- Так ты думаешь, мне не о чем беспокоиться?
- Бог знает. А ты уже перебесился. Стал мужчиной.
Они вернулись в дом и застали миссис Уэбб Уэстон, порозовевшую от волнения.
- О, дорогой, это мистер Хикс, новый знакомый Кэролайн. Он остановился "У ангела". Он поставил мне диагноз - "утомление спины". Он учится в госпитале святого Варфоломея.
Фрэнсис энергично поклонился мистеру Уэбб Уэстону:
- Добрый день, сэр. Я пришел засвидетельствовать свое почтение вам и вашей жене в надежде на то, что мне будет позволено встречаться с вашей дочерью. - Фрэнсис, казалось, слегка подмигнул и продолжил свою речь: - Условие излечения вашей жены - мягкий курс упражнений. Слишком долгое лежание на диване не принесет пользы. Ей следует ежедневно понемногу работать в саду.
- Превосходно, - сказал мистер Уэбб Уэстон. - Превосходно. Ха-ха-ха! Позовите Матильду. Вся семья в сборе. Как насчет хереса, сэр? Как прекрасно!
- Ну, мистер Хикс, не могу даже выразить, насколько я довольна знакомством с вами!
Миссис Уэбб Уэстон просто сияла от удовольствия, а два больших стакана сладкого столового хереса еще добавили краски на ее щеки: последнюю неделю она уже всерьез подумывала о том, как бы излить свои жалобы на здоровье профессиональному доктору.
Она радостно улыбнулась мужу, а тот ухмыльнулся в усы и с одобрением взглянул на Кэролайн - младшую и самую красивую из своих дочерей.
- Значит, вы хотите набросать завтра портрет моей младшенькой? - спросила миссис Уэбб Уэстон.
Фрэнсис улыбнулся:
- С вашего разрешения, мэм.
- К сожалению, боюсь, я не смогу сопровождать ее. Солнце, понимаете ли… Но Матильда, разумеется, сможет составить вам компанию…
- И Джон Джозеф, - вставила Кэролайн. - Мы до смерти хотим написать его портрет. Пойдешь с нами, блудный братец?
- Нет, не завтра. Я буду позировать вам в другой день. У меня сеть кое-какие дела.
- Да? - темные брови Кэролайн удивленно приподнялись.
- В замке. Я должен снова увидеть его. Кажется, я испытываю к этому месту одновременно любовь и ненависть.
Фрэнсис сказал:
- Может быть, мы смогли бы пойти туда все вместе? Я мечтал увидеть это место с тех пор, как впервые услышал легенду.
- Ну вот вам и предоставляется прекрасный случай. Не хотите нарисовать замок, мистер Хикс?
- Давайте устроим праздник живописи, - предложила Кэролайн, - все вчетвером. Что скажешь, Матильда?
Матильда, которая сильно поскучнела и потускнела, по мнению Джона Джозефа, с тех пор как он ее видел В последний раз, ответила:
- Мне что-то не хочется.
- Матильда, не будь такой занудой. Тебе надо больше бывать на воздухе. Мама, ты должна отпустить ее к Мэри, в Париж. Ей это пойдет на пользу.
Матильда опустила глаза, а Джон Джозеф сказал:
- Ты что-то раскомандовалась, Кэролайн. Совсем как Мэри в старые добрые времена.
Кэролайн прикинула, стоит ли разозлиться, но передумала и вместо этого рассмеялась:
- Да, наверное, так и есть. Но ты же видишь, что я всегда подаю превосходные идеи!
Фрэнсис Хикс бросил на нее восхищенный взгляд и поднялся со словами:
- В таком случае, если вы даете свое согласие, миссис Уэбб Уэстон, мы встретимся завтра утром в Саттоне. Какое время вы назначите, мисс Уэбб Уэстон?
- Десять утра - пока солнце еще высоко.
- Прекрасно, значит, в десять.
Он поклонился и удалился, а Кэролайн, как только он отошел достаточно далеко от дома, уткнулась в колени подбородком и расхохоталась.
- Чем это ты так довольна? - спросила Матильда слегка ворчливым тоном.
