- Мисс Хасс, вы не позволите нам с Джоном Джозефом повести девочек на прогулку?
Гувернантка, бедное многострадальное существо двадцати пяти лет от роду, на котором ни разу не остановился заинтересованный мужской взгляд, нервно улыбнулась:
- Но идет дождь, Мэри.
Сестра Джона Джозефа присела в изящном реверансе:
- Мы собирались побродить по дому, мэм.
Мисс Хасс задумчиво нахмурилась. Ей не нравилась Мэри. Она вообще не любила детей и в душе проклинала преподобного Хасса из Норфолка за то, что он пропил все ее жалкое наследство. Оказавшись без крыши над головой, она была вынуждена учить этих маленьких извергов, чтобы не пойти на панель. Впрочем, иногда она даже жалела, что не пошла на панель, и ей представлялось, как она стоит в какой-нибудь подворотне, накрашенная и пахнущая духами, и кокетливо приподнимает юбку перед каким-нибудь военным.
- Что?
- Мы хотели осмотреть часовню, мэм. Вы знаете, там когда-то была Длинная Галерея. В незапамятные времена.
"Не по годам развитый ребенок, - подумала гувернантка. - Но зачем она говорит такими сложными фразами?".
- Вы не должны говорить так, как говорят взрослые, Мэри. Ведь вы не персонаж из исторической книжки и не ученая дама.
- Нет, но мы принадлежим к исторической семье, мисс Хасс. - Мэри окинула гувернантку самодовольным взглядом. - А вы тоже происходите из древнего рода, мэм?
- Нет, Мэри, вовсе нет. Мои предки были простыми деревенскими священниками, - она поднялась и оправила юбку. - Боюсь, что в моем роду не было никого, кто бы походил на знаменитых Уэстонов из поместья Саттон.
И тут Джон Джозеф тихо произнес:
- Но мы тоже ведь не являемся прямыми родственниками Уэстонов.
Гувернантка с благодарностью посмотрела на него и заметила странный блеск в его обманчиво мягких глазах, синих, как зимнее море. Она подумала, что Джон Джозеф не такой уж простак. Женщины могут дразнить его, издеваться над ним, вертеть им как угодно, но рано или поздно придет момент, когда он просто отвернется и скажет "нет". Джон Джозеф Уэбб Уэстон растет настоящим мужчиной, с которым придется считаться. Мисс Хасс улыбнулась ему.
- А вам тоже хочется повести девочек на прогулку, Джон Джозеф?
- Не особенно, мэм. Но я считаю, что в такой дождливый день не мешает немного поразмяться. Кроме того, они не будут вам надоедать, и вы часок сможете спокойно почитать.
- Мне кажется, вас ждет карьера дипломата.
- Вы так думаете, мэм?
- Впрочем, это не важно. Матильда, Кэролайн, давайте я сниму с вас переднички. Джон Джозеф погуляет с вами часок по дому.
- И я тоже, - сказала Мэри.
Мисс Хасс надменно проигнорировала ее слова.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Зима 1829 года выдалась необычайно теплой, и головки первых подснежников и крокусов уже начали пробиваться сквозь жирную, хорошо удобренную почву сада у восхитительно нелепого дворца, известного под названием "Павильон". Это был Брайтон-хоум, нежно любимый жалким трясущимся стариком, бывшим некогда элегантным и остроумным принцем-регентом. Теперь, похожий на дергающегося Панталоне, жуя беззубыми деснами и что-то бормоча себе под нос, Георг IV ковылял по идеально ухоженным дорожкам, где каждая травинка смотрела в одном и том же направлении.
Он дал Англии незабываемо прекрасное время регентства. Его обаяние и культура принесли ему титул "первого джентльмена Европы"; без его покровительства мир никогда не увидел бы ни картин Лоуренса, ни архитектуры Нэша. Но теперь никто не заботился ни о его жизни, ни о его смерти. Элегантные одежды сменились затрапезным халатом, модная прическа в романском стиле превратилась и слипшиеся белые пряди. Прежде всеми любимый принц Англии Георг IV был поражен до глубины души, столкнувшись с таким равнодушием.
