Старое рулевое колесо привычно скрипело. И снова нагая дева на носу "Синего тюленя" послушно кланялась спокойному лазоревому морю. Как всегда, кричали белые чайки, провожавшие пароход. Странно, после своей исповеди Федя чувствовал себя куда спокойнее: "Вот теперь я могу сказать, что мне довелось вести большой пароход, - подумал он не без гордости. - У многих в мореходке от зависти испортится аппетит… Еще бы, "Синий тюлень", почти пять тысяч тонн водоизмещения, не катеришко какой-нибудь, под командованием Федора Великанова вышел из бухты Безымянной курсом на Императорскую гавань… Каково, ребятки? Вы еще не знаете, что такое ответственность!"
Но было еще кое-что, делавшее Федину победу совсем полной и особенно приятной. Таня, его милая подружка Таня, стояла рядом.
Наверно, что-то особенное было написано на лице Великанова. Таня несколько раз отрывалась от компаса и бросала на него быстрые улыбчивые взгляды…
Посадка на мель все же сказалась на пароходе. Особенно это заметно на трубопроводах. То тут, то там из ослабевших фланцевых соединений свистел пар. Никитину работы много: он за всех механиков и за всех машинистов - хоть разорвись, все равно за всем не уследишь. Кое-где в корпусе ослабли заклепки, появилась водотечность. Воду надо было откачивать непрерывно.
В кочегарку на "Синем тюлене" обычно выходило трое вахтенных: один - в угольных ямах, двое поддерживали огонь в топках. Теперь вместо них один Ломов. Но он крепко сложен, мускулист и ухитрялся справляться. Наверно, ему помогала песенка: "Я родня океану, он старший мне брат!.."
О восстановлении динамо-машины и радио пока не приходилось думать - нужны специалисты. Никитин надеялся, что они найдутся среди партизан. Мало ли уходило к ним в сопки разных людей!
Под руководством Великанова Таня все увереннее ворочала скрипучий штурвал: огромный пароход легко покорялся маленьким девичьим рукам. Теперь Федя мог отлучиться с мостика и при дневном свете осмотреть судно.
В твиндечных помещениях, где жили солдаты, кавардак. На полу обрывки бумаги, старые портянки, бечевки и всякая дрянь. В углу одиноко стояла забытая винтовка.
"Даст тебе, голубчик, за нее Тропарев", - подумал Федя, вспомнив узловатую веревку в кулаках фельдфебеля.
Он осмотрел винтовку. Не заряжена, патронов нет. Федя оставил ее на месте.
В носовом твиндеке было пусто. На нарах могли бы разместиться сотни три пассажиров. В этом рейсе здесь хранили груз: тюки с шерстью, груженные в бухте Орлиной.
Шерсть хорошо уложена, покрыта новым брезентом и сверху перевязана пеньковой веревкой.
В самом носу парохода - убогий матросский кубрик. Двенадцать коек…
Сейчас здесь тоже тихо. Матрацы сбиты, на палубе мусор, брошенные впопыхах пожитки. На столе остался пузатый медный чайник, несколько кружек, ломоть ржаного хлеба, солонка и бутылочка острого китайского соуса…
Интересно, что лежит в трюме? Феде захотелось посмотреть. Он отвернул брезент, лежавший на люке, вытащил две тяжелые деревянные лючины, зажег фонарик и стал спускаться по скобяному трапу.
Груза было немного, едва половина трюма. Тут были тюки, мешки, ящики разных размеров, бочки. Федя заметил связки чугунных сковородок и небольшие, но тяжелые ящики с охотничьим порохом.
На каждом ящике, тюке черной или красной краской написан номер. Больше всего в трюме съестных продуктов: мука, крупа, сахар, бобовое масло в жестяных банках…
Все товары шли в Императорскую, купцам. На них выменивали у зверобоев и таежных жителей пушнину, оленьи панты, женьшень.
