Степанида тоже угодила жильцам. Кушанья она готовила простые, но разнообразные и вкусные. Сам господин Лелорнь, начальник графа Полестеля, дважды приезжал на Остоженку на "русские ужины". Отчаянов даже хотел перехватить его в один из таких приездов, но начальника наполеоновской разведки хорошо охраняли. Да и жалко было терять источник таких сведений! Степанида беспрепятственно выходила из дома и передавала партизанам пачки выброшенных Морисом документов. Там были донесения полевых лазутчиков, отчёты разведывательных дозоров, но самыми ценными являлись черновики докладов Полестеля. Он писал не только для Лелорня, но и для самого Наполеона. Свои аналитические обзоры граф делал на основе сведений, поступавших в бюро, и указывал источники. Допросы пленных выявляли малодушных офицеров. Допросы поджигателей - имена казнённых героев. Доносы внутренних шпионов - настроения в Великой армии. Наиболее важными были извлечения из депеш агентов Полестеля в Петербурге и внутренних российских губерниях. Обретаясь в Москве под видом эмигранта, граф создал целую шпионскую сеть. Свои агенты имелись и у Лелорня, который тоже несколько лет прожил в России. Среди изменников даже значились один вице-губернатор и один предводитель уездного дворянства. Имён агентов в беловом докладе Полестель, видимо, не указывал, но в черновиках ставил в скобках! Русская разведка получила источник сведений, исходящих из ближайшего окружения Бонапарта.
Пётр тоже выиграл. Теперь он то и дело получал записки от Ольги. В них попадались интересные факты, подслушанные княгиней в разговорах со своим постояльцем, но больше было про любовь… Одно плохо: о побеге Ольги теперь не могло быть и речи. Ахлестышев своими руками создал хрупкую конструкцию, очень полезную для русского командования. Любое изменение, тем более такое важное, как исчезновение княгини, могло эту конструкцию сломать. Приходилось терпеть.
Глава 9
Взять его!
С тех пор, как Тюфякины поселились на Остоженке, там установился новый тайный распорядок. Утром граф Полестель в сопровождении князя Шехонского уезжал на службу. А каторжник тоже, как на службу, приходил к Ольге. Наличие внутри сразу двух союзников многое упрощало. Морис теперь больше занимался приходящими агентами и уже не бегал проверять запоры. Он и раньше не приглядывал за княгиней, поручая это Гавриле. Теперь лакей спивался, и надзора за Ольгой не было фактически никакого.
Утро протекало следующим образом. Улучшив момент, Саловаров со двора впускал Петра в дом и снова запирал дверь. Каторжник взбегал наверх и попадал в жаркие объятья. Часа через два Ольга спускалась вниз разведать пути отхода. В удобную минуту она вызывала Петра громко сказанной условленной фразой. У выхода уже дожидался Саловаров. Он вручал товарищу пачку бумаг и выпускал наружу.
А по ночам Ахлестышев воевал. Спать приходилось лишь несколько часов в сутки, зато жизнь сделалась очень насыщенной. "Отчаянных" осталось мало: Тюфякин и Пунцовый погибли, Саловаров не покидал особняка. Приходилось партизанить вчетвером. Штабс-капитан Ельчанинов поставил перед отрядом конкретную задачу.
- Сейчас самое главное, - сказал он, - это обездвижить Великую армию. Мы уже почти продержались. Ещё неделя ожидания и Бонапарт поймёт, что его перехитрили. Корсиканцу останется лишь бежать из Москвы обратно к Смоленску. Конский состав - вот главный объект нашего удара! Лошадей у французов всё меньше, а добыча фуража для них делается всё труднее. Это только человек может жить на баланде из муки, а строевому коню нужен овёс. То, что вне города, оставим нашим товарищам. А то, что в Москве - наше.
