Бывшая гувернантка изящно взмахнула ручкой:
- Нет, благодарю вас. Мы с сэром Роули сегодня хорошо пообедали.
Она самодовольно улыбнулась, а леди Хэй произнесла:
- Наслаждаетесь семейной жизнью?
Леди Ганн слегка покраснела:
- Э-э-э… да.
- Так и не завели детей?
Леди Хэй уже была в возрасте и считалась достаточно заметной персоной, чтобы позволить себе быть эксцентричной, не потеряв положения в обществе.
- Пока нет, - леди Ганн чувствовала себя очень неуютно.
- Ну, кто бы мог подумать, - басом расхохоталась леди Хэй, - что Роули зайдет так далеко! Прекрасная работа, дорогая моя!
Леди Ганн в растерянности оглядывалась по сторонам, и ничто на свете не могло бы доставить ей больше радости, чем миссис Тревельян, приближавшаяся к их столику со сладкой улыбкой.
- Какие очаровательные наряды, - произнесла Маргарет. - Леди Хэй, вы сегодня так элегантны!
- В самом деле? А я-то думала, что погрязла в старомодности. Впрочем, о вкусах не спорят, не так ли?
- Мне пора идти, - сказала леди Ганн, поднимаясь из-за стола. - Сэр Роули уже прибыл, вон он беседует с Кэролайн Уэбб Уэстон.
- И строит ей глазки, - добавила леди Хэй, когда леди Ганн удалилась.
Миссис Белтрам принялась упрекать сестру, но миссис Тревельян только улыбнулась и сказала:
- Кэролайн - самая красивая из трех сестер.
- Я слышала, что она занимается живописью, - сказала миссис Белтрам.
- Да, и это ей прекрасно удастся. Она пишет маслом и акварелью. Ах, сюда приближается ее брат.
Леди Хэй и миссис Белтрам незаметно переглянулись. Джон Джозеф подошел к столику и поклонился.
- Добрый день, леди Хэй. Добрый день, миссис Белтрам. Надеюсь, у вас все хорошо.
- Благодарю вас, мне не на что пожаловаться, несмотря на мой возраст. Я вижу, вы отпускаете усы, Джон Джозеф. Просто неотразимо! Но из-за них вы выглядите старше.
Джон Джозеф остался доволен.
- Могу ли я поговорить с вами, миссис Тревельян? - спросил он.
- Конечно, - с улыбкой ответила Маргарет.
Джон Джозеф опустил глаза:
- Ну… э-э-э… думаю, что леди Хэй это будет неинтересно. Кое-какие вопросы, касающиеся имения. Нам лучше побеседовать наедине.
Маргарет встала из-за стола со словами:
- Простите меня, дорогие мои. Ничего не поделаешь. Дела могут возникнуть даже в самый веселый день.
Она быстрым шагом пошла по дорожке между газонами, и Джону Джозефу пришлось поспешить, чтобы догнать се.
- Маргарет, - задыхаясь проговорил он. - Это слишком ужасно.
- Что именно?
- За весь день вы не сказали мне ни слова. Каждый раз, когда я смотрю на вас, вы беседуете с каким-нибудь другим мужчиной и смеетесь.
Миссис Тревельян холодно взглянула на него:
- Позвольте напомнить вам, что на организацию праздника потрачено много сил, а долг хозяйки - быть вместе с гостями. Не будьте ребенком, Джон Джозеф.
Молодой человек поднял на Маргарет печальный взгляд. Сплетни, ходившие о нем, были правдой: он почти обезумел от страсти. И те два года, что он оставался ее любовником и столько раз овладевал ее телом - порой даже грубо, но всякий раз она прощала его, - только ухудшили положение в тысячу раз. Аппетит приходит во время еды, и Джон Джозеф стал буквально одержим мыслями о Маргарет Тревельян, а все его мечты об армии развеялись совершенно. Он сказал ей:
- Так, значит, я - ребенок? Позавчера ночью вы, кажется, так не считали.
Но когда Маргарет вместо ответа нахмурила брови, Джон Джозеф снова принялся умолять и льстить:
- Не сердитесь. Я просто не могу этого выносить. О, Маргарет, неужели мы не можем пожениться и положить конец этому аду?
- Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Я на пятнадцать лет старше вас. Нас выставят из любого общества.
- Кого это волнует? Маргарет, если ты согласишься стать моей женой, мы отправимся в австрийскую или испанскую армию. Тебя будут буквально носить на руках как супругу военного, а гилдфордское общество пускай катится к черту.
На лице Маргарет появилась печальная улыбка:
- О, Джон Джозеф, если бы только это могло случиться! Но твои родители никогда не простят меня.
- У них - своя жизнь. А я хочу жить своей. Как можно дальше отсюда - и чтобы ты была рядом со мной!
Он взглянул на Маргарет лучистыми глазами, в которых светилась любовь.
Миссис Тревельян тихонько рассмеялась:
- Что ж, сюда идет лорд Дэйви. Как вы себя чувствуете, милорд? Я как раз говорила нашему юному другу, как приятно устроить такой праздник под открытым небом.
Лорд Дэйви, семидесятилетний старик с лицом, как у моржа, отрывисто рассмеялся, обнажив редкие зубы, неровные, словно горная гряда. Но голос его оказался масляным и вкрадчивым, когда он произнес:
- Думаю, это превосходно, дорогая моя. Вы не могли бы организовать такой же раут для меня? Мне вскоре будет необходимо встретиться с членами городского магистрата, а с тех пор, как умерла моя возлюбленная жена, у меня душа не лежит к таким вечеринкам.
Маргарет присела в легком реверансе:
- С удовольствием, лорд Дэйви. На какой день вы намечаете это собрание?
Лорд предложил ей опереться на его руку:
- Давайте пройдемся вместе, миссис Тревельян, и я все вам расскажу. Всего хорошего, Уэбб Уэстон.
Старик приподнял шелковую шляпу. Джону Джозефу оставалось только смотреть на эту сцену в немой ярости; он не мог ничего поделать. Маргарет сделала еще один реверанс:
- Всего хорошего, Джон Джозеф.
- Миссис Тревельян…
- Да?
- Могу ли я побеседовать с вами позже?
Она обернулась через плечо и бросила в ответ:
- Боюсь, я буду слегка уставшей. Если не трудно, зайдите ко мне завтра.
Джон Джозеф щелкнул каблуками, резко поклонился и подошел к ближайшему столику. Некоторое время он сидел неподвижно, подперев рукой подбородок.
- Хочешь чаю? - спросила его невесть откуда появившаяся Кловерелла. - Я прислуживаю гостям в этой части сада.
- Она все организовала, как военные маневры, - с горечью заметил Джон Джозеф.
Кловерелла проследила за его взглядом, провожавшим Маргарет, которая снова почти преступила границы траура, надев бледно-лиловую кружевную юбку, и теперь шла под розовым зонтиком, опираясь на руку лорда Дэйви.
- Я сказала бы, что она по-своему очень умна.
- Что ты имеешь в виду?
- Только то, что сказала, - улыбнулась Кловерелла, и ее зубы цвета слоновой кости сверкнули на загорелом лице.
- Кловерелла, ты думаешь, что…
- Я ничего не думаю, Джон Джозеф, кроме того, что ты расклеился, и тебе надо встряхнуться. Будь я мужчиной, я бы тебе задала трепку.
- Не говорите со мной так, мисс. Вы здесь всего лишь служанка - и внебрачная дочь старика Блэнчарда. Не забывайте об этом.
Кловерелла поднесла руку к лицу и разрыдалась. До сих пор Джон Джозеф ни разу не видел, чтобы это забавное маленькое существо плакало, - но сейчас слезы так и катились у нее по щекам.
- Ты просто свинья, если можешь говорить мне такие вещи. Я всегда старалась быть тебе хорошим супругом, но теперь, клянусь тебе, этому пришел конец. Я тебя заколдую, вот увидишь. Ты заслуживаешь всего, что с тобой происходит, Джон Джозеф!
- Кловерелла, я виноват…
Но она уже убежала, вцепившись в серебряный поднос; шапочка сбилась ей на глаза, волосы растрепались.
Совсем отчаявшийся молодой человек заметил издали, что к нему приближаются чем-то взволнованные сестры; Мэри, несмотря на всю торжественность праздника, даже перешла на бег.
