Однорукий взбеленился, полез на отца, а с тем и многими руками не совладать. Пришлось казакам крепко связать Якова. В дозоры больше отец его не назначал и грозился прибить за непокорность. Как ни сторожили скот, но лихие воры одной ночью бесшумно отбили от косяка десяток лошадей.
Есаул долго изучал следы, наконец, определил, что конных было всего трое, послал вдогонку за ними двоих опытных и сметливых посельщиков. Через сутки те догнали отряд, привели лошадей вдвое больше.
Вскоре добрались до постоялого двора на окраине Харбина. Разбили скот по загонам и загуляли. Упрятин пил со всеми вместе, прихваливал и обдирал догола помощников в карты, а потом, натешившись их горем, возвращал выигрыш и посылал за водкой.
Егор с Пронькой по молодости лет, а Спирька от язвы не участвовали в кутежах, охраняя ночами загоны. Упрятин сам проверял их службу, обещался хорошо заплатить. И заплатил авансом, не обманул.
Торги ещё не начались. Егор с нетерпением посматривал на дальние улицы, хотелось поглядеть город, побродить в лавках и магазинах, побывать в знаменитом цирке, где, по рассказам творят неимоверные чудеса фокусники, глотают огонь и казачьи шашки, поднимают многопудовые тяжести силачи.
В день открытия ярмарки хлынул народ. С помощью Якимова Егор с выгодой продал свой скот и зашил деньги в облезлую шапку.
5
Яков не раз бывал в Харбине, знал город, как свои пять пальцев единственной руки, и взялся знакомить с ним Егора и Спирьку.
С его слов они узнали, что Харбин сравнительно молод, заложен в 1898 году на берегу реки Сунгари в связи с постройкой Россией Китайской Восточной железной дороги (КВЖД).
Трое казаков начали свой осмотр с вокзала, побывали у огромного здания Железнодорожного Собрания, побродили по примыкающему к нему большому парку и улицам - линиям Корпусного городка, где русские железнодорожники имели свои дома и приусадебные участки.
Средняя часть Харбина именовалась Новым городом, а к нему примыкали районы: Пристань, Нахаловка, Славянский городок, Фу-дзя-дзя - китайский городок и на окраине - Саманный городок.
У входа на пустынный пляж кособочилась табличка с грозной надписью: "Солдатам и собакам вход воспрещён!"
На идущей от вокзала Китайской улице расположены гостиницы. Яков тащил своих спутников всё дальше, по улицам Артиллерийской, Новоторговой, Мостовой. На Большом проспекте раскинулся чудной красоты бревенчатый собор.
Побывали аргунцы в большом магазине с вывеской: "И. Я. Чурин и K°" - известного по всему приамурью торговца. Обедали горячими закусками в китайском ресторане "Цан", а потом снова пошли по многоязычному и шумному "Маленькому Парижу", как Харбин с гордостью называли сами жители.
Зелёный базар, русское кладбище и неподалёку китайский храм Ци-ла-сы, закрытый конвент ордена "Урсулинок" для барышень, где преподавали польские монашенки, лицей Святого Николая для мальчиков… реальные и коммерческие училища… гимназии… русское коммерческое собрание… украинский клуб… грузинский клуб… политехнический институт…
Совсем недавно в этом городе жизнь протекала чинно и благородно. Устраивались костюмированные балы и симфонические концерты, имелись свои, высокого уровня оперетта, драмтеатр и балетная труппа, сюда приезжали со всего мира на гастроли выдающиеся пианисты и скрипачи…
Но грянула в России революция. В ней обе враждующие стороны отстаивали свои идеалы… Время вершило Историю и не знало милости. Оно превратила этот тихий уголок на берегу реки Сунгари, где даже китайцы старались говорить на русском языке, в огромное чистилище судеб.
Осколок Русской Империи…
По ночам вспыхивали перестрелки, разномастный люд переполнял шумные улицы и кабаки, щекоча нервы страстями.
Цокали о камни мостовых деревянные сандалии загнанных работой рикш-китайцев с болтающимися косичками на головах, размалёванные китаянки срамных домов цеплялись к мужчинам на каждом углу, семеня за клиентами исковерканными в младенчестве ножками в колодках.
