Естественно, все это вызывало в ней чувство вины. Она не могла помешать бедняге развлекать ее (во всех этих увеселениях Горацию сопровождали компаньонки, в том числе Ида Энн), и ей приходилось делать вид, что ей все это приятно. Горация терпела настоящую пытку. Она улыбалась кузену Фрэнсису, а в голове ее при этом сидела одна-единственная мысль: как же выбраться из этой ужасной ситуации, не причинив ему слишком сильной боли. Она всегда ненавидела лицемерие, но теперь ей пришлось самой превратиться в искусную лицемерку. Она не знала, что делать.
Горация постоянно ловила на себе взгляды милого старого Элджи, своего любимого отчима. Она чувствовала, что если бы судьба сложилась иначе и он был ее родным отцом, он обязательно бы поговорил с ней с глазу на глаз. Он сказал бы ей, что пора покончить с этой ложью. Но он только смотрел на нее так, словно пытался вложить в свой взгляд все тепло и любовь своей доброй, преданной души.
А затем - Портсмут! Последнее и тяжкое испытание. Фрэнсис хотел взять ее с собой на праздник. Естественно, их должны были сопровождать Ида Энн, сестра Фрэнсиса Анни, его друг мистер Кокс и юные Чарльз и Фредерик Хиксы, но, тем не менее, эта вынужденная близость с кузеном Фрэнсисом оказалась для Горации тяжелее, чем она ожидала. Молодая женщина окончательно решилась сказать ему правду до отъезда.
Но такой возможности не представилось. Ида Энн, взволнованная от мысли, что развлечения пойдут, наконец, полным ходом, была настолько возбуждена, что отказаться от поездки было бы слишком жестоко по отношению к ней. Тут Горации показалось, что она никогда не сможет спастись, что могущественная сила втягивает ее в этот брак помимо ее воли, что ей суждено до конца своих дней каждое утро видеть эти веселые усики и слышать этот бодрый голос. Такие перспективы вызывали полную депрессию. Неужели на смену истинной, великой любви должно прийти такое?
Но Фрэнсис не замечал никаких перемен в ее настроении. Когда они прибыли в Портсмут после долгого путешествия на поезде, первые слова, которые Фрэнсис произнес, войдя в гостиницу и сев за стол, звучали так:
- Послушайте, какой крепкий чай! Клянусь Юпитером, он напоминает мне дни моего детства. Как я люблю закатить пир горой!
Горация, беспомощно оглядевшись по сторонам в страхе, что кто-нибудь посмеется над ней, с удивлением обнаружила, что все вокруг заняты лишь поглощением ветчины, желе и пирожных. Оказывается, только ей слова Фрэнсиса показались ребяческими и нелепыми. И в этот момент она почувствовала, что совсем одинока и еще более несчастна, чем когда-либо.
- Я собираюсь написать капитану Блэквуду, - объявил Фрэнсис. - Знаете, он командует "Викторией". Я встречался с ним несколько лет назад, и мне пришла в голову мысль, что он может устроить для нас морское путешествие.
- Насколько я знаю, он берет пассажиров, - ответил мистер Кокс - худенький высокий юноша с глазами, похожими на бусинки.
- Да?
- Да, только не иностранцев.
- Ну, само собой, - откликнулись вес, кроме Горации.
На следующий день произошло событие, которое заставило ее убедиться окончательно в том, что надо разорвать помолвку с Фрэнсисом любой ценой. Рассвет был сырым и туманным, и все дамы в один голос заявили, что хотят остаться на берегу. Но Сэлвин и Кокс настояли на том, что надо нанять лодку и навестить суда, стоящие в гавани. Подобрав юбки и стараясь не замочить ног, Горация, Ида Энн и Анни взобрались на борт качающейся на волнах лодочки и направились к "Виктории".
Но это предприятие завершилось полным конфузом. Капитан Блэквуд оказался перегружен делами и не смог уделить времени мистеру Сэлвину. Так что компании пришлось остаться в лодке. Они покатались еще немного, и Фрэнсис показал своим спутникам место, где пал герой Трафальгарской битвы. На медных пластинах красовались слова девиза: "Англия ждет, чтобы каждый мужчина исполнил свой долг".