- Джон Джозеф, - крикнула она ему, - ты никогда не угадаешь, что произошло.
Он заставил себя улыбнуться:
- И что же?
- Эйми только что пришла из Дома Помоны и принесла записку. К нам приехали генерал и миссис Уордлоу со всеми тремя детьми, и папа просит миссис Тревельян позволить им присоединиться к празднику. Джон Джозеф, представь себе - Джекдо приехал!
Мэри залилась краской.
- Не надо так волноваться. Миссис Тревельян может отказать, и тогда всем нам придется отправляться домой.
- Ну и пусть. Я счастлива, что снова смогу увидеться с ним.
Издали было видно, как мистер Уэбб Уэстон кивает миссис Тревельян, а та, все еще держа под руку лорда Дэйви, улыбается и кивает в ответ.
- Она согласилась, - сказала Кэролайн, подмигнув сестре. - Ну, Мэри, этот праздник словно нарочно устроен для тебя.
Вдали духовой оркестр наигрывал мелодию "Зеленых рукавов", и Матильда тоном примерной школьницы произнесла:
- Это написал Генрих VIII для Анны Болейн, - во всяком случае, так говорят. Подумать только, что она ходила по тем же лужайкам, что и мы сейчас!
Никто не ответил ей, потому что сестры и брат, каждый по-своему, задумались над этими словами.
- Как ты думаешь, она и в самом деле была злой? - наконец спросила Мэри.
- Нет, - ответила Кэролайн. - Я думаю, что король отвернулся от нее, потому что она не могла родить сына.
- Но наш предок, Фрэнсис Уэстон, - хотя предком назвать его трудно… ему же отрубили голову из-за нее.
- Наверное, он любил ее, - сказал Джон Джозеф. - Может быть, он обожал ее настолько, что с радостью взошел за нее на эшафот.
Кэролайн строго взглянула на него из-под темных бровей:
- Я так не думаю. Мне кажется, что он любил Роузи, свою жену. По-моему, Фрэнсис был просто неуклюжим кавалером, попавшимся в огромную черную паутину Генриха VIII.
Мэри вздрогнула:
- Как это ужасно звучит.
- Я думаю, что это и было ужасно. Тогда были темные, страшные времена. Но, в конце концов, даже времена ни о чем не говорят, - Кэролайн бросила взгляд на миссис Тревельян, стоявшую в отдалении, а затем посмотрела на брата. - Из-за хорошенькой женщины мужчина может превратиться в круглого болвана и в нашем веке.
Джон Джозеф хотел было дать ей отпор, но Кэролайн уже невинно глядела по сторонам, словно в ее тираде не содержалось никакого скрытого смысла.
Мэри сказала:
- Кажется, из-за дома выходит генерал Уордлоу. Это ведь он?
Матильда прищурила свои светло-коричневые глаза:
- О да, это он. А вот миссис Уордлоу. О Боже, неужели эти офицеры - Джекдо и Роб?!
Так оно и было. В великолепных форменных мундирах королевской драгунской гвардии и 9-го уланского полка Роберт и Джон Уордлоу, - старший брат был выше младшего почти на фут, - красовались среди толпы гостей.
- О Боже, - воскликнула миссис Уэбб Уэстон.
Братья-офицеры сейчас были как раз в таком возрасте, когда течение времени не способно принести ничего, кроме нового очарования. При взгляде на Джекдо и Роба невозможно было даже подумать о дряхлеющей плоти, редеющих волосах, округляющемся животе и шаркающей походке. Братья стояли у дверей особняка, поглядывая по сторонам с видом победителей, и повсюду, куда падал их взгляд, таяли и трепетали женские сердца.
Джон Джозеф в глубине души чувствовал обиду на самого себя, на свою несложившуюся судьбу. У него вызывала отвращение мысль о том, что его семья, некогда великая и славная, оказалась вынужденной отречься от старинного наследства и ютилась теперь в маленьком домике. Еще ужаснее для молодого человека было то, что его собственное будущее оставалось неопределенным: впереди он не видел ничего, кроме унылой жизни управляющего, сводившейся к сбору арендной платы и борьбе с должниками. Но горше и унизительнее всего для Джона Джозефа была его зависимость от Маргарет Тревельян. Он мучительно желал стряхнуть с себя это наваждение, которое овладело его душой, - наваждение, что зовется любовью.
