- Думаю, - вступает в разговор Кадан, - что нам пока урусов воевать рано. Давайте закрепимся. Лучше подготовим воинов. Я слышал, что урусские тайджи живут друг с другом плохо. Их ослабляет внутренняя вражда. Пусть они дерутся между собой. Мы будем слабому помогать одолеть сильного, потом обоих подчиним себе. Так все государство урусов станет нашим. Мы будем привлекать на сторону таких тайджи, как Глеб. Возьмем урусов их руками!
- Правильно, правильно! - послышались голоса.
Хан насторожился. Он и раньше знал, что не все царевичи поддерживают его стремление. Одни из зависти, другие из гордости. Храбрый Кюлькан стремился к новым землям, большому богатству. Но как мог он, сын Священного потрясателя вселенной, повиноваться и создавать славу Батыю, всего лишь внуку его великого отца!
Глаза Батыя вспыхнули яростным огнем, но он подавил в себе приступ. Повелитель знал, что в таких делах гнев - плохой советчик. На его лице расплылась улыбка, которая обескуражила, но не обезоружила выступавших. Опасность оставалась, опять воцарилась тишина. И чем дольше затягивалось молчание, тем сильнее чувствовал Батый, что над осуществлением его долгожданной мечты нависла угроза.
Батый поглядел на ханшу, ища у нее поддержки. Эта умная женщина много раз помогала ему в трудную минуту. Но она сидела, понурив голову. Ей надоели разлуки, слезы близких. Хан почувствовал, что так блестяще начатая затея рушится.
Тогда Батый перевел взгляд на свою последнюю надежду, Субудай-багатура. Полководец всегда был верен ему и даже больше - это он зажег в юном сердце хана неукротимый огонь жажды славы, жажды повторения подвига великого предка.
Субудай-багатур сидел молча, он как будто не видел и не слышал происходящего. Его единственный глаз вперился в колеблющийся огонек светильника, словно в нем полководец хотел прочитать нечто важное. Из-за большого нагара фитиль стал сильно дымить. Тогда старик, кряхтя, поднялся и подошел к светильнику. Громко плюнул на пальцы и снял нагар. Также неторопливо вернулся на место. Тяжелым взглядом обвел присутствующих. Единственный глаз пронзал насквозь, и многие не выдерживали, опускали головы. Субудай снова уставился на весело играющий огонек и заговорил:
- Чтобы ярче гореть, надо убрать лишнее. Кто трусит, пусть остается. Если останетесь все, пойду один. Такова воля наших богов, такова воля Великого потрясателя вселенной. Я ему поклялся, я выполню эту клятву. Эту клятву выполнит и ваш джихангир. Я склоняю перед ним голову. Веди нас! Воины с тобой! Уррагх!!!
Вскочил и подбежал к хану Ахмыл. Глаза горят.
- Веди, хан!
Повскакивали и другие:
- Веди, хан!!
Лицо Батыя осветилось счастьем. Приговор урусам был вынесен. Решил, как только установятся дороги, идти воевать Русь. Ко всем, кто высказался против похода, были прикреплены верные темники, которым тайно наказали не спускать с царевичей глаз. За малейшую попытку выдать тайну их ждала смерть.
Глава 8
Князь Всеволод, неслышно ступая, ходил из угла в угол и диктовал тиуну:
- "Всемилостивейшая княгиня, дорогая сестра! Прозябаю я здесь совсем одиноким и несчастным человеком. Зачем тут живу, не ведаю. Надеяться на то, о чем мы говорили, не приходится".
Тиун поднял голову и вопросительно посмотрел на князя.
- Да, да, не приходится, - повторил тот и продолжал диктовать: - "Княжна сущая ведьма. Готов целовать крест. Она может вызывать дьявола. Я слышал, что она собирается снова в Киев. Надо встречать ее где-то около Зуевского лога, под нажимом заставить изменить путь, чтобы наш высокочтимый отец смог молитвами выгнать из нее дьявольскую суть. Сестра, все дела крутит выживший из ума воевода. Он хочет через своего сына прибрать к рукам княжну. Желаю столетнего здравия. Всеволод". Так, написал? - князь остановился напротив тиуна. - А теперь давай еще одно напишем.
