Пристрастие, как судья всех выборов, припомнило Клавдиане и её наперснице, холодные взоры, колкие слова, обидные для самолюбия достоинства, лесть, угодливость, и все, чем одни могут нравиться, а другие нет.
Долго продолжался бы этот нерешительный выбор, если б отец Клавдианы не присылал несколько раз напоминать о времени, и не пришел сам сказать, что ему пора уже идти к Иоанну, для представления списка свиты Царицы. Наконец список был готов; целый лист, наполненный именами почетных Босфораном, назначенных быть спутниками новой планеты, вручен был Сбигору, и он отправился, но дворец.
Распоряжения были утверждены, во всей силе.
Около вечера весь Босфоран, извещенный о бракосочетании Царя, стекался на средней площади. Весь путь торжественного шествия от дворца до храма Вознесения был уже огражден тройными рядами Славянских воинов двенадцати охранных царских полков.
Посредине площади было устроено возвышение, под бархатным навесом, с золотыми кистями и махровыми коймами; между сим возвышением и храмом были сооружены торжественные врата. Столбы, своды и образы, представляющие Словению, окруженную мудростью, верой и славою, выделаны были из разных трав и цветов, в роде мозаиков.
Весь путь шествия был устлан розами, лаврами и миртами; по обе стороны, перед рядами воинов стояли попарно юноши и девы в белых одеждах переплетенные цепью из цветов.
Вся пустота между строениями и торжественным путем наполнилась народом. Она казалась мостовой, выложенной не камнями, а человеческими головами. Чудный гул тихих общих разговоров уподоблялся вихрю, пролетающему чрез лес перед приближением грозы: Вдруг громкий залп из орудий, возвестил шествие Царя и невесты. Удар повторился перекатами между берегами Босфора, и повсюду водворилась тишина.
На пути от дома Сбигора-Свида до возвышения на площади, показалась колесница, запряженная гордыми конями, покрытыми розовым бархатом, облитым золотом. В ней сидела прелестная Клавдиана, невеста Царя; прозрачное покрывало не таило от любопытных очей ни Дамасскую розу, ни белизну Лиосской камелии, ни двух звезд ; светильников седьмого неба, ни улыбки девы души. Все дивились красоте Клавдианы. Блистательная одежда её, золото и светлые камни бросали от себя яркие лучи, как будто на зло, чтоб затемнить природные прелести Клавдианы и скрыть их от жадных взоров; но тщетно блистали они: красота природы и в пламени солнечном была бы заметна.
Когда приблизилась колесница к возвышению, Клавдиана вышла из оной; ее ввели на ступени. Когда божественная Астартея, облеченная в облако, ожидала сына Мирры, она уподоблялась Клавдиане, нетерпеливо ожидающей приближения Иоанна.
В подобной же колеснице, но со всеми признаками царской власти и величия, шествовал Иоанн от дворца, сопровождаемый двором своим. С приближением его, народ повсюду волновался, невольно отступая от пути шествия.
- Как переменился Царь! - говорили все друг другу шепотом, - блиставшее в очах его милосердие потухло; доброта, и ясность лица исчезли; он бледен и мрачен.
Подле возвышения, где ожидала Иоанна невеста его, он сошел с колесницы, приблизился к ней, взял её руку; гром орудий раздался во всех концах города и Босфора, и торжественное шествие началось.
Уже Иоанн и Клавдиана готовы были вступить на возвышение колоннады храма, вдруг, в толпе народа раздался звонкий голос человека, который пробивался сквозь народ.
- Пустите, - кричал он, - пустите меня для чести Царя и царства!
Народ со страхом расступился перед ним; он расторгнул ряды воинов, прорвал цветочную цепь, переплетающую юношей и дев, остановился пред Иоанном, гордо вскинул голову и громко произнес:
- Государь Властитель! Обрученная с тобою Царевна Галлии Эвфалия на границе Словении ожидает встречи жениха своего. Вот кольцо её!
Из руки Иоанна выпала рука Клавдианы, которая без чувств лежала уже на ступенях храма. Бледный и трепещущий, он искал ответа на произнесенные к нему слова не в голове своей, а за поясом; но руки встречали одни только складки порфиры осыпанной драгоценными каменьями.
