Надпись на столбе понравилась прихотливой душе старого авантюриста, хотя он ее не понимал, как равно не понимали ее другие.
Построив здесь ранчо, Вермонт занялся разведением быков.
В течение шести лет его дела шли хорошо, а затем начались неудачи: одно стадо частью погибло во время степного пожара, частью разбежалось. Второе стадо Вермонт продал одному торговцу, взяв векселя; торговец разорился, уехал в Северные Штаты, деньги пропали.
Когда Арете было восемь лет, мать ее умерла. Заботясь о дочери, Вермонт положил все, что у него было - семь тысяч рейсов (около 5000 рублей), в банк и стал жить очень скудно, на одни проценты. Случилось так, что произошел крах банка. Рассердившись и махнув рукой на деловую жизнь, Вермонт ни за какие дела больше не принимался. На старости лет его опять потянуло к охоте, к ночлегам у костра, скитаниям среди степей и болот.
Поместив дочь к одной дальней родственнице в городе Баже, где девочка училась в городской школе, и оставив охранять ранчо двух пеонов, Вермонт почти не сходил с седла, промышляя ягуаров, лисиц, диких нанду, диких лошадей, газелей и индеек.
Вырученных денег за продажу шкур едва хватало ему, чтобы жить, но потребности его были очень скромны, а потому Вермонт не чувствовал бедности.
Ретиан уехал в Штаты незадолго перед тем, как деньги Вермонта пропали в банке. Арете было тогда восемь лет, и он, несмотря на разницу лет, дружно играл с ней, когда приезжал к Вермонту. Это была хлопотливая, живая девочка с веселыми голубыми глазками.
Когда Арета выросла и, окончив школу, вернулась в ранчо, характер отца резко сказался в ней: она отлично ездила верхом, хорошо бросала лассо, болос , неутомимо гребла на лодке и стреляла так, что даже Вермонт уступал ей в меткости.
Она не сидела дома сложа руки, а работала очень усердно: делала из перьев нанду накидки или просто украшения для стен, постелей и отправляла их с знакомым кучером почтового дилижанса в Пелотас, Коретибу, Баже, где эти изделия покупались магазинами.
Если отец убивал ягуара или пантеру, - Арета сама выделывала шкуру до мягкости бархата золой и известью, подшивала ее индейской тканью, с краев обшивала сукном, вставляла искусственные глаза из черных круглых речных камней, блестящих при свете, и отправляла шкуру в продажу.
В полукилометре от ранчо проходила через речной брод дорога из Баже на Монтевидео.
Но заработок Ареты, даже при дешевизне местных продуктов, был все же очень незначителен, поэтому девушка устроила небольшой огород, выращивала дыни, тыквы и картофель.
21 октября, в день отъезда Ретиана со станции, Вермонт вечером говорил дочери:
- Удивляюсь, отчего нет еще до сих пор молодого Дугби. Он писал, что 21 октября приезжает в Месгатоп. Поезд туда приходит около 9 утра; значит, сегодня вечером Ретиан должен бы был уже к нам приехать. В честь его приезда я хотел открыть драгоценную бутылку антильского рома, ту самую, которая лежит у нас с тех пор, как я привез ее в эти места.
- Должно быть, он сильно постарел за десять лет, - сказала Арета, подавая старику глиняный горшочек с матэ - напитком, который Вермонт очень любил.
- Милая, Ретиану тридцать лет; почему ты его старишь? Мне скоро семьдесят, а у меня еще нет ни одного седого волоса. Я так полагаю, что он еще мальчишка, а ты совсем девчонка.
Действительно, больше сорока лет Вермонту дать было нельзя. Худощавый человек среднего роста - с приятным тихим лицом, слегка насмешливым складом рта, на углы которого опускались мягко изогнутые усы, оттеняя при улыбке белизну не тронутых возрастом зубов, - с несколько утомленным, но зорким взглядом карих глаз, Вермонт своей наружностью никак не походил на безумно отважного авантюриста пампасов. О том, сколько он пережил, говорили только морщины лба и бритого подбородка.
- Как я рада, - сказала Арета, - что Гопкинс больше не появляется!