"Думаю, что проведу Рождество здесь, - сказал он себе. - Нет, возможно, в Лондоне. О, Боже, еще и это решать".
Но никто не слышал его и не заботился о нем. Старик неуклюже наклонился, чтобы сорвать подснежник и положить его в ночной колпак.
Вдалеке виднелась восхитительно красивая линия побережья. У самого берега вода серебрилась как блестящая тафта, а чуть дальше морс было покрыто маленькими пенными барашками. Над ними возвышался Белый Утес, местами причудливо освещенный солнцем, и казалось, что там сидит русалка и плетет венок из водорослей, поглядывая время от времени на дома, построенные в форме перевернутой буквы U на небольшом холме перед Замком.
Семейство Уордлоу завтракало в одном из этих домов в комнате с полукруглыми окнами, поднимающимися от самого пола до потолка, отчего там всегда было светло и можно было любоваться окружающей природой. От овального стола красного дерева исходило живое свечение, белая скатерть и каждая грань серебряных приборов дышала чистотой и нежностью декабрьского утра.
Комната была красивой формы, обстановка в ней напоминала театральные декорации. Приподняв изящные темные брови, Хелен читала письмо, которое ей подали на маленьком блестящем подносе. Хрустальная люстра сверкала радужными бликами и позвякивала от легкого утреннего ветерка, венецианские портьеры колыхались над темно-розовыми коврами, свечи, многократно повторенные в золотых зеркалах, мерцали, придавая всему еще большую красоту.
Во главе стола спиной к окну, из которого открывался вид на морс, сидел генерал Уордлоу. Он предпочитал сидеть там, откуда лучше всего было видно освещенное лицо жены. У него была приятная внешность, блестящие волнистые волосы, раскосые глаза, веселый рот, жемчужные зубы; невзирая на годы, он был еще полон сил и энергии. Он не просто считал свой брак счастливым, он до сих пор был влюблен в свою жену. Генералу часто хотелось отослать детей и слуг, чтобы побыть с ней наедине.
Борьба между светскими условностями и любовью отнимала массу сил у Джона Уордлоу. Воспитанный в строгости матерью, которая в своем религиозном фанатизме во всем полагалась на волю Господню, он мог или погрузиться в морс пьянства и жалости к самому себе, или ожесточиться и, полагаясь во всем на свои силы, действовать наперекор превратностям судьбы.
От этого выбора Джон Уордлоу был спасен встречей с близнецами Гейдж и женитьбой на одной из них после смерти другой.
С этих пор он стал совершенно другим человеком. Несколько жесткий взгляд бледно-голубых глаз, усы и бакенбарды, быстрая уверенная походка, - все это осталось при нем, но его душа научилась чувствовать. Этот человек, который сидел за столом и, обводя взглядом свое семейство, прислушивался к шуму моря, доносившегося через открытое окно за его спиной, - этот человек олицетворял собой самую противоречивую вещь на свете: военный, чье сердце испытало настоящую любовь.
- Что тебя так заинтересовало в этом письме, дорогая? - спросил он.
Ответная улыбка Хелен заставила его сердце вздрогнуть, ему пришлось отвернуться и кашлянуть в носовой платок, чтобы никто не заметил, что до сих пор одного взгляда его жены достаточно, чтобы превратить его в глупого влюбленного мальчишку.
- Это приглашение на Рождество.
- От кого?
- От моих родственников Уэбб Уэстонов.
- А, это те, что живут в этой ветхой громадине близ Гилдфорда?
- Да, именно они. Но несмотря на все тамошние неудобства, а может быть, именно благодаря им… - Как только генерал уловил в ее голосе надменную интонацию, он тоже презрительно скривил губы. - У них есть дети приблизительно такого же возраста, как наши, и они предлагают приехать к ним на Рождество. Что ты думаешь по этому поводу, дорогой?
- М-м-м…
Он колебался, не зная, что ответить, потому что понимал, что во всем подчинится желанию Хелен.
Если бы даже она приказала ему прыгнуть со скал Гастингса, он с радостью повиновался бы. Генерал часто гадал, насколько жена осознает всю силу его привязанности.
