- Ахата! Ты мудрый человек. Ты видишь то, что недоступно нашим глазам. И знаешь больше, чем могу знать я. Дай мне совет. Я хочу просить Великого Духа о помощи. Я хочу избавиться от болезни. Подскажи, что мне делать.
Горбатый Медведь успел подхватить трубку, выпавшую из непослушных пальцев, и по кругу передал ее шаману. Ахата благодарно поклонился. Он направил чубук трубки кверху, а потом опустил руку - так шаман предлагал покурить Отцу, живущему на небе, и Матери-земле. Затем он поджег лучину от костра и раскурил трубку. Никто не шелохнулся. В тишине было слышно только причмокивание и сопение шамана. Наконец, он затянулся и выпустил облако дыма.
- Хороший табак у тебя, Зимний Туман. И охотник ты тоже хороший. Все помнят, как ты пришел в племя и бросил убитую медведицу к ногам женщины, которая стала твоей женой. Ты белый человек. Наш Великий Дух не слышит голосов белых. Но я помогу тебе, потому что ты с нами. Так примем же пищу, посланную нам, и воскурим наши трубки.
Не дожидаясь нового приглашения, шайены начали пир. Застучали по деревянным тарелкам ложки, сделанные из бизоньего рога, воздух наполнился ароматом тушеного мяса и приправ. Степан сидел неподвижно, сложив руки на коленях. Ему не полагалось есть, да и не хотелось.
- А где мои? - спросил он у Майвиса.
- Мальчишки сооружают парилку для тебя. Не бойся, они не останутся голодными.
Всю ночь Степан просидел с открытыми глазами, глядя в костер, и всю ночь рядом с ним находились двое шайенов. Они сменяли друг друга, и каждая новая пара начинала новые молитвы. Знакомые слова - Отец, Великий Дух, земля, бизон - переплетались с незнакомыми, повторяясь то громче, то тише. Он ничего не понимал, кроме одного - они молятся о Зимнем Тумане.
Утром Степана вынесли из типи и уложили на шкуру, расстеленную возле пирамиды из поленьев. Он увидел, что за ночь на поляне появилась не только эта пирамида. Чуть дальше стояла полукруглая палатка, перед ней высился земляной холмик, на котором лежал огромный череп бизона.
Послышались негромкие женские голоса. Степан увидел, что из рощи выходят шайенки. Их длинные белые рубахи касались травы, а лица скрывались за распущенными волосами. Он еще успел увидеть, что рядом с ним расстилают вторую шкуру, а потом на его лицо легла черная полоска ткани.
Прохладные мокрые пучки травы щекотали кожу. Он понимал, что его тело раскрашивают. Рядом, судя по всему, такой же процедуре подвергалась девушка, которая будет играть роль его жены. Ему захотелось ее увидеть, хотя бы краешком глаза, и он повернул голову, но кто-то бесцеремонно ухватил его за нос.
- Не шевелись, брат, рисунок испортишь, - пророкотал низкий голос Майвиса.
- Могу я познакомиться с женой?
- Да ты ее знаешь.
- А она меня?
- Да не вертись ты. Потом налюбуешься. А сейчас ей все равно нельзя произносить ни слова.
На бедра Степана шлепнулась жидкая грязь, и Майвис принялся втирать ее в кожу.
- Готов. Вставай.
Гончар дернулся, но смог только повернуться на бок, опираясь на локоть. Сильные руки подхватили его и поволокли к полукруглой палатке. Внутри она была устлана толстым слоем полыни, а в середине возвышался холмик из разноцветного песка. На полынной подстилке уже сидел Ахата. Степан, вспомнив инструкции, подполз к нему, волоча за собой ноги, и сел рядом. Ему приходилось нагибаться, чтобы не задевать затылком ивовые прутья, из которых состоял каркас палатки. Он догадался, что на песчаную середину будут уложены раскаленные камни, которые надо будет поливать водой. О том, что индейцы используют для магических ритуалов камни, огонь и воду, Гончар слышал давно, но до сих пор ему не приходилось париться в шайенской сауне. "Вот и хорошо, - подумал он, неожиданно развеселившись. - Чисто русский подход. Универсальное средство от всех болезней - парилка. Сюда бы еще кружку пива да малюсенькую воблу. Только где ж ее возьмешь, в Америке-то? Если буду жить, займусь разведением воблы".