- Этот прохвост хотел на тебе жениться! Но ты отлично спровадила его.
Арета рассмеялась.
- Да, я сказала ему, когда он вздумал просить меня быть его женой, что он делает мне слишком большую честь, думая, что я буду высчитывать проценты с его должников.
Арета была одного роста с отцом, гибкая, легкая и здоровая девушка могла просидеть за работой сутки, а затем еще танцевать целую ночь. Ее темные волосы и голубые глаза заставляли многих молодых людей из окрестных ранчо задумываться о ней, но сама она еще не сделала выбора.
Лукаво посмотрев на нее, Вермонт сказал:
- Если Ретиан не женился, а характер его, наверное, и теперь такой же честный и прямодушный, какой был, - лучшего мужа я тебе не пожелал бы, дочь моя, "скакунья-стрелок".
Арета не покраснела, как непременно сделала бы ее западноевропейская сестра, а, подняв голову, улыбнулась.
- Я помню его. Он был очень хорош ко мне, рисовал мне картинки и дарил книги, а книг у покойного Дугби было порядочно.
- Но, черт возьми! Чем же мы его будем кормить? - сказал Вермонт. - У нас нет ни маниоки, ни кукурузной муки. Одно мясо да ром. Да тыква… картофель.
- Дадим ему мясо с тыквой, тыкву с ромом, ром с мясом, - расхохоталась девушка. - Не беспокойся, Ретиан не такой, чтобы обижаться, если нет лакомой пищи.
- А, ты уже за него заступаешься!?
- Заступаюсь. Мы возьмем в долг у Хименеса муки и бобов.
- Арета, - сказал, помолчав, Вермонт, - я признаюсь тебе в одном деле, которое меня удручает и беспокоит.
- Говори! Что такое?
- Лет двадцать назад я занял у одного гациендера пятьсот рейсов. Он был мой приятель, деньги дал без расписки, не спрашивал их, зная, что я отдам сам, когда они у меня будут. Ты знаешь, что мне не везло, а когда бывали деньги, то значительная их часть уходила на уплату более неотложных долгов. Недавно я получил от этого человека письмо, в котором он пишет, что уже четыре года, как разорился, жена его и два сына умерли от желтой лихорадки, а сам он ютится в Рио-де-Жанейро, в ночлежном доме. Ни слова не пишет он о деньгах. Где взять денег, чтобы ему помочь?
Нахмурясь, крепко сжав губы, Арета глядела на стол.
- Убей сто нанду, - вдруг сказала она. - Через три месяца я добуду эти пятьсот рейсов. Я сделаю из них коврики, которые теперь охотно покупают.
- Эх, Арета, - ответил Вермонт, - надо полгода, чтобы добыть сто нанду. Нанду перешли из нашего округа дальше, к востоку и северу, а я с годами стал видеть хуже, да и утомляюсь быстрее, чем еще пять лет назад.
- В таком случае не будем думать об этом сейчас. Я сама постараюсь придумать что-нибудь.
Старые стенные часы пробили одиннадцать. Отец с дочерью разошлись спать в свои комнаты.
Сильно загрустившая Арета скоро утомилась от мыслей и крепко заснула, а Вермонт долго сидел у окна, куря сигарету за сигаретой, и так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как прошла ночь. Когда солнце взошло, старик увидел скачущих к ранчо трех всадников.
"Кто бы это мог быть?" - подумал Вермонт, не ожидавший, что Ретиан приедет с компанией. Ему пришло в голову, что на дилижанс было произведено нападение и что едут пассажиры за помощью. Но его смутили хорошие костюмы взрослых, платки на головах и босой оборвыш на прекрасном коне, с двумя ружьями поперек седла.
Вдруг он узнал Ретиана.
- Ретиан Дугби! - закричал отец Ареты, выскакивая через окно. - Гиацинт! Флора! - звал он слуг. - Бегите, берите лошадей! Арета! Ар-е-т-а-а!!!
- Раненый Ягуар! - крикнул Ретиан, на скаку спрыгивая с лошади и продолжая бежать рядом с ней, держа ее в поводу.
- Мальчик! Дугби! Вспоминаю твоего отца! Наши беседы! Ар-е-та!!!