С ними успешно конкурировала белая пыль, бывшие жёны и дочери бывших офицеров и дворян, перемолотых жерновами революции. Лоточники продавали сладости вместе с презервативами и открытками буддийских пагод.
Шёл азартный обмен драгоценностей на чумизовые лепёшки, женщин на лошадей, шуршали под ногами циновки притонов и в быстрых пальцах - кипы ассигнаций, крутилась рулетка, проигрывались в карты состояния - воры становились князьями, а князья - ворами.
Смерч гражданской войны опал над этим городом, принеся ошмётья монархистов и анархистов, эсеров, черносотенцев, дезертиров из былых армий Колчака, Унгерна, Калмыкова, Каппеля, Семёнова и прочих освободителей многострадальной России, освободившейся от них самих.
Их превосходительства: генералы, чиновники высшего ранга, обворованные или прокутившие награбленное, - алчно рвали помпушки из рук уличных девок в грязных ночлежках, матерно ругаясь и визжа.
Опиумокурильни и бордели… Кокаин нарасхват… Тибетские рецепты от сифилиса… Антиквары принимают зубные протезы из благородных металлов, нанятый врач срывает коронки за ширмочкой у прилавка…
Священники зарабатывают на хлеб могильщиками и сами же отпевают православных. Снуют вербовщики неведомых армий, открываются конторы, за вывесками которых формируется и отлаживается контрреволюция.
Разведки всего мира оптом скупают, перепродают, учат и засылают невесть куда эмигрантов, там их перевербовывают и отправляют с новыми инструкциями назад, в этот неописуемый город-бедлам, где жизнь ничего не стоит…
Страшный суд!
На всё это моросил нахальный осенний дождь.
Упрятинскую скотину забрал японец-перекупщик, отправил табуны в сторону моря, за которым отчуждённо жила неведомая миру Страна восходящего солнца.
Скотопромышленник, довольный барышами, укатил домой с верными телохранителями, а Якимов остался с десятком своих людей потрошить спекулянтов, чтобы разжиться припасами соли, керосина и прочей нужной в хозяйстве мелочью.
Кутил казак на постоялом дворе, стрелял по борзым тараканам на стенах из тяжёлого кольта и слюнявил усатым ртом губы смешливых живых кукол, сидящих у него на обеих коленях. Пронька налопался экзотических лакомств и мучился животом, поминутно бегал за угол со страдальческим лицом.
Егор со Спирькой и Яковом всё шатались по городу, пили ханшин и отбивались от липучих, как мухи, девок.
Вечером нарвались на двух русских кокоток с бесстыдными вырезами на грудях и томными от опия взглядами, Яков не стерпел, уволок смущённого брата за ними в низенькую дверь какой-то халупы, велев Егору подождать на улице.
К нему сразу же привязался вымученный усталостью рикша, кланяясь и невнятно щебеча:
- Капитана, моя конь… Но-но! Капитана, мало-мало деньга ю? Кабак смотри, голый папа… Папа ходи так-так, - рикша вскидывал костлявые голени в коротких штанах из синей дабы, и уморно плясал, растеряв сандалии.
Егор сплюнул, надоело под дождём ждать увлекшихся братанов, сел в тесную повозку.
- Вези, хрен с тобой, погляжу на твоего папу. Видать, жрать шибко хочешь, так и быть, подкормлю. - И подумал: "Есть лишний наварец от Упрятина".
Рикша радостно закивал головой. Егор увидел, как он напрягся мокрой спиной под дерюжным мешком. Китаец резво погнал, вдоль тёмных домов и кишащих людьми тротуаров.
Неслись пролётки, в одной из них, обнявшись стояли пьяные офицеры, горланили во всю мочь "Боже царя храни", пугая китайцев в соломенных шляпах и простой одежде из далембы.
Важно шли японские самураи с длинными мечами, шныряли какие-то типы в чесучёвых рубахах и американских ботинках жёлтой кожи. Надменно шествовали толпой буддийские монахи-ламы с чётками в руках, барахтались у стенок нищие в грязных отрепьях, выскуливая милостыню.
Плыли нескончаемые зонтики разных цветов. Вонь человеческих испражнений и жареного лука шибала в ноздри вместе с ароматом французских духов.
