- Очередное стечение обстоятельств? Что-то их слишком много стекается, - полицмейстер в раздражении бросил на стол салфетку. - Словом, на штабс-капитане скрещивается слишком много этих самых… обстоятельств. А потому, вот что, берите людей… - Кнутов замотал головой, но полицмейстер его оборвал. - Снимите с постов! С дежурства! С караульной службы! Разделите на две группы. Первая пусть едет на квартиру штабс-капитана и произведёт обыск. Искать всё, что может пролить хоть какой-то свет на убийство Бубнова. Либо Катерины Ивановой. Любой предмет. Любую мелочь. Вторую группу - срочно к переправе и произведите арест Индурова. Соответствующие бумаги я сейчас подпишу.
- А если он сбежал?
- Далее противоположного берега ему никуда не деться, разве - переметнуться к китайцам. Ну а там пусть уж наш столичный гость о нём позаботится. Для того у него и должность.
- С какой группой прикажете быть мне?
- Руководите обыском. Вы должны находиться у меня под рукой. А с капитаном ваши молодцы, думаю, и сами справятся.
Белый спрыгнул с повозки, и, размяв затёкшие ноги, приблизился к Картавкину.
- День добрый, Семён Петрович.
- Да какой же он добрый, - поморщился атаман Марковской станицы, пожимая руку Олегу Владимировичу и Рыбкину. - Нечем мне тебя обрадовать, Владимирович. Упустили мы нашего китайца! Так-то вот.
- Сбежал?! - Белый задохнулся от гнева.
- Обижаешь, - сконфуженно произнёс Семён Петрович, поглаживая широкой, мозолистой ладонью гладкую голову. - От нас ещё никто не убегал. Вот и он… не успел. Лежит… Витька из карабина достал. На лодке дёру дать хотел. Дурачок, думал, его руки быстрее гребут, чем пуля летит. Будешь хаять меня, аль как?
Белый снял сюртук, кинул его на завалинку, после и жилетку отправил туда же.
- Мы же договаривались, коли что, в погреб и под охрану. А ты позволил ему с сыном пакет передать.
Рука атамана беспрерывно гладила лысину.
- Вот так вышло. Доверился, значит, я ходе. И зря, выходит, на дохтура думал, - лысина на голове атамана блестела как никогда - за сегодняшний день он её тёр рукой уже, наверное, в сотый раз. - И на старуху… проруха, как говорится… Что далее-то будет? Доложишь по инстанции, аль как?
- "Аль как", - передразнил Белый. - Это мы, Семён Петрович, посмотрим… В зависимости от того, как ты нам со своими орлами поможешь.
- Вылазка на тот берег? - атаман напряглся.
- Лодки готовы?
- А как же! Витька как сказал мне, чего вы удумали, так мы бортики нарастили. На всякий случай. - Последнее слово Картавкин произнёс с ударением на последнем слоге, отчего сердце Белого защемило. Так иногда, играя словами, говорил папа, если хотел рассмешить, или когда они ходили по торговым рядам в Астрахани.
- Думаешь, защитят от пуль?
- Проверяли. С десяти шагов.
- Ну, раз ты так уверен…
Рыбкин прошёл к возу с солдатами и приказал спешиться. Семён Петрович с помощью указательного пальца пересчитал всех участников операции.
- А не маловато ли людей? - скептически произнёс он, кивая в сторону артиллеристов.
- Больше не надо. Их задача ликвидировать орудия. А твоим надо снять береговые посты и дать солдатикам поработать над пушками. Проще простого.
Рука атамана снова прошлась по лысине.
- И сколько назад вернётся из них?
- Не из них, а из нас, - Белый расстегнул сорочку, стянул её с себя, подошёл к деревянной бочке и принялся ополаскиваться. - Я, Семён Петрович, тоже иду.
- Вот оно и яечечко во Христов день… - протянул Картавкин, присаживаясь на стоящий невдалеке пень. - Ты что это удумал, Владимирович? И что тебе там делать? Ты есть кто?
- Я есть именно тот, кто там будет нужнее, - Олег Владимирович, с удовольствием отфыркиваясь, окунался в бочку. - И довольно читать нотации, Семён Петрович. От Киселёва их наслушался. По самую маковку.