- Здесь, здесь Арета! - крикнула, успев уже наспех одеться, молодая девушка, и Ретиан увидел разрумянившееся от сна прелестное создание с сверкающими голубыми глазами.
- А это кто? - сказал он. - Неужели!? Была такая маленькая, а теперь…
И Ретиан обнял молодую девушку, братски расцеловав ее в обе щеки.
Тем временем Роберт и Линсей слезли с седел и подошли к Вермонту.
- Это мои друзья, с которыми я познакомился по дороге, - сказал Ретиан, представляя хозяевам ранчо своих спутников. - Во-первых, Роберт Найт, сбежавший из Порт-Станлея, пылкая голова, бродит в пампасах с невыясненными целями. Мы хотели его хорошенько расспросить у Хименеса, но к Хименесу не заехали. Ночевали в степи. Во-вторых, сеньор Тэдвук Линсей, из Плимута, захотевший узнать нашу степную жизнь. В-третьих…
- В-третьих, наш милый гость Ретиан Дугби! - перебила Арета. - Все вы - наши гости!
Гиацинт, огромный старик восьмидесяти лет, человек колоссальной силы, отвел лошадей в кораль, расседлал их и поставил к кормушкам. Гиацинт был кроткий человек, не способный обидеть муху. Он был страшен, когда приходил в ярость, но было нужно очень много для того, чтобы привести его в исступление. К Вермонту он относился, как к мальчику.
Гости и хозяева прошли в главную комнату ранчо, служившую столовой и гостиной одновременно.
Ретиану показалось, что не было десяти лет его отсутствия: те же четыре старых плетеных стула окружали стол, накрытый зеленоватой клеенкой, тот же почерневший дубовый шкаф стоял в углу, напротив пианино, верхняя доска которого была украшена синей стеклянной вазой с полевыми цветами.
С другой стороны, у стены, стояла кушетка, крытая пестрой индейской тканью; она опиралась углами своими на четыре бычьих черепа, рога которых были выкрашены зеленой краской, а на острия рогов посажены медные шарики.
Пол был застлан толстым камышовым ковром, стены чисто выбелены.
Несколько старых картин, стенные часы с гирями и миткалевые занавески на трех маленьких окнах с внутренними ставнями заканчивали эту обстановку, милее которой теперь не было для Ретиана ничего.
Когда взрослые уселись, Роберту не нашлось места, и он сел на кушетку, застенчиво щупая рукой индейскую материю.
- Рассказывай, Ретиан! - воскликнула Арета. - Почему не приехал вчера? Ты очень изменился, стал гораздо серьезнее. Кто же ты, мальчик? Где вы его нашли? Бедный, он почти раздет.
Как это всегда бывает после долгой разлуки, разговор наладился не сразу, но все-таки Ретиан объяснил причину задержки, знакомство с Линсеем и историю мальчика. Узнав о дуэли с Гопкинсом и о битве в степи, Арета встревожилась, а Вермонт стал необычайно серьезен.
- Этот человек будет тебе мстить и дальше, - сказала она.
- Негодяй Гопкинс сватался к Арете, - объяснил Вермонт. - Слушай, Ретиан, я очень серьезно смотрю на то, что произошло вчера. Человек, убитый тобой, - некто Нарайа, приятель Лакомого Уха. Пуртос один из самых опасных мошенников. Его сотоварищи, как правильно говорит Арета, будут стараться тебе отомстить. Мы еще поговорим об этом. Как вы перенесли дорогу, сеньор Линсей? - обратился Вермонт к Линсею, употребляя по привычке, образовавшейся от жизни с испанцами, "сеньор", вместо "мистер".
Линсей рассказал о своем всегдашнем стремлении в Южную Америку, о своей жизни и сказал, что одно - делать верхом небольшие прогулки и совершенно другое - скакать десятки километров на горячей степной лошади.
- У меня ноги и спина как деревянные, - прибавил Линсей.
- Теперь скажи, Ретиан, почему ты не явился еще вчера? - осведомилась Арета.
