Он широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы. Трудно себе представить братьев, настолько разных, и все же они любили друг друга. Джекдо потрепал брата по плечу.
- Смотри, чтобы эти слова тебя не подвели, - сказал он. - Роб у нас просто создан для любви.
- Я думаю, все это восхитительно, - сказала Кэролайн. - Вы должны гордиться вашими сыновьями, генерал Уордлоу. Представляю себе Джекдо, переодетого испанским священником!
И Кэролайн рассмеялась. Со своими пшеничными локонами, собранными в узел, она выглядела очень хорошенькой.
- Хорошо, черт возьми, - проворчал мистер Уэбб Уэстон. - Чудесные мальчишки. Можно позавидовать.
Джон Джозеф, единственный чувствовавший себя здесь несчастным, не поднимал глаз от своей тарелки и глотал еду огромными кусками, не разбирая вкуса.
- Но Джон Джозеф тоже добьется своего, папа, - участливо проговорила Мэри, чем еще больше осложнила ситуацию. - Я уверена, что он вступит в иностранную армию и станет прекрасным солдатом!
Повисла напряженная тишина.
- Да, - наконец сказал Джекдо. - Я полагаю, что так и будет.
- Надеюсь, это не относится к числу твоих дурацких предсказаний.
Это было сказано генералом, - и все же в его голосе чувствовалось скрытое восхищение сыном. Годы заставили его смириться с мыслью, что его младший сын наделен силой, природу которой отец понять не мог.
- Относится, - весело ответил Джекдо. - Это - одно из моих предсказаний.
Джон Джозеф взглянул на него с внезапным любопытством:
- Ну да? И что же со мной случится?
- Я скажу тебе позже, наедине.
Матильда, плотнее закутавшись в свою коричневую шаль, спросила:
- Ты сможешь предсказать будущее нам всем, Джекдо?
- Не сегодня. Но я могу приехать к вам завтра. Мы остановились неподалеку.
- О, пожалуйста, - Мэри ответила, пожалуй, чересчур поспешно. Ей было уже двадцать лет, и она ужасно хотела выйти замуж, а при встрече с Джекдо ее чувства к нему вспыхнули с новой силой.
- Так к тебе вернулся твой дар? - медленно и почти неохотно спросил Джон Джозеф.
- Я не знаю. Иногда мне кажется, что да, а иногда - нет. Во всяком случае, я больше не боюсь его так, как раньше.
- А что означает птица, влетевшая в комнату и оказавшаяся в ловушке?
- Птица - это смерть, - сказал Джекдо. - Так говорят все народные предания.
После обеда, когда дамы удалились, а генерал и мистер Уэбб Уэстон принялись заваливать Роба вопросами о войне с кафрами, Джон Джозеф и Джекдо выскользнули из дома в летнюю ночь, чтобы продолжить разговор.
Они вдыхали густые ароматы трав, а в ветвях груши у них над головой заливался трелями соловей.
- Я видел птицу в Саттоне, - сказал Джон Джозеф. - Я спал. Мне почудилась какая-то фигура в плаще, предостерегающая меня. Но когда я проснулся, то увидел черного дрозда. Как ты думаешь, что все это значит?
- Я думаю, что ты должен убираться отсюда, - Джекдо кивнул в сторону поместья. - Она опасна, Джон Джозеф. Она не та, за кого себя выдаст. Впрочем, ты это и сам знаешь.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь. Если ты спросишь меня, люблю ли я миссис Тревельян, то я отвечу - да. Если бы она согласилась, я бы женился на ней завтра же.
- Но она не соглашается, - сказал Джекдо.
- Нет, она говорит, что я для нее слишком молод.
- Слишком молод - или слишком беден, - шепотом ответил Джекдо.
- Что ты говоришь?
- Ничего особенного. Знаешь, Джон Джозеф, я хотел бы сейчас прогуляться по парку. Я приеду к вам завтра.
Он ослабил тугой воротничок мундира, сел в седло и медленным шагом поехал прочь, по горло сытый безнадежным любовным приключением своего друга. Но не успел он отъехать и нескольких ярдов, как из ароматной ночной тьмы до него донесся знакомый шепот:
- Добрый вечер, Джекдо.