Часть восьмая
Мстительная судьба нашла его.
XV
В гостеприимной пристани Босфоранской, на самой набережной, устланной Эвбейским мрамором и обнесённой узорчатою оградою на белой меди, гостиница, Вселенная славилась и привольем, и раздольем. Со всех концов мира съезжались туда гости и были там как дома. Прихотливый европеец находил там разнообразную смесь царства животного с царством растений, изготовленную по пылкому воображению утонченного и изнеженного вкуса. Житель Ледовитого моря удовлетворял страсть свою к мясу кита и белого медведя. Дикому колумбийцу подавали раковины, рыбную муку, юколу и любимую ольховую кору, облитую жиром; океанцу глину, разведенную ромом и незрелый маис, жареного казора и саго вареное на пальмовом вине; негру островитянину вайгутскую черепаху; африканцу финики и белед-аль-джеридскую саранчу; индейцу, которому Вейдам запрещает употреблять в пищу все, что одарено жизнью, приносили маис и пшено сваренное в молоке и осыпанное сахарным песком, сушёные тамаринды и фиги. Для жителей Киана изготовлялось снежное пшено, подловленное в кокосовом масле, поджаренные ломтики мяса золотого Фазана и кирпичный чай; для безобразных степняков Кажарских и Торфанских, сырое, прелое мясо кобылиц румелийских. Для японцев, мясо белых медведей.
Одним словом, там можно было иметь все; видеть всех народов, слышать все языки.
Огромная гостиница сия тянулась вдоль набережной; на стороне, обращенной к пристани были два яруса сеней, основанных на мраморных столбах; несколько всходов вели на оные посетителей; над каждым крыльцом прозрачные надписи, освещенные, во время ночи, означали различие входов в отделения.
Жилье в нижнем ярусе было посвящено прихотям матросов, народа черного и рабочего. Часто из него, как из Египетского Арсинойского Лабиринта, гости не находили всхода без попечительного проводника.
Широкие окна, окладные ставни, были увешены и загромождены копченой и вяленой рыбой, устрицами, улитками, сыром, пластинками мяса, и проч.
Перед входом, с одной стороны, на столике, был фонтан любимого прохладительного напитка, с другой стороны, кипел самовар. Бутылки с семитравником и разными виноградными винами украшали полки в окнах и на стенах.
Во внутренности, услужливые и гостеприимные хозяева, в белых, полотняных одеждах, с засученными до плеча рукавами, в фартуках, суетились около пылающих очагов, варили, жарили, и пекли, и молча исполняя требования посетителей, угощали их всем, чем только может располагать мелкая монета и прихоть дикого вкуса.
Солнце еще не успело озолотить рассеянных облаков по восточному небу, Босфор был еще покрыт туманом, только из некоторых труб Босфоранских зданий вился дым столбом и предвещал новый прекрасный день. В гостинице, по обыкновению, все уже было готово: и обед, и ужин, и завтрак, и полдник. Только движение миров, не знающих ни отдыха, ни ночи, ни дня, и неусыпный Харон, беспрестанно перевозящий чрез Стикс, за известную плату беспрестанно прибывающих теней, уподоблялись гостинице и её прислужникам, вечно готовым к приему и угощению, за все монеты в мире.
- Здорово, рыжий! Здравствуй, тюленья шкура с маслинами! - сказали двое моряков, входя в двери 3-го отдела нижнего яруса.
- Здравствуйте, господа!
- Что есть на очаге?
- Жар да полымя, чего прикажете?
- Сам съешь! Да закуси черствым камнем.
- Зубы худы, господа! Не угодно ли попробовать свежего леща с наваром из каракатицы.
- Горячих! И Мессарийского пенистого.
- Понимаю!
Они сели на нары, покрытые ковром.
- Патрон забыл нас; если пришло напоминать о себе, то разве только кадилом в голову!
- Когда мы подали ему голос, побледнел как будто мы послали ему двенадцать пуль в сердце!
- Залез в орлиное гнездо: хочет раззнакомиться с соколами!
