- Молодец! - похвалил граф. - Вы уже начинаете думать, как лучше сделать порученное вам дело. Мне это нравится. Мы вас сейчас действительно переоденем. Штабс-капитану скажете, что вас взяли по подозрению. Ну, например, в нападении на солдата. Схожи по приметам. Но улики косвенные и вы надеетесь выкрутиться. Назовётесь своим именем. И вообще поменьше фантазируйте: Ельчанинов вас обязательно проверит. А он умный человек и почувствует ложь. Вас станут, будто бы, вызывать на допросы, запугивать. Но вы рассказывайте соседу, что позиции у следствия слабые и возможно ваше освобождение. А дня через два придёте в камеру счастливый и объявите: выпускают! Тут-то он и откроется… Ну, по рукам? Вы недавно кричали в этой комнате, что всё едино: ваши, не ваши…
- Хорошо, граф, я согласен. Но сейчас дайте мне перо и бумагу, я напишу Ольге Владимировне записку!
- Вот, извольте. И давайте договоримся: вы помогаете мне, а я вам. И не обманываем друг друга.
- Эх, граф, - вздохнул Ахлестышев. - Ведь я же не дурак! И понимаю: как только я расколю для вас этого Ельчанова…
- Ельчанинова.
- Какая разница! Как только я сделаю своё дело, то стану вам более не нужен. И что тогда меня ждёт?
- А раз не дурак, думайте, чем ещё можете мне услужить. И продлить своё существование на этом свете. И вообще: не загадывайте далеко вперёд. Вы теперь не вольны в своих поступках. Всё, пишите записку, переодевайтесь и в камеру!
Когда Ахлестышев вошёл, Егор Ипполитович сидел и при свете огарка читал Священное Писание. Поднял голову - и несколько секунд ошеломлённо молчал. Пётр выразительно прижал палец к губам: тсс! Штабс-капитан сказал в ответ:
- Я проверил, здесь нет слуховых отверстий. Как вы здесь оказались? Вас тоже арестовали?
- Да. Я пробрался в Кремль, пытался высмотреть, как можно устроить вам побег. И налетел на Шехонского с Полестелем.
- Тогда вынужден сказать вам тяжёлую правду. Согласно приказу губернатора Московской провинции маршала Мортье, вас должны расстрелять. Русским запрещён вход в Кремль.
- Полестель мне это уже разъяснил.
- Так это он подсадил вас в мою камеру? Он знает о наших отношениях? Но откуда?
- Нет, он ничего не знает. Подозревал - да. Стращал, грозил немедленно казнить. Меня даже отвели в Тайницкий ров и поставили там к стене. Думал - всё, конец… Но меня вернули обратно.
- Понимаю, Пётр Серафимович - сам там стоял! Но что же вас спасло? Вы для чего-то понадобились графу?
- Я разыграл единственную карту, которая была на руках. А именно Ольгу Владимировну Шехонскую. Сказал, что люблю её больше жизни. Потребовал передать ей моё прощальное письмо, а там пусть казнят. Граф понял, что получил человека, которым можно управлять в своих интересах. И расстрелять которого он всегда успеет… А поскольку я не столько играл, сколько говорил правду, граф мне поверил.
- Молодец! - с чувством сказал Егор Ипполитович. - Согласен - единственная была карта. И то, что вы сейчас здесь, а не лежите во рву - уже большая победа. Что же поручил вам Полестель? Выведать мою агентурную сеть?
- Да… - ответил обескураженный каторжник.
- Догадаться не сложно. Полковник уже обломал об меня все зубы и ничего не добился. А начальство требует результат.
- Что же мы будем делать?
- Два-три дня у нас теперь есть. Когда вас якобы станут освобождать, я сдам вам явку и пароль в одно несуществующее место. А уж вы, Пётр Серафимович, попробуйте оттуда убежать!
- А вы?
- Со мной сложнее. Давайте сосредоточим усилия на вашем спасении.
- Ой, что я вспомнил! Документ особой важности! Я ведь успел прокрасться в кабинет Полестеля. И прочитал там его секретный доклад Бонапарту и резолюцию самого императора.
Ахлестышев максимально точно пересказал штабс-капитану содержание записки графа. Тот был очень взволнован услышанным.
- Егор Ипполитович! - заключил свой доклад партизан. - Надо непременно изловить эту сволочную бабу, баронессу фон Цастров! Иначе она таких дел натворит… Я успел сообщить командованию, но, честно говоря, не надеюсь на него. Мало ли что? Столько случайностей… И потому принял свои меры. Отчаянову поручено выследить жильё баронессы и убить её, не дожидаясь начала французской операции.
Ельчанинов взял Петра за плечи и сказал пониженным голосом:
- Это необходимо отменить! Фон Цастров - мой агент.
Каторжник осёкся.
- Как это?
- Да вот так. И очень хорошо, что ей удалось обмануть самого Бонапарта. Значит, он теперь ставит свои решения в зависимость от сообщений баронессы? Замечательно!
- Вот это да… Поздравляю, Егор Ипполитович.
- Пока не с чем, - мрачно ответил штабс-капитан. - Какое у нас сегодня число?
- Двадцать второе сентября.
- Сейчас наступает очень важный момент. Двадцать четвёртого, послезавтра, баронесса проедет через аванпосты. Отчаянов никак не успеет за это время выследить её. Я надеюсь, что не успеет… До линии пикетов шпионку проводят люди Сокольницкого. Уже выделены для этих целей карета с хорошими лошадьми, и четыре тысячи франков золотом. Баронесса покажет казакам пропуск за подписью действительного статского советника Тутолмина. Главного надзирателя Воспитательного дома - я вам о нём рассказывал. И, как я надеюсь, Цастров благополучно преодолеет наши кордоны. Самое важное начнётся потом. Она приедет в Ярославль и оттуда пошлёт письмо своему мужу, на адрес Тутолмина. Письмо должно дойти обязательно! Это будет знак для Бонапарта, что его агент успешно преодолел линию соприкосновения войск. И скоро прибудет в Петербург. Задача агента: узнать у ближайшего окружения государя о планах заключения мира. Так мы выиграем ещё как минимум две недели. И они окажутся решающими!
- Что же это за удивительная дама, вхожая в окружение государя?
- Да никуда она не вхожа! Так думают генерал Сокольницкий и сам Бонапарт. И пусть остаются в своём заблуждении. Полестель оказался умнее их обоих - он не доверяет этой женщине. А женщина, скажу вам, удивительная!
По мужу её зовут Мария-Эмилия Лемон. Но она действительно урождённая баронесса фон Цастров. Муж, Александр Петрович Лемон - просто мелкий негодяй. Приписанный к московскому купечеству, он нарочно остался в Москве и переметнулся к врагу. Сейчас Лемон состоит при комиссариатской части, ходит важный, как индюк… Он знал Сокольницкого ещё до войны и, видимо, уже тогда выполнял для него разные поручения. Госпожа Лемон другая: умная, артистичная, красивая. Хорошо поёт и музицирует. И при этом - первосортная авантюристка, до кончиков ногтей. Ей, конечно, очень нравятся деньги, но ещё больше эту женщину увлекает опасная игра. Тайны, интриги, погони, жизнь на волоске - вот что нужно ей больше золота. Такой характер… Баронесса очаровала старого савраса Михаля Сокольницкого, и тот завербовал её в шпионки. И уговорил поехать в Петербург на разведки. Тут появился я и завербовал её вторично. Мария-Эмилия охотно согласилась - и интереснее, и денег больше! Ласковое дитя от двух маток сосёт.
- Но кто предал раз, предаст и другой! Почему вы так уверены, что эта женщина не будет обманывать вас так же, как и французов?
- Я же сказал: баронесса умна. Деньги она будет брать и там и тут, а обманывать только Бонапарта. Потому что понимает: войны ему уже не выиграть. Баронесса заранее определила победителя и встала на его сторону. И тому есть подтверждение. Согласитесь, что если бы она была предатель, то в мой домик на Козьем болоте явились бы поляки Сокольницкого, а не жандармы Полестеля.
- Да, это правдоподобно. Знаете, почему граф нашёл вас?
- Выследил Василия Зыкова.
- А как он это сделал?
- Не знаю, граф не сказал.
- У Васьки, как и у всех обитателей Андроновки, нелады с законом. И его опознал некий Лакруа, изменник, ранее служивший в московской полиции.
- Вот видите, - повеселел Ельчанинов, - Мария-Эмилия здесь ни при чём.
- А Тутолмин? Почтенный человек - зачем он полез в эту шпионскую историю?
- Я попросил. От имени военного командования. Иван Акинфиевич очень порядочный и ответственный. Ростопчин бросил его в Москве в трудную минуту. И с ним ещё 1125 малолетних детей. Представляете? Сам сбежал, а его с детьми оставил… Тутолмин просто спас всех этих несчастных малюток. Ради этого он вынуждено вступил в сотрудничество с противником и добился, чтобы к Воспитательному дому приставили охрану. Когда начался пожар, старик тушил его наравне с французами и отстоял здание. Взамен хитрый Бонапарт заставил Ивана Акинфиевича писать государю, что корсиканец жаждет мира. Ну, не жалко… Тутолмин требуемое накатал и отослал со своим помощником в столицу. Ради спасения детей он и не такое бы сделал, сохрани Господь этого мудрого и честного человека… Вот и в истории с Марией Лемон французская разведка пожелала использовать старика в качестве получателя секретной корреспонденции. Тутолмин согласился на это по моей просьбе. Так что, пусть наша прекрасная баронесса едет в Петербург - от неё сейчас многое зависит. Тут плохо другое.
Ельчанинов нахмурился, вид у него сделался удручённым.
- Я очень некстати попался! Надо, чтобы поездка Цастров-Лемон прошла без сучка, без задоринки. Баронесса должна благополучно преодолеть посты и прибыть в Ярославль. Её письмо оттуда обязано не позже двух суток достичь Сокольницкого. И только тогда Бонапарт станет ждать продолжения, которого не будет. А если что-то сорвётся? Опасен малейший сбой. Великая армия может покинуть Москву раньше времени, когда мы ещё будем не готовы вести преследование. Французы отойдут на операционную линию по Двине, там перезимуют, усилятся - и война с её ужасами начнётся снова.
- Но ведь и вы, и я предупредили уже наше командование! Они должны справиться.
- Эх, Пётр Серафимович… Всякое бывает, если делаешь не сам. Барон Розен только недавно назначен начальником Высшей воинской полиции. Он ещё не до конца освоился в должности. Помните, что случилось с распоряжением о моём освобождении из Бутырки? Вы оказались правы: в суматохе его забыли послать смотрителю! А здесь такой простор для случайностей. Какой-нибудь недалёкий есаул в излишнем рвении посадит баронессу под замок. Или пошлёт под конвоем в Петербург, минуя Ярославль. Запросто! Нет. Я должен сам прийти на посты и проследить, чтобы всё совершилось благополучно. Довезти потом баронессу до Ярославля. Получить от неё письмо и обеспечить его доставку в руки поляков. А как я сделаю всё это, сидя здесь?
И штабс-капитан стукнул в злости кулаком по столу.
- Полестель обещал мне передать письмо Ольге Владимировне. А если я потребую встречи с ней?
- А что это даст? Граф не оставит вас одних. И потом, даже если вы сумеете незаметно передать ей записку - дальше-то что?
- Ольга отошлёт её в подвал и Сила Еремеевич займётся сопровождением фон Цастров.
- Но он всего лишь унтер-офицер! Казаками командует генерал-майор Иловайский, а всем летучим отрядом - генерал-адъютант Винценгероде. Они не станут разговаривать с нижним чином. Нужны или я или вы.
- Что же делать?
- Каким-то образом добиться вашего освобождения. Не знаю, каким, но другого выхода нет.
Арестанты просидели как пришибленные до вечера, вяло переговариваясь о мелочах. Идей никаких не появилось. Ельчанинов даже ночью почти не спал, всё переживал за исход своей операции. Приближался решающий момент. Он мог повлиять на ход всей войны. А резидент со своим ближайшим помощником сидели под замком у французов.
Утром, ещё до получения кофе, Ахлестышева вызвали из камеры. Конвойный отвёл его в знакомый кабинет. Пётр вошёл - и увидел Ольгу рядом с Полестелем.
Они бросились в объятья друг другу и простояли так несколько минут, говоря бессвязные слова вперемешку с поцелуями. Ольга плакала. Наконец граф сказал из угла:
- Хватит, хватит! Пора переходить к делу.
Он рассадил влюблённых по разным углам, а сам остался стоять. Шехонская молча глядела на Петра и слёзы струились по её лицу.
- Почему ты плачешь? - нежно спросил он.
За княгиню ответил граф Полестель:
- Я вижу, ваша пассия не в силах произнести то, о чём мы с ней вчера условились. Придётся мне. Дело в том, что Ольга Владимировна выходит за меня замуж.
- Как замуж? - опешил каторжник. - Она же не свободна!
- Мы с князем Шехонским разобрали этот вопрос. Он даёт Ольге Владимировне развод.
- Но вам-то это зачем? - в ужасе спросил Ахлестышев. - Чушь! Ведь это же полная чушь!
- Почему же?
- Как почему? Развод может узаконить только Духовная консистория. До этого ли ей сейчас? Вы с ума, что ли, посходили? Идёт война, наши нации враждуют друг с другом. Какие сейчас к чертям могут быть разводы? Вы же противник России!
- В том-то и дело, что идёт война, - сдержанно ответил Полестель. - Надеюсь, вы не откажете мне в уме и способности к анализу. В силу своего служебного положения я очень осведомлённый человек. И я пришёл к выводу, что войну Наполеон проиграет. Он совершает одну ошибку, не станем говорить, какую… Я пытался его отговорить, но император меня не послушал. Он считает одного себя гением, а всех остальных - пигмеями. И скорым шагом ведёт себя и армию к погибели. Вот.
- Что "вот"? - скривился партизан. - И без вас ясно, что Бонапарту конец. Но при чём тут женитьба на Ольге Владимировне? Вы хотите перебежать, принять русское подданство, что ли?
- Как при чём тут женитьба? - удивился в свою очередь полковник. - А двадцать тысяч душ приданого?
Ахлестышев молча смотрел на графа и по-прежнему не понимал его.
- Ну же! - терпеливо, как маленькому, стал объяснять француз. - Война скоро закончится, а состояние останется. Тем более что основные поместья Барыковых находятся на Волге и в Башкирии. В местностях, не затронутых войной. Всё это перейдёт в управление новому супругу Ольги Владимировны. В моё управление.
Пётр перевёл взгляд на Ольгу.
- А ты? Ты дала согласие? Но почему?
Вместо ответа княгиня разрыдалась в голос, и Полестелю пришлось отпаивать её водой.
- Экий вы бестолковый, - сказал он раздражённо. - Любит она вас! И спасает этим шагом от петли. В ответ на её согласие я организую ваш побег отсюда.
- И вы… вы на это согласны? - удивился Ахлестышев. - Дать своё имя чужой для вас женщине, зная, что она любит другого? Из одного только расчёта, за-ради денег?
- Согласен, - ответил граф. - И не только согласен, но и сам всё придумал! Вчера вечером. И объяснил княгине, что это единственная возможность спасти вашу жизнь. Ведь согласитесь, Пётр Серафимович: то, что вы до сих пор не во рву, исключительно моя заслуга. Я обязан выполнить приказ Мортье и ежечасно рискую, оттягивая казнь. Теперь я готов рискнуть ещё больше и вообще выпустить вас из-под ареста. Вас! Подозрительного русского, невесть с какой целью прокравшегося в Кремль во французском мундире! Должен же я получить вознаграждение за такой риск? А то вам жизнь, а мне ничего взамен? Так не бывает!
- Ольга, я никогда с этим не соглашусь! - крикнул Ахлестышев. - Тебя обманывают! Этому человеку нельзя верить, он не отпустит меня!
- Откуда такая убеждённость? - обиделся француз. - Я принадлежу к старинному роду и слово чести для меня не пустой звук. И потом, Ольга Владимировна сама будет присутствовать при вашем освобождении. Я лично вывезу вас из Кремля и высажу где-нибудь на окраине, посреди укромных развалин. И ступайте своей дорогой! Советую сразу же покинуть Москву. Если наши поймают вас во второй раз, казни уже не избежать; и меня подведёте. Ну, мы поняли друг друга?
Пётр отвернулся от графа и смотрел только на Ольгу.
- Как же так, любовь моя? Зачем это? Ты спасаешь мою жизнь, ладно; но что это будет за жизнь?
- Разве нам станет лучше, если тебя расстреляют? - наконец смогла она заговорить. - Пока ты жив, всё может перемениться. У мёртвых ничего уже не изменится… Твоя жизнь - высшая для меня ценность. Я на всё готова ради этого. На всё. Видно, не суждено нам пока быть вместе!
- Насчёт того, что переменится - даже и не думайте, - желчно влез в разговор Полестель. - Я взял с княгини клятву перед иконой, что она выйдет за меня замуж в обмен на ваш побег. Своё обещание я честно выполню, а она пусть выполнит своё. Вы можете потом встречаться, жить, словно муж и жена - мне всё равно! Меня интересуют только капиталы Ольги Владимировны, а не душа её и не тело. Я получаю доверенность на управление поместьями и получение с них доходов - и вы меня больше никогда не увидите! Я тут же уеду в Париж.
- А где гарантия, что вы не потребуете через суд, чтобы супруга проживала с вами вместе? Наши законы дают такое право ненавистным мужьям, и те им часто злоупотребляют.
- Я и об этом подумал! - радостно сообщил Полестель. - Если такое заявление с моей стороны последует, то Ольга Владимировна отзовёт свою доверенность. Мы оба взаимно защищены! Я позволяю ей жить розно, а она мне - получать мои доходы. И никто никого не обманет, иначе последует наказание.
- Радость моя, свет мой, - ласково сказала сквозь слёзы Ольга. - Соглашайся. Я была уже княгиней Шехонской. Разве это помешало нам быть счастливыми в том шалаше? Нет. Теперь я сделаюсь наружно графиня Полестель. Что изменится для нас с тобой? Мы станем жить вместе и никогда не захотим увидеть этого человека. Пусть он подавится моими деньгами! Главное, чтобы он спас тебя сейчас.
- Я должен подумать, - произнёс Пётр, вставая. - Голова от ваших новостей кругом идёт… Пусть меня отведут обратно в камеру.
- Понимаю, - охотно поддержал его граф. - Идите и думайте. До вечера. Когда к вам вернётся способность рассуждать - сами согласитесь, что меня вам бог послал! Иначе, господин партизан, лежать вам у Тайницкой башни. А по вам будут ползать мухи: большие, синие…
Ахлестышев вернулся в камеру бледный, как полотно. Штабс-капитан бросился ему на встречу.
- Что такое? На вас лица нет!
- Полестель готов отпустить меня в обмен на согласие княгини Шехонской выйти за него замуж!
- Ничего не понимаю. Она ведь уже замужем!
- Князь даёт ей развод.
- Но для чего вся эта комбинация?
- Ольга идёт на жертву, чтобы спасти меня от эшафота.
- Ага! Но граф?
- Он женится на двадцати тысячах душ рода Барыковых.
- Что за фортель? Война идёт! Какие браки между враждующими нациями? И потом: на получение развода уйдёт не один месяц! Если наши попы его вообще дадут…
- Я то же самое сказал графу. Он готов ждать. По его словам, он понял, что Бонапарт проиграет войну. И сейчас граф закладывает фундамент мирной жизни, очень обеспеченной в будущем.
- Т-а-а-к… - Ельчанинов взъерошил волосы. - Да ведь это то, что нам и нужно! Вы выходите на волю и ведёте операцию с фон Цастров…
Ахлестышев даже застонал.