- А тем, что… конечно, он пока этого не знает! - тем, что я собираюсь выйти за него замуж и наслаждаться жизнью. О, подумать только! А ты сможешь переехать ко мне, Матильда, и тоже найти свое счастье. Разве это не чудесно?
- А что, если он окажется несговорчивым?
- Он согласится, - решительно произнесла Кэролайн. - Он согласится на все, что я ему предложу.
Рыбак вполголоса мурлыкал старую французскую песенку, а лодка рассекала ночную мглу, поднимаясь вверх против могучего течения реки Святого Лаврентия к бескрайним просторам Атлантики. Джекдо, бросившего прощальный взгляд на исчезающие вдали огни Квебека, одолевали самые противоречивые чувства. Прежде всего, он испытывал огромное облегчение оттого, что смог выбраться из этого кошмарного места живым. И в то же время, первый раз в своей жизни, он испытывал дикую, всепоглощающую страсть. Ему хотелось разжечь в этой девушке, что стояла сейчас рядом с ним, такое же пылкое чувство. Ничего подобного прежде ему не доводилось испытывать.
- Почему ты пришла? - спросил он Мари, гладя ее роскошные волнистые волосы.
- Потому что я хотела снова увидеть тебя.
- И это - единственная причина?
Она засмеялась:
- Наверное.
Голос ее был мелодичным и мягким, - и она говорила по-французски так хорошо, словно это был ее родной язык.
- Мари… я знаю, что это звучит смешно, но мне кажется, будто я знал тебя всегда.
Она слегка вздрогнула и сказала:
- Может быть, мы перейдем в кабину? Я не хочу думать о таких вещах. У меня от них мороз идет по коже.
Джекдо обнял ее за талию:
- Тебе никогда не будет холодно, пока у меня хватит сил согревать тебя.
В ответ на такую мальчишескую реплику она снова рассмеялась и поцеловала его в шею под подбородком.
- Ты колючий, - сказала она. - Пойди побрейся.
- И это все, что ты можешь мне сказать, когда я так хочу тебя?
- Да, это все, что я могу сказать.
Но когда Джекдо распрямился над треснутой фарфоровой чашкой, смыл с себя остатки шестимесячной бороды и обернулся, сердце чуть не выскочило у него из груди. Пока он брился, Мари проскользнула в кабину и теперь лежала на спине, разглядывая тени, пляшущие на потолке в мерцающем свете свечи. Волосы ее горели волшебным ореолом, обрамляя тонкое, изящное лицо.
Джекдо не мог вымолвить ни слова. Он чувствовал, что вся прежняя жизнь вела его именно к этому мгновению. Он замер, не дыша. В одну секунду перед мысленным взором юноши пронеслось все его прошлое, которое сплелось воедино с настоящим в один восхитительный узор, - по крайней мере, так ему сейчас казалось.
- Я любил тебя всю жизнь, - наконец произнес он. Он был не в состоянии размышлять. Ему не приходило в голову задать себе вопрос: почему та семейная сцена, в которую он проник благодаря зеленому стеклянному шарику, была типично английской, - а Мари, лежавшая перед ним на постели, оказалась дочерью французско-канадского революционера; его не беспокоило, что он совершает преступление, вступив в связь с врагом. Его нисколько не заботило, что скажет ему отец, - и даже Хелен, - когда он представит им девушку, уже ставшую в мыслях Джекдо его женой.
Он больше не мог ждать ни секунды; кровь его бурлила в жилах. Он наклонился над Мари и прижался лицом к изящному изгибу ее нежной шеи. Но ограничиться одной нежностью было невозможно: Джекдо чувствовал, что ему не будет покоя до тех пор, пока он не ощутит губами каждую частицу ее тела и не почувствует, как ее грудь взволнованно вздымается под его ладонями.
Отбросив всякие сомнения, Джекдо прижал к постели запястья Мари и бросился на нее. В то мгновение, когда он проник в сокровенную тайну ее тела, Джекдо показалось, что весь мир остановился и время застыло на месте. А потом, помедлив еще мгновение, они начали двигаться в согласном ритме.