- А генерал наш, губернатор, знает, чего ты удумал?
- Знает, Семён Петрович. Знает.
- Финтишь ты, - погрозил толстым указательным пальцем атаман. - Ваше благородие! По глазам вижу.
- Да брось ты!
- Брось… Там хрен его знает, что будет, а он… свою голову суёт! Нет, никуда ты не поплывёшь! - рука старика ударила по бревну. - Баста! Вот пусть твой поручик без тебя…
- Он со мной. - Белый, не одеваясь, вернулся к атаману и опустился на бревно рядышком с ним. - Нам бы солдат покормить, дед. После - проверить лодки. На всякий, как ты говоришь, случай.
Картавкин тихонько свистнул, после чего обернулся к хате:
- Анна! Гостей встречай!
На пороге сенцев появилась знакомая сухонькая фигурка Анны Григорьевны:
- Чего кричишь? Я и сама видала, как прибыли. Готово всё, - жена атамана прошла к Белому и подала ему руку. - Здравствуйте. Прошу в дом.
Белый взял тонкую морщинистую, песочного цвета ладонь женщины обеими руками и улыбнулся:
- Доброго вам дня, хозяюшка. И просьба особая: водки бойцам ни в коем случае не наливать. У них сегодня трудный день. Да и ночка предстоит не из легких.
- Могли б и не говорить, - Анна Григорьевна поджала губы, но Белый видел, что она довольна его словами. Жена атамана повернулась к бойцам, поклонилась, после чего пригласила: - Прошу в дом, гости дорогие, - худенькие ручки тут же упёрла в бока и крепким голосом добавила: - Идти чтобы мне по одной стёжке! И не дай боже на кипа-рактусы наступить!
Она первой вошла в дом. Солдаты, стушевавшись, стояли во дворе и оглядывались по сторонам. Рыбкин, расстегнув верхний крючок кителя и стянув фуражку, отдал приказ:
- Что стоим? Кого ждём? В одну шеренгу - и вперёд по одному! По тропинке! И не помните эти… самые… кипра… кирпа… Тьфу, - сплюнул поручик и снова надел головной убор. - Одним словом, сии растения, что произрастают только в Южной Америке. Всё понятно? Вперёд!
Солдаты несмело, один за одним вошли в избу атамана. Белый не выдержал и расхохотался. Семён Петрович, как ни в чём не бывало, лениво катал во рту травинку.
Рыбкин подошёл и поинтересовался:
- Простите, господин атаман. У вас супруга что, растения выписывает по почте?
- Ещё чего не хватало! Она за всю жизнь только одну вещь по почте и получила. - Картавкин выплюнул травинку и добавил: - Книжку. Про цветы, огурцы, помидоры… Там по-научному всё написано. Вот с тех пор мы и живём, как в ентой самой… в Южной Америке, - рука Семёна Петровича указала на низкорослое, невзрачное растение, с бледно-лиловыми лепестками. - Вон он, кипарактус. Чтоб его, в печку - греча!.. А за забором у меня мемозус произрастает. По виду ничего, но воняет… полынь полынью… Вот что, господа хорошие, - атаман поднялся, отряхнул о колено старую фуражку, натянул её на голову. - Пока солдатики пищу принимают, давайте-ка померекаем. Наш ходя не напрасно приплывал. Это факт. Витька-то, как только из города вернулся, мне доложил. Да слишком голосисто он это делал. Китаец под окнами сидел, всё и услышал. Хотел было дёру дать, да куда там. Витька потом за джонкой сплавал. Вытащил её на берег. Обыскали покойничка, но ничего не нашли. Даже рот проверили. Разве что, перед смертью проглотил?
- Думаю, ничего при нём и не было, - произнёс Белый, глядя на Рыбкина. - Станислав Валерианович! - Олег Владимирович потянулся за сорочкой и стал одеваться. - Только что вами услышанное - ещё одна причина моего появления в отряде.
- Я догадался, - усмехнулся офицер.
- Вот и замечательно, - как ни в чём не бывало продолжил Белый. - Китаец в виде ремней передал знак цирюльнику. Скорее всего, к началу действий. А может, чтобы тот затаился. Семён Петрович, ты ничего не заметил необычного в поведении китайцев при нападении? В боевых действиях неоднократно участвовал, можешь различить, когда враг опасен, а когда вроде как в кошки-мышки играет?