В дверях отелей пластались лакеи во фраках и белых перчатках, от пинков вышибал катились под ноги лошадей пьяные, орущие проклятия на всех языках света, горели в небе фейерверки и в витринах лавок китайские фонари из аляпистой бумаги.
Плясали вездесущие чумазые цыгане, и гадалки предрекали судьбу.
Чадящие вонючим дымом лимузины с поднятыми от дождя верхами, остервенело сипя клаксонами, продирались сквозь этот ад, из них выпархивали у дверей богатых домов и гостиниц изящные кавалеры, поддерживая локотки нафуфыренных дамочек в умопомрачительных шляпках и платьях…
Егор, разинув от удивления рот, крутил головой, пялил глаза на все стороны. У большого трёхэтажного особняка рикша, наконец, остановился, китайца шатнуло, но он устоял и опять по-лошадиному закивал головой, согнувшись пополам, выставив дрожащую руку с растопыренными худыми пальцами.
Быков впихнул в неё смятую бумажку и добавил мелких китайских монет-чохов с дырками посередине.
- Пасиба, капитана, - радостно вскинулся рикша и опять забрунжал мухой, мешая русские и ещё чёрт знает какие слова, - русский кабак шипко хоросо-о водка ши пуши. Шипко хо! Манту ши пу ши, сайнара, сайнара… Ариготэ, капитана шипко хо! - крутанул свою повозку. Рысью кинулся к какому-то пьяному господину в котелке.
Тот с трудом угнездился на сиденье, огрел китайца по хребту бамбуковой тростью: "Но-о-о! Вороныя-а!"
К Егору подкатилась размалёванная гримом дамочка в облезлом кошачьем манто.
- Папироской не угостите, душка?
- Отвяжись, я не курю.
- О-о-о! Похвально, весьма похвально. Так, может быть, угостите шампанским чистокровную польскую графиню, - она требовательно топнула ножкой в расползшемся башмаке, - я хочу шампанского! Немедленно! Много!
В свете фонаря глубокие морщины на её белом лице показались Егору трещинами, наспех замазанными извёсткой.
- Такой красивый пан пожалеет несчастную Сюзи, - выперла губы трубочкой и потянулась на цыпочках к его щеке.
Егор, отпихнув назойливую графиню, опрометью бросился к двери кабака. Его полоснул изощрённый мат обиженной дамы.
В подъезде столкнулся нос к носу с огромным благообразным старцем-швейцаром в генеральском мундире, при множестве диковинных орденов. Старик величественно погладил белую бороду, прогудел хриплым басом:
- Соизволите откушать, сударь? Милости просим, ещё остались свободные места в уголочке, я устрою вас великолепно, - подхватил за плечи, втолкнул. Егор попытался вырваться, но швейцар уже сдирал с него полушубок, смиренно наставляя: - Бомбу свою оставь пока тута, я приберегу.
Наганчик тоже оставь. Чтобы греха не вышло по пьяному делу, милейший, - дал ошалевшему парню расчёску и толкнул в живот открытой ладонью, на чай соблаговолите заслуженному енералу. - За стеклянной дверью наяривал оркестр.
Получив чаевые, швейцар рявкнул: Благодарю-с! - распахнул двери и крепко взял под локоть робкого посетителя. - Вона за тем столиком… извольте гулять. Ежель откроется пальба или банда нагрянет - ложитесь на пол. Оне покорных не бьют.
Егор, как очумелый, прошёл через гомонящий зал, сел на указанное место. Огляделся, не зная, куда девать руки, пряча грязные сапоги под свисающую до пола скатерть.
Ярко горели электрические лампочки в старых свечных канделябрах, порхали официанты в красных косоворотках и синих шароварах, заправленных в хромовые сапожки.
Разношёрстная публика уминала яства и пила вина. В углу медведем восседал бородатый детина лет пятидесяти, окружённый истерично хохотавшими разномастными барышнями. Коммерсанты, офицеры при погонах и аксельбантах, какие-то плутоватые и плешивые хлыщи…
За соседним столом, уронив голову в тарелку с объедками, спал мертвецки пьяный военный с черепом и костями на рукаве френча, на него испуганно пялился икающий офицерик с тонкими усиками и страшным шрамом через всю щеку.