- Бессмертный Нельсон, - повторял Фрэнсис, в знак уважения прижав к груди шляпу.
- Да, действительно, - сказала Ида Энн. - Ну что, теперь мы можем вернуться в гостиницу?
- Нет еще. Сначала надо завернуть на "Экссллент". Вам понравится, леди Ида. Это учебное военное судно. Там упражняются в сражении на шпагах и пистолетах. И еще там сеть пушки.
- О, прекрасно, - глазки Иды Энн зажглись в предвкушении зрелища красавцев-моряков, дерущихся на шпагах. - Мы отправляемся туда прямо сейчас?
- Да.
Шум стоял ужасный: на корабле вовсю палили из пушек и ружей, словно вернулись времена Трафальгара. Горации показалось, что она вот-вот упадет в обморок, настолько угнетала ее вся эта атмосфера. А потом случилось чудо. Конечно, это был всего лишь обман зрения, но она отчетливо увидела отражение Джона Джозефа на медной полированной поверхности какого-то крепления "Экселлента". Она подалась вперед, голова ее закружилась от потрясения, а потом с ней заговорил внутренний голос - точь-в-точь как в гастингской церкви.
- Что ты делаешь, глупышка? Джекдо жив. Я же говорил тебе. Ты должна…
Голос исчез, когда к Горации приблизился взволнованный, перепуганный и до ужаса ласковый Фрэнсис.
- Горация, дорогая моя! Что случилось? Вы бледны, как смерть!
- У меня страшно болит голова. Можно мне вернуться в гостиницу, Фрэнсис? Я не вынесу этого шума.
Фрэнсис выглядел растерянным, и Горация молилась про себя, чтобы он не вздумал предложить сопровождать ее.
- Я отлично доберусь сама. Не хочу портить вам праздник. Мне просто нужно немного полежать. Если оставить меня в покос, я очень скоро приду в себя.
Горация видела, что ему до смерти хочется остаться, и ее переполнила бурная радость, когда он сказал:
- Прекрасно, если вы уверены, что все будет хорошо. Мы постараемся скоро вернуться. Простите, что я покидаю вас, но мне безумно хочется взглянуть на лучший британский дуб в отделе строительства.
- Конечно.
Она позволила ему довести себя до качающейся лодочки и помахала на прощание платком. Потом она прижала руки к ушам, стараясь снова услышать тот странный внутренний голос. Но он молчал. И тогда Горация поняла, что ей надо делать. На свете был только один человек, который мог бы дать ей добрый совет. Кловерелла должна вернуться в Саттон.
Одной из древних традиций рода Уэстонов была привычка высматривать приближающихся к замку всадников из окон Длинной Галереи или, что было не так удобно, из Привратной башни. Но теперь, после всех перемен, произошедших с особняком, это было невозможно. Привратную башню снесли, Длинная Галерея превратилась в часовню. Единственной комнатой, из которой открывался вид на парк и дорогу, была спальня, некогда принадлежавшая Маргарет Тревельян. Но сейчас в этой комнате жили мать и отчим Горации, а она никак не могла найти подходящего объяснения тому, что ей надо торчать в их спальне весь день напролет. Ей пришлось довольствоваться тем, что она сможет издали услышать звуки флейты: ведь именно так Кловерелла обычно извещала о своем приближении.
Горации стало страшно, когда она развернула сверток и впервые увидела восковую куклу, голова которой была увенчана черным локоном Кловереллы. Еще тяжелее оказалось положить эту куклу на кровать и сказать ей: "Кловерелла, ты должна прийти ко мне".
Потом Горация снова завернула куклу и спрятала ее подальше, раздумывая, не совершила ли она какого-нибудь ужасного кощунства: ведь она вмешалась в такие вещи, которых совершенно не понимала. Но ничего другого ей не оставалось: надо было спросить кого-нибудь о Джекдо. И еще - о том, как ей избавиться от Фрэнсиса, не причинив ему вреда: ведь она так до сих пор и не осмелилась это сделать. Горация чувствовала, что если помощь не придет, то ее нервы вот-вот сдадут от всей этой фальши и неопределенности.