- Мне кажется, там будет холодновато. По-моему, ты как-то говорила мне, что этот дом стоит еще с елизаветинских времен.
- Он был построен даже раньше, еще при Генрихе VIII. Конечно, если ты не хочешь, мне не…
- Я не знаю. А как бы хотелось тебе, дорогая?
Хелен повернулась к детям:
- Роб, Виолетта, Джекдо, а вы что скажете?
- А их мальчик выше меня?
Это спросил Роберт, старший сын, который в свои неполные тринадцать лет был уже на фут выше Джекдо и гораздо шире в плечах. Он был слегка рассеянным и не очень сообразительным, как это случается с мальчиками, которые слишком много внимания уделяют играм и спорту. Но это не мешало ему оставаться уравновешенным и добродушным.
- Вероятно, да. Ему уже, должно быть, исполнилось шестнадцать лет. Он сейчас уехал из дома и учится в школе, чтобы хоть немного отдохнуть от своих сестер.
Роб представил себе, как будет замечательно покрасоваться перед юными леди, и сказал:
- Что ж, я бы поехал.
Виолетта подумала, что она сможет взять своих кукол в путешествие и познакомить их с куклами кузин, что будут веселые чаепития в детской, и радостно сказала:
- Я тоже!
- А ты, Джекдо? Ты у нас всегда такой тихий.
Когда Хелен говорила со своим младшим сыном, выражение ее лица смягчалось, и Джон каждый раз испытывал муки ревности - как ни смешно это было по отношению к собственному сыну. Ведь Джекдо с его глазами, похожими на драгоценные камни, и черными волосами был почти точной копией своей матери. Но факт оставался фактом: генерал не мог выносить, когда его жена ласково смотрела на любого другого мужчину, будь то даже плод его собственной, дикой и необузданной страсти к ней.
- Да-да, скажи нам, что ты думаешь? - произнес Джон, чтобы скрыть от окружающих свои чувства.
- А как называется этот дом, сэр?
- Что за странный вопрос! Я не знаю. Забыл. Скажи ему, Хелен.
- Саттон.
- Значит, мы должны туда поехать.
Хелен только улыбнулась, но генерал оказался настойчивее:
- Почему ты так говоришь? Что это значит? Почему это вдруг мы должны туда ехать, Джон?
Отец не любил называть его Джекдо, считая, что это прозвище слишком слащаво и не годится для мальчика.
- Я чувствую, что так будет хорошо и правильно.
- Почему?
Джекдо почувствовал себя неуютно и уставился в свою тарелку. Конечно, он обладал даром ясновидения, но ему было всего двенадцать лет. Он не мог дать никакого объяснения этому самоуверенному военному, сидящему во главе стола. И все же он чувствовал, что должен поехать в Саттон, где суждено встретиться с человеком, жизнь которого будет неразрывно связана с его собственной.
Джекдо предполагал, что это будет девочка с огненно-рыжими волосами и глазами цвета морской волны, что она окажется одной из упомянутых сестер; что он войдет в ворота древнего замка и увидит, как она стоит среди других, явившихся ему в том забавном игрушечном шарике.
И, как обычно, при воспоминании о том потрясшем его событии, рука его сама собой потянулась к карману куртки. Он всегда носил с собой этот кусок простого зеленого стекла, хотя с тех пор в стекле больше не возникало никаких видений.
- Не отвлекайся, когда я с тобой говорю. Я задал тебе вопрос. Почему ты считаешь, что мы должны поехать в Саттон? - Но тут генерал почувствовал на себе суровый взгляд Хелен, и его голос немного смягчился: - Ну, так как же, молодой человек, мы ждем.
И тут он увидел такое, что его несколько обеспокоило.
Глаза Джекдо сверкнули, веки вздрогнули, как две птицы, испуганные дальней вспышкой молнии.
- Потому что так должно быть. Простите, отец, но это все, что я могу сказать. Я хотел бы поехать туда.
Генерал открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Хелен опередила его и произнесла:
- Ну, что ж, дорогой, если все пришли к единому мнению, то и я с радостью присоединюсь к нему. Теперь дело только за тобой.