- Да. Баловство это было, а не наступление.
- Из чего такой вывод? - Белый говорил для Картавкина, а смотрел на Рыбкина: думай, мол, сопоставляй факты, сам недавно толковал о странности поведения артиллеристов. А вот тебе и еще…
- Да как из чего? Враг, он когда в атаку прёт, злой, будто сто чертей. Всё на своём пути сминает. А тут будто им сказали: мол, плывите, а там как получится. Доплывёте, хорошо. А вернётесь, и то неплохо. Мы ведь когда обстрел начали, они тут же развернули джонки, и наутёк. Гурьбой! Срамота одна!
Рыбкин наклонился, взял прутик и принялся рисовать. Потом распрямился и указал на волнистые линии:
- Это Амур, - прутик скользил по линиям. - Вот это Марковская. Нападение, как говорит Семён Петрович, было из рук вон неподготовленным - специально. Идём дальше. - Прутик пополз левее. - Здесь город. Обстрел города напоминает стыдобу, да и только, - прутик пополз ещё левее. - Единственный берег, который действительно пострадал, это Зазейский округ, где всего два наших хутора. Получается, девять тысяч "боксёров" по - настоящему вели военные действия только против двух хуторов? Господа! - Рыбкин вскинул голову. - А нас хотят отвлечь… От чего-то более существенного, о чём мы и понятия не имеем!
Семён Петрович наклонился над рисунком:
- Вроде, господа хорошие, вы всё правильно говорите. Да только в головоломке вашей имеется одна брешенка. Что китайцам нужно за Зеей-то? Золотишко имеется, да только далековато оно. Почитай, вёрст шестьсот отмахать нужно, чтоб добраться до приисков. К тому же наша земля. Не китайская. Чин чином. По договору. - Старик посмотрел на офицеров. - А более там ничего и нет. Леса да земли…
Офицеры промолчали. Картавкин ногой стёр рисунок.
- Ладно. После будем их загадки решать. Сейчас нужно поесть, да к отправке готовиться. Витька с вами поплывет. Пусть осечку свою отрабатывает. Он стрелок отменный. Ежели что, прикроет. А теперь в избу. Нечего моей атаманше нервы трепать. Итак, с утра будто не с той ноги встала. Зудит и зудит, комар да и только…
В квартире штабс-капитана Индурова царил порядок. Отменный. Первостатейный. То есть такой, когда придирчивый глаз домохозяйки не мог бы обнаружить ничего предосудительного, за что полагалось поднять цену за жильё. В двух комнатах, одной из которых была спальня, все вещи стояли на своих местах, и именно так, как любят домовладелицы: чтобы зашёл, и сразу всё на виду. Комод, стол, стулья, шкаф… Книжная полка. Впрочем, пустая. Вместо книг на ней нашли приют несколько карточных колод, две бутылки шампанского и перевязанная шпагатом пачка писем.
Анисим Ильич сразу же на полку обратил внимание.
- Самойлов, - позвал он надзирателя. - Давай-ка проведи осмотр по всей форме, а я займусь почтой господина капитана.
Василий Григорьевич удовлетворённо потёр руки - дело-то знакомое, хоть и подзабытое, - и тут же принялся отдавать распоряжения двум помощникам:
- Ты в спальню. Тщательно прощупай матрац и подушку. Их благородия любят прятать вещички в мягкое. После осмотреть ножки кровати, тумбочку, простучать стены… Впрочем, как дойдёт до этого, позовёте меня. А мы, - надзиратель двумя пальцами вытер уголки рта, - начнём, пожалуй, с комода. Вынимаем ящики. Осматриваем содержимое. - Самойлов с трепетом принялся просматривать бельё штабс-капитана. - После следует прощупать и сами ящики. Вдруг в них тайничок устроен, - надзиратель говорил тихо, для себя. - И только потом исследуем всю конструкцию в целом. Как полагается.
Анисим Ильич разрезал кухонным ножом шпагат, разложил письма на столе, сортируя их по адресатам. Выяснилось, господину Индурову писало всего три человека.
