Пытливыми глазами император глядел на полковника, спрашивал:
- Какими сведениями на этот счет располагают ваши лазутчики?
Полковник Артамонов отвечал без утайки:
- Нравственный дух противника еще достаточно высок. Появилось новое в управлении.
- Что именно?
Император насторожился.
- Лазутчики докладывают: ответственность за успех в бою возложена на муллу табора.
- Это как понимать?
- Впереди атакующих турки несут зеленое знамя, мулла идет под знаменем, распевает молитвы. В случае неудачи муллу постигнет кара: кто-то из офицеров выстрелит ему в затылок.
Император, по-особому взглянув на полковника, спрашивал, удивляясь:
- Сколько же надо подготовить мулл? - и сам же отвечал: - Сотни, если не тысячи.
- В Турции они есть, - подтвердил Николай Дмитриевич. - Есть, как и в любой другой мусульманской стране.
- Может ли на них повлиять убедительное слово?
- Думаю, может. Если его адресовать непосредственно Осман-паше.
И опять император как-то по-особому взглянул на полковника.
- Насколько мне известно, вы, Николай Дмитриевич, лично с ним знакомы.
- Да, пришлось иметь беседу в Константинополе. И то весьма краткую. Осман-паша поздравлял меня с орденом.
- Надеюсь, он вас еще помнит?
- Трудно сказать. Ведь встреча состоялась семь лет назад.
- А вы его попросите вспомнить.
- Письмом?
- Не только. Письмо будет мной подписано.
Николай Дмитриевич еле заметно улыбнулся. Улыбка затерялась в прокуренных усах.
Спросил:
- Мне предстоит встретиться с Осман-пашой в его крепости?
- Вы можете и отказаться, - поспешил уточнить император. - Дело, как вы понимаете, рискованно. Более того, смертельное. Вам могут и голову отсечь.
Без напоминания полковник Артамонов знал, чем он рискует. Память хранила много случаев, когда парламентера убивали, чтоб показать свою решимость сражаться до конца. Совершив убийство, турки в таких случаях несут голову по траншеям и затем на пике выставляют ее над редутом, чтоб видел противник, что они сделали с парламентером. Это был знак, что ни о каких переговорах не могло быть и речи.
Сейчас у обоих собеседников теплилась надежда, что Осман-паша трезво оценит свое положение и если не подпишет условия капитуляции, то согласится на переговоры. А переговоры - это время, которое было так необходимо Балканской русской армии для подтягивания резервов из глубокого тыла, пополнения частей и подразделений людьми и боеприпасами.
- Сколько на сегодняшний день в гарнизоне войск? - император показал рукой в сторону Плевны.
Не заглядывая в свои записи, полковник тут же дал ответ, перечисляя силы неприятеля с точностью до единицы:
- Таборов - пятьдесят девять, эскадронов - семнадцать, батарей - одиннадцать.
- Это что - армия Осман-паши в ее полном составе?
- Так точно.
Император заглянул в свои записи, эти цифры у него были завышены. Он знал, почему. Каждый начальник, докладывая, старался показать, что дело имеет с очень сильным противником, потому в подчиненных им войсках большие потери. И эту уловку знал император.
Он уже не задавал полковнику вопросы, вслух с ним делился сокровенным. Не расспрашивал, а рассуждал:
- Если заставим эту окруженную нами армию капитулировать, сколько жизней сохраним для России!
Полковник Артамонов с готовностью, как и подобает офицеру, спросил:
- Когда прикажете отправляться в Плевну?
- В самый благоприятный момент.
Этот момент настал почти два месяца спустя - 1 ноября, когда в Болгарии вступила в свои права глубокая осень. Благо к этому времени Дунайская армия получила зимнее обмундирование. Артиллеристы были переобуты в юфтевые сапоги, армия сменила летние бескозырки на суконные шапки. Из Тулы прибыл эшелон с шанцевым инструментом, так необходимый для окапывания. Пехота получила малые саперные лопаты. Такого инструмента еще не имела ни одна армия в мире. И результат не заставил себя ждать: резко снизились потери от ружейного огня.
Несмотря на осеннюю слякоть, четко работала почта. Письма приходили из всех губерний России. Писали не только родные и близкие солдат и офицеров, воевавших на Балканах. Писали и присылали зимние вещи благотворительные общества. Много писем было от студентов и гимназистов. Молодые люди просили офицеров и генералов принять их на службу волонтерами. Все они горели желанием в рядах доблестной русской армии освобождать братьев-славян от янычар и башибузуков.
Письма вдохновляли и радовали: действия Дунайской армии поддерживала и одобряла вся Россия. Но особую радость доставляли письма родных.
