- Не трать времени, я все знаю. Погреемся чайком и поедем. Каждый час дорог. - За чаем лесник обратился ж Самарину: - Положение будет такое: я повезу вас как арестованного. Запомните: взяли мы вас в районе Балдоне, Бал-до-не. Ясно? А везем в Крустпилс, Круст-пилс. Ясно? Больше вам ничего знать не надо. - Он повернулся к женщине: - А ты у меня возница, коня моего директор, как и в тот раз.
Вскоре они выехали... Крепкий гнедой конь был запряжен теперь в возок. На передней лавке восседала женщина, а Самарин с лесником - в коробе возка, укрытые одним лесниковым тулупом. Не успели отъехать - лесник уже спал.
В блеклом небе низко висело багряное, совсем не слепящее солнце. Мороз был крепкий, но Самарин почувствовал это не сразу и долго любовался словно застывшим зимним днем, сверканием на солнце изморози, деревьями в белом бархате, ледяной рябью наста по бокам дороги. Но вдруг он почувствовал острую боль в ногах, будто в подошвы ему ткнули острым ножом. Он поднял ногу, начал шевелить деревянными пальцами. Постепенно нога отошла, но теперь он стал чувствовать холод всей спиной, ее точно свело в плечах, а в пояснице возникла немая боль. Он стал двигаться всем телом.
- Что вы? - проснулся лесник.
- Холодновато, - ответил Самарин почти весело. Ему не хотелось, чтобы эти люди подумали, что он предъявляет какие-то претензии.
- Да, морозец хмельной, - сказал лесник и тут же опять уснул.
Некоторое время Самарин сидел неподвижно. Ему казалось, что он уже как бы пообвык на морозе, а то, что он почувствовал раньше, было с непривычки, а может быть, сейчас потеплело. Ведь так же бывает?
Но вскоре снова в ногу ему ткнули ножам.
Самарин сжал зубы, напрягся всеми мышцами, и все тело отозвалось на это болью, которая уже не проходила. Она только вроде вдруг ослабевала, а потом снова усиливалась. И в этой качке боли он странным образом заснул.
Очнулся от ощущения, будто ело ошпарили кипятком. Открыл глаза - ничего не понял. Он лежал в возке голый, а лесник растирал его снегом. Ему было жарко, как в бане, и он услышал сиплый рассерженный бас лесника:
- Дыши глубже, глубже дыши, глубже, побыстрее дыши.
Стоявшая поодаль женщина спросила:
- Отошел?
- Отходит, - ответил лесник, продолжая растирать Самарину грудь, руки, ноги, от тела его поднимался пар.
- Ноги чуешь? - опросил лесник.
- Есть ноги, - тихо ответил Самарин.
- Ну-ка пошевели пальцами. Так... хорошо... Еще пошевели. Хорошо. Теперь двинь рукой. Так... хорошо. Теперь держись за меня. Поднимайся.
Самарин немного приподнялся, и лесник ловко закрутил его в тулуп. Теперь Самарин слышал все отдаленно через жаркий тулуп.
- Подверни ему ноги. Так... Сено сверху. Поехали! Гони!
Самарину было душно, и каждая ямка на дороге отзывалась во всем теле. Но теперь боль была словно заглушена тулупом, и он снова впал в забытье.
К вечеру его привезли на одинокий хутор. Его подхватили чьи-то руки и понесли. Он слышал голос лесника:
- Не разворачивай, не разворачивай! Распаляй печь.
И кто-то молодым голосам ответил:
- Она еще не остыла.
- Распаляй, говорю!
Самарина отнесли в какое-то помещение, посадили на лавку, прислонили к стене и развернули тулуп у головы. Он огляделся и понял, что это деревенская курная банька. Ее тускло освещал подвешенный к потолку фонарь "летучая мышь". Густо пахло распаренным деревом и мылом. С хлопотавших возле него лесника и молодого парня, орудовавшего сейчас у печки, пот лил ручьями. Видно, здесь было жарко, а Самарина знобило.
- Тащи быстрее первач! - приказал лесник парню. Тот выбежал из баньки.
- Как чуешь себя? - уже на "ты" спросил у Самарина лесник.
- Вроде все на месте, - попытался улыбнуться Самарин, но у него от озноба стучали зубы.
- "На месте", "на месте", - разозлился лесник. - Что, сказать не мог? Язык отмерз?
- Беспокоить не хотел, и так вам от меня одни хлопоты.
- Ну и дурак же ты. А если бы мы тебя заморозили, думаешь, нам хлопот было бы меньше?
Прибежал парень с бидончикам. Лесник с его помощью развернул тулуп.
- Ложись, на живот! - приказал лесник.
Самарин с огромным трудом повернулся и лег. На спину ему обжигающе плеснули первачом, начали растирать и так безжалостно мяли, что у Самарина дыхание перехватило, но одновременно он чувствовал, как к нему постепенно приходит ощущение своего тела, ощущение собственной кожи, мышц. Озноб прекратился.
Перевернули на спину и начали массировать грудь, живот, плечи. И наконец его прошиб пот, полившийся с него так, будто его водой окатили.
Лесник рассмеялся:
- Дошло, значит, до души! Ох ты и дурак же! А ну-ка прими вовнутрь. - Он валил из бидончика первача в ковшик и дал Самарину: - Только не думай, не на банкете, глотай быстрее, без дыхания.
Самарин сделал несколько глубоких глотков. Жар вливался ему в грудь, во внутренности.
- Городская штучка, вот кто ты! - смеялся лесник, глядя на Самарина. И только тут Самарин рассмотрел лесника, стоявшего перед ним во всей своей адамовой красе. И ему тоже стало смешно. А тут еще молодой парень сообщил, что у него полные сапоги пота налились - он был голый только по пояс.