Отец штабс-капитана. Письма приходили из Ниццы, и их оказалось всего пять. Во всех папенька Юрия Валентиновича жаловался на судьбу, на то, что его молодая жена ему изменяет и что денег на дальнейшее существование супругам явно не хватает. Далее шла убедительная просьба к сыну по поводу продажи дома в Орловской губернии. Чьего дома, от кого оставленного в наследство Юрию Валентиновичу, из писем было не понятно. Эту стопку Анисим Ильич сразу отложил в сторону. Ничего интересного для следствия в ней господин сыщик не обнаружил.
Второй адресат показался более интересным. Некто Ломакин Фёдор Николаевич в четырёх посланиях через короткие промежутки времени тоже хотел от Юрия Валентиновича денег. Но не в просительных тонах, а в угрожающей форме. Старший следователь, внимательно вчитываясь в ровные строки писем, пришёл к выводу, что господин Индуров задолжал некоему господину Ломакину приличную сумму. Правда, какую, из писем не понять. Кнутов достал из кармана блокнот и сделал пометку. Следовало узнать, кто этот Ломакин. И каким образом штабс-капитан задолжал, как тот выразился, "неприлично огромные" деньги.
Анисим Ильич потянулся к третьей стопке, как вдруг почувствовал, будто что-то он пропустил. Кнутов снова принялся перелистывать письма Ломакина, но так ничего и не смог обнаружить. Обыкновенные, склочные отношения двух знакомых, которые, судя по всему, поссорились из-за денег. Всё старо, как мир. И тем не менее ощущение чего-то пропущенного сохранилось. Да бог с ним, тряхнул начинающей седеть шевелюрой старший следователь. Возьму с собой. Пересмотрю на досуге.
Впрочем, Кнутов тут же забыл о второй стопке писем. Потому как третья оказалась настоящим кладом. То были документы, бланки, векселя. Среди них, видимо, случайно, затерлось одно совершенно бесценное послание от… Катьки Ивановой. Это Анисим Ильич понял, как только развернул писульку. А по-другому то, что виднелось на листе бумаги, назвать было нельзя. Корявый почерк, масса грамматических ошибок, и стиль такой, что литературному критику хоть в петлю лезь. Через минуту следователь уже мог точно сказать, что господина Индурова ждет много неприятностей в полицейском департаменте.
"Здравствуй, радость моя, - говорилось в послании. - Каждый день думаю о тебе. Точнее, о нас. О нашем будущем. Поскорее бы закончились твои обязательства перед купчихой". Анисим Ильич черкнул в записную книжку: "О какой купчихе идёт речь? Уж не о Полине ли Кирилловне Мичуриной? И что это за обязательства?".
"Мне противно думать о том, как ты с ней обчаешься. Хочу надеяться, что у вас более ничего не творится. Иначе глазки-то её вороватые я выцарапаю! Почему не пришёл вчера? Я ждала. Сегодня и завтра дома не буду. Толстуха пригрозила, ежели буду часто бегать к отцу, лишит довольствия". Кнутов приписал: "Толстуха - вдова Бубнова?"
"Так что придётся потерпеть. А ежели не можешь, то приходи к хозяевам, я тебе с чёрного хода отворю. Твоя Катенька".
Анисим Ильич свернул письмо, спрятал в карман и даже шмыгнул носом от удовольствия: вскоре привезут Индурова, вот его этим-то письмецом и прижмём…
- Самойлов, как там у вас дела? - следователь окинул комнату взглядом, едва спрятав письмо в карман.
Надзиратель уже осмотрел комод и трудился над книжной полкой. Проверял все доски на наличие пустот.
- Пока ничего, Анисим Ильич. Ищем.
- Ну, бог вам в помощь.
Другие документы из третьей стопки ничего особенного не открыли. Тогда старший следователь решил еще вернуться к письмам господина Ломакина. Однако перечитать и проанализировать текст посланий не получилось.
В дверь постучали, и в дом пред ясные очи Кнутова ворвался околоточный Гусев, в подотчётности которого находились квартал от Театральной до Чигиринской. Полицейский за собой буквально тащил сопротивляющегося отца Катьки Ивановой, старика пьянчужку, который нёс в левой руке свёрток и слабо отмахивался им от полицейского, сжимавшего его правую руку.
- Вот, Анисим Ильич.
