- Ох, как хочется им напоследок ужалить нас! Теперь других дел у контрразведки нет, как за большевиками бегать. Как мы с тобой того франта на базаре обошли, а? - Руденко рассмеялся и хлопнул грузина по плечу. - Не отчитаться сегодня им перед Курасовым. Что будем делать, товарищ Андрей? Как бы, серьезно, не угодить к тому полковнику.
- Нельзя этого допустить, - пригладил волосы подпольщик. - Сейчас у меня к вам всего несколько слов. Партийный комитет обращается к морякам и грузчикам. Час настал… Пусть моряки разбирают машины, выносят части на берег, пусть портят, ломают двигатели, если иначе нельзя. Главное - не дадим пароходы белякам. Пусть их японцы увозят на своих судах. Ты оставайся, дорогой друг, - сказал товарищ Андрей, приметив, что Ван собирается выйти из комнаты, - от тебя секретов нет. Скатертью белякам дорога. Народное добро понадобится во Владивостоке. Японцы сейчас сами грабят и белогадам не препятствуют. Задержать пароходы - задание партии. Это сейчас основное. Забастовка начнется завтра, - продолжал он уже скороговоркой, - пусть попляшут. Рабочая охрана действует, - товарищ Андрей усмехнулся, - партизан в городе много, просочились. Если бы не японцы, дали бы мы офицерью прикурить. Наша охрана не позволяет, где возможно, грабить склады и население… Японцам кое-где уже влетело…
Товарищ Андрей, видимо, не закончил, но в это время в кладовку вбежал мальчик и сказал что-то по-китайски.
- Офицерский патруль, и с ними контрразведчики, идут к нам, - перевел, побледнев, Ван. - Уходите скорей, товарищи. Вот сюда, в эту дверь. - Из комнатки был второй выход, во двор.
- Спасибо, товарищ Ван!
Руденко, товарищ Андрей и чернявый крепыш, представитель профсоюза моряков, выбежали через кухонное крыльцо.
Ван как ни в чем не бывало принялся усердно раскатывать тесто для пельменей. Но он с тревогой прислушивался к шуму на улице.
Под окнами "Волшебных фонариков" пробежало несколько офицеров, впереди них - господин в клетчатом пиджаке и узких брюках. Он размахивал тросточкой и что-то кричал.
Патрульные офицеры с повязками на рукаве ворвались в харчевню. Начался обыск.
* * *
Солнце ярко светило над Владивостоком. Лучи его озаряли вершину самой высокой горы. Когда русские основали город, там гнездились орлы. Теперь гора так и называлась: Орлиное гнездо.
Ветерок легонько трогал голубую воду Золотого Рога. На рейде и у причалов дымились русские и иностранные военные корабли, пароходы. На серый воинский транспорт грузились японские солдаты, соблюдая образцовый порядок.
По Светланской прохаживалась заметно поредевшая взволнованная публика. Люди останавливались и молча провожали глазами колонны японских войск. Город полнился мерным солдатским шагом. Генерал Точибана со штабом экспедиционного корпуса перебрался на броненосец "Кассуги".
Глава тридцать первая
ГУДКИ СЕГОДНЯ ЗВУЧАТ РАДОСТНО
Еще недавно дорогу в южное Приморье преграждали спасские крепостные укрепления. Грозные форты располагались между озером Ханка и западными отрогами Сихотэ-Алиня. Здесь проходила главная линия обороны белых. Перед командованием Народно-революционной армии стояла задача: взять приступом спасские укрепления - ворота на Владивосток.
Восьмого октября по приказу командарма Уборевича шестой Хабаровский и пятый Амурский полки перешли в наступление. Народноармейцы шли на приступ под градом вражеских пуль, рвали колючую проволоку под артиллерийским обстрелом.
Вскоре в руки Амурского полка перешел форт номер три. Девятого октября красные полки снова пошли в наступление. Троицко-Савскому кавалерийскому полку, дравшемуся вместе с дивизионной школой, ценой тяжелых усилий удалось захватить деревню Дубровскую. Хабаровский полк после ожесточенного штурма ворвался в форт номер один и занял северную часть города Спасска.