Николаю Дмитриевичу чуть ли не каждый день почтальон приносил письма от жены. Евгения Михайловна сообщала домашние новости, но больше всего строк было о детях. Сыну Коленьке шел уже шестой год, а Инне 14 января исполнилось три года. Оба уже рисовали. У Коленьки хорошо получалась река. Мама ему подписывала, что это Дунай, а за Дунаем воюет папа.
Знали бы они, к чему он готовится! За несколько дней до 1 ноября он объехал крепость: выбирал наиболее удобный участок для пересечения линии огня. Предстояло заранее предупредить неприятеля, что русское командование посылает для переговоров парламентера. Если неприятель желает вести переговоры, огонь по парламентеру открывать не посмеет. А там - как судьбе угодно.
О том, что в крепость направляется парламентер, предупредили нескольких лазутчиков, в том числе и Константина Фаврикодорова. Среди войск они пустили слух, что русские предлагают прекратить огонь и тем самым избежать напрасных жертв.
Парламентера ждали. В штабе гарнизона решали: как его принять? Чем ответить русским? Предлагали: принять, выслушать, и если он везет требование о сдаче Плевны, отрубить ему голову.
Но тут же у турок возникло опасение, что тогда русские при взятии крепости в плен брать не будут, будут рубить головы и в первую очередь офицерам, и сам Осман-паша головы лишится.
Да и слухи ходили по гарнизону, как бы подтверждая угрозу: в случае гибели парламентера месть не заставит себя ждать.
Плевна. 1877. 1 ноября
Утро этого дня выдалось на удивление солнечным. Над осажденной крепостью распахнулось белесое небо.
Сначала замолчали русские орудия, а затем и турецкие. После двух месяцев осады на всем пространстве вокруг Плевны установилась тишина. Было слышно, как в небе перекликаются улетающие на юг журавли.
Почти каждый русский солдат, слушая перекличку журавлей, думал о Родине. На Рязанщине, на Волыни, в Грозном, в Гомеле тоже осень. Летят журавли из родных краев, курлычут над Балканами, словно шлют привет из далекой, милой сердцу России.
Казалось, в голосе птиц слышалось что-то материнское. Казалось, птицы просили об одном: "Кончайте убивать друг друга".
Русские и рады были бы кончить войну, не проливая кровь ни свою, ни чужую, да неприятель не хотел без крови вернуть Болгарии свободу. Об этом говорили вслух в русских окопах. Об этом писали русские газеты.
В минуты напряженного затишья русские солдаты прислушивались к голосу пролетавших над ними птиц, мыслями уносились в края, откуда летели эти птицы.
Слышали журавлей и турецкие солдаты. Они вспоминали свои края, ту же солнечную Анатолию, горный Ардаган, крутые улицы Синопа. И турецких солдат ждали жены и матери.
В эти минуты необычного затишья над бруствером русского окопа взвился белый флаг. Вслед за белым флагом поднялся офицер, в шинели, в фуражке с кокардой. Безоружный. На шинели - полевые полковничьи погоны. В руке - белый флажок.
Тысячи глаз с той и другой стороны устремились на полковника, направлявшегося к турецким окопам. По всему полю среди пожелтевших кустов акации лежали неубранные трупы. От них исходил сладковато-приторный запах.
Три дня назад здесь шли в атаку батальоны 35-й пехотной дивизии 139-го пехотного Моршанского полка. Неделей раньше командир дивизии бросал на укрепленные позиции турок 140-й пехотный Зарайский полк. От Зарайского полка осталось два батальона. Турки уже умели стрелять из американского оружия.
Начальник разведки, наблюдавший за атакой, видел, как оставшиеся в живых офицеры Моршанского полка, вышедшие из боя, плакали от бессилия: в лоб укрепление не взять. А приказ главнокомандующего великого князя Николая Николаевича был предельно строг: несмотря ни на какие потери ворваться в крепость. Не ворвались ни зарайцы, ни моршанцы. Густой трупный запах напоминал о захлебнувшихся атаках.
В турецком окопе полковника взяли под конвой.
- Я - парламентер, - сказал он по-турецки. - Имею честь доставить пакет от русского командования начальнику гарнизона.
Полковника обыскивать не стали, завязали глаза, повели по ходу сообщения. Солнце падало на лицо. По его лучам можно было судить, что конвоиры ведут парламентера к центру города в направлении мечети. Сообщил Фаврикодоров: резиденция Осман-паши в подвале под мечетью. Значит, ведут в подвал.
Парламентера держали под руки два дюжих солдата, сопровождал пожилой офицер, довольно сносно говоривший по-русски. Он ни о чем не расспрашивал, только кратко предупреждал, когда надо будет остановиться или повернуть в нужную сторону.
Ввели в просторное помещение, сняли повязку. Парламентер сразу же узнал генерала, седобородого, невысокого роста, но широкого в кости. Семь лет назад этот генерал выглядел намного моложе и, насколько помнится, бороду не носил.
Это был сам командующий Осман-паша, любимец султана Абдул-Гамида. Осман-паша узнал русского. С натянутой улыбкой заметил:
- Мне наши лазутчики доложили, что вы уже полковник и возглавляете не только разведку, но и военно-топографический отдел полевого штаба Балканской армии. Значит, наш светлейший из светлейших не напрасно пожаловал вам высокий орден, вы прежде всего топограф, а потом уже разведчик. Не так ли?
- Начальству лучше судить, - ответил парламентер.
- Наше начальство судит именно так, - подчеркнул Осман-паша, продолжая натянуто улыбаться. - Мы пользуемся вашими картами, а не французскими. Ваши карты самые точные.
Слушая в свой адрес комплименты, полковник Артамонов с грустью про себя отмечал: "А в нашем штабе вражеские лазутчики так и не выловлены".
Начальник штаба армии генерал Непокойчицкий заверял императора, что все турецкие лазутчики обезврежены. Оказывается, не все. Ведь приказ главнокомандующего великого князя Николая Николаевича о совмещении полковником Артамоновым должности штаб-офицера над вожатыми, то есть руководство агентурной разведкой, и начальника военно-топографического отдела полевого штаба действующей армии был подписан 30 октября. На календаре было 1 ноября. Оперативно сработала вражеская разведка. Наверняка здесь не обошлось без участия немцев, офицеров штаба.
Известно ли это императору? Генералу Обручеву, например, известно. Он прямо не говорит, но намекает, что власть двора выше министра. Иностранцев на службу в армии принимает двор. Так что интересы двора выше интересов России. Это было и это будет всегда, пока у власти будет двор, то есть семья человека, возглавляющего государство.
И разведки пасутся именно во дворе, получают сведения из первых рук.
Парламентер достал из-за обшлага шинели пакет, вручил командующему турецкими войсками.
Осман-паша расколол сургучную печать, извлек письмо. Оно было на двух языках: на русском и турецком. Пробежав глазами турецкий текст, Осман-паша перевел взгляд на полковника.
- Ваш император предлагает мне сложить оружие? - в голосе командующего едкая ирония.
- Он предлагает завязать переговоры.
- О сдаче Плевны?
- Да, ввиду очевидной бесполезности дальнейшего сопротивления.
- А вы, полковник, представляете, что это за крепость? В Европе это самая мощная крепость. У нас войск больше, чем русских на правом берегу Дуная.
- Представляю. У нас двойное превосходство в живой силе и четверное - в артиллерии. Крепостные стены любой толщины подвластны современной артиллерии. Но стоит ли их омывать кровью ваших доблестных солдат и офицеров?
- Вы правы, не стоит.
- Наш император надеется на положительный ответ.
- Ответ будет. Не я решаю. Решает султан.
- Как быстро он примет решение?
- Как быстро вы позволите связаться с Константинополем.
- Каким видом связи желаете воспользоваться?
- Телеграфом.
- Постараемся предоставить.
Надежду на телеграфную связь полковник Артамонов не питал. Из Плевны до Габрово, где уже существовала телеграфная линия, не один десяток верст. Быстро не проложат, даже если турецких телеграфистов русское командование пропустит через боевые порядки своих войск.
В тот же день Осман-паша заявил:
- Завтра будет письменный ответ.
Получалось, что разговор о телеграфе - пустая затея. Осман-паша намеревался выиграть время с тем, чтобы русские разблокировали дорогу на Ловчу и по ней в крепость прошли обозы с боеприпасами.
Об этом полковнику Артамонову стало известно потом из донесений лазутчиков, действовавших в Плевне.
До завтрашнего дня парламентера поместили в комнату при штабе, единственное окно которой выходило на стену ближайшего дома. По теням на стене можно было определить разве что время захода солнца. Но знать, когда зайдет солнце, было ни к чему. Парламентеру оставили карманные часы. Других вещей, за исключением носового платка и курительной трубки, у него не было. Гостя не морили голодом. Принесли наперченный плов и кукурузную лепешку и в медной посуде черный, словно вываривали в нем древесные угли, кофе.
Парламентер догадывался, что в штабе составляют ответ. Каким он окажется, последнее слово будет за султаном. Осман-паша все-таки связался с Константинополем. И турки, оказывается, пользовались голубиной почтой.
Султан приказал: крепость не сдавать. Пообещал прислать подкрепление - армию Сулейман-паши, которая сражалась где-то в Черногории.
И опять полилась кровь. В этот раз она была не напрасной. Под натиском русских войск армия Осман-паши вынуждена была сложить оружие.
Взятие Плевны открывало дорогу на Софию.
Сведения, добытые лазутчиками полковника Артамонова, помогли русским наступающим войскам сохранить жизни тысячам солдат. Особую похвалу заслужил унтер-офицер Константин Фаврикодоров.
Два года спустя после заключения Сан-Стефанского мира, как значилось в аттестации Николая Дмитриевича Артамонова, где он находился в составе чинов Полевого штаба действующей армии, из канцелярии императора пришло уведомление представить лучшего лазутчика, достойного высокой боевой награды.
Выбор пал на Константина Фаврикодорова.
В наградном отделе сохранилось собственноручное свидетельство штаб-офицера над вожатыми, создателя русской агентурной сети на Балканском полуострове.
Вот этот текст:
Свидетельство
Состоящий в распоряжении штаб-офицера над вожатыми, уволенный в 1856 году из волонтеров Греческого легиона императора Николая I, кавалер ордена Св. Георгия IV-го класса и серебряной медали за защиту Севастополя, Константин Николаев Фаврикодоров, по приказанию его превосходительства начальника штаба журжевского отряда, генерал-лейтенанта Скобелева II-го, был послан 31 мая 1877 года через Сербию в Рущук для разведывания об укреплениях, позициях и числе войск.
По возращении им были сообщены сведения:
- о количестве пороха, привезенного из Салоник в Рущук;
- о количестве запасов и продовольствия, приготовленного для турецких войск;
- о числе арабов, ожидаемых в Рущук;
- о составе армии отправленного в Черногорию Али-паши и о числе лошадей, закупленных им для своей армии;
- о прибытии турецкого главнокомандующего Абдул-Керима в Рущук и его свиты, об отбытии его в Силистрию;
- подробная таблица батарей, траншей и сведений о количестве таборов низама, зейбеков, башибузуков и черкесов в крепостях и укреплениях: Виддине, Лом-Паланке, Рахове, Никополе, Систове, Рущуке, Сумонле, Ловче, Плевне, Враще, Клиссуре, Берковцах, Белградчике.
26 июня 1877 года Фаврикодоров, посланный мною из города Систово для разведывания о положении неприятеля, сообщил о предполагаемом движении из Виддина Осман-паши в место, находящееся ниже Белградчика, с 50-тысячной армией, о встрече с египетским Хассан-пашою, шедшим в город Никополь во главе 15 тысяч войска с 32 пушками маленького калибра, о встречах в Этрополе 2 тысячного черкесов и среди поля, где он ночевал, 10 тысяч башибузуков, шедших в Плевну.
Наконец, пробравшись в Плевну для распознания состава неприятеля, слышал английские и другие иностранные, не турецкие слова. Пытался проникнуть в лагерь под видом продавца рахат-лукума, но его туда не пустили. Затем, сообщив о войсках, стоявших в местностях Сельви-Оглу и Жемаса, добрался до города Шумлы, осведомился об укреплениях, воздвигаемых англичанами, о запасах сухарей, заготовляемых в Проводах, и о движениях войск, сосредоточенных в Варне.
Оттуда отправился в Адрианополь, сообщил об укреплениях близ Адрианополя двух селений, Карагач и Демирдеч, о маршруте, коим доставляется провизия морем и сухим путем, и движении транспортов.
По возвращении 3 августа в Горный Студень Фаврикодоров был вновь послан мною в Плевну 6 августа первый раз, и 16 августа второй раз, куда и пробрался с большими трудностями через три дня, в ночное время, через берег Вида. Переодетый на мельнице в турецкий костюм и обойдя турецкие позиции, выходил на общую дорогу Сыр-Базар и оттуда вместе с турками входил в Плевну.
Из Плевны сообщены в первое и второе его проникновение в укрепленную позицию сведения им лично, по возвращении подробно.
Посланный вновь из селения Горный Студень в Плевну 8 сентября, Фаврикодоров 24 сентября прислал уведомление, сообщавшее о положении армии Осман-паши, о продовольственном состоянии его войск, подробное сведение о помощи, поданной им Шефет-пашой, о количестве людей, лошадей, пушек и провианта, привезенного с ним в Плевну 14 сентября, о количестве запаса хлеба и фуража, заготовляемого и ревизируемого из семи сел, указанных им.
В своем донесении подробно и обстоятельно сообщил о количестве вновь устроенных батарей, с подробным обозначением их местоположения и названий, известил штаб об устройстве к батареям сообщающихся их между собою глубококопанных дорог для маскирования движения по направлению к оным и без опасения подвоза материала от обстреливания, о результатах бомбардирования с наших позиций, 21 сентября - об ожидании из Константинополя вспомогательного отряда и зимнего одеяния.