- Что, вот? - Кнутов поднялся со стула, но приближаться не решился: от старика Иванова сильно несло перегаром.
- Жалуется, дочка пропала.
- Наконец-то, - промычал Кнутов и распахнул настежь окно. - Очухался. А то вчера двух слов связать не мог, - Анисим Ильич вдохнул свежего воздуха и сразу вспомнил про пышногрудую сударушку, соседку Ивановых. Сегодня под вечер нужно будет к ней заглянуть на огонёк. Обещал, как-никак.
- Не пропала, - следователь повысил голос, - померла твоя дочка, дед. Не жди её.
- Как померла? - Кузьма с недоумением посмотрел сначала на околоточного, потом на Кнутова. - Не может быть. Она же молоденькая! Как же так… Не может…
- Всё может, - резко оборвал пьяное бормотание Анисим Ильич. - Пить надо было меньше. Жила бы дочка. Вчера провалялся на полатях, а она в то время и сбежала.
Старик ещё некоторое время стоял. Потом ноги его подкосились, он всем телом рухнул на пол. Свёрток выпал из ослабевшей руки и, тяжело ударившись о половицы, отлетел в сторону.
- Приведи в чувство, - отдал распоряжение Гусеву Анисим Ильич. - А это что? - рука сыщика указала на лежащий возле ножки стола свёрток.
- Штиблеты, ваше благородие, - ответил околоточный, хлопая старика по щекам.
- Какие ещё штиблеты?
- Не могу знать! Только он их в участок принёс. Говорил, что в доме нашёл. А продать не решился. Больно богатая вещь, приметная.
Кнутов поднял свёрток, положил на стол, развернул. Действительно, в тряпке были летние мужские туфли модного апельсинового цвета. Анисим Ильич повертел их в руках. Набойки не сношены. Каблук целый. Носить еще и носить. А старик хоть и пьяница, а не дурак: за них, если бы решился загнать, сразу мог на нары загреметь.
Сзади раздалось лёгкое покашливание. Следователь обернулся.
- А… Самойлов. Нашли что?
- Нет, Анисим Ильич. Те ботиночки, что вы в руках держите, покойного учителя Сухорукова.
- Не может быть! - сердце Кнутова заколотилось словно молот.
- Точно, ваше благородие. Я господина учителя очень даже хорошо знал. Как-никак соседствовали, однако, на одной улице. И его я в энтой обуви частенько видел. Посмотрите. На заднике правой туфли царапина имеется. Учитель ещё сетовал по этому поводу, мол, специально ему её сделали. Шумный был, покойничек-то.
Кнутов осмотрел обувь и убедился в правдивости слов надзирателя. Анисим Ильич наклонился над стариком, тряхнул его за плечо:
- Откуда это у тебя? Говори!
- Не знаю… Не помню. Как же мне… без Катеньки-то, а?
- Давно они у тебя?
- Не… Кажись, с воскресенья. Что мне делать-то, что?
- В воскресенье у тебя кто был? - Кнутов тряс старика Иванова за грудки, но тот лишь отупело смотрел на следователя и пускал слюни.
Потом зрачки у Иванова закатились, и он захрипел бессвязно.
- У тебя учитель был? С кем? С офицером?
В ответ раздался только хрип. Кнутов брезгливо отбросил Иванова и отряхнул руки.
- Всё. Потерял сознание. Дьявол! - старший следователь в сердцах выругался, с силой ударил одной туфлёй по столу: - Гусев! Тащи в госпиталь. Скажи, я распорядился. Пусть приведут старика в чувство. Он мне ещё нужен будет.
Околоточный подхватил обмякшего Кузьму и вынес на улицу.
- А вы что? - накинулся Кнутов на Самойлова и подчинённых. - Ищем! Ищем!
Анисим Ильич бухнулся на стул, налил в стакан воды. Вот, кажется, и всё. Теперь осталось предъявить Индурову обвинение. И тем самым помочь Белому. А там, глядишь, можно говорить и о столице, ведь титулярный советник сам первым сделал намёк!
Двери в дом штабс-капитана снова распахнулись. Анисим Ильич хотел было наорать на Гусева, но в квартиру вторгся не околоточный, а помощник губернского полицмейстера Алексей Никодимович Лубнёв.