- О, Мари, Мари, - самозабвенно воскликнул Джекдо, когда страсть его достигла высшей точки, - поклянись мне, что ты никогда меня не покинешь. Никогда. Обещай!
И из темноты раздался лишь шепот:
- Такую просьбу может исполнить один лишь Бог.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
- Подумать только, - произнесла леди Аннетта Уолдгрейв, вертясь перед высоким зеркалом и показывая язык своему отражению, - мне сегодня исполняется уже двадцать лет, а у меня до сих пор нет ни одного поклонника, даже самого завалящего. Думаю, мне на роду написано стать дряхлой старой девой.
- Ты не выглядишь такой уж дряхлой, - отозвалась Горация.
- Но чувствую я себя именно так.
Ее сестра сказала чистую правду. Аннетта унаследовала от матери красивые светлые волосы, а ее прекрасные глаза с поволокой были подведены умелой рукой. Будь у нее богатый или хотя бы достаточно респектабельный брат, она вышла бы замуж в день своего восемнадцатилетия.
- Это все из-за Джорджа, - продолжала Аннетта, в который раз высказывая жалобу, навязшую на зубах у всей семьи. - Если бы он не был таким безобразником, у нас были бы и деньги, и хорошая репутация, и целая куча женихов.
- Но ведь он устраивает вечеринку в честь твоего дня рождения.
- Ну да, а кто к нам придет? - Аннетта принялась загибать пальцы. - Мама, Джей-Джей, ты, Ида Энн да эти нудные приятели Джорджа, - а все прочие обходят Строберри Хилл стороной.
- Что ж, будь благодарна и за это, - Горация поднялась и продолжала: - На мой день рождения гостей приглашали в последний раз, когда мне исполнилось восемь лет.
Аннетту это не впечатлило:
- Ну, ты еще не вышла из возраста. А я - наверняка вышла.
Горация подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение.
- Но мне почти не на что надеяться. Все приданое, которое мы сможем наскрести, достанется тебе. Думаю, мне придется согласиться на первое же предложение, если мне его кто-нибудь сделает, - сказала она.
Внезапно Горация рассмеялась, схватила Аннетту за талию и принялась кружить се:
- Выше голову, все не так плохо! Уверена, мы сумеем найти каких-нибудь несчастных парней, которые не смогут прожить без нас и дня! не грусти, ведь сегодня твой день рождения.
Аннетта вымученно улыбнулась и, как обычно в последнее время при взгляде на Горацию, ощутила легкий укол зависти. Все дело в том, что Аннетта была просто хорошенькой, а Горация обладала благородной красотой. Леди Лаура Уолдгрейв вернулась на землю второй раз в облике своей внучки.
Слегка раскосые русалочьи глаза под черными ресницами смотрели на мир, словно два нефрита; на губах - не слишком полных, необычной формы, - блуждала легкая улыбка. Горация не была ни чересчур низкой, ни высокой, ни толстой, ни костлявой; грудь ее была просто великолепна - округлая, полная и твердая, словно у богини-лучницы.
Но совершенным чудом были ее волосы. Она распускала их по плечам, и они ниспадали, как водопад, сверкая медным отливом; возле шеи, там, где волосы были гуще всего, они темнели, как спелый чернослив, а там, где начинали распадаться на отдельные локоны, - горели огненными бликами. Каждый, кто видел ее, не мог усомниться в том, что пятнадцатилетняя Горация Уолдгрейв - это самое драгоценное сокровище своей семьи.
Аннетта снова взглянула на нее.
- Ты по-настоящему красивая, - сказала она. - Я тебя за это просто ненавижу, - она улыбнулась сестре, чтобы та не приняла ее слова всерьез. - Не забывай о том, что я сказала тебе, когда мы были еще маленькие: старшая сестра должна выходить замуж первой, таково правило.
Горри сделала большие глаза и сказала:
- Может быть, пойдем в галерею? А вдруг Джордж все-таки выполнит свой долг и пригласит достойных людей?
Аннетта вытаращила глаза.
- Да что ты! Самое большее, на что я надеюсь, - тот заикающийся помощник приходского священника. Этот чудак все время роняет на пол салфетку и каждый раз краснеет как рак, когда за ней наклоняется.