- Ахата, у меня беда, - шепнул он, чтобы его не услышали снаружи. - Что я должен сейчас делать? Извини, забыл. Вылетело из головы.
Шаман приложил ладонь к губам:
- Никаких слов. Никто не говорит.
Гончар кивнул и удовлетворенно закрыл глаза. Он и сам не любил, когда в парилке начинались разговоры. Париться надо в благоговейной тишине, чтобы было слышно, как капельки пота падают на душистые доски…
За стенами палатки загудело пламя, затрещали сухие сучья. Через минуту забили барабаны, и шайены затянули монотонный мотив.
Кто-то вошел в палатку, и Степан приоткрыл глаза. Девушка-шайенка стояла на коленях у входа, протянув к шаману трубку и четыре стрелы. Ее черные гладкие волосы двумя крыльями опускались на плечи.
Гончар мысленно поблагодарил Майвиса за то, что тот выбрал ему такую милую "жену". Но тут же вспомнил, что она должна быть раскрашена так же, как "супруг". А эта девушка была в белой рубахе. Значит, она - жена наставника, то есть шамана. "А жаль, - вздохнул Гончар. - С этой было бы не так скучно париться".
Он снова отключился от происходящего. Девушка исчезла, Ахата бубнил свои молитвы и что-то чертил на песчаном круге, а Гончар сидел, покачиваясь под ритм шайенской песни, и вспоминал, с кем и когда он последний раз ходил в баню. Уже и не вспомнить…
Шаман легонько тряхнул его за плечо.
- Пора. Сейчас ты отправишься по Пути Бизона. Жена будет сопровождать тебя. Запомни все, что увидишь в пути. Тебе это пригодится.
Он вышел. Сразу же в палатку, стоя на коленях, пробрался Майвис. Он держал на деревянной подставке три обугленных булыжника, от которых несло жаром. Бережно сбросив камни в яму посреди песчаного круга, он подмигнул Степану и выбрался наружу. Следом за ним в палатку заглянули еще несколько шайенов, и над песком выросла горка раскаленных камней. Когда в палатке стало по-настоящему жарко, полог снова откинулся, и внутрь вошла, опустившись на колени, девушка с распущенными волосами. Ее хрупкое тело было покрыто алой краской с коричневыми узорами, а бедра обернуты черной тканью. Низко опустив голову, она прикрывалась скрещенными руками. Перед ней стоял широкий кувшин с водой.
- Эй, жена, а кто будет поливать камни? - шепнул Гончар.
Она вскинула голову и вытянула руку, зажимая ему рот.
- Ни слова!
Степан помнил, что должен молчать. Да он и без напоминаний не мог бы говорить, потому что просто онемел. Но одно-единственное слово все-таки вырвалось из его груди само собой:
- Милли!
14. Разбойница
Степан Гончар слышал множество рассказов о том, каким изощренным пыткам подвергают индейцы своих пленников. Но на долю Мелиссы выпала, наверно, самая невыносимая - пытка молчанием. Немудрено, что она ее не выдержала.
Как только палатка наполнилась густым паром, девушка придвинулась вплотную к Степану и шепнула ему в ухо:
- Если ты заговоришь, у нас ничего не получится. Молчи, пожалуйста.
- Нас не услышат, - тихо ответил он. - Они поют, бьют в барабаны. Не бойся, это все сказки.
- Все равно, молчи. Пусть это сказка. Но я хочу, чтобы у нее был счастливый конец.
И он молчал, слушая ее прерывистый шепот…
Майвис успел опередить Штерна и законников. В Денвере еще никто не знал о "гибели" Стивена Питерса, когда Мелисса, выглянув утром в сад, увидела, что на качелях что-то лежит. То была мужская рубашка. Черная, выгоревшая на плечах, бурая на спине от запекшейся крови.