И "отчаянные" начали целенаправленную охоту на фуражные склады. Самым полезным здесь оказался Голофтеев. До войны он вёл раздробительную торговлю сеном и овсом. Все извозопромышленники были старику хорошо известны, так же, как и подходящие помещения. Оставшиеся в городе купцы сообщали ему, где что лежит и как охраняется. После этого появлялись "отчаянные" и устраивали аутодафе. Унтер-офицер просил пожилого уже человека не ходить на поджоги, но упрямец обижался. Он никогда не упускал случая самолично прикончить захватчика. Смелый и безжалостный, дедушка действовал топором. Рука Голофтеева сохранила мужицкую твёрдость. Ахлестышев старался не смотреть на плоды его трудов - зрелище было не из приятных…
Вдруг однажды утром Ольга сообщила Петру важную новость. Полестель пишет секретный доклад для Наполеона, черновики которого не отдаёт даже Морису - лично сжигает в камине. Доклад ответственный: полковник не выходит к ужину, а за завтраком очень рассеян. Ест не разбирая, и всё думает, думает… А сегодня заявил с привычным бахвальством, что его документ решит исход войны. Ни больше, ни меньше. А когда Ольга попыталась выяснить подробности, намекнул: Наполеон на распутье. Великий человек раздумывает, как ему вести осенне-зимнюю кампанию, и доклад графа даст его мыслям верное направление!
- Чтобы увидеть доклад, нужно проникнуть в кабинет графа?
- Да, но за ним присматривает Морис. Он сам там убирается, и в течение дня может заглянуть, убедиться, что всё в порядке.
- Кабинет запирают на ключ?
- Всякий раз, когда граф из него уходит. Но от старого дворецкого осталась связка запасных ключей.
- У кого она сейчас?
- У Степаниды Фроловны.
- Отлично. Стало быть, нужно только на один час отвлечь Мориса. Так?
- Так, милый, но именно это и невозможно! Свои встречи с агентами он проводит в гостиной, и дверь кабинета ему оттуда видна. На первый этаж Морис сейчас почти не спускается, доверивши его прислуге. Надобно, чтобы этот час он провёл в своей комнате. Она в самом конце анфилады: оттуда ничего не видно и не слышно. Но в ней Морис лишь спит! Я не знаю, как завлечь его туда на целый час…
- Ну, можно посыпать ему в кофей слабительного, чтобы он провёл этот час в отхожем месте.
- Да, но камердинер питается с господского стола! С нами не сидит, но ест-пьёт то же, что и мы. Если испортить кофе, то мы все будем бегать в отхожее место!
Ахлестышев задумался.
- Петя… - неуверенно начала Ольга. - Есть ещё новость про графа Полестеля…
- Какая? - спросил тот рассеянно.
- Ещё когда я была барышней на выданье, он за мной слегка ухаживал.
- За тобой тогда пол-Москвы ухаживало! Такая красавица, да при эдаких деньгах!
- А теперь он не нищий эмигрант, а полковник армии, захватившей Москву. И мы с князем полностью в его власти.
- Постой-ка! - насторожился Пётр. - Он что, возобновил своё волокитство?
- Петь, - Ольга посмотрела на него как-то странно, - это не волокитство. Это уже домогательства. В самой наглой и настойчивой форме. Вчера, например, я едва вытолкала его отсюда. Граф Полестель убеждён, что мне ничего не стоит переспать с ним.
- Вот как! Это почему же?
- Когда они с князем привезли меня сюда… Помнишь, я говорила, что имело место бурное объяснение: кто что делал в эти восемь суток московского пожара? И как должен вести себя супруг в минуту опасности. Так вот, я откровенно рассказала князю, что в эти ужасные дни возле меня был ты. И я многократно обязана тебе спасением своей жизни. Сказала также, что мы жили с тобой в эти дни, как муж с женой. И призналась, что мгновенья, проведённые с тобой в шалаше на Девичьем поле, были самыми счастливыми в моей жизни.
- В моей тоже, - улыбнулся Ахлестышев. - Но причём здесь Полестель?
- Притом, что князь Шехонский, дурак, рассказал об этом графу.
- Ну и что? Пусть полковник знает, что место занято.