- Бедняга! Он просто пытается таким образом скрыть, что краснеет всякий раз, когда ты говоришь.
- Прекрасное начало для ухаживания, нечего сказать!
- Аннетта, почему ты такая жестокая? Так нельзя. Я уверена, что тебе понравится твой день рождения. Пойдем, посмотрим.
Они взялись за руки и, улыбнувшись друг другу, вышли из спальни (которую они до сих пор делили с Идой Энн) в коридор, ведущий в галерею. Был конец марта, и вечерний свет, как всегда необычный и сказочный, смешивался с отблесками пламени, горевшего в мраморном камине, отделанном резным деревом и увенчанном портретом самого Горация Уолпола. Вокруг никого не было, но звук шагов на лестнице подсказал сестрам, что к ним приближается гость. Через несколько секунд на пороге появился Джей-Джей с бокалом в руке.
- А, мои пташки, - произнес он. - Как вы чудесно выглядите, - Джей-Джей был чрезвычайно весел и находился в легком подпитии. - Я принес тебе подарок, Аннетта. С днем рождения.
Он порылся в кармане брюк и извлек оттуда сверкающую бриллиантовую брошь; судя по всему, она стоила куда больше, чем мог бы потратить Джей-Джей, и Аннетта поняла, что, скорее всего, она досталась брату за игорным столом.
- Как это мило с твоей стороны, - сказала она, прикрепи" брошь к плечу своего вечернего платья и встав на цыпочки, чтобы поцеловать брата в щеку.
Джей-Джей все еще был исключительно красив, несмотря на то, что болезнь и пьянство слегка потрепали его; через месяц ему должно было исполниться двадцать пять. Как побочный сын графа Уолдгрейва, он мог бы по праву занять достойное место в списках потенциальных женихов для дочерей всех мамаш из светского общества. Но этому мешали упорные слухи о его финансовых затруднениях. Горация жалела брата, понимая, что даже если бы он захотел сделать предложение какой-нибудь респектабельной девушке, у него все равно бы ничего не получилось. О том, какую разгульную жизнь ведут они с Джорджем, в светском обществе говорили сквозь зубы.
Джордж, словно почувствовав, что его брат уже явился, вошел в галерею всего несколько минут спустя, подошел к Джей-Джею и обнял его за плечи. Их поразительное сходство снова бросилось в глаза Горации. Различало братьев лишь то, что волосы у Джорджа были слегка темнее, а Джей-Джей был на дюйм повыше брата.
- Ну, - произнес Джордж без долгих вступлений, - как мы собираемся выдавать Аннетту замуж? Ей сегодня будет двадцать лет, а у нее еще нет ни одного жениха. Ай-яй-яй.
Он покачал головой. Горри увидела, что ее сестра порозовела от гнева.
- Как насчет помощника приходского священника? - спросил Джей-Джей. - Если он прекратит заикаться и краснеть, он будет совсем неплох.
- Н-да, - задумчиво ответил Джордж. - Но сможет ли он поправить финансовое положение семьи?
- Сомневаюсь, - Джей-Джей уже давился от смеха. - Тебе самому придется потратить на него кучу денег.
Он расхохотался, хлопнув себя по колену, и принялся утирать глаза шарфом.
- Как ты смеешь? - Аннетта уже чуть не лопалась от гнева. - Как ты смеешь так обо мне говорить? Я - твоя сестра, а не какая-нибудь… какая-нибудь… вещь. Я не позволю торговать собой! Как ты смеешь говорить обо мне так, словно меня можно продать за деньги?
- Почему бы и нет? - истерично взвизгнул Джордж. - Думаю, за вас обеих можно было бы выручить неплохие деньги.
Аннетта расплакалась, а Джей-Джей слегка успокоился и произнес:
- Не надо, моя дорогая. Мы просто тебя подразнили. У нас есть для тебя сюрприз, а это - просто глупая шутка. А теперь вытри глазки и зажмурься покрепче.
Аннетта жалобно взглянула на Горацию, и та сказала:
- Как вы можете быть такими жестокими? У нее сегодня день рождения, а вы ведете себя просто чудовищно!