- Не думает ли он их переловить, да сделать из них чучел?
- Не даром что-то пришла мне черная мысль в голову: сердце у меня всегда чует непогоду. Послушай, Эвр! Мне кажется, по вашим следам ходит черный глаз. Я тебе еще не говорил, пора сказать, не понравились мне вчера два молодца, которые что-то часто встречаются да присматриваются на вас. Не вашей ли стаи? - думал я, посмотрел на полет: - нет; вот я и сам наметил на них зрачки. Уж не рыбу ли удят они для стола Властительского?
- Если так, то не выворачивать же шкуру наизнанку и не поджимать хвоста! Палец ближе к стальному кузнечику, ладонь на рукоятку - и кончено! Но не смыкает же и он глаз: мы даром не венчаем на царство!
- Вот, господа, прошу подуть на ложку! - сказал хозяин 3 отдела, поставя на стол пред двумя пришельцами чашу, из которой вылетал пар, как из сопки Сицилийской.
- А вот старое с острова Св. Ирены; от двух стаканов прорастут к спине крылья, а от четырех в голову набегут тучи, а на ногах повиснут гири!
- Доброе дело! Ну, что у вас нового?
- Нового столько, что не знаешь с чего начать. Да вы, господа, я думаю, сами все знаете, про все слышали, все видели.
- Ничего со вчерашнего дня мы не видали и ничего на слыхали, кроме прилива, да отлива.
- Так вы не были вчера на большой площади?
- Покуда еще не были!
- Ну, уж в другой раз незачем и быть: слышали ли вы про Властительскую болезнь?
- Это-то знаем!
- Ну, а знаете ли, что в Иоанна влюбилась во время его путешествия Римская Царевна; он от нее уехал, да поздно: успела заворожить.
- Ну?
- Так вот что: как приехал он сюда - больнехонек, призывают лекаря одного, другого, всех собрали, какие только есть в Босфорании - ни какое лекарство не действует от заговора. Один только придумал натирать его магнитом, да дать сонного зелья на крепком вине: вот во сне он и заговорил:
- Привести ко мне Германского лекаря, который сию минуту въезжает в город.
Поскакали на все 12 застав. Что ж, думаете вы, случилось? Во дворце ждут не дождутся; вдруг является первый, второй, третий и все двенадцать посланных, каждый с лекарем! Вот двенадцать лекарей входят в сборную царскую палату; за ними следом двенадцать дневальных, которые привезли их. Смотрят - в палате подле дверей стоит лекарь, один одинёхонек; нос синий большой, как воловья почка, лицо как рубцы, глаза как у белуги, рот как у акулы, волоса как войлок; весь, как буйловая шкура с оливами.
- Это мой! - думают все посланные.
- Кто привез его?
- Я, я, я!.. - отвечают все они вдруг, - я встретил его въезжающего верхом в северную заставу! Я привез его от юго-восточной заставы!.. От западо-северной! Нет, я! Я!.. Я!.. Я!.. - кричали дневальные. У всех волосы стали дыбом. Доложили Властителю про это чудо.
- Такого мне и нужно, - сказал он.
Вот привели к нему лекаря; спрашивают: чем помочь Царю?
- Велите, - сказал, - запрячь колесницу, я прогуляюсь с Властителем; на дороге попадутся нам черные глаза: если влюбится в них - хорошо, а нет - то плохо.
Что же думаете, господа! Властитель влюбился в черные глаза дочери бывшего Верховного Совещателя! Скорей свадьбу - сказал лекарь - покуда Римская Царевна не наслала нечистую силу.
Вмиг все было готово; построили торжественные ворота, чрез которые Властителю с, невестою должно было ехать в храм; устлали дорогу цветами и золотой парчой. Вот Властитель и невеста сошлись, взяли друг друга за руку; как вдруг является, откуда ни возьмись, какой-то человек в черной одежде, взглянул на народ страшными глазами - все расступились! Сказал несколько слов- невеста без памяти покатилась на ступени храма, а Иоанн опять обезумел! Народ со страху пустился бежать куда Бог ноги понес; черный исчез, а Властитель, небесная сила знает как, очутился опять во дворце, заперся, велел ловить черного, посадить в железную клетку, границы запереть, войску готовиться в поход на Римскую Царевну, которая, говорят, идет войною к Босфорану! Страшные времена пришли! И не приведи Бог, сколько погибнет от чародейства проклятой!