Он обернулся и увидел Кловереллу, дерзко улыбавшуюся и освещенную кокетливой луной.
- Ну, здравствуй, кузина, - сказал он. - Как ты поживала, пока я был на войне?
- На редкость отвратительно, - Кловерелла шла рядом с ним. - Я два года прожила бок о бок с миссис Тревельян, а этого хватит, чтобы свести в могилу кого угодно.
- Я вижу, она поймала Джона Джозефа на крючок.
- Как мы и предчувствовали.
- Да. Впрочем, для этого не надо было быть ясновидящими.
Кловерелла рассмеялась и сказала:
- Мне надоел Джон Джозеф. Пускай теперь сам спасает свою душу. Меня больше интересуют твои дела. Ты уже стал настоящим мужчиной?
- Надеюсь, что да. Все-таки я провел два года в армии.
- Я не это имею в виду.
Теперь Кловерелла плясала перед ним на дорожке в лунном свете.
- Ты что-нибудь знаешь о шуте Жиле? - спросил Джекдо.
- Призраке в часовне?
- Да. Мы его слышали в тот вечер, когда нашли Сэма Клоппера
- Я помню.
- Он умер здесь, в лесу. И никто не видел его тела, кроме - во всяком случае, так говорят, - бедняги Мэттью Бэнистера, который бежал из замка, когда узнал правду о Сибилле Гейдж.
- Я об этом почти ничего не знаю.
- Я знаю только слухи, но говорят, что Мэлиор Мэри - та, которая была старой девой и оставила Саттон в наследство дедушке Джона Джозефа, - была без ума влюблена в него. А потом она влюбилась в последнего из Стюартов.
- Все это кажется таким сложным и запутанным.
- Так оно и было. Но так или иначе, она приложила руку к уничтожению Саттона.
Они ушли достаточно далеко от дома, и из-за деревьев их уже нельзя было разглядеть. Внезапно, каким-то необъяснимым образом, до них донесся звенящий колокольчиком смех миссис Тревельян.
- Никто здесь уже ничего не сможет исправить, - сказала Кловерелла. - Ни чужаки, ни наследники.
- Ты права.
- Замок проклят прочно и надежно.
- Это не вызывает сомнений.
Они остановились, глядя на особняк, залитый светом луны.
- Я хочу немного поколдовать, - произнесла Кловерелла. - Мне надо пойти поговорить с хранителями, которых так любил шут Жиль.
- Хранителями?
- Это феи, которые присматривают за семьями. Пойдем со мной.
Дразнящий, неверный лунный свет пробуждал в Джекдо какие-то странные, неведомые доселе чувства.
- Хорошо, - сказал он. - Почему бы и нет?
- Ты - настоящий потомок мастера Захарии!
Внезапно Кловерелла оказалась очень близко к нему, ее смуглая щека почти касалась его лица. Она снова засмеялась.
- Ты и в самом деле хорошенькая, - сказал Джекдо.
- Хочешь поцеловать меня - как кузину?
- Нет.
- Нет?
- Не как кузину. Дай мне свои губы так, как ты давала их другим возлюбленным.
- Каким другим возлюбленным?
- Ты прекрасно знаешь! Джону Джозефу и всем другим.
- Ты уверен?
- Да.
И тогда Кловерелла поцеловала его, раскрыв губы и лаская его рот своим язычком, порхающим, словно мотылек.
- Ты будешь моей, Кловерелла?
- Здесь, при свете луны?
- Да, здесь.
- Рядом с замком?
- Ну, пожалуй, да, - сказал Джекдо и рассмеялся, - только надо как следует спрятаться под деревом.
И с этими словами потомки побочного сына герцога Норфолкского удалились в чащу, обняв друг друга за плечи и улыбаясь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В море, в четверти мили от берега, лежал туман, белый, как яичная скорлупа. Пассажиры, взбиравшиеся на борт судна, с ужасом вглядывались в эту непроницаемую пелену и с тоской оборачивались назад, на могучие меловые утесы, которые означали для них Англию, надежность и спокойствие. Среди этих пассажиров, кутавшихся в шали, пледы и военные плащи, едва ли нашелся бы такой, у кого мысль о предстоящем плавании не вызывала отвращения.