Итак, взглянув на своих старых друзей - Джекдо и его брата Роба, Джон Джозеф, вопреки своей былой привязанности к ним, теперь почувствовал зависть и желание их унизить. Поэтому он шел здороваться с ними не спеша, пропустив вперед радостных сестер.
Он увидел, как Кэролайн бросилась Джекдо в объятия и как Джекдо пристально смотрит на него поверх головы Кэролайн своими сияющими глазами.
"О Боже, - пронеслось в голове у Джона Джозефа, - этот негодяй читает мои мысли".
Но ему все же удалось с улыбкой пожать руку Джекдо.
- Джекдо, какой приятный сюрприз. Роб, я так рад. Вы в отпуске? - произнес он.
- Да. Мы вместе были в колонии на мысе Доброй Надежды…
- Война с кафрами?
- Да. И нас ненадолго отпустили.
- Джекдо такой умный, - сказала его сестра Виолетта, очень хорошенькая девочка с черными кудрями и лицом, свежим, как цветок. - Он ходил среди дикарей и говорил с ними на их языке, переодетый испанским священником.
- Как хитро придумано, - голос Джона Джозефа уже почти срывался. - А чем ты занимаешься, Роб? Ты тоже шпион?
Широкое лицо Роба расплылось в улыбке:
- Да что ты, конечно, нет. Я - боец. На другое у меня мозгов не хватает. Пойдем, Джекдо, надо поздороваться с хозяйкой. Мы ненадолго.
Отвесив поклон сестрам Джона Джозефа, они направились в сторону миссис Тревельян, которая уже беседовала с генералом и Хелен; лорд Дэйви в одиночестве сидел за чайным столиком.
- Видел бы ты свое лицо, - внезапно произнесла Мэри. - Честное слово, Джон Джозеф, у тебя такой вид, словно ты сейчас с удовольствием убил бы Джекдо и Роба. Что с тобой происходит? Когда ты успел с ними поссориться? Ты ведь с ними не виделся до их прихода сюда.
- Мне кажется, - задумчиво произнесла Матильда, - что тебе пора наниматься в иностранную армию, Джон Джозеф. Последние два года ты выглядишь таким несчастным.
Кэролайн взглянула на брата.
- Cherchez la femme, - изрекла она. Джон Джозеф в ярости повернулся к ней:
- И что же это должно означать?
- Это означает "ищите женщину".
- Что ты имеешь в виду?
- Что ты влюблен, Джон Джозеф. Я думаю, что причина твоего уныния - какая-то таинственная дама.
- Нет никакого уныния, - резко ответил ей Джон Джозеф и направился к особняку, не обращая больше внимания на сестер.
Боковая дверь Восточного Крыла была открыта, и, ступив за порог, Джон Джозеф ощутил внезапный холод, когда взглянул вправо, где когда-то находилась библиотека Джона Уэстона. Фамильные книги до сих пор стояли здесь, - по сути дела, эти книги принадлежали Джону Джозефу, - и у молодого человека снова сжалось сердце при мысли о том, что он лишился всего, ради чего был рожден. Пытаясь прогнать назойливые мысли, он повернул к библиотеке и вошел в нее.
На какое-то мгновение ему показалось, что в комнате уже кто-то есть. Ему почудилось, будто в дальнем проходе промелькнула чья-то юбка и грива серебристых волос. Но, приглядевшись внимательнее, Джон Джозеф понял, что комната пуста. Взяв с полки книгу, он уселся в кресло.
Должно быть, юноша задремал, потому что, подняв в очередной раз голову, понял, что стало гораздо темнее. Саттон плавал в лиловатой дымке, предзакатные солнечные лучи позолотили старинные камни стен. И вот теперь Джон Джозеф обнаружил, что действительно не один: из темного угла к нему внезапно обратился чей-то голос, что заставило его подскочить на месте от неожиданности.
- Известна ли тебе легенда о портрете сэра Ричарда Уэстона? - услышат он.
- Кто ты? - испуганно прошептал он в ответ.
- Это не важно. Ты знаешь легенду?