Тиун взял из стопки желтоватый пергаментный лист, подарок княгини. Всеволод снова начал диктовать:
- "Дорогая Всеславна! Как ты поживаешь? У нас беда, сильно заболел князь, зовет тебя к себе…"
На этом месте тиун ударил себя по лбу:
- Как я сразу не уразумел! Значит, ведьмой займется игумен. А князь… Так ей!
- Пиши! "… и надеется, что ты откликнешься на его просьбу. Это поможет ему встать на ноги. Ждем. Целую. Твоя тетя".
Дописав письмо, тиун спросил у князя:
- Кто повезет?
- Кроме тебя, доверить это я не могу никому.
Лицо тиуна исказилось в недовольной гримасе.
- А в Киев кто?
- Тоже ты. - Князь насмешливо посмотрел на тиуна. - А чтоб веселее было - держи!
Он бросил кожаный мешочек, который тяжело упал на стол перед тиуном. Глаза того заблестели. Он жадно схватил подарок князя, опустил его за пазуху и остался доволен.
Когда все было готово, тиун тщательно зашил оба письма в кафтан. Князь давал последние указания:
- Сначала отправишься в Чернигов. Послание отдашь лично в руки княгине да скажи: "Белые кони над днепровской кручей". Она тебя поймет и лучше примет.
- А что было?
- Я ей тогда жизнь спас.
- О, князь, у тебя есть и добрые поступки!
Не обращая внимания на слова тиуна, князь продолжал:
- На словах расскажешь ей про эту ведьму, еще скажи, что люба она мне. Потом поедешь в Киев. Найдешь Чупрыню, отдашь ему, - князь достал из кармана мешочек, подбросил два раза на ладони и вручил тиуну, - вот это.
Тиун покачал мешочек на раскрытой руке и опустил в карман.
- Пусть он скачет сюда и вручит княжне вот это письмо. Он состоит при княжем дворе, и Всеславна должна его знать. Если так, то она ему поверит наверняка. Выезжай завтра после обеда. Самое незаметное время. Скажешь Чупрыне, чтоб в Киев с княжной ехал через Нежин. Да не забудь!
- Можешь не сомневаться, все исполню.
- Да, чуть не забыл. Дебору нашли?
- Нет, князь, исчезла куда-то с братом.
- Ишь… Из-под земли гадюку достань. А с Брачиславом разборался?
- Разобрался. Хоть не велел ему отлучаться, да зазноба у него там была, ну и… прогулял.
- Вели бить батогами.
- Будет исполнено.
- Теперь все. Ступай с Богом.
В этом походе князь Михаил очень редко присылал о себе вести. Признаться, княгиня не очень по нему скучала. Тревожилась она совсем по другому поводу: здесь, в Чернигове, были люди, которые поддерживали князя Ярослава. Она боялась. Боялась за себя, за детей. И ее мысли все чаще возвращались к супругу, надежной защите и опоре.
Сегодня она решила посетить Спасо-Преображенский собор. Там она долго и старательно молилась. И молилась бы еще, если бы рядом с ней не возникла тень худощавого, тщедушного человечка. Княгиня похолодела, вспомнив, что видела, как он вертелся у ворот, когда направлялась в церковь. Хорошо, неподалеку самозабвенно молился какой-то священник. Взяв себя в руки, княгиня украдкой торопливо оглядела подозрительного незнакомца. Одежда, покрытая толстым слоем пыли, красноречиво свидетельствовала о том, что он издалека. Женщина вздрогнула от недоброго предчувствия.
Человек старательно молился. Наконец он обернулся, оглядел ее невыразительными бегающими глазками и сказал тихим заговорщицким голосом:
- Белые кони над днепровской кручей.
- Какие кони? - не поняла княгиня, испуганно дернувшись.
- Князь Всеволод…
Этого было достаточно, чтобы трагедия далекой юности предстала перед ее глазами. "Не от Михаила, - с облегчением подумала она, - от Всеволода".
- С братом что-то случилось?
- Слава Богу, пока нет, - человек стал неистово бить поклоны. Княгиня что-то зашептала, крестясь. Поднявшись с колен и кивком головы дав знать незнакомцу, чтобы следовал за ней, величественно поплыла к выходу.
Дома княгиня приняла его в своей светелке. Когда узнала, что это княжеский тиун, лицо ее посветлело. Тиун неторопливо, в ярких красках, обрисовал ночь на Ивана Купалу. Княгиня слушала, с ужасом вытаращив глаза.
- Господи, в дьявола, говоришь, обернулась?
- Вот те истинный крест. - Мужчина крестился так неистово, глядя на княгиню таким открытым взглядом, что не поверить ему было просто невозможно.
- Что же брат хочет?
- Вот, тут все написал. - Тиун, отпоров подкладку, достал письмо.
Княгиня развернула, повертела бумагу и протянула назад.
- Читай, если можешь, а то кликну монаха.
Читая, тиун отрывался и вставлял свои дополнения, ужесточая написанное. Княгиня сразу хотела послать несколько дружинников, чтобы схватить это "исчадие ада", но тиун возразил:
- Князь Всеволод просил этого не делать - все узнают. Лучше поступить хитрее. Князь предлагает вызвать ее в Киев и по дороге схватить. Место для этого князь указал.
- Когда людей-то посылать?
- Думаю, дней через пятнадцать. Я сообщу.
Княгиня подумала.
- А князь вернется - как на это посмотрит?
- Ну, если князь и вернется к тому времени, соскучившись по жене, он на все согласится.
- А ты, однако, бестия, - заулыбалась княгиня. - Велю тебя накормить да уложить с дороги. Завтра дадут коня. Ступай.
Довольный тиун, низко поклонившись, выскользнул из светелки.
Князь Михаил возвращался домой. Еще накануне в город примчался гонец, возвестивший о скором его прибытии. Под восторженные крики горожан княгиня с многочисленной челядью двинулась навстречу.
Стоял прекрасный осенний день. Солнце щедро дарило людям остатки тепла. Теряли юный вид колосья, одеваясь в золото. Казалось, этому благодатному времени не будет конца, и только смётанные стога сена, стоявшие вдоль дороги, напоминали о скором приходе суровой зимы.
Вот показался дружинник с княжеским стягом, за ним - сам князь Михаил. Он ехал, гордо восседая на тонконогом чубаром жеребце. При виде своего владыки толпа дружно расступилась, давая дорогу, и он величественно вплыл в волнующееся людское море. Ударил колокол Спасо-Преображенского собора. Его могучее эхо подхватила Ильинская церковь, чтобы слиться затем с радостными звонами Борисоглебских, Успенских и Благовещенских колоколов…
Отдохнувший с дороги князь приказал собрать родню в гриднице, повелев принести туда добытое. Княгине досталась пара прекрасных базилик филигранной работы с огромными алабандинами. Она не удержалась и тут же надела их на запястье. И, наслаждаясь, таинственным блеском камней, игравших при каждом повороте руки, не заметила, как сзади подошел князь и надел ей на шею ожерелье с точно такими же каменьями. Гридница ахнула. Княгиня была на седьмом небе.
После того как князь раздал подарки и родственники, выразив свои верноподданические чувства, убрались из комнаты, княгиня, ахнув, произнесла:
- Михаил, мы получили сообщение из Рима.
Она достала из сундука письмо, свернутое в плотную трубочку и обвязанное двумя кожаными ремешками, концы которых были приклеены к бумаге, и протянула князю. Он торопливо сорвал шнурки и развернул послание, но, увидев латинские буквы, с огорчением вздохнул и собрался было послать за монахом.
- Зачем спешить? - остановила его княгиня. - Утро вечера мудренее, завтра и прочтем. - Легко вынув из рук мужа письма, положила его на место. А потом, слегка запинаясь, рассказала все, что узнала от тиуна.
- Колдунья? - удивился князь. - Не верю. Она, как-никак, княжеских кровей.