- Трудно возиться с тремя гостями, когда дело идет к ночи, - сказал Ретиан. - Мы ночевали не у Хименеса, а под открытым небом, разложив костер. У Хименеса тотчас заметили бы, что дело неладно: лошадь Нарайи, два бандитских ружья, лишнее седло, - а там бывает всякий народ. Могли нас подстрелить. Так что, в конце концов, решили не заезжать к Хименесу.
- Благоразумно поступили, - заметил Вермонт. - Верно, голодны, как собаки?
- Как сказать… Пожалуй.
- Все сейчас будет.
- Переправлялись через разлившуюся от дождя речку, - заявил Роберт. - На мне одежда мало намокла, а от мистера Линсея шел пар, когда ехали к вам.
- Ты очень устал, Ретиан? - спросила Арета.
- Нет. Я так стремился снова побывать здесь, что, если бы было нужно, проскакал бы еще пять тысяч километров.
Он посмотрел на нее с улыбкой, Арета улыбнулась и слегка покраснела.
- Хорошая она выросла у меня, - сказал Вермонт, добродушно хлопая девушку по плечу, - сердце у нее золотое, отважна, как гаучо, и… ну, если бы не она, то ты, Ретиан, не видел бы даже и того жалкого угощения, которое нам сейчас притащит старуха Флора.
- Однако, - сказал Линсей, - я должен переодеться. Если дорогой, для своего удовольствия, я красовался в костюме степного наездника, то теперь, среди вас, это смешно.
- Оставайтесь как есть, - сказала Арета. - Все вы устали. Сначала будем пить матэ, закусим. Отец приберег для вас знаменитую бутылку антильского рома. А затем вы, сеньор Линсей, можете отдохнуть. Ты, Роберт, поступаешь в мое распоряжение.
Арета повела гостей на внутренний дворик, где они умылись. Линсей заинтересовался глиняным очагом, дым которого, мешаясь с солнечными лучами, развевался над крышей. Пока он рассматривал грубо сложенный очаг с висящим над ним на железном крючке медным чайником, из прохода, ведущего в кораль, появилась Флора, высокая толстая женщина с широким лицом и черными глазами-щелками.
Седые волосы ее висели прядями вокруг головы, повязанной полоской красного сукна; одета она была в ситцевый балахон вроде длинной рубашки, подпоясанной синим передником.
За ней вбежал ручной нанду, жалобным криком требуя пищи. Флора прогнала его, как курицу. Недовольно оборачиваясь, строптиво колыхая длинной шеей, страус удалился, скрипя клювом от негодования.
Возвратясь, Линсей увидел, что стол накрыт скатертью поверх клеенки, а на медном подносе красуется фаянсовая бутылка с черным ярлыком, отпечатанным золотыми буквами.
Несколько сохранившихся от прежнего времени сдобных галет и небольшое количество мелко наколотого сахара составляли закуску к бутылке старого рома.
Арета двигалась вокруг стола, весело расставляя стеклянные стаканчики и маленькие тарелки.
Флора принесла жестяной поднос с пятью круглыми глиняными горшочками, банку с матэ, горку пирожков из маниоки с рубленными яйцами нанду и с луком, полную сахарницу сахарного песку и тарелку горячих маисовых лепешек.
Увидев все это, Арета всплеснула руками:
- Флора! Кого ты ограбила?
- Ах, сеньорита, никого я не ограбила, а только помнила, что сеньор Дугби должен приехать и послала ночью своего старика в ранчо Темадо взять кое-чего в долг. Я хотела, чтобы вы ничего не знали. Вот Гиацинт привез: мешок маниоки, мешок кукурузы, два кило сахару и яиц. - Говоря так, Флора улыбалась с торжеством, очень довольная своей хитростью.
- Какая ты милая, Флора! - закричала девушка и, едва не выбив поднос из рук старухи, расцеловала ее морщинистые щеки. - Я очень боялась, - продолжала Арета, - что нам нечем будет кормить гостей. Теперь - ура! Ешьте и пейте!
- Флора! - сказал Вермонт, уже откупоривший бутылку. - Ты так тронула меня, что не уйдешь, не выпив стаканчик этого рома, которому столько же лет, сколько тебе, то есть семьдесят с лишним.