Федя почувствовал духоту. Нагреваясь на солнце, черные пароходные бока создавали в трюме парниковую атмосферу. Чувствовался неприятный запах, обычный в трюме старого судна. Приторные испарения сточных колодцев, хранивших следы прежних грузов, смешивались с запахами находящихся здесь товаров: пахло свежевыделанными кожами, ржавым железом, кофе, туалетным мылом.
"Для перевозки вот этих товаров построен "Синий тюлень"", - подумал Федя. Все-таки прежде всего он был учеником мореходного училища. Забота о сохранности груза - главная обязанность всего экипажа и капитана. Об этом неустанно твердили его преподаватели; Феде всю жизнь предстоит заниматься этим делом - благополучно доставлять грузы по назначению. Небрежное обращение с грузом, а еще хуже, воровство - тяжкое преступление. Тому, кто замечен в этом, никогда не плавать на пароходе: хищение груза хуже мародерства. За века морских перевозок выработалось множество правил. "Наверно, я никогда не смогу понять всех их тонкостей, - думалось Феде. - Особенности договоров на перевозки, коносаменты, диспашер, общая и частная авария…" И вдруг вспыхнула другая мысль: "Партизаны! Надо передать весь груз "Синего тюленя" партизанам. К черту купцов! Они наживают бешеные деньги, обманывая охотников. Партизаны голодают, а здесь такие запасы!.." И новая острая мысль, как укол: "Но это воровство груза… Я, Федор Великанов, еще не успев окончить мореходное училище, украду пароходные грузы…"
Но перед глазами Феди тайга, шалаши, построенные на скорую руку, дымящиеся костры, на треногах греются котлы с водой. Партизаны завтракают! На завтрак кружка горячей воды, кусок сахару и два черных сухаря. А как они одеты!.. Рваная обувь, старое, залатанное обмундирование…
А, что сейчас вспоминать школьные лекции! Жизнь потруднее задачи ставит. Юноша, которому когда-то еще предстоит водить корабли по диплому, недавно чуть не загубил один пароход. Который раз за этот рейс Феде приходилось делать не так, как учили его наставники. И теперь Великанов решил: то, что он сделает, - не воровство, а только справедливость, революционная справедливость.
"Надо осмотреть весь трюм, все кладовые. Ведь когда грузились, рассчитывали и на экипаж и на солдат, а вывезти на берег во время аварии почти ничего не успели". Федя двинулся дальше, освещая фонариком все новые и новые товары и продукты. Мука, гречневая крупа и пшено, кусковой сахар, ситец, ящики с обувью, охотничьи сапоги - какое богатство! Дальше шли консервированная говядина, сыр, сгущенное молоко… Все, все это надо отдать партизанам! Великанов присел на какой-то ящик, обитый полосовым железом, и представил, как "Синий тюлень" входит в какую-нибудь неизвестную бухту. К борту швартуется моторный катер, на палубу поднимаются бородатые люди, перепоясанные ремнями и пулеметными лентами. Это партизаны. И Федя ведет их в трюм, показывает свои сокровища… Его обнимают, хвалят, он спас отряд от голодной смерти. "Не благодарите меня, - говорит Федя, - не надо. Я комсомолец, я должен был так сделать"… "А друзья? Виктор, матрос Ломов, Танечка? - Феде стало ужасно стыдно. - Разве я один снял судно с мели, разве один привел его в бухту к партизанам? Как это могло случиться, что ты забыл друзей? Ишь, гусь лапчатый, "я" да "я"! А сам говоришь про новые порядки…" Федя очень строго отчитал себя.
В трюме тихо, как в пещере. Из-за бортов глухо доносится журчание воды. Работа машины ощущается как совсем слабые толчки. Юноша собрался выходить, но услышал какую-то возню и писк. Он не сразу понял, в чем дело. Вскочил с ящика и осторожно пошел на шум. В луч фонарика попал разорванный мешок с крупой. На мешке дрались две крысы. Сцепившись в яростной схватке, они не обращали внимания ни на Федю, ни на свет. Крысы кусали друг друга, пищали, кувыркались, расшвыривая крупу.