Но несмотря на тоску по дому, настигшую путешественников еще до отправления в путь, они поднимались по трапу один за другим, и топот бесчисленных ног почти заглушал шум машин, которые выпускали пар, готовясь перевезти свой груз через Ла-Манш во Францию.
Облокотясь на поручни, Джон Джозеф Уэбб Уэстон - на удивление красивый молодой человек двадцати двух лет от роду, перед которым открывались в жизни новые, манящие возможности, - тем не менее на секунду задумался, о том, чтобы прямо сейчас броситься за борт и размозжить голову о камень гранитного причала. А его сестра Мэри, стоявшая рядом с ним, как это ни удивительно, всхлипывала в голос и утирала слезы, несмотря на то, что ей только недавно исполнилось двадцать лет и у нее была полная, красивая грудь и замечательно добрый характер.
Когда пароход отчалил, машины зафыркали и затарахтели, люди на берегу замахали платочками и шляпами, а пассажиры принялись громко кричать слова прощания, пока все звуки не поглотил густой туман, - брат и сестра бросились друг другу в объятия и заплакали.
- Она потеряна для меня, - сказал Джон Джозеф.
Но Мэри не слышала его. Она зарылась лицом в его плащ и бормотала:
- Джекдо. О, Джекдо.
Брат и сестра оставили позади Англию, Саттон и всю ту боль, которую замок уже успел причинить им за их недолгую жизнь.
Три недели назад они смотрели с задней скамьи церкви Святой Троицы в Гилдфорде - Джон Джозеф был весь в черном и угрюм, словно ворон, - как миссис Тревельян, с головы до ног одетая в фиолетовый атлас, обвенчалась с лордом Дэйви. Выходя из церкви, она не посмотрела на Джона Джозефа и его сестру; она держала под руку жениха и шла прямо к карете. Но все же на мгновение, когда Джон Джозеф сорвал с головы шляпу и громко воскликнул: "Благослови, Господи, жениха!" - Маргарет встретилась с ним глазами.
И эти глаза горели беспощадным блеском. Маргарет проделала долгий и трудный путь от Рыбной улицы до положения титулованной особы, и ее не волновали тс, кто оставался позади. Она насмешливо смотрела на мир из окна карсты, мчавшей ее в большое поместье лорда Дэйви в Уокинге.
И когда она исчезла из виду, оставив наследника Саттона безнадежно провожать взглядом удаляющуюся карету, из дрожащих пальцев Мэри Уэбб Уэстон выпал комок бумаги, некогда бывший письмом. Она помнила наизусть каждое слово. В письме говорилось:
"Моя дорогая Мэри,
Я отправляю письмо твоим родителям и Джону Джозефу с той же почтой, но хочу сказать тебе лично, что снова уезжаю за границу. Юная королева Португалии - ей только что исполнилось шестнадцать лет - овдовела, и теперь женихи со всего мира ищут ее руки. Ее многочисленным поклонникам, по-видимому, не обойтись без переводчика, а поскольку британская служба иностранных дел желает поддерживать ее интересы (думаю, здесь ты вместе со мной добавишь восклицательный знак), мне придется сыграть роль Купидона.
В мой последний приезд я от души наслаждался теми часами, что провел вместе с тобой, - и то же могу сказать о своих родителях, Робе и Виолетте. Но, как это ни печально, пройдет по меньшей мере год, а то и два, прежде чем мне снова удастся увидеть Саттон.
Я знаю, что, когда вернусь к вам, ты уже выйдешь замуж, это одно из моих предсказаний, - итак, я прощаюсь с тобой и в то же время с нетерпением жду встречи с новым членом вашей семьи. С наилучшими пожеланиями и любовью,
Джекдо".
Мэри хотелось умереть. Почему же этот ясновидящий не смог понять, что она его любит? А потом у нее родилось ужасное подозрение, что он это все же понял и решил этим письмом положить конец ее жалким надеждам.