- Угости-ка, и нас дружок! - сказали двое вошедших, смиренным голосом, и прервали чудный рассказ хозяина.
Они были в простой одежде; садясь на нары перед общим столом, они всматривались на первых двух пришельцев.
- Что прикажете? - спросил хозяин.
- Да так, что-нибудь перекусить и выпить, трилистнику, да чего-нибудь жареного.
Хозяин занялся приготовлением.
- Эвр! Вот они! Те же птицы, да в других перьях! - шепнул один моряк другому.
- Нет… Молодцы хоть куда, да не в своей коже. Если твоя правда, то верно они задаток еще не получали.
- Эй, друг! две бутылки Мессарийского!..
- Нет! Подсыпь в стакан туману, мы их повышаем, - прибавил Эвр тихо.
Трилистник, жареной фазан и две бутылки Мессарийского немедленно были поданы. Между тем как два новых гостя молча принимались за скромный свой завтрак, один из моряков налил в стаканы пенистого вина с острова Св. Ирены и поставил их пред ними.
- Господа! Сего дня мой праздник! Прошу выпить за здоровье Эвра Строуса, вольного матроса, у которого нет ни отца, ни матери, ни рода, ни племени, но за то, есть везде встречные, добрые приятели! Гей! Стаканов! Ну, товарищ! Что ж ты отстаешь?
- Рад знакомству! - сказал один из Босфоранцев.
- Благодарим! Но за честь честью: пью, с тем только, чтоб после идти гулять ко мне! - сказал другой, посматривая на товарища и как будто поздравляя с успехом.
Новые знакомцы стукнулись стаканами и опорожнили их.
- Слышите ли, ко мне! - повторил Босфоранец.
- Ваши гости! - отвечал Эвр и ударил по плечу Нота. - Ну, друг, теперь за твое здоровье! Он, господа, вытащил мертвый якорь из моря!
- Каким это образом? - спросили Босфоранцы.
- Здесь не место рассказывать. Дивная, чудная история! Пойдём к нам на корабль, пропустим несколько струй в горло; попотчую вас сладким куском, а потом расскажу то, чего вы с роду не слыхали! Слыхали-ли вы, например, про грешную душу, как она по мытарствам ходила, да испить просила? А? Пойдем же, друзья! Для вас и на деле покажу! А потом к вам на пир, хоть ночь проводить.
Босфоранцы взглянули друг на друга лукаво, но по выражению хозяина 13 отдела и у них на ногах повисли уже гири.
- Хорошо! - сказали они, - мы готовы!
- Готовы, готовы вижу, - отвечал Эвр.
- Только чур, на ночь к нам!
- К вам, к вам! Ну, давай руку! товарищ, помоги приятелю! Шлюпка недалеко.
Моряки взяли под руки отуманенных Босфоранцев и повели к сходу на пристань. С трудом свели они их по лестнице, усадили в ладью, и пустились вон из залива; потом чрез Босфор на Азиатскую сторону. Скоро миновали они Леандрову башню, приблизились к небольшой пристани, к легкому судну с купеческим вольным значком.
- Эй, живее лестницу! - вскричал Эвр.
С корабля спустили лестницу!
- Спустите и помочи, которыми бочки катают, а то приятели-то наши отяжелели. Ну! Подвязывай им под бока!
Они обмотали спущенные толстые канаты около Босфоранцев, которые тщетно уверяли, что они сами, без помощи, войдут на палубу.
- Мечта, друзья! Лучше не свалитесь в море, а то после за вас отвечай Царю.
Между тем как их тащили на палубу как огромных сомов, услужливые моряки, хозяева корабля, помогая подниматься, успели перевязать им руки и ноги.
- Ну, бесхвостые рыбы, теперь вы в неводе и на берегу! Тащи их в особую корабельную каюту! Да подайте жаровню, опилок, да еще кое-чего питательного: надо гостей угостить!