- Ах, проклятые твари! - сказал Федя. Преодолевая отвращение, он изловчился и ударил ногой по серому клубку.
Крысы разбежались. Он заметил еще одну, мелькнувшую под ногами, еще одну, еще… Да они везде! Противный страх заполз в душу: крысы не только портят груз, они могут быть разносчиками чумы! Федя поторопился вылезти наверх, к свету… Он вспомнил, как буфетчик рассказывал, будто в ночь перед высадкой в бухте Безымянной крыса заползла ему в койку и стала обгрызать пятку…
И твиндеки, и кубрик трюма, и кладовки Федя видел много раз. Но сегодня все казалось ему необычным, имеющим какое-то особое, весьма важное значение в его жизни. Несмотря на крыс, приподнятое настроение не покидало его. Спать совсем не хотелось, хотя ночь прошла в работе.
Глава шестнадцатая
НА ГОРИЗОНТЕ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ КОРАБЛЬ
Пар из поврежденного трубопровода вырывался с нарастающим свистом. Никитин бегал по скользким плитам, пытаясь что-нибудь предпринять. В машинном отделении - что в бане все в белом облаке. Больше медлить нельзя. Никитин бросился к большому красному вентилю, рывками закрутив его. Свист утих. Закрыв пар, машинист поставил телеграф на "стоп" и сообщил наверх:
- Авария, товарищ капитан. Паропровод сдал. Пока не отремонтирую, будем стоять.
- Подымись-ка на мостик.
- Хорошо, сейчас приду.
Когда Никитин появился на мостике, Великанов озабоченно рассматривал что то в бинокль. Впрочем, было видно уже и так по горизонту тянулся дымок. Там шел пароход. Встречи со своими на морях Дальнего Востока случались не гак уже часто. Судов во Владивостоке стало куда меньше, и моряки обычно безошибочно узнавали пароходы.
- Что за коробка? Никак не пойму, - оторвался от бинокля Великанов. - Может быть, японец? Ну, пусть подойдет поближе. Что у тебя стряслось?
- Работы на несколько часов прибавилось, и твоя помощь нужна… Я чуть живьем не сварился. - Никитин рассказал о случившемся, снял мокрую робу и повесил на поручни.
Солнышко сегодня баловало, и море тихое, синее. За кормой далеко белел пенистый след парохода.
- Досадно, до места осталось всего ничего. - Федя снова навел бинокль на горизонт. - Да это же "Сибиряк", - вдруг с испугом сказал он, - меркуловское патрульное судно! Вот тебе конфетка! Что будем делать, если он к нам, а, Виктор?
Сторожевик быстро приближался. "Надо объяснить, почему мы стоим", - решил Великанов. Он бросился в рубку, порылся в толстой книге - своде сигналов, набрал три флага и поднял их над мостиком.
Флаги яркими цветами заиграли на солнце.
- "Вышла из строя главная машина", - перевел Федя Никитину язык сигналов и добавил: - Все равно будут запрашивать.
Узкий серый корабль с низкой трубой и скошенными мачтами сбавил ход. И у него на фок-мачте расцвели флажки. На отдельном фалине взвился красно-белый вымпел свода.
- Так и знал: поговорить ему захотелось. Делать-то воякам нечего. - Федя вынес на мостик сигнальную книгу и стал подбирать ответ. - Запрашивают, - пояснил он Никитину, - не нужна ли помощь… Сами управимся! - Он поднял вымпел свода до упора вверх - мол сигнал понят - и быстро набрал флаги вежливого отказа.
На сторожевике разобрали и тоже подтянули вымпел к самому рею.
- Ну, кажется, пронесло, - облегченно вздохнул Великанов.
На "Сибиряке" и "Синем тюлене" убрали флаги, пошли вниз полосатые вымпелы свода. Разговор вроде окончен.
- Знаешь что, Федя, надень-ка на всякий случай форму, - посоветовал Ломов. Он тоже вышел на мостик и выбирал из бороды крошки шлака. - Гляди-ка, меркуловцы не меняют курс.