Если бы только она могла почувствовать гнев при этой мысли! Но она не могла. Если бы только она могла счесть Джекдо глупцом, играющим в дурацкие военные игры и пытающимся говорить на сотне чужих языков, как на своем родном! Но она не могла и этого. Среди всех ее немногочисленных знакомых Джекдо был самым утонченным и чувствительным; и она не могла сопротивляться его нежности, необъяснимо сочетавшейся с жесткостью. Такое сочетание способно покорить любую женщину. И Мэри обожала его до безумия и навсегда.
Она прочла объявление в "Таймс":
"Джентльмену, живущему в Париже, требуется компаньонка для двух дочерей, старшей исполнилось три года, младшей - три месяца. Полное содержание. Требуются услуги горничной. Хозяйство ведется в английском духе".
Мэри ответила на это объявление немедленно. Если Джекдо мог покинуть Англию на два года, то почему она не может сделать то же самое? Она покажет ему, на что способна. И, словно фортуна была благосклонна к ее авантюре, из Франции пришло ответное предложение: ее приглашали на должность компаньонки в хозяйстве мистера Роберта Энтони.
Услышав о намерении Мэри отправиться за границу, миссис Уэбб Уэстон немедленно упала в обморок (впрочем, несколько искусственный). Но тут вмешался отец и спас положение:
- Странные дела. Да, пожалуй. Но здесь-то ничего нет. У девушки должна быть своя жизнь.
Итак, Мэри приняла предложение и отправила письмо, в котором были улажены последние формальности. Мисс Уэбб Уэстон должна была приступить к своим обязанностям 1 октября 1835 года, а проезд до места службы оплачивал ее отец. Проезд обратно, в Англию - в случае, если это окажется необходимым, - обязался оплатить ее наниматель. Вот почему Мэри сейчас оказалась на пароходе рядом со своим братом, с тоской глядящим на теряющиеся вдали берега родной страны.
Но когда Мэри наконец взглянула на Джона Джозефа, он взял себя в руки. Маргарет Тревельян превратила его в круглого идиота, но все же в нем текла кровь Уэстонов (хоть и малая ее часть), и Мэри увидела, как брат распрямил плечи и решительно повернулся спиной к невозвратному прошлому.
В небогатой приключениями жизни Джона Джозефа это был самый рискованный шаг: он направлялся прямиком в Вену без всякого назначения, чтобы наудачу попытаться вступить в армию императора.
- Ты будешь там счастлив? - спросила Мэри, восхищаясь выражением решимости и одновременно смирения, застывшим на лице брата.
- Я постараюсь. Если ничего другого мне не удастся, я куплю домик в Вене, где мы сможем жить все вчетвером - ворчливый старый холостяк и три его сестры - старые девы.
- Небеса этого не допустят!
- По крайней мере, это будет лучше, чем догнивать в замке Саттон!
- О да, это самое страшное. Ах, Джон Джозеф, неужели это проклятие нас довело до такой жизни?
- Кто знает. - Он в раздражении забарабанил пальцами по перилам. - Как можно что-то говорить наверняка, когда известны только легенды и предположения?
- Но если это правда - а я уверена, что это правда, - то что будет с бедными Матильдой и Кэролайн? Ты ведь не можешь всерьез говорить об этом домике для нас четверых?
Джон Джозеф взял сестру за подбородок и взглянул ей прямо в глаза:
- Лучше уж так, чем медленно умирать в рабстве у стареющей матери.
- Но что же с ними будет, в самом деле?
- Кэролайн наверняка подыщет себе хорошую партию, не бойся за нее. Она красива и способна, и знает, как это использовать.
- Ты так цинично судишь о женщинах!
- Я буду судить о них так до самой смерти. И все же, несмотря на то, что сделала со мной Маргарет, я до сих пор люблю ее. Если бы она согласилась, я завтра же вернулся бы к ней.
- Но как же твоя гордость?
- С ней у меня нет гордости.
Мэри отвернулась и стала смотреть на море.
- По крайней мере, у меня гордость есть. Я никогда не стану умолять Джекдо о любви, - сказала она.