Держа рубашку в руках, Мелисса увидела, что из глубины сада на нее смотрит индеец. Он был одет по-городскому, и поверх зачесанных назад волос была надета синяя шляпа кавалериста. Он учтиво поклонился ей и спросил:
"Вам знакома эта вещь, мисс Фарбер?"
"Может быть. Кто вы? И что вы делаете здесь?"
"Эта вещь принадлежит моему брату. Белые называют его Стивеном Питерсом".
Милли почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она опустилась на сиденье качелей, прижимая рубашку к лицу. Но взяла себя в руки. Ей было стыдно показывать свою слабость перед индейцем.
"Так вы его брат?"
"Любой шайен назовет его своим братом".
"Здесь кровь".
"Да. Это его кровь. Ему стреляли в спину. Они хотели его убить. Они думают, что убили его. Но он жив".
За оградой сада застучали копыта, промелькнул силуэт подъехавшей кареты.
"Возвращайтесь в дом, мисс. К вам гости. Не верьте ничему, что они расскажут. Вы найдете меня возле аптеки".
Индеец поклонился и отступил за деревья. Мелисса бережно свернула рубашку и, вернувшись к себе, спрятала ее среди платьев.
Она старалась хранить спокойствие. Стивен жив, и это главное. Все остальное неважно. Он жив. Он жив…. Милли упала на постель и зарылась лицом в подушку. Еще немного, и она выбежала бы из дому. Как она может оставаться на месте, когда любимый человек в опасности!
Росита пригласила ее к чаю. Лицо негритянки было хмурым.
"У нас гости?" - спросила Мелисса, стараясь не выдать волнения.
"Ох, девочка моя, век бы не видать таких гостей", - в сердцах ответила служанка.
За столом напротив отца сидел Фредерик Штерн. Увидев его, Милли остановилась на пороге.
"Папа! Как это понимать? Что делает в нашем доме этот господин? По-моему, его место в тюрьме".
Штерн встал.
"В тюрьме ко мне относились гораздо приветливее. Я уже начинаю жалеть, что покинул ее стены".
"Надеюсь, ненадолго".
"Дочка, дочка, - укоризненно заговорил отец. - Не впадай в грех осуждения. Оступиться может каждый из нас, и каждый должен найти в себе силы для прощения".
"Не понимаю, о чем ты говоришь. Я никого не осуждаю, никого не прощаю. Я просто собиралась выпить чашку чая. Но не умру, если не выпью. Мне надо заниматься переводами. А ты, пожалуйста, можешь и дальше любезничать с этим предателем".
Милли выскочила из столовой, хлопнув дверью, и закрылась в библиотеке. Ей надо было сегодня закончить перевод статьи из французского научного журнала. Примерно через час к ней вошел отец. На нем был дорожный плащ, и Милли вспомнила, что сегодня отец уезжает в Маршал-Сити.
"Ты не одета? - удивился он. - Разве ты не едешь со мной?"
"Нет, папа, я передумала. Хочу скорее закончить эту статью и взяться за новую".
"Ну что ж…. Как продвигается работа?"
"Вечером перепишу набело. Этот мерзавец ушел?"
"Ты не должна так говорить о Фредерике. Один неверный шаг не может перечеркнуть те годы, которые он провел с нами".
"Зачем он приходил? И почему, черт возьми, его освободили?"
"Его не освободили. Он выпущен под залог. Фредерик оказал помощь правосудию. Рискуя жизнью, помог изобличить и задержать опасного преступника. Поэтому он и заслужил определенное снисхождение суда. Чего, к сожалению, нельзя сказать о другом нашем знакомом".
Отец замолчал. Он прошелся по библиотеке из угла в угол, стуча тяжелыми сапогами, и остановился перед книжным шкафом.
"Дочка, мне очень трудно об этом говорить. Но ты уже взрослый человек, и должна воспринимать жизнь в ее истинном свете. Ты должна иметь мужество не отворачиваться от ее неприглядных сторон…"
"Неприглядная сторона - это, конечно, Стивен? - вспылила Мелисса. - Папа, что тебе наплел про него этот мерзавец?"