- Родной жене не веришь! - На глазах княгини выступили слезы. - Брат мой тоже князь, врать не будет.
- Князь без княжества, - звонко расхохотался Михаил. - Не будем ссориться. Хочешь, завтра же велю схватить ее?
- Нет, доверь это дело мне.
Утром, когда князь еще нежился в постели, привели монаха.
- Вот письмо. Прочти, если сможешь, - попросил князь.
Монах начал читать, сразу переводя на русский. Его преосвященство рассказывал о европейских новостях, малозначимых и неинтересных Михаилу. Но его внимание привлекли слова о монголах. "По сведениям некоторых восточных владык, - сообщал папа, - эти дикие племена что-то замышляют".
Князь рассмеялся.
- Мы тут рядом живем и не ведаем о каких-то монголах. Пусть только попробуют сунуться.
Монах закончил читать и, набравшись смелости, спросил:
- Может, поспрошать болгарских купцов?
- Пустое, - князь, махнув рукой, отпустил монаха.
Но письмо все-таки поселило беспокойство у него в душе. За завтраком от княгини не ускользнуло, что муж встревожен. "Прочитал письмо", - догадалась она, а вслух спросила как можно ласковей:
- Что пишут из Рима?
- Верховный понтифик пугает нас монголами…
- Делать нечего понтифику. Свои-то враги опаснее будут. Да что о пустом думать, князь. Вели-ка лучше пир готовить.
Засуетились, забегали люди. Ожил княжеский двор, дремавший доселе несколько месяцев. Отовсюду слышались визг забиваемых свиней, блеяние овец, предсмертный рев молодых быков.
Воевода подгадал на пир. Посадили его далеко от князя. Аскольд недоуменно посмотрел на отца, тот усмехнулся:
- Ничего, сынок, воля княжья что ветер - не усмотришь, с какой стороны дует.
Козельцы на пиру пробыли недолго, да их никто и не держал. Утром на рысях отряд двинул домой.
Глава 9
Как долго течет время, когда приходится ждать! Но еще нестерпимее тянется оно, когда ждешь любимого. Вести с запада в Козельске были редки и скудны. Шли они окольными путями: то через Чернигов, то попутным ветром из Киева. Поругивали воеводу: забывчив стал старик, поэтому и не шлет вестового. Того не знали земляки, что не мог Сеча вопреки воле великого князя послать гонца домой. Тот считал, что достаточно их скачет в Чернигов, а оттуда вести и сами дойдут. Вот и мучилась Всеславна, ловя каждое словцо, любое веяние с запада. Но о походе ничего не было слышно. Она же и тому радовалась, что не было худых сообщений. Худые вести - они всегда быстро бегут.
Но однажды привычная череда дней была прервана важным событием.
Как-то после обеда, когда на улице лил дождь, княжна прилегла и не успела погрузиться в сладостные мечты, как в светлицу вбежала Малуша. По ее испуганному лицу Всеславна поняла: что-то произошло, и сердце ее тревожно забилось. "Неужели?"
- Малуша, милая, что с ним?..
- Нет-нет, - поспешно успокоила та княжну, - но тебя спрашивает какой-то гонец с Киева.
- Проси, - княжна набросила широкую, черного бархата, накидку.
В комнату вошел высокий мужчина. Он был в длинном чапане. Глубокий капюшон скрывал лицо, так что видны были только большие серые глаза - бесстрастные и чуть нагловатые. С мокрой одежды тут же натекла лужа. Мужчина отбросил капюшон, и перед княжной предстало лицо немолодого человека, густо, до самых глаз, заросшее рыжей бородой. Что-то знакомое показалось Всеславне в его облике.
- Что, не признала, княжна? - Голос звучал чуть насмешливо. - Постарел, видать… А ты хороша, ой, хороша! Невеста… Чупрыня я, помнишь такого? Кто тебе первую земляничку носил?
- Дядя Чупрыня! - просияв, девушка бросилась ему на шею.
- Осторожно, дочка, измокнешь. Вишь, я какой, сколь налил. Ты уж прости меня…
- Да уберут сейчас, а ты ступай в горницу. Сними мокрое, найдем, во что тебя переодеть.