Бережно налив стаканчик темной жидкости, Вермонт подал его Флоре. Та пригубила… И все присутствующие с удивлением увидели, как выражение удовольствия на ее лице сменилось недоумением, а недоумение - глубокой печалью.
Горько вздохнув, Флора вытерла рукой рот, поставила стаканчик на стол и сказала:
- Не хочу вас обидеть, сеньор Вермонт. Нет. Очень вам благодарна. Только это не ром. Это, должно быть, лекарство или уксус, но не ром.
- Что такое?! - заревел побледневший Вермонт. - Что ты бормочешь?
Он схватил стаканчик, понюхал жидкость, немного отпил, а затем, топнув ногой, выплеснул напиток на пол.
- Надул, проклятый португалец! - воскликнул Раненый Ягуар. - За пятьдесят рейсов я купил у него бутылку кофе. Каково?..
При таком заявлении поднялся безумный хохот; сам Вермонт смеялся пуще других. Что касается Роберта, то он чуть не катался по полу от восторга и под конец, когда смех начал переходить в стоны и кашель, - подпрыгнул три раза, не зная уже, чем выразить овладевшее им веселое настроение.
- Ну, - сказал Вермонт, когда общество несколько успокоилось, - есть, на наше счастье, немного кашассы. Принеси ее, Флора.
После этого переполоха аппетит увеличился, и все, основательно поев, принялись пить матэ.
Матэ - мелко истолченные сухие листья дикорастущего кустарника. По вкусу этот напиток похож на чай, только более горек. Его приготовляют так: каждому человеку в отдельный горшок - бомбиллу - бросают горсть матэ, сахару, заливают кипятком и сосут через медную трубочку.
Южноамериканцы страшно любят матэ за его возбуждающее действие и особенный вкус. Европейцам матэ вначале не нравится, а затем они также начинают любить его, как и местные жители.
- Первый раз в жизни я пью матэ, о котором столько читал, - сказал Линсей.
- Для вас, - сказала вернувшаяся от очага Арета, - сегодня будет приготовлено кушанье пампасов - бычье мясо, зажаренное в шкуре. А к матэ вы так привыкнете, что чаю уже не захотите.
- Великолепный напиток! - ответил Линсей, которому нравилось решительно все, что он видел, пил и ел.
После еды, кашассы и матэ мужчины закурили сигары; Ретиан стал рассказывать Вермонту о своем пребывании в Северных Штатах; Линсея положили отдохнуть в патио, на подушки и мягкие циновки, где уставший старый конторщик мгновенно заснул, а Арета, выждав, когда ее отец, в свою очередь, рассказал о своей жизни и разных неприятностях, уже нам известных, обратилась к Роберту:
- Ты очень меня интересуешь, Роберт. Расскажи теперь нам о себе все, ничего не скрывая.
- Знаешь, Арета, - сообщил Ретиан, - когда мы ехали сюда, я пытался допрашивать его, но он только твердил: "Все узнаете, когда приедем, а то, если начну рассказывать теперь, то вы будете со мной спорить, а я спорить на скаку не могу!"
- Загадочная личность! - рассмеялась Арета. - "Не скажу, не могу"… Ну-ка, что у тебя там спорного?
Роберт замялся и покраснел. Застенчиво улыбаясь, он теребил свои рваные штаны и, наконец, решился, став не по-детски серьезным.
- Иди сюда! - сказала Арета, проникшаяся к маленькому бродяге горячим сочувствием.
Он подошел к девушке; Арета обняла его и прижала к себе.
- Он сам дал себе новое имя, - сказал Ретиан. - Имя это - "Звезда Юга". Скромно, не правда ли?
- Все более интересуюсь тобой, - шепнула Арета мальчику. - Что это значит: "Звезда Юга"?
- Видите ли, - заговорил Роберт, - я член тайного общества, то есть мы - я, Дик Нерви, Дуг Ламбас и Кристоф Гаррис - составили тайное общество… Но вам ведь скучно слушать!? - прервал сам себя Роберт, - а рассказывать так, как рассказывал Паркер, я не умею…
- Никогда в жизни я не слышал ничего более интересного, - важно заявил Вермонт, протягивая Роберту сигарету.
- Я тоже, - подхватила девушка.