Великанов сразу оценил предложение и немедля последовал совету. Конечно, это обман, но другого выхода не было. В каюте второго помощника Стремницкого нашелся парадный китель, у старпома позаимствовали новенькую морскую фуражку.
И вовремя. "Сибиряк", выпуская султан дыма, действительно шел на сближение.
- На "Синем тюлене"! - крикнулисо сторожевика в блеснувший под солнцем медный рупор. - Попросите на мостик капитана.
Это сам командир, старший лейтенант барон Моргенштерн, решил поболтать с коллегой…
Стоявшие на мостике "Синего тюленя" были гораздо меньше склонны к беседе с меркуловцами.
Что делать? Удирать? От патруля и с исправной машиной не очень-то оторвешься. И у него пушка. "Попробуем отговориться", - решили друзья.
- Капитан отдыхает! - крикнул Великанов. Ему очень шел синий китель с нашивками и щегольская фуражка.
Из штурманской выглянуло встревоженное личико Тани.
- Попросите вахтенного помощника, - помедлив, сказали на "Сибиряке", - вызывает командир корабля.
- Вахтенный помощник слушает, - ответил Великанов.
- Откуда идет "Синий тюлень"?
- Из бухты Орлиной, - не задумываясь, сказал Федя.
- Что вы делали в Орлиной?
- Взяли груз шерсти.
Если бы Федя видел, как изменилось лицо Моргенштерна, он никогда бы не произнес этих слов…
На сторожевике послышалась короткая энергичная команда, по палубе забегали матросы. С кормовой пушки сняли чехол, ствол повернули на пароход.
Маленькая белая шлюпка поползла на талях вниз. Шлюпка ощетинилась веслами и понеслась к "Синему тюленю".
Четверо друзей с тревогой смотрели на все это.
Но что делать? Пришлось спустить штормтрап и встречать непрошеных гостей. Их оказалось пятеро - офицер и матросы.
Офицер, молоденький лейтенант, подойдя, откозырял Феде. Два матроса с винтовками встали рядом. Третий, с унтер-офицерскими нашивками, занял место у трапа, один остался в шлюпке.
- Прошу проводить меня к капитану, - сказал офицер.
- Он отдыхает, - повторил Великанов. - Ночь была тяжелая, авария в машине…
- Придется потревожить, таков приказ командира, господин помощник.
- Никакой капитан на пароходе нет, - раздался вдруг охрипший голос. - Джисус Крайст, бог наш, не велел обманывать.
Все обернулись. На мостике стоял американский проповедник. Он едва держался на ногах, но говорил внятно.
Федя и Никитин переглянулись.
- Кто вы такой? - спросил лейтенант.
- Скромный служитель всевышнего, подданный Соединенных Штатов, Фостер, господин лейтенант.
- Я не совсем вас понял; как это - нет капитана?
- Вы меня поняли правильно, дорогой лейтенант. - Американца качнуло к поручням. - Капитан, солдаты и все вообще - в бухте Безымянной. Эти молодые люди захватили пароход и увели его из бухты. Капитан очень приличный человек, превосходно говорит по-английски. Поручик Сыротестов тоже очень приятный человек. Мадам Веретягина весьма приятная дама… О-ла-ла! Не выпить ли нам, господин лейтенант?
Федя лишь присвистнул мысленно: "Вот каков твой нейтралитет, божий ты сын… И речи твои уж очень складны, может, ты не столько пьян, сколько притворяешься?"
Ломов и Никитин побледнели и как-то сразу осунулись. Великанов даже сейчас не во всю меру осознал опасность. "Неужели все пропало? Нет, не может быть! Однако офицер теперь явно не отступится. Их пятеро, и у них оружие! А у нас? - Федя подумал о винтовке, забытой в твиндеке. - Нет, все напрасно. Открытое сопротивление бесполезно, надо действовать как-то иначе".
- Простите, мистер Фостер, - снова заговорил лейтенант. - То, что вы сказали, очень важно, я должен немедленно сообщить командиру… - Офицерик засуетился. - Потапенко, вызывайте корабль!