- Да нет, идти мне надо. Вот бумагу тебе доставил. От тетки, тьфу ты, от княгини, - виновато поправился он.
Неторопливо расстегнув пуговицы, Чупрыня долго копался за пазухой и наконец достал измятое свернутое трубкой послание. Всеславна приняла его с трепетом. Еще не читая, почувствовала, что оно повлияет на ее дальнейшую судьбу, что оно рушит ее сокровенные думы. Читать при госте не хотела, а выпроводить его просто так не могла. Девушка положила письмо на столик и, взяв Чупрыню за руку, попробовала повести за собой. Гонец уперся.
- Спасибо за хлеб-соль, но не могу, - мотнул Чупрыня головой так, что длинные волосы закрыли лицо. - Дружка давнего встретил, обещал ему вернуться быстро. Другой раз… Да свидимся еще, мне велено тебя дождаться… Когда велите ехать?
- Куда ехать?
- Дак велено без тебя не вертаться.
- Случилось что? - с испугом спросила княжна.
- Да не знаю. Велено тебе передать бумагу и ждать тебя. Ну, бувайте. Пойду я…
Не успели его шаги стихнуть за дверью, Всеславна бросилась к письму. Тон письма и само написание букв поразили ее. Тетка так не писала - она любила выводить вензеля. Это же была какая-то грубая, жесткая рука. Если бы не Чупрыня, княжна вернула бы послание. Но появившееся было сомнение сменилось тревогой, когда девушка прочитала, что здоровье дяди в опасности. Эта весть поразила ее нежное сердце. Всеславна тут же приняла решение ехать.
Погода налаживалась. Дождь прекратился. Князь Василий ее поездке не возражал.
- Я дам тебе охрану, - сказал он серьезно. - Когда поедешь?
Для девушки это был самый больной вопрос. Сердце разрывалось - жаль было тетю, у которой сильно заболел муж, но как можно было уехать, не повидав того, кому обязана жизнью, кто намертво приковал ее сердце?
- Не знаю, - тихо ответила она и смахнула выступившие слезы концом наброшенного на плечи платочка. Всеславна не посвящала брата в свои сердечные тайны, считая его еще маленьким. Но суровые будни сделали из мальчика не по годам созревшего мужчину.
- Я ему все скажу, - так же тихо проговорил Василий, глядя сестре прямо в глаза.
- Спасибо, Василек! - порывисто обняв его, девушка побежала в дом. Отъезд был назначен через четыре дня.
Оставив недоброжелательный стольный град, Сеча повел отряд домой одному ему знакомой ближней дорогой, хотя и трудной. Она пролегала лесом, зато когда вырвалась на открытые места, воинам предстала мирная чарующая картина. Хлеба поспели, тяжелый колос гнул стебли к земле. Урожай был добрый. Вовсю шла уборка - любо было смотреть, как орудовали смерды серпами. Воевода невольно залюбовался этой картиной.
- Знаешь, - обратился он к гриду, - в душе я хлебороб. Дед мой землю пахал, да и отец начинал хлебопашцем. А вот тяжкая наша жизнь сделала меня воином. Зато здесь, - он приложил руку к сердцу, - до сих пор сохранилась тяга к земле. Порой так хочется взять в руки косу или серп и, как эти смерды, работать, работать…
Сердце Аскольда неудержимо рвалось вперед, к родным местам. Несмотря на то что отряд двигался ходко, порой не жалея коней, ему казалось, что едут медленно, и юноша все стремился вырваться вперед. Только осуждающий взгляд отца заставлял сдерживать коня. На одном из привалов отец сказал:
- Дойдем до "скифского князя", оттуда дорога тебе известна, и ступай с Богом.
К заветному месту вышли внезапно. Лес расступился - и вот оно предстало перед отрядом. На холме возвышалось каменное изваяние вровень человеческому росту. Немигающими глазами оно смотрело на восток - туда, где остались родные степные просторы. Кроткий сиротливый взгляд вечно печалился о покинутой навсегда земле…