти - на берег опять выбросит. Да и пар нам не удержать. Кочегары у нас зубры, и то дед подвахту вызывал. Сели в песок, как в перину, мягко… Теперь, будь с машиной все как надо, двести тонн воды из балластов откачать - и готово.
Федя посмотрел на Никитина и отвел глаза. Воцарилось молчание.
- Я знаю, как исправить машину, - твердо сказал Великднов и опять взглянул на машиниста. - Только слово дайте в тайне держать.
- Ну понятно, никому и никогда, - заверил Ломов.
Таня ему поддакнула. Никитин усмехнулся.
- Надо закрыть клапан на трубопроводе отработанного пара у главного конденсатора, - волнуясь, сказал Федя, - и клапан отработанного пара на отопительной батарее в каюте старпома.
- Правильно, теперь я вам секрет открою. - Никитин с торжеством вынул из штанов медную латунную пробку. - Вот почему машина плохо работала. Причина у меня в кармане находилась. Называется эта штуковина "клапанчук". Надеюсь, теперь понятно.
- Мне непонятно, объясните, - попросила Таня.