На эстраде дискантом верещал куплеты вёрткий малый, потешно крутил задом в полосатых штанах, придерживая рукой соломенную шляпу с чёрной лентой. Ему вяло отхлопали, оркестр на минуту смолк. Всхлипнула скрипка, важно раскланялся толстый конферансье и объявил:
- Х-господа-а рас-сияне! Выступает известный кордебалет мадам Куприяновой-Шейлинг. Музыка-а…
К Егору подскочил официант с блестящими от бриолина волосами, по-собачьи заглянул в глаза.
- Что соизволите заказать, господин казак?
- А откель ты признал, что я казак?
- Панталоны, извиняюсь, на вас с желтыми лампасами.
- Хитё-ё-ёр… Ну, не знаю, что. Пожрать что-нибудь и выпить малость винца. Только не дорого, лишнего не тащи!
- Слушаюсь! - он откланялся и исчез.
Грянула музыка. На помост гуськом вывалили девки в ажурных чулках, с лебяжьими пелеринками на грудях и на бёдрах. Они согласно задрыгали ногами, чувственно улыбаясь и крутя телами.
У Егора перехватило дух и ссохлось во рту. Только сейчас дошло, каким "голым папой" заманивал рикша, не выговаривая "б". Офицерик перестал икать, осклабился в страшной улыбке, глядя на танцующих.
Шрам на его щеке багрово вспух, перекосив лицо уродливой гримасой. Но в глазах горела такая похоть и бешеное вожделение, что сбежала на подбородок струйка слюны из изувеченного края рта. Егору стало противно. Жидкие хлопки дробно заметались по залу.
Какой-то лысый и тощий старик в вицмундире посылал воздушные поцелуи танцовщицам, яростно бубнил себе под нос и плакал:
- Пропала Росси-и-ия! Гос-споди-и… Такие кутежи закатывали в "Яре", Господи-и. Можно ли сравнить!
Его вкрадчиво утешал сосед с учёной бородкой и в пенсне на шнурочке:
- Иван Силыч… Не гневайтесь, Иван Силыч, на нас смотрят. Это неприлично, Иван Силыч!
- Пшёл вон, интеллигентская харя! - пуще озлился старик. - Ах, Господи-и… Да, как же так! Проглядели-и…
- Иван Силыч, шансонетки преприятнейшие, особенно третья с краю. Ножка, бюст - Венера! Одолжите тысячу иен? Непременно номерок сниму, ну не прелесть ли, Иван Силыч?
- Хрен тебе, а не иены… Блинов хочу с астраханской икрой, осетринки свежей, - вскричал тонким фальцетом божий одуванчик и гвозданул иссохшим кулачком по столу. Зазвенела битая посуда.
Спящий офицер очнулся, мутно повёл взглядом и упёр его в раздухарившегося старичка. Отёр рукавом со щеки длинную полоску китайской лапши.
- Ма-а-алчать! Падаль! Застрелю! - лапнул рукой пустую кобуру, сонно махнул рукой и опять ткнулся носом в тарелку, сладко причмокивая губами.
Офицерик со шрамом услужливо взвился, что-то пошептал на ухо лысому, тот одним махом утёр слёзы и мигом убрался вместе с дружком.
Егор выпил, нанизал на вилку и с трудом разжевал куски недожаренного мяса. Официант услужливо склонился к его уху, взахлеб зашептал:
- По сходной цене имеется кокаин, средства от беременности и премилейшие японки в номерах. Плата вперёд.
- Не-е! Мне надо итить… - испугался Егор.
- Весьма жаль, товар ходовой, у японок кончается контракт-с.
В это время от сдвинутых столов поднялся сутулый бородач и, разметав смешливых поклонниц, попёр на сцену.