- Полно шутить, развяжите нам руки и ноги! Чорт вас возьми с вашими морскими забавами! - говорили Босфоранцы, но видя, что на них не смотрят и не слушают их убеждений, они стали рвать канаты, которыми были связаны. Канаты были надежны, угрозы также мало действовали, некому было придти на помощь.
- Втащи одного в мою каюту, а другого оставить в общей корабельной, - сказал Эвр матросам. - Пойдем, Нот, угостим их по-очереди.
Они вошли в отдельную каюту.
- Ну! Зажми ему рот, да пошарь в карманах, какой монетой набиты!
- Разбойники! - проговорил, задыхаясь связанный, и тщетно силился разорвать веревки.
- Молчать! Без осмотра на корабль не принимают!..
- Эге, друг!.. Верно ты собирался кого-нибудь в бок ужалить, славный четырехгранный с зазубринами!
- Ну еще что?
- Что-то в бумаге - порошок!
- Знаю! Эта пыль хоть кого удушит!
- Посмотри в боковых карманах! А! пара двуствольных! На всякой случай!
- Ну, теперь разденьте и уложите, как долг велит; потом ступайте все вон! Только я с товарищем, да с гостем здесь останусь.
Все корабельщики вышли вон; связанный Босфоранец лежал на полу и тяжело дышал, Нот раздувал мехом жаровню, и калил опилки.
- Ну, друг! - сказал Эвр, - теперь ты на страшном суде, говори всю правду.
Босфоранец побледнел и с ужасом устремил взор на раскаленное железо.
- Дьяволы! Что хотите вы делать со мною? - вскричал он.
- Отвечай сперва: кто ты? - спросил его Эвр.
- Житель Босфорании.
- Нот, капни ему на язык леденцу, чтоб говорил правду.
- Прикусил язык! Постой, я тебе вытяну душу! Говори, проклятый, или истязаю как дьявол грешника!
Эвр прыснул на него раскаленными опилками.
Как мученик Торквемады вскрикнул Босфоранец.
- Ага! отвечай! Кто ты?
- Охранной сотни урядник!
- Имя!
- Порфирий Орай.
- Имя товарища?
- Петр Луч.
- Какое поручение дано вам?
Ответчик с невольным удивлением взглянул на моряка и молчал.
- Говори! - вскричал сей последний.
- Велел принести ваши головы!..
- Ну, говори все, как было?
- Три дни тому назад мы стояли на часах у двери Властительской опочивальни во время ночной смены, вдруг, гораздо за полночь, сам Властитель вышел и позвал нас к себе, рассказал нам все приметы ваши, что вы морские разбойники шайки Эоловой и приказал убить вас тайно, и принести к нему ваши головы.
- Дорого ли он оценил наши головы?
- Обещал нам по тысяче слав, и дал приказ считать нас своими слугами.
- За эту цену можно купить сто голов с туловищами! Однако ж, все-таки дешево!.. Ха! Продавать чужой товар без спроса у хозяина! Нет, друг! Моя голова не продажная. Ну, а где ж показан вам ход в опочивальню?
- Нам показали тайный ход под морскими воротами, направо, в длинных крытых сенях есть круглая лестница, она ведет под темный свод; в боку железная дверь, потом чрез длинные переходы и покои прямо в опочивальню.
- Ключ от двери?
- Ключа нет: она отворяется извнутри!
- Морочишь, проклятый!
- Верь! Железная дверь выбита гвоздями; седьмой гвоздь сверху и пятой с боку крепче придавить, это подаст знак - и двери тотчас отопрут.
- Какой дан вам знак или отзыв?
- Когда отворят двери, то должно произнести Аз.
- А часовым какой ответ, на сегодняшний день?
- Сила.
- Ну, теперь, приятель, с тобою кончено! Нот, вели тащить другого?
Принесли другого Босфоранца, уложили на пол, как и первого. Бледный как парус, он просил помилования и пощады.
- Как зовут тебя?
- Илларион… Петр Луч! Луч!
- Где служил?