Одно время Горации казалось, что мистер Сэлвин, наверное, никогда не уедет из замка. Но спустя двенадцать дней после того, как они вернулись из Портсмута, он объявил за завтраком, что едет этим утром в Лондон, чтобы встретиться с дядей Томасом Монингтоном.
- Хорошо, - отозвался мистер Хикс, опустив газету и пристально глядя на Фрэнсиса через стекла пенсне. - Это прояснит дело.
- Что вы хотите сказать, сэр? - спросил Фрэнсис, удивленно взглянув на него.
- То, что сказал. Я уверен, что у мистера Монингтона есть весьма определенные планы на ваше будущее, Фрэнсис.
Больше он не стал ничего говорить и снова отгородился от мира номером "Таймс", словно щитом.
В десять часов Фрэнсис покинул саттонский замок. Элджернон и Энн с четырьмя собаками - своими и привезенными Горацией - вышли на прогулку; Ида Энн взяла коляску и отправилась в Гилдфорд, чтобы походить по магазинам, а Горация пошла на лужайку набросать сельский пейзаж и подумать, не написать ли ей письмо Фрэнсису сейчас, пока его нет поблизости. Кто-то говорил ей, что объявлять о разрыве помолвки в письме - это трусость, но в тот момент Горация не видела альтернативы.
И в этот миг до нее донеслись серебристые звуки дальней флейты. Кловерелла - благодаря своему шестому чувству или наблюдению за домом, а может быть - и тому, и другому, - очевидно, узнала, что Фрэнсис Сэлвин уехал.
Когда она подошла ближе, Горация побежала ей навстречу и с изумлением обнаружила, что на флейте играет вовсе не колдунья, а шедший рядом с ней высокий красивый парень с густыми кудрявыми темно-каштановыми волосами и длинными тонкими пальцами, словно птицы порхающими по отверстиям флейты.
- Джей! - воскликнула Горация, застыв на месте от удивления.
Парень низко поклонился, сдернув с головы шапку и коснувшись ею пыльной земли. А когда он выпрямился, Горация обнаружила, что он - точная копия своей матери, вплоть до крепких белых зубов. Но в его глазах Горации почудилось особое выражение, напомнившее ей еще кого-то.
- Вы посылали за нами, миледи, - сказал он. Это был не вопрос, а утверждение. Ритуал, который Горация проделала с восковой куклой, прекрасно сработал. Кловерелла и ее сын услышали мольбу о помощи.
Кловерелла спросила:
- Чем мы можем вам послужить?
Горация решила сразу приступить к делу:
- Я хочу узнать о Джекдо - майоре Джоне Уордлоу. Я убеждена, что капитан Уэбб Уэстон говорил со мной с того света. Я уверена, что он хотел сказать мне, что майор не умер, хотя все давно решили, что он погиб. Скажи мне правду, Кловерелла!
Цыганка села на землю под вязом, вытянула ноги и достала из кармана трубку.
- Пускай вам скажет это Джей, - ответила она.
- Джей?
- Да, миледи. Он заглянет в кристалл.
- Что это значит?
- Это гадание по хрустальному шару. У него получается лучше, чем у меня, миледи. Он тоже принадлежит к древнему роду мастера Захарии и Ведьмы Кловереллы. Он даст вам ответ.
- Вот, миледи, - Джей пристально взглянул на Горацию. - Держите в руках этот кристалл.
Пока он говорил, взгляд его стал рассеянным и блуждающим, а плечи сгорбились. Внезапно он стал похож на какое-то древнее существо, и Горация задумалась, кто же этот мастер Захария, которому удалось произвести на свет такого удивительного потомка. Но тут Джей взял из ее рук волшебный кристалл и заговорил:
- Вы очень несчастны, - сказал он. - Но для этого нет причин. Через три года исполнится самое сокровенное желание вашего сердца.
- Какое?
- Соединиться с майором Уордлоу.
Наступила долгая тишина. Потом Горация сказала:
- Но я почти не знаю майора Уордлоу. Я видела его всего раз десять.
