В настоящее время она со всей страстностью занялась проектом женитьбы князя Платона Зубова на дочери приближенного к государю бывшего его камердинера, графа Кутайсова. Эта мысль была подсказана ей графом Паленом, который рассчитывал упрочить этим положение братьев Зубовых, необходимых ему в Петербурге как людей, подходящих для его плана.
Сама Жеребцова не преследовала никаких личных целей, в особенности в данном деле. Ей просто нравилась сама мысль женить брата на молодой турчанке, как звали дочь графа Кутайсова, который был из турченят.
Император Павел осыпал его милостями за его службу и преданность и возвел в графское достоинство для того, чтобы показать некоторым кичливым титулованным особам, что он, император, может всякого пожаловать каким угодно титулом.
Между Платоном Зубовым и дочерью Кутайсова ничего не было общего, кроме разве титулов, пожалованных им с высоты престола. Зубов вовсе не думал жениться, а Кутайсова - выходить за него замуж, но это-то и было занятно. Тут надо было уговорить одного и очень искусно повлиять на другую, и Ольга Александровна взялась за сватовство со свойственной ей стремительностью.
Вращаясь среди петербургской знати того времени, она вместе с тем, по обыкновению большинства тогдашних бар, с заднего крыльца принимала у себя всякий народ, почему-либо способный заслуженно или нет обратить на себя ее внимание. Пани Юзефа была в числе этого народа и, имея знакомства среди масонов, служила переносчицей некоторых сплетен оттуда, которым Жеребцова придавала значение тайных сведений.
Принесенную Юзефой новость о появившемся гадателе-немце она приняла как нечто очень важное и потребовала, чтобы Август Крамер был приведен как можно скорее.
О гадании посредством стакана воды, в котором якобы можно было видеть события и настоящего, и прошлого, и будущего, она слышала и раньше. Граф Калиостро, как известно было, умел смотреть на воду; то же делал и таинственный граф Сен-Жермен. Но Жеребцова никогда не видела ничего подобного и о. Калиостро, и о Сен-Жер-мене знала только понаслышке. Ей невольно пришло в голову: "А что, как Крамер - новая восходящая звезда вроде графа Сен-Жермена? Ведь если это так, то честь открытия его будет принадлежать мне!" Все это было очень заманчиво, а потому она с жаром отнеслась к известию о Крамере.
Она думала, что пани Юзефа приведет ей немца со двора по черному ходу, но Крамер явился с парадного подъезда, один. О нем доложили Ольге Александровне, когда она сидела у себя в келейном разговоре с братом Платоном, обсуждавшем с ней план своей женитьбы на Кутайсовой.
Почти каждый день повторялось то же самое. Князь Платон после разговора с сестрой уезжал от нее с твердой решимостью, что женится, и давал свое согласие на официальное сватовство. Но как только он уезжал от нее, решимость покидала его, и он снова приходил к заключению, что ему нет никаких оснований жениться, что Кутайсова ему вовсе не пара и что этот союз для него лично никакой выгоды не представляет, если же это и нужно кому-нибудь другому, то какое ему-то дело до этого. На другой день он ехал к сестре, чтобы наотрез отказаться от исполнения плана, но уезжал от нее вновь настроенный на женитьбу.
Когда доложили о Крамере, и Зубов, и Жеребцова, в сущности, были рады, что явился перерыв или маленькая помеха в надоевшем им разговоре, конец которого им обоим был хорошо известен.
- Кто этот Рамер или Крамер? Я что-то не слыхал такой фамилии, - спросил Зубов, рассматривая свои щегольски отточенные ногти.
- Это мне рекомендовали человека с замечательными способностями прорицателя! Говорят, он смотрит в стакан воды и все видит.
- Ах, это я знаю! Это очень интересно… Ты его примешь? Я желаю знать свое будущее в стакане воды! - усмехнулся Зубов, воображая, что он очень мил и сострил очень удачно.
- Да, но я его никогда не видала и совершенно не знаю, такой ли он человек, которого можно принять в гостиной, - сказала Жеребцова нерешительно.
- Все равно! Ведь мы одни! Посмотрим! Крамера велели просить.
II
При своем появлении Август Крамер произвел неожиданное, более даже чем благоприятное впечатление. Его статная фигура была облечена в отлично сшитый, дорогой, но не кричащий костюм, несомненно, очень солидный и безукоризненного вкуса. Лицо Крамера выражало большое достоинство, и он вошел со сдержанно-непринужденной повадкой, сразу показавшей, что он умеет свободно держать себя в гостиной.
- Простите, что я так врываюсь к вам, - заговорил он по-немецки, - но я взял на себя смелость представить сам себя, считая, что это нисколько не будет хуже представления почтенной пани Юзефы, которая рекомендовала меня вам.
- Mais il est tres bien! - обратилась Жеребцова к брату.
Эта французская фраза вырвалась у нее как восклицание, против ее воли.
Крамер сделал вид, что не заметил этого, но сейчас же перешел на французский язык.
- Позвольте представиться и вам, князь, - с легким поклоном в сторону Зубова произнес он.
Зубов вскинул бровями и, глянув на сестру, сказал по-английски:
- Блестяще!
- О да, в полном смысле джентльмен! - повторила Жеребцова тоже по-английски.
- Какое у вас прекрасное английское произношение! - проговорил Крамер на том же языке. - Сейчас видно, что вы были приятельницей такого чистокровного англичанина, как лорд Витворт.
Удивление Жеребцовой росло. Она даже несколько растерянно посмотрела на гостя и, переходя снова на французский язык, сказала:
- Что же вы стоите, мсье Крамер? Положите вашу шляпу и садитесь!
Крамер шляпы не положил, но сел в одно из кресел в спокойной позе, как человек, привыкший к такой мебели, как кресло.
Жеребцова, убедившись, что он вполне светский человек, экзамен на которого он только что выдержал блестяще, повела с ним разговор, приличный хозяйке изысканной гостиной, то есть не начала сразу о том, что ее интересовало и зачем, собственно, Крамер появился у нее, а спросила, давно ли он в Петербурге и как ему нравится столица. Он ответил, что внешний вид Петербурга ему очень нравится, в особенности Нева, но в обществе он еще нигде не был и потому чувствует себя совершенно беспочвенным иностранцем.
- Вас надо будет познакомить! Мы с братом возьмем это на себя. Вы долго думаете пробыть в Петербурге?
- Право, не знаю! Я путешествую для своего удовольствия, для того, чтобы видеть свет, и совершенно не могу сказать, что мне вздумается завтра! Весьма возможно, что я останусь до конца зимы в ваших снегах, а может быть, завтра же отправлюсь под знойное солнце Индии…
- А вы были в Индии?
- Нет, никогда.
- Но, кажется, вам известны некоторые индийские тайны, если я не ошибаюсь?
- Простите, но я должен подтвердить вам, что вы ошибаетесь! Никаких индийских тайн я не знаю.
- Однако эта добрая Юзефа рассказывала мне про вас чудеса! Вы видите события грядущего насквозь…
- Ну, это несколько много мне приписывается. Я могу, пожалуй, сказать вам кое-что о сватовстве.
- О сватовстве? О каком сватовстве? - переспросила Жеребцова, встрепенувшись.
Крамер помолчал и пытливо-пристально устремил на нее свои проницательные глаза.
- О сватовстве, которое вас занимает теперь.
- Это вы говорите обо мне? - спросил довольно наивно князь Платон Александрович.
- Ну да, о вас, князь! - продолжал Крамер. - Не беспокойтесь! - улыбнулся он Жеребцовой, заметив, что та тронула брата за рукав, желая остановить его дальнейшую речь. - Я умею держать секреты и отнюдь не отличаюсь болтливостью. Поверьте, что я сумею сохранить то, что вы не желаете, чтобы было известно до поры до времени.
Жеребцова, нисколько не смутившись, сказала:
- Я не знаю, о каком сватовстве вы говорите! Мало ли каких свадеб не заключают в Петербурге.
- Я говорю о сватовстве князя, вашего брата, к графине Кутайсовой, - перебил ее Крамер.
Жеребцова, не ожидавшая такого прямого выпада, осеклась, но, сейчас же овладев собой, проговорила:
- Положим, я была уверена, что этот план известен настолько немногим людям, что до вас он не мог дойти. Но все-таки ваши слова не доказывают какой-нибудь силы с вашей стороны. Вы могли узнать о наших планах как-нибудь случайно, вполне естественным путем.
Она, как умная женщина, видя, что ее секрет открыт, не стала отнекиваться, отрицать и запираться, а на прямые без обиняков слова Крамера тоже потребовала от него прямого ответа.
И он ответил тоже без всяких околичностей.
- Я отлично понимаю, что вам хочется убедиться в моих способностях, и в этом отношении не буду делать "маленького рта" и охотно готов дать вам доказательство, тем более что это было целью моего прихода к вам.
- Отлично! - одобрила Жеребцова. - Откровенность за откровенность. Да, я очень рада была бы убедиться, что вижу в вас действительно необыкновенного человека.
- Ради Бога, не преувеличивайте! Ни на какую необыкновенность я не претендую! Я самый обыкновенный отгадчик! Не колдун, а отгадчик, вот и все…
- Все равно, но мы требуем от вас доказательств!
- Да, мы требуем доказательств вашего провидения! - подтвердил Зубов.
- Хорошо. Угодно вам, я сейчас скажу то, о чем, как вы думаете, никто не знает, кроме вас одних? - внушительно сказал Крамер Зубову.
Тот слегка отстранился и уже не без некоторой робости спросил:
- Это вы насчет чего?..
- Насчет того, как вы перед последним своим отъездом из Петербурга отделались от грозивших вам неприятностей благодаря появлению у вас в кабинете вашего умершего товарища, который сказал вам, каким образом указать государю документы о масонах.
Краска немедленно сбежала с лица Зубова, и он, бледный, дрожащий, замахал руками и почти крикнул:
- Не надо! Я верю. Это вы могли узнать только сверхъестественным путем! Кроме государя, я никому не рассказывал об этом.
- Какие документы? Что такое? - стала спрашивать Жеребцова, видя, как перебедовался ее брат, и удостоверившись воочию, что, очевидно, это было неспроста и что Август Крамер действительно обладает могущественным даром прозрения.
А он скромно сидел на своем месте, опустив глаза, как будто для него самого это было все самым обыкновенным делом и во всем этом он не видел ничего особенного.
III
Утром, как всегда, пришел доктор Пфаффе к прусскому посланнику графу Брюлю. Тот встретил его приветливее, чем обыкновенно.
- Ага! Господин Пфаффе, вы мне нужны!
- Я весь к услугам вашего сиятельства, - отвечал Пфаффе, расплываясь в счастливой улыбке.
- Дело довольно серьезное! - продолжал Брюль. - Вот видите ли: надо не выпускать из поля зрения одного высокопоставленного лица и настраивать его соответственно видам истины.
- Можно узнать, кто это лицо?
- Если я предлагаю вам стать в положение наблюдателя, то, само собой разумеется, я не должен скрывать от вас того, за кем вы должны наблюдать… Я подразумеваю князя Платона Александровича Зубова. Имеете вы к нему доступ?
- Очень незначительный. Но если я получу хорошие рекомендации…
- Вы их получите. Князь Зубов с братьями возвращен в Петербург исключительно благодаря влиянию графа Палена, и надо постараться, чтобы князь Зубов относился и продолжал относиться к графу как должно. В случае же уклонения его мысли в этом отношении в сторону немедленно сообщить мне. Вам, как доктору, легко будет войти в доверие и устроить прочное наблюдение. Если понадобятся расходы на слуг, вы будете располагать для этого нужными средствами. Надеюсь, это поручение не затруднит вас?
- Нет, ваше сиятельство, конечно, не затруднит. Но только я осмелюсь предложить вам поручить это дело не мне, а одному умному человеку, который, кстати, завел уже сношения и с князем Зубовым, и с его сестрой Ольгой Александровной Жеребцовой.
При упоминании о Жеребцовой Брюль не без удовольствия улыбнулся и произнес с оттенком некоторого восторга:
- Очень достойная женщина! Кто же этот умный человек?
- Мой приятель, Август Крамер.
- Крамер? Крамер? - повторил Брюль. - Я такого немца не знаю в Петербурге.
- Он недавно приехал прямо из-за границы, из Берлина. Это серьезная голова. Он еще не поспел представиться вашему сиятельству и пришел сделать это сегодня. Господин Август Крамер сейчас ждет в приемной. Я ручаюсь вам, что он добрый немец и вполне способен оправдать высокое доверие.
- А он твердый патриот?
- О да! Он сын того Крамера, который был известен в Геттингенском кружке поэтов.
- Геттингенский кружок? - повторил Брюль. - Конечно, это большая рекомендация! И вы говорите, он умный человек?
- Да, ваше сиятельство, очень умный!
Брюль позвонил и приказал появившемуся немедленно слуге позвать Крамера.
Когда тот вошел, Брюль окинул его с ног до головы строгим, испытующим взглядом.
- Вы Август Крамер?
- Да, меня так зовут.
- Давно в Петербурге?
- Более месяца.
- Отчего же вы раньше не представились мне?
- Хотел осмотреться. К тому же не было излишней надобности в излишней поспешности.
- Хорошо. Вот доктор Пфаффе вас рекомендует.
- Я, - смело, без всякого смущения, перебил Крамер, - имею рекомендацию и более солидную для вас, граф, чем любезные слова уважаемого доктора! У меня есть к вам письмо… от господина Гаубвица…
- От господина Гаубвица? У вас рекомендательное письмо ко мне от господина Гаубвица? - с повышенным интересом воскликнул Брюль и, поспешно сломав печать, принялся читать письмо.
Должно быть, Гаубвиц писал довольно лестные вещи о Крамере, потому что Брюль вдруг сделался до чрезвычайности любезным, протянул гостю руку и заговорил не без суетливости:
- Что же вы стоите, господин Крамер? Отчего же вы прямо запросто не пожаловали ко мне, господин Крамер? Садитесь, пожалуйста! - А вслед за тем обернулся к Пфаффе, стоявшему в умилении перед своим приятелем, который, как оказалось, сразу произвел такое впечатление на графа, и сказал тому: - Вы, господин доктор, можете идти. Мы тут побеседуем. До свидания, господин доктор!
Пфаффе, улыбаясь и кланяясь, попятился к двери, а Брюль, усадив Крамера, стал разговаривать с ним пониженным, конфиденциальным тоном.
- Мне господин министр пишет о вас как об очень верном человеке, которому можно поручить любое серьезное дело. Он пишет, что направляет вас ко мне прямо на помощь, на случай каких-нибудь затруднений ввиду теперешнего неустойчивого положения в Петербурге.
- Я рад, граф, быть полезным вам, - ответил просто Крамер.
- Видите ли, я говорил сейчас доктору, что нам нужно установить солидное наблюдение за князем Зубовым, и он сказал мне, что вы могли бы взяться за это дело. Если это не слишком мелко для вас, то я полагаю, что таким образом вы можете сразу войти в круг петербургского общества.
- С князем Зубовым я уже сошелся и имел случай поразить его.
- Вы где остановились?
- Пока я занял комнату у нашего соотечественника, доктора Пфаффе.
- Вам лучше всего переехать к самому князю Зубову. Русские чрезвычайно гостеприимны, и, я думаю, будет легко устроить, чтобы князь просто пригласил вас к себе в дом гостить.
- Да, это будет очень удобно! - согласился Крамер.
IV
У генерал-губернатора графа Палена был интимный обед с очень ограниченным числом приглашенных, только близких людей, или, вернее, тех, относительно которых Пален считал нужным подчеркивать свою к ним близость.
Среди гостей была Ольга Александровна Жеребцова, сидевшая за столом на почетном месте, рядом с хозяином дома.
Обед не отличался особенной тонкостью кухни; это была обыкновенная стряпня со сладкими соусами и жиденьким супом. Но что у Палена было отлично, так это красное вино, он им вполне справедливо гордился и даже тогда, когда ему приходилось объявлять вызванному к нему лицу приказание государя немедленно выехать из столицы, угощал своим красным вином для того, чтобы смягчить неприятность известия. Так, в Петербурге того времени знали, что значит "выпить стакан красного вина у графа Палена". Но за описанным обедом он пил свое красное вино сам и потчевал гостей без всякой оговорки, исключительно для того лишь, чтобы угостить.
За столом свободного непринуждения не было - все как-то избегали смотреть друг на друга, но, несмотря на это, старались делать вид, что весело, и смеялись неискренним деланным смехом при малейшем к тому поводе, а чаще и вовсе без повода.
Одна Жеребцова оставалась серьезной, очевидно не желая снисходить до подделки веселья. Под конец обеда она улучила минуту и шепнула Палену:
- Мне надо переговорить, граф.
Он закрыл только один глаз, давая этим понять, что готов исполнить просьбу, и, когда встали из-за стола и перешли в гостиную, а мужчины же отправились в бильярдную, чтобы курить, он задержал Жеребцову в маленькой проходной комнате с трельяжем, поставленным так, что за ним очень легко было остаться совсем незамеченными. Они сели на маленьком диванчике за трельяжем, и Пален поспешно спросил:
- Что-нибудь серьезное?
- Нет, - ответила, рассмеявшись, Жеребцова, - пустяки, простая справка! В Петербурге появился один иностранец, по виду очень порядочный человек, но нет никаких гарантий, что это просто авантюрист. Так я хотела просить вас, нельзя ли негласно навести о нем справки и разузнать, может ли он быть достоин доверия?
- А как зовут этого иностранца?
- Он немец, а зовут его Август Крамер.
- Ах, Август Крамер! - воскликнул Пален. - Как это странно! Представьте себе, я тоже хотел говорить с вами именно о нем.
- Вы его знаете?
- Нет, я его не знаю, но имею о нем самые подробные сведения от вполне серьезного лица. О нем имеются самые лучшие рекомендации! Это добрый немец! Он принадлежит к отличной семье, потому что его отец был членом Геттингенского кружка молодых поэтов.
- Какой это кружок молодых поэтов?
- Геттингенский! - повторил Пален, подняв для большей значительности палец. - Это были последователи Клопштока, люди, настроенные высокопатриотично и ставившие идею германизма выше всего. Среди них, между прочим, был известен Крамер, который, конечно, постарался внушить своему сыну правильные понятия.
- Вы, кажется, граф, знаете все и обо всех! - не без восторженного удивления проговорила Жеребцова.
- Это моя обязанность, милая моя барыня! - скромно сказал польщенный Пален.
Но Жеребцова продолжала:
- Конечно, заслуга его отца до некоторой степени говорит в его пользу, но это может еще и ничего не значить. Необходимо знать, каков он сам, что он представляет собой.
- Он имеет рекомендации от господина Гаубвица, всесильного министра его величества короля прусского Фридриха Вильгельма, и этого, я думаю, довольно, чтобы мы ему оказали доверие.
- Да! Если у него есть рекомендация от господина Гаубвица, тогда, конечно, этим все сказано.
- А вы с ним познакомились?
- Да, и он поразил меня своим ясновидением. Он при мне сказал князю Платону такие вещи, о которых тот не рассказывал никому и о которых даже я не знаю.