- Ты забываешь, что я в его власти. А граф после откровений моего мужа решил, что я падшая женщина. Которой всё равно с кем спать. Понятие любви ему не доступно. Для графа это то, что мужчина и женщина делают в постели, и ничто иное. И теперь он счёл, что меня можно просто взять, как вещь.
- А князь?
- Что князь? Я всегда интересовала его лишь как наследница двадцати тысяч душ. А сейчас дружба с Полестелем значит для него выживание. Он легко отдаст меня полковнику в обмен на его расположение.
- Я убью их обоих! И не на дуэли, а из-за угла. Партизанам это дозволяется.
- Когда, милый мой?
- Да хоть нынче! Они ведь считают меня покойником?
- Убеждены в этом. Тогда на бульваре Полестель шепнул конвоирам, чтобы вас расстреляли немедленно. Как только уедет карета. Он недавно этим хвастал.
- Так и вышло. Вы уехали и нас тут же стали убивать. Если бы не Отчаянов…
- Я давно хочу повидаться с твоим спасителем и поблагодарить его.
- Сегодня же и поблагодаришь!
- А как же разведка?
- К чёрту такую разведку! - вскричал Ахлестышев.
- Тише, милый! Ты же не хочешь, чтобы сюда прибежал Морис?
- И его убью!
- Ишь, разубивался… Казни уж заодно и Бонапарта, сразу война кончится.
- А ты чего смеёшься? - удивился Пётр. - Граф Полестель нацелился к тебе в спальню, а ты, дурочка, веселишься! Что делать-то будем?
- Не знаю. Но пока ты не увидал секретного доклада, мне отсюда убегать нельзя. Представляешь: наше командование узнает, в каком направлении французская разведка толкает своего императора…
- Представляю. А ты представляешь, если сегодня граф снова явится сюда? И уже не захочет уходить.
- Уйдёт! Я признаюсь ему со слезами, что подцепила от каторжника дурную болезнь. Ловко?
- Ловко… - несколько ошарашенно согласился Пётр. - До чего вы, бабы, хитры в таких делах. Но это даст лишь отсрочку. Полестель пришлёт военного доктора и тот тебя разоблачит.
- А нам и нужна отсрочка. Иди. Думай, чем отвлечь Мориса! Всё надо сделать уже завтра, иначе граф спалит черновик своего доклада.
Пока Ахлестышев добрался до подвала, он уже всё придумал. Растолкал спящего Батыря, который храпел, как рота гренадёров, и сказал:
- Собирайся. Идём в Волчью долину.
- Хорошая мысля, - одобрил вардалак, протирая глаза. - А пошто идём-то? Товарищей проведать?
- Именно. Срочно понадобилась твоя Мортира Макаровна. Дай Бог, чтобы она оказалась жива и здорова!
И Ахлестышев рассказал Саше, для чего нужно отвлечь на один час камердинера графа Полестеля.
Налётчик выслушал и признал:
- Ежели кто и справится, так это Мортира. Золото, а не человек! Коли твой Морис окажется не из бугров - пропадёт с головой. И часом не обойдётся, забудет всё на свете. Надо только придумать, как девку к нему подвести.
- И это я уже придумал. Степанида предъявит её, как желающую наняться в горничные. Она же сама кухарка, у неё других дел полно. Мортиру назовёт крестницей. Морис, конечно, начнёт наводить справки по месту жительства и спросит Большого Жака. Думаю, тот даст самую лестную рекомендацию.
- Точно! - загоготал Саша-Батырь. - И не он один! а и вся дивизия!
Ахлестышев доложил начальнику отряда новые обстоятельства и свои предложения, как проникнуть в кабинет полковника. Сила Еремеевич ничему не удивился. Привлечь к разведке гулящую женщину? Запросто - была бы патриотка! Вон князь Шехонский продался врагу, а гайменник Пунцовый жизнь отдал за Отечество… Егерь отпустил друзей в разбойничью слободку. Голофтееву же дал команду: предупредить Степаниду, что у неё появилась новая крестница.