- Нет. Я даже не знаю этого портрета. Где он находится?
Джон Джозеф поднялся с кресла и осторожно повернул голову, пытаясь выяснить, кто с ним говорит, но увидел лишь темную фигуру неопределенного пола, закутанную в просторный черный плащ.
- Он висит в Длинной Галерее. Его закрасили и написали сверху другую картину. Теперь на нем изображен Иоанн, крестящий Христа. Ты должен восстановить его.
- Откуда тебе это известно? Кто ты?
- Я - друг. Позволь, я расскажу тебе о портрете. Каждый год семнадцатого мая он плачет настоящими слезами.
- Семнадцатого мая? - непонимающе переспросил Джон Джозеф.
- Да. Эта дата ни о чем тебе не говорит?
- Нет… ни о чем.
Молодого человека охватил настоящий ужас. Ему очень хотелось отвернуться, но какая-то сила не позволяла ему сдвинуться с места. Спокойный, ровный голос продолжал говорить - не слишком тихо, не слишком громко, но все так же настойчиво.
- Семнадцатого мая тысяча пятьсот двадцать первого года сэр Ричард получил в дар саттонский особняк от Генриха VIII; семнадцатого мая тысяча пятьсот тридцать шестого года его сын Фрэнсис погиб под топором палача; семнадцатого мая тысяча семьсот пятьдесят четвертого года в Саттон приехал внук Якова II, разбивший сердце Мэлиор Мэри. В истории саттонского особняка это страшная дата.
- Это тот день, когда королева Эдит наложила на замок свое проклятие?
- Кто знает? Это было так давно, что затерялось во мгле веков. Но май всегда приносил скорбь и горе семье Уэстонов. Опасайся его, друг мой.
- Так кто же ты? Дай мне взглянуть тебе в лицо.
Таинственная фигура только плотнее завернулась в плащ.
- Не подходи ко мне.
- Почему? Ты что, боишься показаться мне?
- Я боюсь не за себя, а за тебя.
Джон Джозеф сделал шаг вперед.
- Чего ты хочешь от меня? - спросил он.
- Ты должен покинуть Саттон. Уезжай отсюда, - а когда ты унаследуешь замок, продай его!
Джон Джозеф протянул руку, собираясь схватить фигуру в плаще и сдернуть с нее капюшон.
- Нет, - произнес незнакомец.
Снаружи из коридора раздался мужской голос:
- Джон Джозеф! Где ты? Все уже расходятся по домам!
Джон Джозеф посмотрел на дверь, а затем - опять на странную фигуру. Но она исчезла; на ее месте остался только черный дрозд с тревожно блестящими глазами и ярко-желтым клювом. Стоило лишь Джону Джозефу склониться над птицей, как она немедленно вспорхнула, перелетела через комнату и стала биться в оконное стекло.
- О, Боже! - воскликнул Джон Джозеф.
Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, что означает эта птица. Это был вестник смерти, скорби и несчастья.
- Джон Джозеф! - снова позвали его из коридора.
- Я здесь. Сейчас иду. Я заснул и увидел сон. О, Боже, помоги мне! - шепотом добавил он.
Этим вечером семейство Уордлоу собралось за обеденным столом с Уэбб Уэстонами в Доме Помоны. Большой круглый стол ломился от яств, - как в то давнее Рождество, когда Джон Джозеф впервые встретился с Джекдо. А теперь дети уже выросли: самым младшим, Виолетте и Кэролайн, было соответственно пятнадцать и шестнадцать. Беседа протекала гладко, все чувствовали себя раскованно, как и полагалось в таком милом обществе. Мистер и миссис Уэбб Уэстоны впервые за много лет почувствовали себя на высоте.
- Кафры, вне всякого сомнения, первоклассные бойцы, - рассудительно говорил генерал. - Они не испытывают страха смерти, а потому их ничто не сдерживает.
Он взглянул на Хелен, ища ее поддержки, и она улыбнулась мужу. Генерал немного состарился - прибавилось седины в усах и морщинок под глазами, - но обожал жену даже больше, чем прежде, словно она олицетворяла для него страсти юных лет и поэтому стала ему вдвойне дорога.
- Я тогда впервые понюхал пороху, - говорил Роб. - И мне это понравилось.