Белые отчаянно сопротивлялись. Они понимали, что здесь решается их судьба.
Командование Народно-революционной армии бросило в бой последние резервы. Со стороны Анучина вступили в схватку партизаны. В середине дня четвертый Волочаевский полк захватил форт номер пять.
В конце дня девятого октября каппелевцы с большими потерями оставили город.
Дорога к Владивостоку была открыта. Части Народно-революционной армии, продолжая кровавые бои с каппелевцами, пытавшимися задержать наступление, взяли Никольск-Уссурийский.
15 октября Дитерихс отдал приказ о прекращении дальнейшей борьбы. Белые силы были исчерпаны. НРА и партизаны побили генералов на всех фронтах. Слухи о приказе расползлись по городу в тот же день. В понедельник, 16 октября, старый пароходишко "Шинью", битком набитый пассажирами, вышел в еженедельный шанхайский рейс. Богатая публика покидала город. За бесценок продавалось имущество, ликвидировались дела и предприятия. Это не прошло незамеченным. Однако ночной Владивосток еще продолжал бесчинствовать, пьянствовать и веселиться.
Но в четверг произошло событие, насторожившее многих. Восемь неизвестных в офицерской форме без погон вошли в канцелярию французского консульства. Секретарша и машинистки, привыкшие к многолюдности и суете этих дней, не обратили на них внимания. Потом, когда барышень допрашивали на скорую руку в контрразведке, они не могли ответить на самый простой вопрос: были ли на неизвестных маски? Маски были. Секретарша даже хотела остановить двоих, устремившихся прямо в кабинет к господину консулу. Но ее вежливо отстранили шестеро оставшихся в приемной с браунингами в руках.
В кабинете консула визитеры в масках потребовали открыть сейф и спокойно вынули из него всю наличность - несколько тысяч японских иен. Под дулами пистолетов консул, невысокий, гладенький жизнерадостный человек, пожимая плечами, расписался и поставил печати на восьми пустых бланках французских паспортов.
На счастье консула, в приемной сидел престарелый русский генерал со своим адъютантом. Офицер вышиб плечом окно и выпрыгнул на улицу. Молодчики в масках открыли стрельбу. Барышни завизжали. Вызванные адъютантом офицеры из батальона охраны города не застали налетчиков.
Весть о происшествии во французском консульстве мгновенно распространилась. Светланка зашевелилась, как растревоженный муравейник. На балконе здания американского представительства появились мешки с песком, сквозь железную решетку смотрели дула двух пулеметов. Английский крейсер "Карлейль" снял чехлы с орудий и навел их на центр города.
Начались грабежи магазинов, частных квартир, убийства. На улицах появились военные патрули сразу нескольких государств. Опять пошли разговоры, что японцам необходимо остаться во Владивостоке. Но императорская армия заканчивала погрузку на суда.
Белые каппелевские отряды где-то еще пытались оказывать сопротивление - бессмысленное, механическое. Какой-то мудрец сказал, что не паук шевелит ножками, а ножки двигают паука. Так и тут.
Во Владивостоке все, кто хотел выехать, ринулись к пароходным конторам Предприимчивые "Кунст и Альберте" мгновенно взвинтили цены на билеты. Но и за повышенную плату все места были раскуплены в один день.
Многие мечтали попасть хотя бы на палубу любой морской посудины. А знакомые, встречаясь на улицах, вместо приветствия спрашивали друг друга:
- Едете?.. Остаетесь?..