Джордж перестал смеяться:
- Ну, мы же пошутили. Успокой ее, Горри. У нас действительно есть для нее сюрприз.
- Хороший?
- Очень хороший. - На лестнице послышались еще чьи-то шаги. - Ну, скорее. Она не должна выглядеть такой расстроенной.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась великолепная фигура, отвесившая поклон в сторону сестер. Дворецкий торжественно произнес:
- Капитан Арчибальд Мани, милорд.
- Мани, - произнес Джордж, так подчеркнув это слово, что Аннетта и Горация просто не могли не понять его шутки, - добро пожаловать в Строберри Хилл.
Аннетта побледнела, потом снова порозовела и сделала шаг вперед, чтобы присесть в реверансе. Арчи, которого она не видела уже три года, со дня похорон графа, поднес к губам ее руку.
- Леди Аннетта, - сказал он. - Я не имел возможности нанести вам визит до сегодняшнего дня, поскольку после того, как вы потеряли отца, я получил назначение в уланский полк в Бенгалии. Однако я написал графу и вашей матери, чтобы они разрешили посетить вас.
Аннетта залилась краской, и Горации пришлось ответить за нее:
- Что же вы не написали ей? Она уже почти отказалась от мысли, что увидит вас вновь.
Мартовские ветры, дувшие у стен Строберри Хилл в ту ночь, когда Аннетте исполнилось двадцать лет, замерли с приходом апреля, месяца радуг, напоенного сладким запахом ромашек.
Из Парижа прибыл в Англию великолепный венец Иоганн Штраус, чтобы играть на балу в честь дня рождения королевы Виктории в первый год ее царствования. Джон Джозеф отправился в Лондон из Вены: он входил в военный эскорт посланника императора Иосифа. А Джекдо волшебным ароматным майским вечером отпустили из лондонских казарм в Букингемский дворец в качестве официального переводчика для гостей, собравшихся со всех концов света, чтобы преклонить колени перед девятнадцатилетней девушкой, которая теперь правила Англией.
Но ни Джон Джозеф, ни Джекдо не знали, что они, связанные дальним родством и взаимной симпатией, укрепленной узами крови, оба будут присутствовать в этот вечер на торжественном балу, где маэстро Штраус склонится перед миниатюрной королевой, а затем прижмет к подбородку свою чудесную скрипку.
Когда первые нежные звуки скрипичного соло вплелись в радостную мелодию вальса, вся бальная зала притихла. Наконец, королева подняла руку, обтянутую белой перчаткой, и вложила ее в руку лорда Мельбурна, что означало приглашение на танец. Затем раздались аплодисменты, и все галантные джентльмены и леди в пышных платьях присоединились к танцу.
Джекдо, в роскошном алом мундире, но с погруженным в траур сердцем под одинокой золотой медалью, кружился в венском вальсе и не видел, что Джон Джозеф, вальсирующий с графиней Лэмберг, вот-вот столкнется с ним. Так они и встретились через три года разлуки - спина к спине, слегка задыхаясь от танца и не замечая ничего вокруг.
Оба развернулись, чтобы извиниться, и уставились друг на друга, замерев от неожиданности.
- Джекдо? Ты здесь? не могу поверить!
- Джон Джозеф? Невероятно!
Они вспомнили правила хорошего тона и поклонились своим дамам, объяснив (довольно сумбурно), что они - друзья детства, очень давно не виделись, и, встретив друг друга, слегка забылись от волнения.
Когда танцы окончились и гости разошлись из бальной залы, Джон Джозеф и Джекдо отправились на балкон, выходивший в дворцовый сад, где они, наконец, смогли побеседовать спокойно.
- Как это получилось? - спросил Джон Джозеф, предлагая Джекдо сигару и зажигая свою.
- Со мной все очень просто. Меня послали в Канаду, чтобы проникнуть в круг революционеров-фанатиков, которые пытались поднять восстание. Из-за этого восстания Британия могла бы лишиться Канады так же, как американских колоний. Но меня разоблачили, пришлось вернуться в Англию. За все старания мне дали медаль.