- Кыш отсель, мокрощёлки! - прогнал мяукающий кордебалет. - Кыш! Игнаха плясать желает…
Девки в чулках смылись, музыканты радостно ощерились, видимо, привычные к причудам гостя. Он неторопливо порылся за пазухой, кинул тугой узелок на звякнувшие от тяжести клавиши рояля. Конферансье подобострастно вылупил глаза, фамильярно потрепал бородача по крутому плечу и объявил:
- "Кама-аринская-а"! Танцует известный золотоприискатель Игнатий Парфёнов! Прошу извинить, господа, в нашем ресторане дозволяется свобода нравов за умеренную плату. Желающим блеснуть своими талантами прошу обращаться ко мне. Музыка-а-а! "Камаринская-а"…
Игнатий повёл бычьей шеей и взмахнул грабастыми руками. Закрыл от избытка чувств глаза, пошёл легко выделывать кренделя, взмыкивая и ухая. Одет он был в непомерного объёма плисовые шаровары в несчётных складках, шёлковую алую рубаху, подпоясан многоцветным кушаком с кистями до колен.
"Русский богатырь, слава!" - взвыла какая-то экзальтированная дамочка, срывая вуаль и подёргивая в такт музыке плечиками. Покуролесив на помосте, танцор оступился и загремел вниз - разметав столы. Испуганно завизжали женщины. Золотоприискатель выкарабкался и мирно заверил:
- Плачу за все убытки, туды вас растуды, не вертухайтесь, - шатко двинулся через зал, видимо, запамятовав, где сидел раньше, уверенно плюхнулся на свободный стул рядом с Егором.
- Здорово живёшь.
- Слава Богу, - отозвался Быков.
- Наливай! В горле от пляса пересохло.
Егор наполнил тонкие фужеры и, подняв голову, встретил трезвый, пронзительный взгляд незнакомца. Глаза жутковато светились шальным безрассудством и силой.
По лицу Игнатия пшеном рассыпаны редкие оспины, нос горбатый и тяжёлый, верхней части уха наполовину нет, то ли отморозил, то ли оторвано в драках, зубы спереди продёрганы через один. Бородач выпил, навалился грудью на стол.
- Ты откель приблудился, русская твоя харя-а? Ндравишься ты мне. Хошь со мной гулять, надоели одни девки. Так откель ты?
- Скот хозяйский пригнали на продажу.
- А-а-а. Вставай! Пойдем со мной, паря.
- Куда?
- На кудыкину гору, лыко драть да тебя стегать. Вставай, говорю, - он схватил Егора за руку и поволок через зал в свой угол, - бабы! Глянь-кось! Вот ишо одного жеребца споймал, а то я с вами на тяжести лет один не управлюсь. Ране управлялся… Принимайте молодца!
"Ну и занесло ж меня, - обречённо подумал пленник, теряясь, из чьих протянутых рук наперво пить и есть. - От попал, так попал! Чёрт поднёс ко мне того рикшу… споят, деньги заберут - и, тогда конец, домой не являйся".
Игнатий разрёб девок, облапил его за плечи.
- Как накрещён, аспадин россиянин?
- Егором…
- Отец-мать есть?
- Вёрст двести отсюда, на хуторе живём.
- Какая немилость к маньчжурам загнала?
- Отец - белоказак.
- Ясно дело… Гляжу на тебя, кость ядрёная, узнаю себя в молодости, ясно дело. Давай выпьем?
- Я не могу. До постоялого двора не попаду.
- Хы-ы… На кой чёрт он те сдался, постоялый двор? Тута сночуем, вона сколько у нас добра пышшыт за столом. Не пропадём от холоду. Пей!
Егор нехотя выпил. С непривычки захмелел. Девки тёрлись с обоих боков кошками и мурлыкали, масля глаза. Игнатий тянулся шеей и бубнил, рассказывал о своих похождениях в каких-то далёких местах.
На эстраде ревел дурниной оркестр, качал пьяную хмарь, табачный дым и полумрак. Соседка завоевала другое ухо: "Милый мальчик, любезный рыцарь, вы говорите по-французски?"
- Больно мне надо… я русский! По-русски хоть что набрешу.
Игнатий басил:
- Бьём шурф, а его вода топит! Еле успеваем черпать, ить золото дурное топит! У-х-х-х! Нечистая сила, ясно дело… Смрадно тут, айда в новые апартаменты. Держись паря. Работы хватит.
Поднялись крикливым табуном по скрипучей лестнице в двухкомнатный номер. Прямо на полу разложен богатый персидский ковёр с наставленными бутылками и горами свежих закусок. Игнатий запер двери на ключ и щеколду. Егор прикинул, что настала пора смываться от доброхотливой компании, стал отпирать дверь.