Лидию Сергеевну по ее просьбе любезный японский офицер, тот, что убил партизан, высадил из грузовика у аптеки Бордеса на углу Светланской и Алеутской. Телегу с пегой лошадкой у нее кто-то отобрал еще раньше. Мадам Веретягина не жалела об этом. Она надеялась, что еще несколько дней - и заграница, и у нее много, много денег. "Скоро я опять надену манто из бархата и настоящие французские туфли…" Но как изменился город! По дороге она видела очереди у хлебных лавок и неспокойные толпы по углам улиц. Она поняла, что ей здесь будет трудно одной, - везде надо пробиваться локтями. Много пьяных - казаки разбили интендантские склады на Чуркине мысе.
Расставшись с японцем, женщина в черной шляпе и модных ботинках на шнурках, с крестом сестры милосердия направилась в порт. Над городом гулко раскатился выстрел: портовая пушка возвещала полдень. Но вдруг заговорили и орудия военных кораблей, стоявших на рейде. Веретягина побледнела, заметалась, ей сделалось дурно. Кто-то с понимающей улыбкой сказал:
- Не беспокойтесь, мадам, сегодня день рождения английского короля. Это салют.
- Ах, день рождения короля! Как трогательно! - Она сразу успокоилась.
Орудийные залпы сотрясали воздух. Зажав уши, Лидия Сергеевна пошла дальше. Мимо нее по булыжной мостовой тарахтела вереница повозок, груженных домашним скарбом. На повозках среди узлов и чемоданов сидели дети; следом, спеша, спотыкаясь, шли родители; сгибались под тяжестью ноши китайцы-рогульщики.
Вся бухта была забита военными и торговыми судами интервентов.
- Скажите, это бегство? - Веретягина остановила пожилого мужчину в клетчатом костюме и котелке.
- Самое настоящее, сударыня. Красные на Первой речке, - утешил ее котелок.
- А где генерал Дитерихс? - истерично крикнула Лидия Сергеевна. - Он должен защищать нас… Он поклялся…
- Генерал Дитерихс, наверно, в Посьете. Все держится на волоске, и этот волосок - японский, - вздохнул котелок. - Жители Владивостока разделились на две части: одни только и думают, как бы выбраться из города раньше последнего японца, а другие готовят встречу красным, и я боюсь, что последних гораздо, гораздо больше.
- Где продают билеты за границу?
- Что вы, сударыня, - котелок посмотрел на сестру милосердия с непритворным удивлением, - какие теперь билеты?..
- Я должна увидеть генерала Дитерихса во что бы то ни стало.
- Что ж, желаю успеха. - Мужчина в клетчатом приподнял котелок и поторопился за своей повозкой.
Стемнело, но по черной воде бухты еще сновали китайские шампуньки. Огоньки встречались, наплывали друг на друга, снова расходились. Они были похожи на резвящихся светлячков. Мадам Веретягина, ошеломленная только что услышанным, стояла у причалов, беззвучно шевеля губами, почти ничего не видя. Она упала бы в обморок, если бы ее не подхватил какой-то офицер. Оглянувшись, он вытащил из кармана плоскую фляжку и заставил Лидию Сергеевну сделать солидный глоток.
Веретягина закашлялась, но пришла в себя.
- Благодарю. Надо спасаться, господин офицер. Большевики… Помогите!..
На Лидию Сергеевну бодряще подействовал услужливый офицер с холеными черными усами.
- Мадам, прежде всего надо поужинать. За хорошим куском мяса я обязательно что-нибудь придумаю. В кишках пусто… Сегодня только редьки вонючей удалось перехватить. Позвольте представиться - ротмистр Галицкий.
- У меня остался перстень и золотая цепочка, - сказала Веретягина, - я продам.
На Светланке кое-где еще торговали. Однако тяжелые гофрированные жалюзи на окнах магазина Чуркина опущены. Поражала необычная тишина. Трамваи не ходили. Забастовка. Оставив на улице нового знакомого, Лидия Сергеевна вошла в ювелирный. В эти дни многие покупали и продавали драгоценности.
Веретягина хотела снять перстень. Но руки еще не отошли от укусов комарья, и перстень упорно не хотел слезать с пальца. Тогда она подала цепочку. Толстячок приказчик бросил ее на весы.
