* * *
Старший лейтенант Монте фон Моргенштерн, волнуясь, вышагивал на мостике сторожевика. Он старался получше уяснить, что произошло, какие перспективы сулит ему будущее. Привел пароход с мятежниками-партизанами… Это несомненная удача. Контр-адмирал Старк будет жать ему руку, благодарить. Приказ по флоту, повышение в чине… С другой стороны - Полтавская, 3, сухопарый полковник Курасов. Старший лейтенант не сомневался, что в трюме "Синего тюленя" не шерсть, а соболиные меха. "Десять процентов от десяти миллионов долларов - это миллион. Миллион золотых долларов! А что, если… что, если целиком десять миллионов? Я немедленно беру отставку и уезжаю в Германию…"
Моргенштерн остановился, судорожно вцепившись руками в поручень. Договориться с Сыротестовым и разделить пушнину пополам… Пять миллионов меньше, чем десять, но больше, чем один миллион… Конечно, но… А может, самому захватить весь груз?
Он сжал железный поручень с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Моргенштерн - миллионер! Растут проценты и проценты на проценты… Старлейту сразу стал противен его маленький корабль. Богатство тетки казалось ему теперь грошами. "Пусть она остается во Владивостоке, я не возьму ее в Германию. Боже мой, надо все продумать… Осторожно, барон Моргенштерн, в твоих руках золотые россыпи. Зачем в тумане излишняя скорость?"
Он подошел к телеграфу и уменьшил ход.
* * *
Виктору Никитину удалось спрятаться в машинном отделении, остаться незамеченным. Американский проповедник, который мог бы его выдать, наспиртовался и не думал ни о каких партизанах. Когда на пароходе все поутихло, Никитин пошел в разведку. Он увидел на мостике вооруженных матросов возле его друзей, увидел и Таню в капитанской каюте, под-жавшуюся на краешке кресла…
"Я должен спасти товарищей, - решил он. - Должен! Что можно сделать?"
И тут его осенило: а если попытаться пустить двигатель?
Он проник в машину и еще раз осмотрел поврежденный фланец. Потом бросился в кладовую.
"Не такой ты человек, Виктор, чтобы упустить малейшую возможность. Во что бы то ни стало надо заставить машину работать. В этом, только в этом выручка", - твердил он сам себе.
И Никитин приступил к делу. Он понимал, какие его ждут трудности. Стучать нельзя, огонь зажигать тоже нельзя. Если заметит охрана - пиши пропало. В котлах надо пар держать, и все одному человеку.
* * *
- Послушай, атаман, - неожиданно сказал пожилой матрос с унтер-офицерскими нашивками, заступивший с восьми вечера. - Вы и вправду хотели пароход к партизанам отвести?
Федя Великанов решил, что терять ему нечего.
- Правда, - зло ответил он. - Хотели, да вы на пути встали.
- А куда шли, где партизаны?
Федя быстро взглянул на матроса.
- Ишь ты какой…
- Ладно, ладно! - Матрос ничуть не обиделся. - Я ведь раньше на пароходе работал, тоже на "добровольце"… В пятнадцатом году мобилизовали, вот и трублю по сей день.
- Понравилось? - иронически спросил Федя.
- Не в этом соль, атаман… - Матрос прислушался к храпу своего напарника в штурманской. - Проповедник вам нагадил. Гнида, за ноги бы его да в воду. Каппелевцы-то не помилуют вас, расстреляют. Что ж молчишь, атаман? И пароход, поди, охота к месту доставить?
Слова матроса настолько поразили Федю, что он не верил своим ушам.
- Американец партизан хвалил, - осевшим голосом сказал он, - говорил: "Мы, американцы, - дружественный нейтралитет…"
- Теперь в жизнь ихней дружбы не забудешь, - усмехнулся матрос. - Пленти мони, вери гут до добра не доведут. - Он вынул резиновый кисет, газету, свернул во много раз, хотел оторвать кусочек. - Постой-ка, стихи какие-то. - Он поднес газету поближе к глазам.
Сумерки заметно сгустились, но разобрать еще можно. Матрос читал:
Тоска в руках,
Тоска в ногах,
Тоска в зубах,
Шуршит язык,
Бежит слюна,
И хочет есть…
Хлеба, хлеба, хлеба,
Корочку хлеба!..Как я ее жевал бы
Целый день
С утра до вечера.
Собирал бы крошки
И опять бы ел,
И опять жевал,
И плакал от радости.
Видишь как, - сказал матрос. - "Песня голодных" название. Беляки пугают. Держитесь, дескать, за японца, не то придут большевики - с голоду сдохнете. Патриоты… "Мы за Россию"!.. - передразнил он кого-то и крепко выругался. - Ладно, народ все понимает. - Моряк оторвал кусок газеты с песней, насыпал махорки, закрутил по всем правилам, чиркнул спичкой. - Когда мы пришли, - затянулся он, - вас четверо на мостике было, слышь, атаман? Три паренька да дивчина. Кучерявый-то, в синей робе, где? Я заприметил, он сразу по трапу вниз подался.