Пожилой матрос вынул из-за голенища флажки. Лейтенант написал ему несколько слов на листке блокнота.
Замелькали флажки в руках сигнальщика.
- Господин лейтенант, - продолжал американец, - вы видите перед собой совсем не помощника капитана, а только "бой", лакей. Этот молодой человек, - Фостер пьяно засмеялся, - убирал каюты и мыл посуду… Я имею основания думать, что молодые люди подосланы партизанами… У меня есть хорошее шотландское виски, лейтенант.
Молодой офицерик явно нервничал. Захват корабля, партизаны. Ему они еще не встречались так близко. Он растерянно смотрел на Федю, то и дело ощупывая кобуру пистолета. Потом заглянул в листок, где сигнальщик корявыми буквами записывал приказание командира.
- Мы возьмем пароход на буксир, - уже увереннее сказал лейтенант американцу, - и вернем его в Безымянную, где, по вашим словам, капитан и команда… Безобразие!.. Мы останемся здесь - я и трое матросов… Медведков, - перегнулся он через планшир, - отведешь шлюпку на корабль. - Понизив голос, лейтенант спросил Фостера: - У них есть оружие?
Помедлив, должно быть вспоминая, проповедник отрицательно покачал головой и уткнулся в свой молитвенник.
Все очень плохо. На борту - вооруженные люди. Со сторожевика глядело жерло пушки и пулеметы. Стиснув зубы, Великанов и Ломов закрепили буксир.
Через полчаса поджарый "Сибиряк", усиленно дымя, тащил безжизненное тело парохода.
Солнце шло к закату. На северо-востоке собирались тучи. Потянул ветер, стало холоднее.
На носу, возле стального буксирного троса, лейтенант поставил своего часового. На руле - Великанов. Ломов тут же, он должен сменять Федю. Выходить из рубки им было стро-жайше запрещено. Второй вооруженный моряк, унтер-офицер, стоял у дверей. Третий сидел в штурманской.
Настроение у Феди - хуже некуда. Кажется, все сложилось так удачно - и вдруг этот проклятый сторожевик…
За увод парохода по головке не погладят. Великанов видел бесцветные от ярости глаза Сыротестова, слышал тонкий, крикливый голос капитана Гроссе. "Где найти спасение? Может быть, броситься, обезоружить часового? А потом? Нет, ничто не поможет. Где Никитин, Таня?" Бешенство перехватило ему дыхание. Странно, но сейчас, несмотря на грозную опасность, Федя совсем не чувствовал страха. Все его существо - мозг, нервы, мышцы - было напряжено. Предстояла борьба за жизнь. Помимо его воли в сопротивление включился древний инстинкт.
- А если пароход брошен командой - разве не мы хозяева? - спросил Ломов. Видно, и его мучили схожие мысли. - Я слышал…
Федя махнул рукой.
- Во-первых, ты, я и Никитин - команда "Синего тюленя", а во-вторых, не все покинули пароход. Этот американец вовсе не сходил с борта. Да и вообще, какие тут правила?
Они задумались, каждый о своем. Великанов вспомнил мать. Как она не хотела, чтобы Федя шел в этот рейс! Как она плакала: чуяло беду материнское сердце. И все же упросила брата, Николая Анисимовича, взять на пароход, не могла отказать сыну. "Ах, мама, мама…"
* * *
На столе в каюте капитана стояла почти пустая бутылка. Проповедник похрапывал, привалившись к мягкой спинке дивана.
В кресле с каменным лицом сидела Таня. Она здесь тоже не по своей воле, ей тоже запрещено переступать порог каюты… Да еще этот меркуловец… Он основательно выпил и пытался угощать Таню то виски, то американским шоколадом.
Однако во взгляде девушки молодой лейтенант читал временами нечто такое, что удерживало его от излишней назойливости. Порой Таня незаметно притрагивалась к груди, где у нее был спрятан нож.
Одуряюще пахли из капитанской спальни сухие лекарственные травы.