Тут же, в бане, они накормили его горячим молоком с медом, и он заснул.
На другой день он чувствовал себя вполне прилично, только чуть ныли ноги и пальцы на руках плохо слушались.
- Это пройдет, важно, что душу тебе оттаяли, - сказал лесник. - Но два-три дня тебе придется пожить здесь. К тому времени, может, и мороз сникнет. А мне надо возвращаться, служба. Сюда за тобой придут уже из леса, а пока давай прощаться.
- Как вас благодарить - не знаю! - взволнованно сказал Самарин.
- И не надо, - отмахнулся лесник. - Все сделано по братству Но ты все же дурак: беспокоить не хотел, надо же! А как же ты терпел, а? Характер, видно.
Они обнялись.
- Спасибо... Спасибо... - бормотал Самарин.
Прожить в бане на этом хуторе Самарину пришлось целую неделю. Все-таки простуда не прошла бесследно, и он несколько дней провалялся с высокой температурой. У него было воспаление легких, да и с горлом было что-то неладно. Все это время при нем был только молодой парень Юрис, он его и лечил какими-то травами, неуемный весельчак совсем не латышского характера.
О многом переговорил Самарин с Юрисом за бесконечные зимние вечера и ночи, а однажды утром прибежала на лыжах девчонка, пошепталась у дверей с Юрисом и убежала.
- Ты когда-нибудь верхом на лошади ездил? - спросил Юрис.
- Не приходилось.
- Теперь придется. За тобой вечером приедут, но ты не бойся - партизанские кони не резвые, справишься.
И вечером Самарин, одетый в привезенный партизаном полушубок, ватные штаны и валенки, с помощью Юриса взгромоздился на костлявую лошаденку и отправился в путь. Даже попрощаться как следует с Юрисом не успел. Оглянулся - Юрис стоял у избы и махал шапкой. Самарин махнул ему рукой. Неужели они никогда больше не встретятся? Не может этого быть! Потом, после войны, он непременно приедет в эти места и разыщет всех этих людей...
Ехать верхом поначалу было совсем нетрудно. Впереди покачивался в седле партизан. Лошадь Самарина шла позади след в след, и главная трудность была в том, чтобы вовремя перехватывать ветви деревьев, которые задевал партизан. Чуть зазеваешься - хлестнет тебя как следует, снег за шиворот насыплет. Однако к рассвету у Самарина заныла спина.
Короткий день они переждали в холодной землянке. Партизан развел в ней костер, но от него тепла было самая малость, а от едкого дыма не продохнуть. Спутник попался молчальник, даже на вопросы не отвечал. В лучшем случае буркнет: "Да", а больше и слова не жди.
За ночь пересекли безлесную местность, к утру снова углубились в лес и ехали по нему весь день, потом еще ночь и потом еще день. Самарин снова потерял счет времени и пространства. Останавливались только поесть промерзшего сала с окаменевшим хлебом. Пить было нечего - ели снег.
К езде верхом Самарин вроде привык, спина больше не болела, но, только когда на землю спускался, долго шага не мог сделать - ноги подкашивались.
На четвертый день перед рассветом из заснеженных кустов строгий окрик: "Стой!"
Партизан неторопливо спешился и зашагал в кусты. Тут же он вышел оттуда с партизанским часовым. Их пропустили, и они выехали на поляну, на которой было несколько снежных холмов с дымящимися черными трубами. Это были землянки партизанского отряда, которым командовал латыш Озолинь. В защитной гимнастерке без погон, в галифе и сапогах, чисто выбритый, он был больше похож на партийного работника, впрочем, до войны он, кажется, им и был.
- Раньше послать за вами не мог, - сказал он. - Да и вы, я слышал, болели, замерзли в пути.
- Крепко замерз.
- Мы по этой части школу прошли еще в сорок первом. Тоже зима была жестокая, в отряде больше десятка бойцов обморозились. Один без ноги остался.
Здесь, на партизанской зимовке, Самарин прожил неделю, а затем его перевезли в другой отряд неподалеку, но уже в Белоруссии. Там он дождался самолета с Большой земли.
14 января 1944 года Самарин прилетел в Москву.
Когда он вошел в кабинет Ивана Николаевича, тот встал и, шагнув ему навстречу, сказал:
- Ну здравствуй, разведчик.
Они обнялись, и только тогда Самарин обнаружил, что он ткнулся носом в жесткий, вышитый золотом генеральский погон. Пока он там барахтался, в своей Риге, Иван Николаевич стал генералом..
- Поздравляю вас с генералом, - сказал Самарин.
Иван Николаевич скосил глаза на свой погон и сказал вполне серьезно:
- В шитье на этом погоне есть и твоя золотая нитка. Так что спасибо тебе. Ну что ты на меня уставился? Не понимаешь, за что тебя благодарю?
- У меня же толком ничего не вышло.
- Не занимайся самоедством, это была твоя первая командировка. Первая! Всяк понимает, что это значит. Так что поезжай сейчас домой к матери, отдохни, а с понедельника займемся разбором твоих дел. - Иван Николаевич крепко сжал руку Самарина и, не отпуская ее, сказал торопливой скороговоркой, как нечто совсем не важное: - А Люся будет в Москве через недельку, мы еле отыскали ее в дебрях войны. Иди... - Он подтолкнул Самарина в спину: - Иди...
1
Кодовое обозначение Осипова.
2
" Картина " - информация об обстановке.
3
Цукурс - реальное лицо, и он действительно бежал в Южную Америку, где занялся торговлей. Но в середине шестидесятых годов он был обнаружен убитым в своей квартире. Кто совершил акт возмездия над фашистским карателем - неизвестно.