Она могла вертеть им, как хотела! Он кивнул головой, а глаза уже пылали от тех чувств, которые мог разжечь в нем один-единственный ее взгляд. Он коротко засмеялся:
- Тогда едем.
Наградой ему была сияющая благодарная улыбка Джекдо, которую он даже не заметил, так как был поглощен созерцанием Хелен.
Сквозь снежную завесу холодной зимы, пришедшей, наконец, после необычно теплых для этого времени года дней, ворота замка Саттон издали казались черным кружевом на фоне распростершегося кругом белого покрывала. Но, по мере того как самая большая и прочная карста генерала Уордлоу приближалась к замку, громыхая массивными колесами, ворота постепенно приобретали иной вид. Они стали высокими, темными и угрожающими; за ними угадывался не слишком дружелюбный дом, в который непросто было войти.
- Боже мой, - сказал Джон Уордлоу, уставившись с изумлением на въезд в замок. - А я-то думал, что Уэбб Уэстоны бедны, как церковные крысы.
- Так оно и есть, дорогой. Я однажды приезжала сюда, когда была еще совсем девочкой. Тогда еще был жив первый Уэбб Уэстон. Что за великолепные развалины я увидела! Потом они отремонтировали его, насколько смогли, но на это у них ушли все деньги.
- Ой, мамочка, а нам дадут здесь поесть? - спросила Виолетта.
Генерал засмеялся и похлопал по ножке свою маленькую дочурку, одетую в бледно-лиловый бархатный костюм, шляпу с лентами и черные туфельки на пуговицах.
- Конечно, дадут, моя птичка. Ну-ну, успокойся. Ты слышала, что она сказала, радость моя?
Хелен улыбнулась и погладила пухленькую ручку Виолетты в белой перчатке:
- Не бойся, моя дорогая. Для нас там найдется много всего вкусного. Посмотри, как радуются твои братья.
И это было правдой, потому что, когда ворота распахнулись и навстречу гостям с приветствием вышел дворецкий, на добродушном лице Роба появилась довольная, как у плюшевого мишки, улыбка.
А Джекдо улыбался каким-то своим мыслям, и щеки его раскраснелись от мороза.
Повсюду, насколько хватало взгляда, был виден парк, притихший и застывший под тяжестью только что выпавшего снега. Гигантские деревья, под которыми еще короли саксов убивали диких лесных вепрей, протягивали, как руки, свои длинные ветви, пытаясь схватить летящие мимо снежные хлопья. Когда карета Уордлоу проезжала по деревянному мосту, гости увидели замерзшую реку, стиснутую обледеневшими берегами. Дома нигде не было видно; но вот дорога сделала еще один - последний - изгиб, и над ними навис унылый и мрачный, словно зачарованный, замок. Здесь им предстояло провести несколько дней. Перед ними предстал Саттон со всей его великой историей, королевской славой и неумолимым наследием родового проклятия.
Когда-то это здание имело четыре крыла, теперь осталось только три. Там, где некогда выступала вперед гордая Привратная башня, теперь зияла пустота. Стена, с которой столько глаз когда-то пристально всматривалось в даль, чтобы разглядеть скачущего к замку гонца, теперь окончательно разрушилась. Не было больше на свете парящих ворот сэра Ричарда Уэстона.
Никто из гостей не издал ни звука. Все были подавлены величием древнего замка. Хелен погрузилась В воспоминания о семье Гейдж, связавшей себя с владельцами замка Саттон благодаря браку Элизабет Гейдж и Джона Уэстона; поэтому родовое проклятие замка пало и на них, но ее семье удалось избежать его потому, что Джозеф Гейдж поклялся никогда не переступать порога этого дома. Он уехал на службу в армию испанской королевы и там воспитал Гарнета, дедушку Хелен.
Джон Уордлоу с грустью думал о расходах на содержание такой громадины. Он был генералом Британской армии, но его жалованья никогда не хватило бы, чтобы поддерживать в порядке подобное жилище. Хелен говорила ему когда-то, что старый Джон Уэбб Уэстон - отец теперешнего семейства - хотел снести этот дворец и отстроить его заново. Он унаследовал его в весьма плачевном состоянии от своей родственницы Мэлиор Мэри, которая, как понял генерал, сошла с ума и теперь жила в полном уединении, хотя в свое время была красавицей и ее преследовало множество поклонников.