Нил Нифонтович теперь каждый день брал в партизанском погребе какой-нибудь деликатес и нёс его к Зубовской площади. Там составился стихийный базар, на котором Степанида покупала провизию. Отчаянов безжалостно опустошал припасы, передавая вдове белужьи балыки, ветчину и кофейные зёрна. На этом зиждилось прочное положение кухарки. С появлением в доме четы Тюфякиных его обитатели стали питаться намного лучше. Даже в походной квартире императора не всегда ели то, что запросто уплетали за ужином Полестель с Шехонским. Причём цены Голофтеев назначал умеренные. Подозрительный Морис пришёл однажды со Степанидой на Зубовскую площадь и долго пытал старика, откуда тот достаёт свои яства. Нил Нифонтович представился кумом Тюфякиной - такой родни у каждого русского, как известно, без счёту. Именно кумовством он и объяснил низкую цену. Насчёт происхождения деликатесов сказал загадочно, что оставлен в Москве караулить особняк большого барина. Там поселился один из маршалов, который истребляет хозяйские припасы. В погребах навалено столько, что слуги маршала не замечают скромной коммерции сторожа. Но если уважаемому господину что не нравится, так у него в Москве ещё кумовьёв много… Больше к дедушке никто не приставал.
В прочном положении добытчицы Степанида теперь свободно покидала особняк и ходила к себе на Поварскую. Саловаров же обитал на Остоженке безвылазно, никуда не выходил и трудился по дому без устали. Степанида откровенно этому радовалась: не хотела овдоветь второй раз за месяц… Полестель с Морисом, считавшие себя знатоками человеческих душ, и представить не могли, что люди простого сословия могут их так обдурить.
Ахлестышеву с Батырем предстояло пройти на Неглинную через кварталы, забитые французскими войсками. В поведении последних наступил теперь третий этап. Первую неделю охваченный огнём город грабили все подряд: и захватчики, и русские, безо всякой системы. Именно тогда в руки мародёров попали огромные ценности. Москва по площади больше Парижа. 330 храмов и 500 прекрасных дворцов предоставили грабителям несметные богатства. Те из них, кто в дни пожара не сгорел в хмельном угаре, сказочно обогатились.
Когда Наполеон вернулся из Петровского дворца назад в Кремль, он попытался внести в разбой систему. Право на грабёж догорающего города теперь предоставлялось всем корпусам по очереди. Сильные патрули убрали русских солдат, в огромном количестве разгуливавших по улицам в полном вооружении. Старая гвардия заняла Кремль, Молодая - Французский квартал; армейские корпуса заселили пригородные слободы. Грабёж по системе не получился. Окружность Москвы - 42 версты. Такую протяжённую линию невозможно контролировать, особенно по ночам. Голодные армейцы тайком, вне очереди, шастали в городские кварталы и всюду натыкались на гвардейцев. Пользуясь своим удобным местоположением, те успевали раньше других и забирали лучшие вещи. "Второсортным" армейским мародёрам приходилось покупать у них эти ценности. Обозлённые солдаты линейных полков прозвали гвардейцев "московскими жидами". Счастливчики устроили на площадях базары по продаже трофеев и набивали карманы золотом. Откуда ни возьмись, появились и настоящие евреи. Эти предлагали табак и деликатесы за звонкую монету, или выменивали их на меха. Гвардейцы и евреи особенно нажились в Первопрестольной: вся золотая наличность постепенно перетекла к ним. Рядовые солдаты, особенно из союзных войск, жили впроголодь. Они больше думали не об империалах, а о крепких ботинках и новых штанах. Самые умные запасали тёплые вещи… Характер грабежей изменился: мародёры искали теперь еду и одежду. С несчастных москвичей безжалостно снималось всё вплоть до белья. Доведённые до отчаяния люди не знали уже, куда им деваться. Не было ни еды, ни крыши над головой, ни личной безопасности. Тысячи людей жили под открытым небом, выкапывая овощи на брошенных огородах, но и их отбирали солдаты.
Наконец Наполеон решил прекратить творимые его армией бесчинства. Был образован муниципалитет. В него силой загнали московских торговых людей, что не успели убежать. Учредили и городскую полицию, но с ней никто не считался, и меньше всего военные. Самое главное: император издал приказ, безусловно запрещающий грабежи населения. Солдаты его проигнорировали… Тогда наказанием за ослушание назначили расстрел. Грабежи не прекратились. Казнили первых нарушителей - бесчинства продолжились. Только после третьего расстрела порядок более-менее наладился. И, возможно, не из-за санкций против мародёров, а потому, что отбирать у нищих людей стало уже нечего. В городе царил голод. То, что требовалось для поддержания жизни, имелось теперь только у солдат. За еду они покупали ласки женщин. И часто это были не шлюхи, а матери семейств, которым нечем стало кормить детей. Дамы даже из дворянских фамилий, не сумевшие вовремя уехать, ходили по улицам и предлагали себя. Те, кто постарше, водили с собой для этой же цели дочерей. Только так несчастные могли выжить…
Вот и теперь Ахлестышев с Батырем встречали этих гулящих поневоле. С потупленным взором, готовые сгореть от стыда, голодные, грязные, они стояли на всех перекрёстках. Вокруг шатался разномастный народ: уголовные, мещане, переодетые дезертиры, нищие погорельцы. Благодаря новым порядкам, партизанам можно было не переодеваться в чужой мундир и идти в своём платье. Поляков Сокольницкого разогнали на аванпосты, а французская разведка в лице Полестеля считала Ахлестышева расстрелянным. Поэтому друзья шли не таясь.
Неожиданно перед Страстным монастырём им встретилась карета с дворянским гербом, запряжённая полуживой лошадью. Стёкла в экипаже были опущены. Пожилая, неряшливо одетая особа, похожая на старую деву, высовывались наружу и энергически кричала:
- …А бояться их нечего! С нами Бог и русская сила! Скоро, скоро побегут проклятые из Москвы без оглядки. Ещё немного осталось, люди, потерпите. А мужчины - воюйте!
Москвичи, все теперь похожие на одну большую артель нищих, слушали диковинного оратора с видимым удовольствием. Некоторые боязливо оглядывались и молчали, но большинство криками выражали одобрение. Стоявший рядом патруль французов ушёл от греха подальше. Пётр с изумлением узнал в отважной даме Анну Николаевну Щепотьеву. Действительно, старая дева, она была дочь генерала и чудаковатая богачка. В мирное время Щепотьева занималась лишь вязанием и сплетнями - и тут такое… Чудны дела твои, Господи! Страстной монастырь заселили гвардейцы, напротив, в доме Голицына - штаб интенданта Великой армии. Всюду синие мундиры - и такая пламенная и открытая агитация…
Чем ближе становилась Неглинная, тем большее нетерпение охватывало Сашу-Батыря. Только две недели назад они уехали оттуда, а сколько событий случилось с тех пор! Связанный строгой военной дисциплиной, налётчик не имел времени навестить свою слободку. Теперь, когда обстоятельства позволили, наконец, это сделать, он шёл и аж пританцовывал от нетерпения. Сейчас они завернут за ограду Высоково-Петровского монастыря, и станет видно Волчью долину! Или то, что оставил от неё пожар…
- Конечно, всё сгорело к чертям, - готовил сам себя к худшему вардалак. - Лишь бы люди были живы.
Но через секунду добавлял:
- Однако всякое бывает… Ты вон шёл на Остоженку слёзы кулаком по роже растереть, а что вышло? И дом цел, и княгиня твоя на месте!
Под такие разговоры они достигли поворота - и крикнули оба в голос:
- Ура!!
Разбойничья слободка торчала среди руин целая и невредимая. Солдаты отстояли всё же Французский квартал. Он красовался своими улицами, словно большой остров в застывшем море опустошения. Береговая линия этого острова были извилиста, и уходила к Маросейке и Покровке. Неглинная представляла собой как бы отдельный мыс, приделанный к острову чьей-то заботливой рукой. Ай да сапёры! Ай да Мортира Макаровна! Без сомнения, своим спасением слобода была обязана именно им.