"Видишь ли, мы воспринимали мистера Питерса как человека своего круга, не так ли? Вряд ли он вошел бы в наш дом, будучи ковбоем, или батраком, или шахтером…. Нет, он казался нам вполне достойным гражданином, образованным и добропорядочным. К сожалению, дочка, мы слишком мало знали об этом человеке. Оказалось, что обвинения, которые выдвинул против него суд, были не такими беспочвенными, как уверял Питерс. Ты помнишь, каким мы его встретили впервые, на перевале в Небраске? Без гроша в кармане, полуголым. Он ничего не рассказывал о себе. Теперь я понимаю, что у него были на то веские причины. Разве тебя не удивило, что уже через очень короткое время после первой встречи мистер Питерс разительным образом изменился? Откуда у него взялись деньги, на которые он скупил половину города? Откуда в нем появилась та жестокость, с какой он расправился с похитившими нас бандитами?"
"Минуточку, папа! - Милли перебила отца. - Когда он спасал твою жизнь, ты не задавал себе этих вопросов, не так ли? Так какого черта ты спрашиваешь об этом сегодня?"
Отец вздохнул.
"Наверно, я привык ставить только такие вопросы, на которые уже знаю ответ. Дурная академическая привычка".
"Знаешь ответ? Ничего подобного! Ты знаешь только то, что наговорил тебе Фред! Но это неправда! Не верю ни единому его слову!"
"Придется поверить. Вряд ли тебе это понравится. Но способ, которым Питерс зарабатывал на жизнь, возводит между ним и нами непреодолимую стену. И эта стена называется - Закон. Питерс - преступник. Он грабил поезда. Все думали, что он проводник, а он был грабителем. Неуловимым грабителем. Даже укрывшись в Маршал-Сити, даже зная, что за ним охотятся, он не оставил свое кровавое ремесло. Он беззастенчиво расплачивался со своими рабочими золотом, которое добыл, ограбив почтовый поезд. Все это - не мои фантазии, и не домыслы Фредерика. Это установили полицейские. И нам остается только благодарить судьбу, что знакомство с мистером Питерсом ничем не скомпрометировало нашу семью".
Мелисса зажала уши, но монотонный голос отца все равно доходил до нее.
"Ему не удалось долго скрываться в Вайоминге. Его арестовали. Он оказал сопротивление и был тяжело ранен".
"Мне все равно! - выкрикнула Милли. - Я не верю!"
Отец замолчал, и Милли, выждав немного, снова взялась за карандаш. Она попыталась изобразить, что сейчас ее больше всего занимает витиеватая фраза, которая завершала статью.
"Да, он был тяжело ранен, - откашлявшись, продолжал отец. - Все усилия медиков оказались тщетными. Мне тяжело тебе это сообщать, но Стивен Питерс…. Он предстал перед своим последним судом. Его больше нет. Не стоит жалеть о нем, дочка".
"А я и не жалею", - произнесла Милли, заглядывая в словарь.
"Странно".
"После всего, что ты о нем рассказал, я просто не имею права о нем жалеть. Есть еще новости?"
"Понимаю тебя, - сказал отец. - Кажется, тебе хочется побыть одной".
Он был прав. Мелиссе хотелось побыть одной, чтобы незаметно отправиться на встречу с индейцем.
"Но тебе нельзя замыкаться в своем горе, - добавил профессор. - Я понимаю, что ты относилась к Питерсу, как к романтическому герою. Но это только образ, созданный твоим воображением. И он не имеет ничего общего с реальным человеком, преступником и лжецом".
"Я обязана все это выслушивать? Хорошенькое же у тебя получилось надгробное слово. Папа, оставь меня, пожалуйста".
"Дочка, почему бы тебе не отправиться со мной? - мягко спросил профессор. - Тебе надо сменить обстановку. Князь Салтыков ждет меня. Он не будет возражать, если и ты присоединишься к экспедиции. Ты успеешь собраться за час. А статьи подождут".
"Нет, папа, - ответила она. - Я никуда не поеду".
"Раньше мне не приходилось тебя уговаривать".
"Тогда я была ребенком. Может быть, ты не заметил, но я выросла. И мне не хочется провести все лето среди незнакомых мужчин".
Вздохнув, отец вышел из библиотеки. Милли захлопнула тетрадь и швырнула ее в угол. К черту переводы! К черту экспедицию!
Она едва дождалась, пока отец не погрузит свои походные сундуки. Как только дилижанс, увозящий отца, скрылся в глубине улицы, Милли быстро переоделась и поспешила к аптеке.
Индеец в кавалерийской шляпе стоял, прислонившись к углу соседнего дома. Он незаметно кивнул ей и быстро зашагал по переулку. Милли догадалась, что он не хочет встречаться с ней на глазах у многочисленных прохожих. Она поправила шляпку перед витриной, огляделась и неторопливо направилась вслед за индейцем.
Он ждал ее, сидя на козлах легкого армейского фургона, запряженного шестеркой лошадей.
"Стивен нуждается в вашей помощи, - сказал индеец. - Мисс Фарбер, вы поедете со мной и поможете ему".
"Когда надо ехать?"
"Сейчас".
Не задумываясь, она вскочила на подножку фургона и забралась внутрь. Индеец щелкнул бичом, и лошади понесли с места.
К вечеру фургон остановился в горном лесу. Здесь Мелисса пересела на коня и отправилась дальше через перевал в сопровождении десятка женщин-шайенок. По дороге они рассказывали ей о предстоящей церемонии. На Путь Бизона мог встать далеко не каждый. В прежние времена эту честь доверяли лучшему из охотников. После всех магических ритуалов он отправлялся в прерию, и бизоны сами сходились к нему. Человек-бизон собирал их в стадо и удерживал на месте, а подоспевшие индейцы забивали столько быков, сколько им было нужно.
Тот, кто прошел Путь Бизона, ненадолго получал власть над силами природы. Он мог повелевать не только животными, но и погодой. Он мог предсказывать будущее или разгадывать тайны прошлого. Обычно человек-бизон использовал свое могущество для нужд племени. Но иногда, в очень редких случаях, индейца отправляли в Путь Бизона только для того, чтобы он избежал смерти.
Вообще шайены не считали необходимым особо усердствовать в лечении больных или раненых. Если Великому Духу угодно забрать кого-то к себе, с этим бесполезно спорить. Однако жизнь вождей или великих воинов принадлежит не только им одним - она является частью общего богатства, накопленного племенем. Поэтому, когда неодолимая болезнь или тяжелая рана не поддавались обычным способам целительства, вождь становился на Путь Бизона.
Впрочем, не все возвращались с этого пути живыми.
- Вот почему сейчас ты должен молчать, - заключила Милли. - Таковы правила, и мы не будем их нарушать.
15. Учение дона Бизона
Приятно было сознавать, что белого человека по имени Зимний Туман индейцы ценят не меньше, чем вождя - хотя сам Гончар не помнил за собой никаких особых заслуг перед шайенами. Ему было даже неловко от того, что он, самый важный участник церемонии, знает об этой церемонии меньше всех. Меньше шамана, меньше Майвиса и даже меньше, чем успела узнать Милли. Правда, от него ничего и не требовали. Он терпеливо парился и молчал. А Мелисса то плескала воду на раскаленные камни, то обводила наконечником стрелы узоры на его груди и спине, и прикосновения острого металла были болезненными и приятными одновременно. А за стенами палатки продолжали бить барабаны и звучали песни индейцев. Их голоса уже были не такими громкими и слаженными, как вначале, и только по этому признаку Гончар мог догадаться, что церемония длится несколько часов.
Камни давно остыли, и вода перестала шипеть на них. Мелисса забросала булыжники полынью, собрав ее от краев палатки к середине, и Степан лег животом поверх мягкого душистого холмика. Девушка оседлала его поясницу. Наконечником стрелы она водила вдоль спины, сначала осторожно и ласково, потом все сильнее и глубже погружая острие между позвонками. Неожиданно она вскрикнула от испуга и прошептала:
- О, Господи, у тебя черная кровь! Молчи, молчи! Не шевелись! Так должно быть!
Степан лежал под ней, почти не замечая тяжести ее горячего тела, и больше всего на свете хотел перевернуться.
Внезапно барабаны замолкли, и в тишине прозвучал резкий голос шамана: