- Я говорю, что ей суждено выйти за князя, что он раскрасавец собой, и знатен, и богат.
- Что же, это так выходит по картам?
- Нет… По картам ей выходит совсем другое. По картам ее судьба быть не за знатным.
- Зачем же ты обманываешь ее?
- Мне так приказано.
- Кто же тебе приказал?
- Ольга Александровна.
- Она тебе платит за это деньги?
- Да. Она и деньги мне дает, и платья, и угощением не обделяет. Это не какой-нибудь немец Пфаффе! Это настоящая русская барыня.
- А как ее фамилия?
- Да Жеребцова же, Ольга Александровна.
- А ты знаешь, кого имеет в виду Ольга Александровна?
- Это чтобы женить на графине Кутайсовой? Да брата своего, князя Платона Александровича Зубова.
- А ты называла имя князя графине Кутайсовой?
- Ну как же можно так сразу? С первого раза надобно издалека начать, а потом можно и к точке подойти.
- Так что, сама Кутайсова еще ничего не подозревает?
- Будто ничего… Разбудите меня, мне тяжело.
- Хорошо. Ты сейчас проснешься и пойдешь домой, забыв, что ходила к доктору Пфаффе и что тебя здесь усыпили.
Чигиринский дунул в лицо Нимфодоры. Она встала как встрепанная, поспешно направилась к двери, ни слова не говоря.
Когда она ушла, доктор Пфаффе, сидевший все время молча и боявшийся дохнуть лишний раз, обратился, пораженный, к Крамеру и с неподдельным восхищением воскликнул:
- Знаете, господин Крамер, я слышал, что такие опыты бывают, но никогда ничего подобного не видал и не мог себе представить в реальности. Вы гениальный человек и, несомненно, высокий масон.
XI
Пфаффе продолжал восхищаться, искренне расточая чрезмерные похвалы Августу Крамеру, а тот после ухода Нимфодоры долго сидел в сосредоточенном молчании, видимо погруженный в серьезные соображения.
Жеребцову он знал очень мало, больше понаслышке. Ему было известно только, что она рожденная Зубова и умом наделена гораздо более всех троих своих братьев. Насколько природа обделила по части умственных способностей мужскую часть семьи Зубовых, настолько, наоборот, щедро наградила Ольгу Александровну, заслужившую название в петербургском обществе бой-бабы.
- Вы госпожу Жеребцову знаете? - спросил он наконец у Пфаффе.
- О да! - поспешно ответил тот. - Госпожу Ольгу Александровну я знаю как умную, энергичную особу. Она очень уважаемая госпожа.
- Вы знакомы с ней?
- О да! То есть, если хотите, то, пожалуй, нет! Лично я у нее никогда не бывал, но, имея некоторые связи в дипломатическом корпусе, я много слышал о ней. Ее очень хорошо знают в дипломатическом корпусе.
- Ведь она - приятельница с бывшим английским послом Витвортом? Кстати, а вы знаете, за что был удален от русского двора Витворт?
Английский посол Витворт в мае месяце 1800 года должен был выехать из России по именному повелению императора Павла. Этот вынужденный отъезд его возбудил всевозможные толки и догадки, так и оставшиеся в точности не разрешенными.
- Это я не могу вам сказать! - развел руками Пфаффе. - Говорят слишком разное. Одни находят, что отношения с Англией у России очень натянуты, другие считают, что господин Витворт в своей переписке очень неосторожно отзывался об императоре Павле, а переписка эта была перехвачена и доведена до сведения императора. Видите ли, в коллегии иностранных дел генерал Растопчин враждует с графом Паниным…
И Пфаффе стал подробно объяснять, что будто бы Растопчин, враждуя с прямым своим начальником, графом Паниным, бывшим тогда канцлером, перехватил переписку английского посла Витворта, закадычного приятеля Панина, и представил ее государю.
- Ну да! Это теперь неинтересно! - перебил Чигиринский. - Мы говорили о госпоже Жеребцовой.
- О да, конечно! - подхватил доктор Пфаффе. - Мы говорили о госпоже Жеребцовой, которая вращается среди дипломатов.
- Она знакома также и с прусским послом?
- Ну, разумеется, и очень даже хорошо. И я думаю, я не ошибусь, если скажу, что через нее у графа Палена существуют с прусским послом более тесные сношения, чем это кажется.
- А вы уверены, что у графа Палена довольно тесные отношения с прусским послом?
- Как же может быть иначе? Граф Пален - добрый немец, а мы все, добрые немцы, не можем не быть заодно.
- Ну а вы слышали, что эта старуха говорила, что госпожа Жеребцова хочет сосватать своего брата, князя Платона, с дочерью Кутайсова?
- Да, я это слышал. Это было гениально, как вы заставили ее говорить.
- И вы соображаете, что это значит? Если это случится, то положение Зубовых упрочится. Ведь граф Кутайсов - самое приближенное к императору лицо.
- В самом деле! Ведь в самом деле это так! Это очень умная комбинация! Конечно, положение князя Платона Зубова тогда будет гарантировано.
- Ну так вот! Теперь, как вы думаете: госпожа Жеребцова делает это по собственному почину, ради своих братьев, или в этом ей помогают ее политические друзья, которым кажется почему-нибудь нужным или выгодным, чтобы Зубовы упрочились?
- Я полагаю, - стал глубокомысленно рассуждать Пфаффе, - что госпожа Жеребцова настолько умна и дальновидна, что едва ли решилась бы на такое действие, как сватовство брата за Кутайсову, самостоятельно, не заручившись согласием и помощью своих влиятельных друзей. А если они решились оказать ей эту помощь, то имеют на то тоже свои серьезные причины.
- Так что вы думаете, что граф Пален и представители Пруссии считают важным иметь Зубовых в Петербурге?
- Да, я это думаю! - серьезно, видимо взвешивая свои слова, произнес Пфаффе.
- Вы совершенно верно рассуждаете, доктор Пфаффе, и я могу только согласиться с вашими словами.
- О, помилуйте! - воскликнул немец, польщенный таким одобрением.
- Только имейте в виду, что основанием всего нашего разговора был лишь мой опыт со старухой, который принадлежит к одному из действий оккультных знаний. А вы знаете, в какой тайне надо беречь не только сами эти знания, но и все то, что так или иначе соприкасается с ними; а потому как самый опыт, так и наш последующий разговор должен оставаться в полнейшем секрете, хранить который вы обязаны силой масонской присяги.
- Не беспокойтесь, господин Крамер, я знаю многое и умею молчать.
- Я уверен в этом и говорю вам так только, предупреждая на всякий случай. Но вы меня так заинтересовали характеристикой госпожи Жеребцовой, что мне очень хотелось бы познакомиться с ней поближе. Вы мне не можете доставить как-нибудь случай сделать это?
- Наверное не знаю, не могу вам обещать, надо будет спросить у пани Юзефы.
- Это у сестры господина Рикса?
- Да, и матери хорошенькой панны Рузи, - усмехнувшись и хитро взглядывая на Крамера, заключил доктор Пфаффе, считавший себя знатоком человеческого сердца.
XII
На другой же день доктор Пфаффе со своим постояльцем отправился опять на завтрак к старому Риксу, в расчете, главным образом, повыведать от пани Юзефы, не может ли она найти какую-нибудь лазейку в дом к Ольге Александровне Жеребцовой.
Пфаффе, как опытный дипломат, не сразу заговорил о цели их прихода и только во время завтрака, когда подавали жирную баранину с огурцами, маринованными в уксусе, он, прожевывая кусок, произнес с расстановкой:
- Уважаемая госпожа пани Юзефа, не можете ли вы мне, пожалуйста, сказать, имеете вы вход к Ольге Александровне Жеребцовой, рожденной Зубовой?
Пани Юзефа нисколько не удивилась такому вопросу; очевидно, и прежде доктор Пфаффе не раз завязывал через нее знакомства.
- Имею! - ответила она, разрезая огурец и тщательно снимая кожу с его четвертушки. - А в чем, собственно, дело? Вы имеет надобность к Ольге Александровне?
- Нет, не я, но вот мой друг Август Крамер хотел бы быть представленным ей.
- Он ищет ее протекции?
- Не совсем, - вставил свое слово Крамер. - Я хотел бы наблюдать русскую жизнь, а мне сказали, что Ольга Александровна - одна из замечательных женщин Петербурга. Мне хотелось бы увидеть настоящую русскую аристократку.
- Хорошо! - произнесла, раздумывая, Юзефа. - Но под каким же предлогом я могла бы отвезти вас к госпоже Жеребцовой? Я не настолько знакома с ней, чтобы просто представить вас как своего приятеля.
- Ну, Юзефа, ты все-таки должна постараться исполнить просьбу нашего дорогого гостя! - внушительно сказал Рикс, видимо обрадованный, что можно оказать какую-нибудь услугу нравившемуся ему немцу.
- Я и спрашиваю, - подхватила Юзефа, - для того, чтобы обдумать, как лучше поступить, чтобы исполнить их просьбу.
- Представьте меня в качестве человека, который знает прошедшее и может отгадывать будущее. Это, вероятно, заинтересует госпожу Жеребцову. Эти дамы любят подобные опыты.
- А вы умеете читать в прошедшем и отгадывать будущее? - спросила, оживляясь, Рузя.
- О да! - воскликнул доктор Пфаффе ободряющим тоном. - Если господин Крамер захочет, он может все!
- А можно вам сделать испытание? - задорно обратилась Рузя к Крамеру.
Тот улыбнулся и, вежливо наклонившись, сказал:
- Пожалуйста.
- Что же, для этого нужны какие-нибудь приготовления? Вы как гадаете - по картам или на бобах?
- Нет, никаких приготовлений не нужно. Мне довольно просто стакана воды.
- Ах, это очень занятно!
- Стакан должен быть хрустальный и через него надо пропустить луч солнечного света! - сказал авторитетно, как знаток дела, старый Рикс. - Наши стаканы чистого хрусталя, из бывшей утвари короля Станислава. Ну а вот солнца, кажется, нам придется подождать сегодня.
- Нам вместо солнца светит паненка, ваша племянница! - опять улыбнувшись, возразил Крамер и, налив себе стакан чистой воды из графина, поднял его на уровень глаз. - Я скажу вам сначала, - произнес он, внимательно вглядываясь в стакан, - что-нибудь из вашего прошлого, чтобы вы могли убедиться, правильно ли я вам буду предсказывать будущее.
Все затаили дыхание, следя за Крамером. Тот некоторое время молча разглядывал воду в стакане, а потом заговорил:
- Я вижу большой зал, много народа, нарядные туалеты. Это блестящий бал! Все танцуют… танцуют польский танец, очень увлекательный… я забыл, как он называется по-польски, но видел не раз, как его танцуют. Паненка пляшет с молодым человеком, и во всей зале они не видят никого, кроме друг друга.
Он мельком глянул на Рузю: она вспыхнула, сидела с лихорадочно загоревшимися глазами и, не опуская их, глядела на Крамера, порывисто дыша, желая как будто и боясь того, что он будет говорить дальше.
- Вот все исчезло, - сказал он, - опять вижу только туман… Но нет, он рассеивается… А-а! Вот опять я ясно вижу паненку. Она пишет записку: "Пусть мы больше не увидимся, но как можно скорее… "
Рузя вдруг быстрым движением выбила стакан из его руки и, взволнованная, крикнула:
- Не надо, не надо никакого гаданья… Я верю!
Рикс, видя неожиданный эффект, произведенный искусством Крамера, и будучи поражен этим искусством, проговорил почти с благоговением:
- Однако, господин Крамер, вы можете так легко проникать в чужие тайны! Положим, тайны такой девицы, как моя племянница, не могут представлять ничего особенного, но все-таки это ее тайна, и конечно, вы не могли узнать ее заранее.
А доктор Пфаффе, усиленно вытиравший в это время свой кафтан, облитый из расплескавшегося стакана, повторял:
- Это колоссально!
Рузя, после того как выбила стакан из рук Крамера, как бы рассердившись сама на себя за эту выходку, сидела нахмурившись, опустив глаза, молча. Все, конечно, поняли ее смущение и оставили ее в покое.
Это происшествие случилось уже в конце завтрака, и вскоре все встали из-за стола, а когда встали, то Рикс обратился к племяннице и сестре со словами:
- Что же, милые дамы, вы пойдете все-таки на каток, как собирались?
Спросил он это, не совсем веря в то, что получит утвердительный ответ после случившегося, но Рузя совершенно неожиданно вдруг заявила:
- Отчего же, дядя? Я пойду с удовольствием. И вот если господину Крамеру делать нечего, он пошел бы с нами посмотреть, как у нас катаются.
- А в самом деле, - обрадовался Рикс, - это великолепная идея! От нас до катка очень близко - до Полицейского моста рукой подать, и это будет превосходная прогулка.
Крамер выразил согласие не только пойти с дамами, но и кататься на коньках, сказав, что это искусство ему немножко знакомо.
Пани Юзефа облачилась в широкий салоп, а Рузя надела бархатный казакин, отороченный мехом, и круглую шапочку-конфедератку. Шла она молча, со сдвинутыми бровями, рядом с Крамером, и тот, несколько раз взглянув на нее, недоумевал, что, собственно, происходит с ней. Сердится она, что ли? Но если бы сердилась, она не пригласила бы его вместе с ними на каток. Ясно было, что она что-то соображает, упорно и сосредоточенно.
Пришли на каток. Крамер подвязал себе коньки, затем, как опытный конькобежец, выскочил на лед и, сделав полукруг, вернулся с протянутой рукой к Рузе, тоже довольно уверенно державшейся на льду. Она взялась за его руку и покатилась рядом, продолжая молчать по-прежнему.
Так, молча, они довольно быстро укатили между другими парами в отдаленный угол катка, к самой стене елок, огораживающих его. Здесь Рузя замедлила ход и пошла совсем тихо.
- Господин Крамер! - вдруг решительно произнесла она. - Я хочу поговорить с вами как с порядочным человеком.
- Як вашим услугам! - ответил он, стараясь как можно осторожнее вести ее по льду.
- Видите, - продолжала она, - я уже давно заметила, что вы не совсем обыкновенный человек, а сейчас, за завтраком, вы дали доказательство, что обладаете как будто сверхъестественными способностями. С одной стороны, это осложняет дело, а с другой - облегчает его, потому что мне легче быть откровенной. Мне кажется, что вы и без моих слов можете отгадать все. Так вот я и решилась сказать вам! Дядя до такой степени очарован вами, что вы у него через два слова в третье. По его более чем ясным намекам и даже по иным прямо обращенным ко мне фразам несомненно, что он хочет выдать меня за вас замуж… то есть не только хочет, а просто упрямо решил достичь этого во что бы то ни стало! Я его знаю. Ну так вот я со своей стороны должна предупредить вас, что этого никогда не может быть…
- Отчего же?
- Оттого, что мне нравится совсем другой, непохожий на вас!
Улыбка мелькнула на лице Чигиринского.
- Уж это не тот ли, которого я видел танцующим с вами?
Она тряхнула рукой, и у нее с досады вырвалось:
- Все равно! Если вы все можете видеть в вашем стакане, тем лучше для вас, но только я никогда не выйду за вас замуж и предупреждаю вас, чтобы вы и не думали увлекаться мной.
- Почему же вы так уверены, что я со своей стороны могу увлечься вами?
- Потому что, - вдруг вспыхнула она, - если я захочу, то это может случиться…
- Вот как? - сказал Чигиринский, как бы шутя. - А хотите пари держать, что я, Крамер, останусь к вам равнодушен, несмотря ни на что?
- Послушайте, ведь то, что вы мне говорите, почти дерзость!
- Напротив, я хочу только успокоить вас относительно стараний вашего дядюшки.
В глазах Рузи замелькали огоньки.
- А что, если я вам скажу, что вы слишком много хотите взять на себя? До сих пор мне еще не случалось слышать ничего подобного! Хорошо, я принимаю пари… - вдруг заключила она и, вырвав от него руку, ловко и быстро покатилась в ту сторону, где сидела ее мать.
Чигиринский смотрел ей вслед, невольно любуясь ее тонким, красивым станом.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
Пани Юзефа совершенно искренне, с большим жаром расхваливала Ольге Александровне Жеребцовой Августа Крамера как человека, обладающего необыкновенной прозорливостью.
Жеребцова, видная женщина тридцати с лишком лет, была в полном расцвете сил и отличалась энергией и деятельностью, которые не могли идти в сравнение с несколько безжизненным отношением к окружающему ее братьев, в особенности изнеженного и избалованного князя Платона. Она вечно была чем-нибудь занята и устраивала какие-нибудь дела, за кого-нибудь хлопотала и для кого-нибудь о чем-нибудь да старалась. Близкая приятельница бывшего английского посла Витворта, имевшая и другие связи в дипломатическом мире, она не была чужда политических интриг.