Джей взглянул ей в глаза, и она заметила, как сильно изменилось его лицо. На нее смотрел мужчина с суровыми чертами лица, но улыбка его оставалась такой же дерзкой и веселой. Горация знала его еще ребенком, и теперь она была потрясена произошедшей с ним переменой и тем, какую силу он обрел.
- Возможно. Но в действительности вы очень хорошо знаете майора Уордлоу, леди Горация. Какой смысл говорить об условностях и думать об условностях! Если вы хотите достичь мудрости, следует смотреть на вещи широко.
В нормальной ситуации мальчишке, который осмелился говорить подобным образом с хозяйкой поместья, как следует надрали бы уши и посадили на неделю на хлеб и воду. Но Горации это и в голову не пришло. Она прекрасно понимала, что некая таинственная сила использует Джея как свой инструмент.
- Значит, майор Уордлоу жив? - спросила она.
- Он жив, миледи. Но его жизнь находится в большой опасности - не от какой-то конкретной угрозы, но из-за того окружения, в котором он вынужден находиться. И сейчас вы должны ему помочь своей верой.
- Что ты имеешь в виду?
- Если вы отдадите ему все свои помыслы и свое сердце, он об этом узнает. И это придаст ему силы, необходимые для побега.
- Так он в плену?
- В своем роде, да. Но позвольте мне договорить, леди. Вам с ним предназначено быть вместе и рука об руку пройти множество ступеней опыта, поэтому вы должны помочь судьбе сложить предначертанный узор.
- Джей, о чем ты говоришь?
Глаза его засияли, как вечерняя звезда, и он ответил:
- Ждите его. И не думайте ни о ком другом. Верьте.
- А мистер Сэлвин?
- Это будет легко для вас. Он сам откажется от свадьбы.
- Не могу в это поверить!
Джей засмеялся, и Горация увидела, что перед ней снова стоит мальчишка - высокий и худощавый юноша, которому предстоит в зрелые годы стать великим человеком.
- Вспомните о дядюшке-Вставная-Челюсть, - сказал он.
Горация была совершенно озадачена:
- Но я думала, он хочет, чтобы его наследник женился на мне.
Джей подмигнул:
- Возможно, он слишком старается, леди Горация.
- Что ты имеешь в виду?
Джей поднялся, все еще смеясь, и помог Горации встать.
- Я сказал вполне достаточно. Больше знать вам не нужно. Просто помните, что майор Уордлоу нуждается в вашей мысленной поддержке, если вы хотите, чтобы предначертанное свершилось.
Джей широко улыбнулся при взгляде на Кловереллу, задремавшую под вязом, так и не выпустив трубки из пальцев.
- Она ждет ребенка, - сообщил он.
Горация была потрясена:
- Кловерелла? Но ведь столько лет прошло… А от кого?
- Один великий человек решил, что достоин стать отцом ее дочери.
Горация покачала головой.
- Никогда не знаешь, чего ожидать от вас, цыган.
- Так и должно быть.
Горация задумчиво взглянула на него:
- Ты мне кое о чем напомнил, Джей. Кто твой отец? Его имя известно?
- О да, известно, - ответил Джей.
И с этими словами он взял флейту и заиграл такую веселую мелодию, что Горация подобрала юбки и стала танцевать в солнечном свете, словно жизнь только начиналась.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Горации даже не пришло в голову, что в письме могут оказаться хорошие новости. Оно лежало на серебряном подносе и с виду было вполне безобидным, но опытному глазу было заметно, что его писали в спешке и под влиянием сильного потрясения. Почерк Элджернона Хикса, обычно аккуратный и четкий, теперь стал похож на детские каракули, а в левом уголке конверта расплылось пятно, словно на бумагу капнула вода.
Горация разорвала конверт руками, позабыв о серебряном ножичке, который когда-то она вместе с Джоном Джозефом покупала в большом венском магазине, полном аромата горячего шоколада, доносившегося из соседнего кафе, и битком набитого куклами и музыкальными шкатулками.
Она достала письмо и прочла:
"Саттон. 1 августа, 1852. Мои драгоценные падчерицы!
Я пишу вам в крайней спешке и в ужасном состоянии. Моя возлюбленная супруга, ваша мать, вчера ночью почувствовала сильные боли в брюшной полости, и мы немедленно вызвали из Гилдфорда доктора Торна. Он поставил диагноз "воспаление стенки желудка" и отнесся к этому с некоторой серьезностью. Сегодня утром пришла сиделка Вудвэр - простая женщина, но доктор отзывался о ней с большим уважением, - и все же я просил бы вас, если вы любите свою семью, приехать как можно скорее. Ваша мать очень слаба, и я уверен, что присутствие дочерей окажет ей большую поддержку.
Я отправляю письмо Аннетте с этой же почтой, но боюсь, что семейные сложности не позволят ей приехать.
С уважением, ваш Элджернон Хикс".
Горация рухнула на стул и похолодела. Если отчим пишет в таких выражениях, то это значит, что графине действительно плохо: иначе милый старый Элджи не стал бы так пугать своих падчериц.
В мозгу Горации проносились мысли о матери. Она помнила ее прекрасной молодой женщиной, с волосами, уложенными в высокий греческий узел, когда она отправлялась на обед к Георгу IV; она помнила ее обезумевшей от горя в день смерти мужа, с воплями метающейся по спальне в Строберри Хилл; она помнила, как нежно любила мать Элджернона Хикса, когда выходила за него замуж. Горация думала о храбрости и хрупкости своей матери, о ее несгибаемой воле к жизни перед лицом стольких тяжелых испытаний. И вот - "воспаление стенки желудка". Какая страшная действительность скрыта за этими непонятными словами?
Распахнулась входная дверь, и на пороге появилась Ида Энн с Лули и Портером.
- Ах, дорогая, - сказала она, - у меня сейчас было такое приключение на цветочном рынке…
Она оборвала фразу, заметив испуганное выражение лица Горации.
- Что случилось? - тон ее резко изменился. - В чем дело?
- Мама, - ответила Горация. - Она серьезно больна.
- О, Небо!
Ида Энн тяжело опустилась на стул, и в комнате повисла напряженная тишина. Потом она спросила:
- Это не из-за меня?
- Ну как это может быть из-за тебя? - ответила Горация. - У нее боли в желудке.
- Да, но это может быть из-за волнений. Она так расстроилась, когда я переехала жить к тебе.
Снова наступила тишина. Сестры думали о письме, которое графиня прислала Иде Энн четыре месяца назад.
"Имея двух незамужних дочерей, мне тяжело лишиться их общества на закате моих дней, - говорилось в этом письме. - Но если таково твое желание и тебе это доставляет удовольствие, я вынуждена покориться, и мне остается лишь искренне надеяться на то, что ты будешь счастлива…"
- Я чувствую себя виноватой, - сказала Ида Энн. - Но я просто ненавижу Саттон.
- И я.
- Мне хотелось жить с тобой в Лимингтоне, Горри. Здесь настоящая веселая жизнь.
Сестер мучили угрызения совести.
- В конце концов, - продолжала Ида Энн, - после того, как кузен Фрэнсис расторг помолвку, тебе нужно было, чтобы кто-нибудь находился рядом.
Сестры от души расхохотались, вспомнив, как изящно Горации удалось ускользнуть от нежеланного брака, и как интриги дяди Томаса Монингтона великолепно обернулись на благо Горации.
Томас Монингтон хотел, чтобы Горация, выйдя замуж за Фрэнсиса Сэлвина, отказалась от назначенной ей по завещанию Джона Джозефа ежегодной пенсии в сто тысяч фунтов. В свою очередь, дядя Томас Монингтон отказался бы от прав на наследование поместья Саттон, который должен был перейти к нему в руки в случае повторного замужества Горации. Узнав об этом, Элджернон Хикс поднялся и угрожающе заворчал.
- Эти деньги Джон Джозеф оставил специально для тебя, - сказал он с гневным выражением лица, стоя посреди библиотеки. - Горация, ты не должна соглашаться. Я сам увижусь с Сэлвином и откажу ему.