Сердце Великанова снова замерло. Лицо помрачнело. Что-то уж больно любопытен этот матрос.
"Виктор… Что он сейчас делает?" - подумал юноша. Он не сомневался, что Никитин что-нибудь да предпримет. Он не будет сидеть сложа руки, когда палуба уходит из-под ног. Своего товарища Федя уже изучил: горячий, отзывчивый, деятельный. Если бы Никитин захотел вступить в комсомол и понадобилась рекомендация, Федя не колебался бы… Но что Виктор может сейчас? Пароход рабски идет на буксире за сторожевиком… В любую минуту пушка "Сибиряка" может заговорить. Нет, трудно что-либо сделать…
Федя представил себе лагерь карателей, и скверно сделалось на душе…
- Брось хмуриться, атаман, - сказал матрос. - Я тебе не проповедник, ужель не понял? Пароход к партизанам завернуть надо. Давай смикитим как. Надо осторожно, наверняка - мне под расстрел тоже неохота идти, как думаешь: женка, двое детишек. Ну, атаман, будем вместе работать?
- Федя, - вмешался в разговор Сергей Ломов, он сидел рядышком на палубе и внимательно слушал. - В карателях-то унтер-офицеру тоже не с руки. Наши придут - не похвалят.
- Ишь ты, шустрый… "Наши придут"!.. - дружелюбно засмеялся матрос. - Однако ты прав. Познакомимся, ребята. Потапенко Иван Степанович.
Унтер-офицер Потапенко внушал доверие.
Федя и Сергей переглянулись. Конечно, сомнения у них были. Не так-то просто сразу поверить человеку, да еще в обличье врага. Но выбора у них не было. На помощь никто не придет, это было ясно. А этот моряк прямо предлагает отбить и повернуть пароход.
Друзья решились. Они пожали матросу руку, назвались.
- Так-то лучше, - пуская едкий махорочный дым, сказал Потапенко. - Вот все у нас и прояснилось. Скоро на деле увидите, кто за кого. Так когда мы в Безымянную должны прибыть?
- Не раньше, чем утром, - уверенно ответил Федя. - В темноте ваш командир и близко к ней не подступится. Камни да мели.
- Лады, атаман. Сначала надо голубчика одного… - он кивнул на штурманскую, - на привязь поставить. Шкура. У него отец во Владивостоке мучной лабаз держит. Ну-ка, давайте кончик покрепче. Вот этот хорош будет.
Он стал сматывать с вертушки лотлинь.
- Пошли, Серега Ломов, поможешь.
Матрос вдавил окурок в медную пепельницу на стене и вместе с Ломовым шагнул в штурманскую.
Федя услышал сдавленный крик, скрип диванных пружин, хриплую ругань.
Через несколько минут Потапенко и Сергей вернулись в рулевую.
- Готово, атаман, - сказал Потапенко, тяжело дыша. - Здоровый, черт, куда бы его теперь, в сторонку?
- В ларь пока положим, тут за рубкой. Там повар картошку держит.
Наследника мучного лабаза вынесли из штурманской. Федя улыбнулся, увидев на веревке знакомые кожаные топорики, флагдуки и другие отметины лотлиня. Во рту у связанного торчала тряпка, осыпанная мелом. Сам он испуганно таращил глаза.
Все правильно…
Быстро темнело. Тучи покрывали уже большую часть неба. Великанов на руле следил за гакобортным огнем сторожевика, стараясь держать его слегка правее форштевня. Вот огонь стал расплываться, замутился. "Туман… К добру ли, к худу ли?"
В рулевую вошли сразу трое: Иван Степанович, Ломов и тот моряк, что дежурил у буксира.
- Это наш, сочувствующий, - сказал Потапенко, - Максим Мальчиков.
И насторожился. Послышались нетвердые шаги по трапу.
- Лейтенант! Иди ложись на диван, будто спишь, - при казал унтер-офицер Мальчикову, - быстро!
- Мы будем без света, матросики? - спросил лейтенант, появившись в дверях. Он был благодушно настроен; китель расстегнут, в зубах сигара. После нескольких рюмок он осмелел в надежде заполучить сердце неприступной Тани, этой партизанской девчонки. Уходя из каюты, лейтенант запер ее и американца на ключ.
"Где Таня?" - так хотелось Феде получить ответ на этот вопрос у лейтенанта. Но он нашел силу воли сдержаться и сказал отрывисто:
- Динамо-машина повреждена. В каюте капитана есть керосиновая лампа.
Офицер покосился на "партизанского капитана", потом спросил:
- Кто вахтенный? Ты, Потапенко?
