- На Митряя опять падучка напала, - пояснил мне Саша и, отвернувшись, смахнул с ресницы слезу.
С этими данными я немедленно отправился в Сухиничи, где стоял штаб нашей дивизии.
- Молодец Спортсменка! - встретил меня начальник разведки. - Какие данные приволокла! Сотня ваших разведчиков в полках одной ее не стоят.
Я промолчал и попросился на прием к командиру дивизии и еще одному очень важному лицу.
Вечерело, когда мы вчетвером, трое оперативных работников и я, подошли к дому Телегиной, где жила наша Спортсменка. Двое вошли в дом, я и еще один - остались на улице.
Один из вошедших предъявил старушке Телегиной предписание коменданта города о размещении у нее пятерых бойцов.
- Родимый, да ить куда я их дену? И кормить-то их нечем…
- Это, бабуся, не ваша забота. Мы вам поможем прокормить.
- Да ить у меня, родимый, живет уж одна военная барышня, - не сдавалась старушка.
- Как, неужели! - удивился офицер.
- Истинно говорю! Вот ее комната. Сам погляди.
- А где же она сама?
- В город ушла, - сообщила Телегина. - Был у нее утром какой-то Иванцов. Сказался учителем из Белева. Видать знакомый. Любезничали с ним… А потом она, бедняжка, что-то заплакала. Все жаловалась, что тяжело. А уж что тяжело, я и не знаю. Только плакала. Не могу, говорит, больше - и все. Еще утром ушли. Заждалась уж.
Офицер пожал плечами:
- Ничего, бабуся, не поделаешь. Придется все-таки солдатиков приютить.
- Да ить я не против, родимый, - развела руками Телегина.
Офицер пожал ей руку и пожелал осмотреть двор.
- Может кухню сюда поставим, - подмигнул он старушке. - А ты об еде, бабуся, беспокоишься!
И офицер вышел. Другой остался в комнате. Мы начали осторожный осмотр двора. Открыли сарай и замерли.
Наша Спортсменка висела на веревке…
- А сказать вам, куда делась ваша барышня? - обратился я к Телегиной, входя в дом после осмотра сарая.
- Как же, скажите, если знаете? - обрадовалась старушка.
- Я ведь и не знал, что она живет у вас, - продолжал я. - Вместе служили и не знал. Она уехала с Иванцовым в Белев. Как раз шла попутная машина. Да и Иванцова-то, оказывается, знаю. Я ведь в Белеве работал.
- Вон как! - всплеснула руками Телегина. - Знакомые!
- И она к вам больше не вернется. За вещами как-нибудь подъедет или подошлет какого-нибудь попутчика. Так она мне сказала.
- Ну, коли так, располагайтесь. У нее и вещей-то - кот наплакал. Шинель вон да сундучок.
Вскоре старушка уже тихонько всхрапывала в своей комнате, а мы вдвоем с оперативным работником, прибывшим из штаба армии, спокойно приступили к осмотру вещей. В чемодане обнаружилось удостоверение гимнастки II разряда на имя Анны Степановны Пастуховой. Датировано: 19.VIII.1940 г. Там же, аккуратно завернутые в бумагу, лежали три диплома I и II степени, выданные Тульским областным комитетом физкультуры и спорта.
Нашлось несколько книжек. В одной из них оказалось две фотокарточки. На одной Пастухова изображена на разновысоких параллельных брусьях. Рядом какой-то молодой человек, очевидно тренер. На другой - оба на пляже. Больше ничего примечательного не было.
Назавтра утром сели пить чай. Я держал в руках книжку, в которой лежали фотокарточки, и не спеша перелистывал ее. И вдруг "наткнулся" на снимки.
- А смотрите, какая милая ваша Аня! - показал я Телегиной карточку. - Да не одна… Постой, вроде знакомый…
Старушка пристроила на нос очки и вгляделась:
- Так это он и есть, Иванцов, какой вчера был.
Мы молча обменялись взглядами с офицером-оперативником. А потом незаметно перевели разговор на вчерашнее. Старушка повторила рассказ о том, как плакала Пастухова, и даже показала, где стоял Иванцов перед уходом из дома:
- Вон у этого комода.
Как раз это мы и хотели уточнить - на комоде ясно были видны отпечатки пальцев правой руки.
Вскрытие трупа Пастуховой показало, что ее смерть насильственна. В кармане была обнаружена записка, противоречащая этим данным: "В моей смерти никого не вините. Аня". На записке тоже отпечатки пальцев, в точности совпадающие с отпечатками на комоде.
На обороте фотокарточки, изображающей Пастухову и молодого человека на пляже, как установила химлаборатория, была сделана надпись: "Ганс Б. и Анна П. Варшава. 1939".
Саша подтвердил, что человек, изображенный на фото вместе с Пастуховой, и есть тот самый, что переходил вместе со Спортсменкой наш передний край.
Предположения оправдались
Менялись листки календаря. А подполковник Фокин, работник штаба армии, и я, в связи с делом Пастуховой прикомандированный к штабарму, ломали в догадках головы.
Как же все это случилось, что наша сотрудница разведотдела штаба дивизии поддерживала связь с той стороной? Неужели Пастухова - "двойник"?
В десятках экземплярах был размножен портрет Иванцова. Наши люди рыскали в Сухиничах, в Белеве, на железнодорожных полустанках…
И все безуспешно.
Ровно через неделю после убийства, как и сообщал Митряй, на рассвете, когда сел густой туман, через болото пробиралась группа неизвестных. Но не трое, а четверо. Наши их ждали и сразу же сообразили, что четвертый - проводник.
Крадучись, как воры, пересекли они передний край. Впереди в лохмотьях, до глаз заросший густой бородой, без шапки - проводник. За ним высокий, немного сутуловатый в ватнике. Из-под фуражки торчат рыжие вихры. Судя по описанию Митряя, это был Михайлов. Следом еще двое - один в офицерской, другой в солдатской шинелях.
Их пропустили. Группа перевалила седловину между двух невысоких холмиков, подступавших к болоту, и спустилась в овраг. По дну оврага протекал маленький ручеек. Один за другим они вошли в него, прошли несколько метров по воде и вышли на другой берег. Трое продолжали путь к верховью по дну оврага, четвертый поверху - наблюдал.
Там, где кончался овраг, начинался цепкий кустарник. Длинной полосой он протянулся до соседней деревушки, а дальше - ивняк по берегу реки до самого леса. Этот путь они и избрали.
За деревней проводник пожал нарушителям руки и повернул назад. Но едва он вышел из оврага, как был задержан.
Трое продолжали путь.
Километрах в семи от переднего края, когда впереди замаячил лесок, группа разделилась. Михайлов пересек грунтовую дорогу и направился к лесу. Двое присели за кюветом. Но вот Михайлов вошел в перелесок, помахал рукой, и его голова замелькала между маленькими сосенками. Вскоре он совсем скрылся из виду. Двое в военном сошли с дороги, что вела на Сухиничи, и по обочине проселка взяли левее.
Мы предполагали, что от переднего края они пойдут именно этим путем - по оврагу, ивняком вдоль речки и сразу к лесу. Другого, более удобного пути, не было: всюду открытое поле.
Так оно и случилось.
Не ошиблись мы и в другом, что едва они выйдут из лесу, Михайлов отделится от них и направится в Калиновку, которая находится километрах в десяти, именно в этой лесной стороне. Двое других, раз они держат путь в Калугу, будут пробираться к железной дороге.
Мы предполагали, что они направятся к ближайшей станции - в Сухиничи, и на дороге к городу, в кустах, устроили засаду. Но получилось не так. Нарушители, будто что-то почуяв, не пошли этой дорогой и свернули на проселок. А упустить их ни в коем случае было нельзя: мы не знали их калужских явок. За Михайлова мы не волновались. Нам точно были известны его координаты, явка.
И вот они на виду уходят совсем в другую сторону, минуя наши засады. Броситься вдогонку опасно: они еще не отдалились от леса, могут скрыться.
Тогда подполковник Фокин принял рискованное решение: догонять их на машине.
- Если они опытны, то не побегут от нас, чтобы не привлечь к себе внимания, - рассуждал он. - Ну, а побегут - это все-таки машина, не пеший ход. Должны успеть перехватить… Хуже будет, если скроются из виду совсем.
Газик фыркнул и понесся вслед нарушителям. Они лениво обернулись и продолжали идти вдоль проселка.
- Садитесь, ребята! Подвезем, - остановил машину Фокин.
- Благодарим, товарищ подполковник. Тут недалеко, - проговорил маленький пухлощекий сержант.
- Вот еще. Садитесь!
И они сели.
Фокин прикинул: как быть дальше? Брать сразу опасно: их двое, сидят на заднем сиденьи, рядом с ними один Моргунов… Подполковник жестом приказал шоферу - жми!
Впереди показалась группа солдат. Подполковник резко обернулся и ударил рукояткой пистолета пухлощекого по голове. Моргунов вцепился в другого. Началась борьба. Шофер резко затормозил и бросился на помощь.
Один из нарушителей успел выстрелить. Пуля попала в ногу Моргунову. Солдаты сбежались на выстрел и помогли скрутить нарушителей.
Они запирались недолго. Вначале пытались утверждать, что командированы из части в Калугу, сопротивление-де оказали в порядке самообороны. Но когда Фокин рассказал им все подробности перехода группы через передний край, приказал привести их проводника и попросил телефонистку вызвать часть, в которой они якобы служат, шпионы подтвердили данные Митряя и сообщили свои калужские явки.
Буряк, низенький, толстый шпион, похожий на откормленного борова, с большой пролысиной на голове, сообщил нам одну любопытную деталь. Группе была дана запасная явка в городе Сухиничи. Но перед самым выходом Михайлов сообщил им указание Блюминга - считать эту точку недействительной.
- Она-де захвачена русскими, - подтвердил показание Лоханкин, среднего роста, с испитым, дряблым лицом.
Не медля ни минуты я поспешил по указанному адресу. Оказалось, что названный дом несколько дней назад сгорел. На пепелище был найден обгоревший труп.
Фокин, казалось, не слушал меня, глядя куда-то вдаль. Его открытое, приветливое лицо было на этот раз непроницаемо. Над глубоко посаженными карими глазами нависли густые брови. Нервно подергивались крылья крупного с горбинкой носа. Даже густые с рыжинкой волосы и те будто недовольно топорщились.
Я, словно ничего не замечая, развивал свои догадки:
- По-моему Блюминг и Иванцов - одно лицо. Телегина опознала, что на снимке изображен Иванцов. А надпись вспомните - "Варшава. Ганс Б." Нам пока не удалось установить точно имя Блюминга, но инициал Б. кое о чем говорит. Потом Варшава… Он ведь там руководил разведшколой.
Фокин молча перебирал карандаши на столе.
- Второе… Вспомните рассказ Саши - по дороге целовались. Здесь, у Телегиной, та же сцена… И этот плач. "Не могу больше… Тяжело". Такие мысли поверяют только близким людям. А они, как видно, были близки…
- Потом третье, - продолжал я, - Блюминг через месяц, а сейчас уже меньше, должен появиться здесь. Пастухова, будучи "двойником", видно измотала нервы окончательно, стала поговаривать об уходе. Это его, Блюминга, встревожило. Она могла провалить все. И он решил идти на нашу сторону прежде времени, чтобы знать самому лазейку в обороне. А потом, потом убрать "двойника" с дороги, чтобы не подвергать риску себя и все дело.
Я сделал большую паузу. Фокин посмотрел на меня, как бы спрашивая: "Все?".
- И последнее. Мы напрасно его ищем сейчас. Он на той стороне. Он убрал ее и удалился. У него в запасе еще девятнадцать дней. Вот сейчас все.
Фокин посмотрел на меня улыбающимися глазами. Видно было, что моя версия заинтересовала его.
- Смело и остроумно, - проговорил наконец подполковник. - Что ж, время покажет - правы ли вы.
Отворилась дверь и через порог кабинета Фокина переступил невысокого роста, крепко сбитый мужчина в ватной телогрейке, которая так и казалось лопнет по швам под напором могучих мускулов. И как не вязалось с этой могучей фигурой, недоумение и страдание на заросшем рыжей щетиной лице.
- Присаживайтесь, - пригласил его подполковник.
Незнакомец покорно сел, зажал ладони мускулистых рук между колен, чтобы не дрожали, и выжидательно уставился на нас.
Фокин спросил его, зачем он переходил наш передний край. Незнакомец ответил, что бежал от гитлеровских порядков.
- Не погибать же мне было!
- А как ваша настоящая фамилия? - спросил Фокин, делая ударение на слово "настоящая".
- Киреев, - не задумываясь сообщил нам незнакомец.
- Звать?
- Петр Иванович.
Подполковник посмотрел на меня. Я понял его.
- В 1940 году вы, кажется, носили другое имя, - тихо, будто про себя, проговорил я. - Ганс, как будто.
Лицо Киреева на какой-то еле уловимый миг окаменело, а потом в глазах его опять вспыхнул страдальческий огонек.
- Тут какая-то ошибка, - быстро проговорил он.
- Тогда пеняйте на фотографа, что он вместо Петра Киреева усадил перед объективом аппарата вас, - выложил перед Киреевым одну за другой фотографические карточки Фокин. - Жалобу адресуйте в Варшаву.
Незнакомец дрожащими руками взял их со стола. С них на него смотрел он сам.
- Мало ли есть похожих друг на друга людей, - отложил он карточки в сторону.
…Допрос нарушителя продолжался долго. Он клялся и божился, что не имеет никакого понятия, кто изображен на снимках. Притом здесь снят спортсмен, а он, какой он спортсмен! Он сроду на снарядах не бывал, да и плавать не умеет. А тут - на пляже… Нет, нет! Он всю жизнь работает, занимается физическим трудом.
Незнакомец для убедительности начал всхлипывать, размазывая по лицу слезы грязными руками.
- Что-то ни мозолей, ни ссадин не вижу на ваших руках, - улыбнулся Фокин. - Успокойтесь! Зачем же так расстраиваться, - протянул ему подполковник стакан с водой.
Киреев жадно прильнул к его краям. Кадык так и подпрыгивал, судорожно отсчитывая глотки. Потом он попросил разрешения закурить.
А подполковник тем временем, достав из стола лупу, молча разглядывал на стакане отпечатки его грязных пальцев. Киреев насторожился.
- Какая неприятная случайность! - с досадой в голосе произнес подполковник. - Загадочный Ганс Б. как две капли воды, похож на Киреева. А отпечатки пальцев Киреева в точности совпадают с отпечатками Иванцова.
И подполковник положил перед ним записку, найденную в кармане повешенной, и снимок отпечатков пальцев на комоде.
Киреев побледнел.
Тихо скрипнула дверь и в комнату вошла седая женщина. Фокин слегка улыбнулся ей и молча указал глазами на нарушителя.
- Он, - тихо проговорила она.
Киреев вздрогнул всем телом и повернулся на голос.
В дверях стояла Телегина.
Фокин также взглядом поблагодарил ее и отпустил.
- Судите! - зло выкрикнул нарушитель и, не спрашивая разрешения, сам взял со стола папиросу. - Я убийца! Судите! Если можно судить за то, что убил предателя. Она хотела меня выдать немцам… И я решился на преступление… Я бежал из немецких лагерей.
- Все это липа, гражданин Киреев-Иванцов! - перебил его подполковник. - Давайте не будем терять время напрасно.
- Я вам чистосердечно признаюсь… Каюсь.
- Довольно чепухи! - поднялся из-за стола Фокин.
- Хорошо! - вызывающе распрямил плечи Киреев. - Я молчу. Больше вы от меня ничего не услышите.
- Что ж, дело ваше, - снова опустился на стул подполковник Фокин. - Только вряд ли вам это удастся. Думаю, сами заговорите…
Он сделал большую паузу, закурил. Потом посмотрел Кирееву прямо в глаза. Тот не отвернулся. Взгляды их скрестились - спокойный и твердый у Фокина и вызывающий, колючий у Киреева. На заросших скулах нарушителя вздулись желваки. Несколько минут они сидели молча, глядя друг другу в глаза.
- Мы вас ждали именно сегодня, господин Блюминг, - медленно проговорил наконец подполковник.
Глаза Киреева казалось превратились в иглы и еще сильнее впились в Фокина. Под густой рыжей щетиной кожа стала меловой.
- На пушку берете? - не скрывая злобы, процедил он сквозь зубы.
- Вы спешили к вашим агентам, - продолжал Фокин, не отвечая на его вопрос и не сводя взгляда с нарушителя. - Что ж… Искать их хлопотно… Пароли, явки. Мы облегчили вашу задачу.
При этих словах Фокин нажал рукой кнопку с левой стороны стола и бросил перед нарушителем фотокарточку одного из задержанных шпионов, Лоханкина.
- Узнаете?
В ту же минуту на пороге появился человек с дряблым лицом.
Киреев отвел взгляд от подполковника, посмотрел на фотографию, обернулся к вошедшему.
- Нет, не узнаю! - решительно проговорил он.
Еще раз нажата кнопка, и перед столом стоит низенького роста пухлощекий человек. А перед Киреевым - фотокарточка Буряка.
- Тоже не узнаете? - спросил Фокин.
- Нет! - также твердо, но уже заметно нервничая, отвечал Киреев.
- Хотите, встретим вас также с вашим Е-13, гражданином Михайловым, и его помощником, дедом Максимом?
- Не надо! - громко выкрикнул Киреев и судорожно схватился за воротник рубашки. Я сразу догадался - яд! Он хочет отравиться!
В один миг подскочил к нему и что было силы ударил снизу в подбородок. Киреев вскрикнул. Тут же вбежали несколько солдат и скрутили нарушителя.
Киреев, опустив голову, зло сплевывал на пол кровь - раскусил при ударе язык.
- Сейчас расстрел? - вдруг спросил он у подполковника.
- Нет, - засмеялся Фокин, - виселица. А вы что же думали - молиться на вас будут?
До вечера Киреев упорствовал, молчал. А потом все-таки заговорил.
- Давно бы так, - улыбнулся Фокин. - Давайте ваш посмертный жетон.
Киреев потребовал отвертку. Отвинтив шурупы каблука у левого ботинка, он бросил на стол блестящую золотую пластинку. На ней было выгравировано:
"Школа дубель-В. Блюминг. 18-41".