- Восемьдесят иен, сударыня! - Приемщик вопросительно посмотрел на клиентку.
Она молча кивнула.
Едва успела Лидия Сергеевна спрятать деньги, как в магазин ворвалась компания пьяных офицеров; двое с наганами бросились на приказчика. Толстячок проворно нырнул под прилавок. Тотчас раздался звонок. Из внутренних дверей выскочили вооруженные люди - охрана магазина. Началась перестрелка.
Лидия Сергеевна прижалась в угол. Две пули воткнулись в стенку совсем близко от нее. Под яростным натиском охраны офицеры отступили, оставив на полу раненого.
- Сволочи, - приподнялся он на локте, - бросили, трусы…
От бессильной злости он зарыдал. Кровь пропитала рукав его шинели. Охранники стояли молча, не зная, что делать.
- Зачем вы, штабс-капитан, пошли на преступление? - спросила раненого Веретягина.
Офицер поднял на нее яростные глаза.
- Как жить в Китае? У меня семья. Я два года не получал жалованья. Во Владивостоке нас кормили, а что делать там?.. Все грабят. Все равно смерть… С Россией кончено. - Здоровой рукой офицер нашарил на полу выпавший у него револьвер и, глядя в упор на Веретягину, выстрелил себе в висок.
Лидия Сергеевна выбежала из магазина. Ее ротмистр разглядывал пирожные и торты в соседней витрине. На стрельбу в магазине он не обратил внимания.
- А… мадам, - сказал он, - какой приятный торт… Продали удачно?
Веретягина кивнула. "Почему он смотрел на меня, когда стрелялся? - думала она. - Кажется, самоубийцы обычно делают свое дело где-то наедине, скрытно, а этот…"
Галицкий повел Лидию Сергеевну в ресторан "Золотой рог". По пути им довелось увидеть, как из ночного клуба выбрасывали на улицу двух гуляк; вслед полетели офицерские фуражки. Поднявшись, ругаясь, офицеры снова стали ломиться в дверь…
В ресторане тоже шла гульба напропалую. Им посчастливилось: освободился отдельный кабинет. Ротмистр оказался разговорчивым, приятным во всех отношениях мужчиной, а всезнающий официант снабдил Веретягину важными сведениями. Оказывается, право на выезд надо получать в штабе флота. Эвакуацией города ведает адмирал Безуар.
- Адмирал Безуар? Я его знаю, - оживилась Лидия Сергеевна. - Он был приятелем моего мужа.
На улице темно. Навстречу шел, шатаясь, пьяный прапорщик в старом, замызганном френче, грязных кавказских сапожках и горланил:
У нас теперь одно желанье -
Скорей добраться до Москвы,
Увидеть вновь коронованье,
Спеть у Кремля "Алла-верды"…
Где скоротать остаток ночи? В гостиницу, конечно, не пробьешься. По совету ротмистра, пристроились на китайской лодке-шампуньке. Лидия Сергеевна даже вздремнула.
Наутро та же лодка доставила их к борту безмашинной канонерки "Маньчжур". Морской штаб почти без перерыва заседал в ее полутемной кают-компании. Странно выглядели оплывшие сальные свечи. Решался вопрос: куда эвакуироваться? Рассматривались два варианта: северный - на Камчатку. Там с наличными силами предполагалось создать новое белое государство. Другой вариант: южный - в Китай. Камчатка казалась предпочтительнее - от русской земли отрываться было страшно. Но пугало позднее время - как со всей армадой идти в Петропавловск на зиму глядя… Выбрали южный вариант.
Дежурный адъютант доложил адмиралу Безуару о Веретягиной и передал ее записку.
- Дайте ей пропуск на "Призрак", - тотчас распорядился адмирал. - Это жена известного генерала. Несчастная женщина.
- Но с ней… офицер. Она просит два пропуска.
- Пусть два, - согласился адмирал.
Ротмистр Галицкий был несказанно рад выпавшей ему удаче.