- В этом твое счастье. А меня Маргарет превратила в существо, не способное уважать собственную душу.
Мэри сжала его руку со словами:
- Я думаю, что однажды ты встретишь другую женщину, Джон Джозеф. Помнишь те сны, что ты видел в детстве? Когда мы только приехали в Саттон и спали в одной комнате?
- Какие именно?
- Ты помнишь, как тебе снилось, что у тебя есть жена? Ты говорил, что у нее рыжие волосы и что она красива. Может быть, это были вещие сны?
- Если так, то я обречен на смерть.
- Потому что тебе снилось, что ты умираешь на поле битвы?
- Да.
Мэри в задумчивости повернулась к нему:
- Рано или поздно каждый из нас умрет, так что в этом смысле все мы обречены. Может быть, погибнуть в битве - не так уж плохо. Это чистая, мужественная смерть.
- Но то была совсем другая смерть, - возразил Джон Джозеф.
Где-то в дальней части парохода раздались удары колокола.
- Пойдем. Нас зовут обедать, - Джон Джозеф предложил сестре опереться на его руку. - Позволишь мне сопровождать тебя?
- Только если ты предложишь тост.
- Какой?
- За то, чтобы Джон Джозеф и Мэри Уэбб Уэстоны вернулись из своих странствий победителями.
- Я согласен.
Подойдя к крутым ступенькам, которые вели на нижнюю палубу, он помедлил.
- Мэри…
- Да?
- Как ты думаешь, верно ли, что лучше любить так, как в сказках, до самой смерти, чем не любить вовсе?
На мгновение Мэри напомнила брату ту маленькую упрямую девочку, которой она когда-то была: губы ее крепко сжались, и в глазах появилось жесткое выражение.
- Ты можешь сказать, что я ничего не знаю о жизни, но для меня существует единственный ответ: да.
- А почему?
- Потому что иначе не было смысла рождаться. Что еще мы можем отдать жизни, кроме самых прекрасных чувств?
- Но ведь их возможно выражать через искусство и литературу, разве не так?
- Но разве может существовать искусство и литература без той боли и наслаждения, что дарует человеку любовь?
И тут впервые за много дней губы Джона Джозефа тронула улыбка:
- Несмотря на то, что ты росла в такой глуши, из тебя получилась сообразительная девушка.
Мэри внезапно рассмеялась:
- Мы - наследники Саттона, Джон Джозеф. Мы выросли в его мрачной тени, и если он не дал нам счастья в жизни, то хотя бы сумел научить нас древним истинам.
- Я рад, что ты так думаешь, - ответил Джон Джозеф, сжимая ее руку. - Вот что я хочу тебе сказать: нам предстоит попытать счастья на чужбине; нам предстоит бросить вызов самому дьяволу; нам предстоит встретиться с судьбой и вкусить всю сладость и горечь борьбы.
- И лететь против ветра.
С этими словами наследник проклятого замка и его сестра двинулись вниз по ступеням на нижнюю палубу парохода, чтобы выпить за новую жизнь и за удачу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Начало новой эры - великий шаг, который предстояло совершить Британии от Века Изящества к Веку Империи, - протекало достаточно спокойно.
Премьер-министр лорд Мельбурн в часы, последовавшие за восходом солнца, ехал в закрытой карете в Кенсингтонский дворец, где девушка всего пяти футов ростом, месяц назад встретившая свой восемнадцатый день рождения, только что пробудилась ото сна. Накинув шаль поверх ночной сорочки, она встретила премьер-министра в приемной. Лорд Мельбурн упал перед ней на колени и поцеловал ей руку.
- Король умер, - произнес он. - Да здравствует королева!
Она попыталась сохранить величественное достоинство, но не смогла сдержать радостной улыбки. Итак, дни ее уединенного заключения подошли к концу. Старшие больше не посмеют тиранить ее. И несколько минут спустя, когда графиня Кентская, ее мать, окликнула девочку своим гортанным голосом с немецким акцентом: "Викки, возвращайся в постель", она сказала в ответ:
- Нет, мама. Я хочу встретить это утро. Началось царствование Ее Величества королевы Виктории.