- Так точно, господин лейтенант, - вытянулся моряк.
- Смотри в оба! - Офицерик качнулся. - Завтра мы поднимем на мачте желтый флаг, как поднимали в старину на английских судах… Преподобный Фостер говорит… - Лейтенант икнул.
- Что это значит - желтый флаг? - спросил Великанов.
- Это из-за тебя. На пароходе совершено преступление, преступники приговорены к смертной казни. Желтый флаг - повесить, вот что это значит… Я бы даже сейчас… Наплевать на всех красных, мы всех их перебьем… Потапенко, головой отвечаешь… А где Симончук?
- Спит в штурманской, господин лейтенант, ему в двенадцать заступать, - ответил сигнальщик.
Офицер заглянул в штурманскую. На диване, отвернувшись к стенке, храпел матрос.
- Смотреть в оба! - погрозил еще раз лейтенант. Ему не терпелось обратно в каюту…
Спускаясь по крутой лестнице, он оступился и упал. Послышались невнятные ругательства.
- Пьян, - сказал Потапенко. - Это кстати. Скажи, какой герой: "Всех перебьем"!.. Посмотрим еще, кто кого.
- Ну, а теперь, ребята, потолкуем. Садитесь ближе, Федор, Максим, Серега…
Мутная, непроглядная мгла наползала все более густыми полосами.
Кормовой огонь на "Сибиряке" едва виден, а то и вовсе пропадал.
Вот со сторожевика донесся длинный, протяжный гудок.
- Что это он? - обеспокоенно спросил Потапенко.
- Туман, - коротко пояснил Федя. "Таня, где ты, Таня?" - билась неотвязная мысль. Ломов молча зажег масляную лампочку в колпаке компаса. Перед глазами заколебалась неподвижная картушка с румбами и градусами.
И вдруг Великанов и остальные всем существом почувствовали, как в мертвом теле парохода что-то толкнулось. Раз, другой, третий… Будто забилось сердце. Чудится? Нет!
- Что такое?.. - вслушался Федя. - Вроде машина работает. Сергей, слышишь? Перестала будто… Нет, опять…
Пароход рвануло назад. Загорелся синим огнем и лопнул буксирный трос. В тот же миг, нарушив напряженную тишину, свистнула переговорная труба из машины.
- Это ты, капитан? - раздался веселый голос. - Работаю полным ходом. Как буксир, наверно, уже тю-тю? Беги в капитанскую каюту, выручай Таню.
- Витька! - только и мог произнести Федя.
- Теперь жми, - сказал Потапенко. - В темноте да в тумане нас сам черт не найдет. Теперь твой черед действовать, атаман, раз обучен кораблем командовать. А друг-то твой, приятель, не спросясь самовольничает… План перестраивать надо. - Моряк довольно потирал руки. - Молодец механик у тебя. Великанов.
Федя молча перекладывал руль, бешено ворочая колесо штурвала. "Уходить от проклятого сторожевика, как можно скорее уходить".
Несколько минут только и слышалось, что поскрипывание рулевого колеса.
- Иван Степанович, - сказал наконец Федя, - встань на мое место. Умеешь? - Он беспокоился. Туман держался густой, и до берега всего несколько миль. И охнуть не успеешь, как опять на камнях очутишься.
Матрос без слова принял руль. А Великанов бросился в штурманскую, зажег свечу, взял транспортир.
Его внимание привлек голос, слабо доносившийся откуда-то сверху. Федя поднял голову и увидел переговорную трубу. Свистка в раструбе не было, в спешке кто-то забыл его поставить на место, - оттуда и доносился голос.
"Слуховая труба ведет в капитанскую каюту", - пронеслось в голове. Юноша поднес раструб к уху: в каюте разговаривали, он прислушался. И вдруг лицо Феди побелело…
Он отбросил трубку. Его руки дрожали, но курс пароходу нужен немедленно. Федя приложил транспортир к карте… "Сейчас, Танечка, сейчас, - твердил он, - еще минуточку, я иду…"
Где-то позади "Синего тюленя" глухо ухнул пушечный выстрел, потом еще. Старший лейтенант Моргенштерн искал в тумане свои миллионы.
Глава семнадцатая
МЫ ИЩЕМ ТАНЮ
- Отвори, буду стрелять… открой! - раздалось из-за двери. - Девчонка, дрянь…
Таня растерянно озиралась, как маленький зверек, попавший в западню.
Ванная капитана Гроссе (здесь она заперлась, сбежав из каюты), сверкала никелем и белизной изразцов. Справа громоздилась толстостенная фарфоровая ванна с дорожкой ржавчины на дне. На деревянной вешалке остались забытые хозяином два красно-зеленых махровых полотенца с японскими иероглифами. В стакане на туалетном столике - зубная щетка, рядом - коробочка зубного порошка. В медном подвесном канделябре горела свеча. Ее пламя бросало по стенам черные тени.
Все великолепие капитанской ванной промелькнуло в глазах девушки в долю секунды.
"Что делать? - В дверь били сапоги пьяного лейтенанта, доносилась все более забористая брань. - Долго ли выдержит дверь? А если беляк на самом деле начнет стрелять?"
- О-ла-ла! Вы напрасно портите обувь, дорогой лейтенант, - послышался глуховатый голос американского проповедника. - Надо что-нибудь потяжелее. Да, девчонка, а какой пощечиной она вас угостила! Понимаю ваше возмущение.
"Негодяй, - подумала Таня, - какой негодяй!"
Удары в дверь прекратились. А если он взломает, что тогда? Девушка боялась об этом думать. Она еще раз осмотрела свое убежище. В углу решетка - это вентиляция. Но труба слишком узка. Иллюминатор… "Как я раньше не догадалась!" Таня бросилась к его матовому стеклу. Надо открыть, скорей! Один барашек сразу подался, но вот другой… Руки девушки ничего не могли с ним сделать. У каждого человека, вероятно, бывают в жизни минуты, когда пустяк определяет судьбу. У Тани сейчас как раз был такой момент. Ее выручил шведский ключ, лежавший на полу возле умывальника: трубопровод, видимо, протекал и кто-то ключом поджимал гайку.
Таня несколько раз ударила тяжелым ключом по упрямому барашку. Удача, наконец-то!
Девушка распахнула иллюминатор и высунула голову. Сначала она не могла увидеть ничего утешительного. Кругом туман, внизу - черная вода. Даже нельзя понять, движется пароход или стоит на месте.
Еще раз внимательно все оглядев, Таня заметила слева какие-то веревки. Это были тали спасательной шлюпки. Они спускались почти до самой воды. Веревки мерно покачивались, то приближаясь, то удаляясь от иллюминатора. Когда команда покидала севший на мель "Синий тюлень", шлюптали некому и незачем было подбирать.
А что, если попробовать выбраться из каюты с помощью этих талей? Девушка протянула руку: не хватило самую малость - всего на ладонь. Таня выждала, когда один из блоков шел на нее, изловчилась и поймала. Пучок крепких манильских веревок должен был стать для нее спасением.
- Открывай, буду рубить дверь! - вновь послышался пьяный голос.
- Вы не посмеете портить капитанскую каюту, - отозвалась девушка. Сейчас она чувствовала себя гораздо смелее. - Вы дурак, Гроссе будет жаловаться адмиралу Старку.
Дверь затрещала под яростными ударами, лейтенант вот-вот ворвется в ванную. Ухватившись обеими руками за спасительную веревку, Таня вылезла из круглого иллюминатора и проворно вскарабкалась по талям на шлюпочную палубу. Было ли ей страшно? Нет, она даже не почувствовала опасности, когда раскачивалась над зыбкой поверхностью моря. Главная опасность там, в каюте, - пьяный лейтенант.
Очутившись на палубе, девушка первым делом вытащила тали, хотя вряд ли лейтенант смог бы ими воспользоваться - иллюминатор не был достаточно широк для него.
Угроза была в другом. Взломав дверь, офицер сообразит, что произошло. Начнутся поиски. Спрятаться! Скорее, скорее! Тут где-то была кладовка. Таня приметила ее еще утром. Вот она! Девушка увидела полуоткрытую железную дверь и проскользнула в кладовку. Здесь хранилось разное боцманское имущество: старые концы, клинья для задрайки трюмов, фонари, разрозненный комплект сигнальных флагов, дырявые брезенты и другой хлам, который вроде бы и выслужил свои срок, однако моряку расстаться с ним жалко.
Девушка прихлопнула дверь и мигом укрылась за ворохом каких-то парусиновых чехлов. Затаив дыхание она прислушивалась к звукам снаружи. Кто-то в тяжелых сапогах прошел совсем рядом. Чьи-то едва слышные голоса… В кочегарке шаркает лопата… Таня считала, что пароход по-прежнему в руках лейтенанта, и теперь думала: что произойдет после того, как взбешенный офицер не найдет ее в ванной? Он, конечно, заглянет в иллюминатор, увидит тали и обо всем догадается. Что тогда станет с ней… Таня вспомнила отца; если бы он знал, что переживает его дочка… А что с ее друзьями? Где Федя? Девушка старалась представить, что делается на судне, но не могла. Куда ведут пароход? Лейтенант сказал, что в бухту Безымянную. Там каратели… Бедный Федя, он так хотел быть капитаном!.. И вдруг вернется Гроссе, этот противный маленький старичок, и все будет по-старому. Этого нельзя допустить…
Девушка почувствовала голод. Завтракала она рано утром, а сейчас время близится к полуночи.