На "Маньчжуре" Лидия Сергеевна узнала, что генерал Дитерихс еще во Владивостоке, на маленьком пароходе "Смельчак". Они снова вернулись к причалам. Напротив дома правления Доброфлота стоял японский пароход "Киодо-Мару". У его борта столпились повозки с красными крестами. Это больные и раненые. Стоны, ругань…
Ротмистр Галицкий и мадам Веретягнна с трудом пробрались сквозь строй повозок.
- До смерти не забуду человеческие стоны, лошадиное ржание и стук телег, - мрачно произнес ротмистр. - Если бы не вы, мадам… Вы сейчас к генералу? Разрешите мне до вечера отлучиться в казарму. Где мы встретимся?
* * *
- Я твердо уверен, что мы увидимся, Владимир Алексеевич, - сказал полковник Курасов. - Я говорю "до свидания".
Рязанцев чиркнул спичкой. Последние дни он курил пострашному, не выпуская папиросу изо рта.
- Помните, дорогой, вы должны знать всех, вас - пока только я. Ваша кличка - "Женьшень". Итак, Женьшень, желаю счастья. Вы спрашивали про деньги… - Курасов помедлил, что-то дернулось в его лице. Но он тут же твердо сказал: - Деньги будут.
Когда Рязанцев ушел, полковник Курасов долго сидел неподвижно в своей каюте. Он уже второй день как перебрался на борт "Смельчака" - резиденцию Дитерихса.
В мятущемся городе, в неразберихе и сутолоке, как в мутной воде, вылавливались вредные, по мнению Курасова, люди. Шла последняя битва с большевистским подпольем: на улицах, на судах, в домах Владивостока - "на пятачке", по выражению Курасова. Черная гвардия, подонки белой России, держалась до последнего.
Полковник Курасов был неуемен в эти дни. Он арестовал руководителей готовящейся забастовки. (Однако забастовка все же состоялась.) Если раньше контрразведка соблюдала хотя бы формальную законность, то теперь людей хватали без разбору, по любому подозрению. В застенках применялись самые изощренные пытки.
Многие видели метавшийся по городу автомобиль кирпичного цвета с откидным верхом. В лапы контрразведки один за другим попадали активные большевики, подпольщики и бесследно исчезали.
Курасов внимательно следил за действиями японского коммерсанта Ямаги. Японец усиленно орудовал через всяких подставных лиц, связанных с хунхузами. Его видели и на Алеутской, в особняке одного из братьев Муренских. Однако дела господина Ямаги далеко не пошли - организовал жалкий отряд в сто человек, и только. Полковник прекрасно понимал, что сто хунхузов, когда город в кольце партизан, ровно ничего не значат. Да и в самом городе нашлись бы силы для отпора провокаторам. В общем, затея японского коммерсанта провалилась без помощи Курасова.
Но, со злорадством наблюдая бесславную эвакуацию японских войск, полковник не мог остановить великое движение восставшего народа. Вооруженные дружины рабочих мешали японцам изымать ценности, взрывать склады. Попадало и белым. В общем, борьба, беспощадная борьба. Красные - со всех сторон. Моряки Доброфлота портят машины на пароходах, прячут самые важные детали, покидают суда. Пароход "Эльдорадо" был совершенно готов к отходу и охранялся казаками. Однако рабочие мастерских, вместе с моряками, сняли с главной машины эксцентриковый бугель. На "Чифу" выведены из строя котлы… На ледоколе "Добрыня Никитич" двигатель тоже разобран.
Полковник Курасов надеялся только на будущее, на своих людей, послушных исполнителей его воли, оставшихся в Приморье. И еще на тысячи других, которых он сумеет найти за рубежом и переправит сюда. Нет, он не будет спокойно доживать свой век за границей, - он будет действовать, чтобы воссоздать поверженную в прах Россию.
Под крошечным каютным столом у Курасова вконец затекли его длинные ноги. Он встал, озабоченно походил. Потом, что-то вспомнив, вышел.