"Странные дела", - подумал он, слегка покачав головой.
Дети тоже задумались. Роб представил себе, в какие интересные игры он сможет играть в этом парке, как будет везде бегать, прыгать и лазить по деревьям.
А Виолетта, надев нарядный чепчик своей самой любимой кукле, рассказывала ей, что она будет самой красивой среди всех игрушек, живущих в этом огромном страшном доме, пугающие очертания которого приближались с каждым грохочущим поворотом колес.
Джекдо мечтал о девочке с волосами цвета пылающей осенней листвы. Он знал, что звенья событий, которые приведут его к ней, уже начали соединяться между собой, что Саттон ждет его и каким-то необъяснимым образом изменит его жизнь. Но Джекдо пока еще не знал, как это произойдет. Ясно было лишь, что впереди очень важная встреча.
Но когда распахнулась массивная дверь и открылся огромный, как кафедральный собор, Большой зал, Джекдо почувствовал разочарование: он увидел семью из четырех детей и двух взрослых, но никто из них совершенно не был похож на девочку из его видения. Он ощутил себя обманутым, сбитым с толку, но, как только услышал: "Я - Джон Джозеф Уэбб Уэстон. А ты - тот, кого называют Джекдо?", то сразу же все понял.
Он приехал сюда из-за него. Перед ним стоял мальчик, которого Джекдо почувствовал братом, даже более близким, гораздо ближе глупенького Роба. Это было живое воплощение родственной души.
- Да, я Джекдо, - ответил он.
- Хорошо. Ты любишь играть в войну?
- С оловянными солдатиками?
- Да.
- Роб должен играть лучше меня. Он спортсмен.
Джон Джозеф ухмыльнулся:
- Для проведения военных маневров нужна голова, а не спортивная ловкость. Я предпочитаю тебя.
- Хорошо, - Джекдо несколько неуклюже и комично поклонился.
Джон Джозеф был полон жизни и принадлежал к тем людям, общаться с которыми всегда интересно. Он был довольно высоким для своего возраста и уже отличался той броской красотой, которая в дальнейшем будет выделять его среди товарищей. Шапка густых каштановых волос, глаза цвета зимних морских волн - светло-голубые, с синей каймой, - привлекали внимание, так же как и строгий прямой нос и улыбающийся чувственный рот. Наследник поместья Саттон был почти так же красив, как и первый владелец замка - Фрэнсис Уэстон, окончивший свою жизнь на плахе.
Но Джекдо пока ничего не знал о трагической истории замка, застыв в благоговейном трепете перед своим родственником. Он, наверное, всегда будет оставаться маленьким Джекдо, рядом с этим жизнерадостным симпатичным юношей он всегда будет выглядеть достаточно жалко.
- Вы, наверное, голодны? - спросила миссис Уэбб Уэстон. - Как только вы посмотрите свои комнаты, мы все вместе выпьем чаю. Сейчас мы живем только в западном крыле, так что вы не заблудитесь. Такая жалость, но мы ничего не можем поделать с остальной частью замка. Это все так тяжело, так тяжело…
Она грустно покачала головой. Миссис Уэбб Уэстон была хрупкой блондинкой с приятным лицом; губы ее то растягивались в улыбке, то складывались сердечком в зависимости от того, что она говорила.
- Да-да, - сказал отец Джона Джозефа, которого тоже звали Джон Джозеф. - все это действительно так удручает. А ведь когда-то дом был так красив. Но вы понимаете. Что тут поделаешь? Боже мой!
Все направились к лестнице и поднялись наверх, чтобы осмотреть комнаты.
- Надеюсь, вам здесь понравится, - сказал Джон Джозеф-старший. - Мы очень старались. Ужин хороший, но комнаты холодные. Впрочем, тут уж никто не виноват.
Миссис Уэбб Уэстон глупо хихикнула: