Выбравшись обратно на тропу, Крошкин побежал. Ноги пружинили в сухом мху, цеплялись за сучья, сердце колотилось где-то в горле, язык - словно наждак, но он бежал долго и упорно, сколько хватило сил, и только перед выходом тропы из леса, вильнув в кусты, замер. Долго сидел неподвижно, сдерживая ладонью взбесившееся сердце, покусывая пересохшие губы. Но на тропе так никто и не показался.
"Дела-а, - он обозлился на себя. - Так и с катушек соскочить не долго. Совсем спятил со страху".
В "Сосновом", когда Крошкин рылся в ящике для писем, какой-то мужчина в оранжевом замшевом пиджаке соболезнующе обратился к нему:
- Что с вами? Вам плохо? Может, к врачу проводить?
- К черту врачей! - огрызнулся Крошкин. - Без них тошно. Магазин, не знаете, до скольки открыт?
- А там сегодня не продают, - заметил сострадалец. - Воскресенье. Но, если вы не против, у меня кое-что найдется. Составите компанию?
Дни шли, а от Пряхина не было ни письма, ни звонка. Марфин тоже больше не показывался, Крошкин по-прежнему много болтал, суетился, взахлеб рассказывал, что в "Сосновом" - это люди, умеют отдыхать, умеют повеселиться, не то что в пропахшем грязью санатории. И ни слова, ни шуточки, которые бы позволили заподозрить в Крошкине хитроумнейшего похитителя ценностей. Да и был ли он им?
Кулагина это уже не интересовало. Все чаще вспоминалось свое отделение, тесный кабинетик с дешевым письменным столом, стоячая вешалка в углу, таблицы на стенах. Сидят там сейчас его ординаторы, не поднимая голов, пишут и в то же время болтают друг с другом, поминают небось не всегда добрым словом доктора Кулагина, считают оставшиеся вольные дни. А что их винить? Если на миг представить себя на их месте... Да, не позавидуешь.
Среди ночи Кулагин явственно услышал голос фельдшера Любы, зовущей его в приемный покой. "Сейчас иду!" - откликнулся он, с трудом преодолевая сон; откинул одеяло и сел.
Тишина была абсолютная. В городе такой не бывает, ибо и ночью город работает. Здесь же слух был как бы выключен, словно посадили в обшитый ватой старый бетонный бункер.
Кулагин пошевелился, скрипнула кровать. За окном пронесся чуть слышный вздох - это порыв ветра качнул верхушки сосен. Андрей Емельянович почувствовал, как пол леденит босые ноги, потер их одна о другую и снова лег. Пора возвращаться. Лошадь должна ходить в упряжке, и, если удастся дожить до пенсионного возраста, пусть даже не пробуют "провожать на заслуженный отдых". Пенсионные лютики-цветочки - это не для него.
Заснуть больше не удалось.
Под утро скрипнула рама, послышалось тяжелое дыхание. Крошкин спрыгнул с окна, сделал шаг вперед, стукнулся об угол стола, чертыхнулся шепотом и замер.
Кулагин зашевелился на кровати и вздохнул.
- Зажгите свет, Егор Петрович, - сказал он усталым голосом. - Я не сплю.
Крошкин щелкнул выключателем, присел на край кровати.
- Сердце? - спросил он участливо. - Может, сбегать позвать дежурную сестру? Или водочки выпьете, у меня в тумбочке есть полбутылки. Говорят, расширяет сосуды.
- Спасибо, Егор Петрович, не надо ничего, - сказал Кулагин. - С сердцем все в порядке. Просто грустно на душе... Вы лучше скажите, как ваши успехи?
- Порядок! - Крошкин сиял. Желтым пламенем вспыхивало золото зубов, галстук сдвинут набок - вид ухарский. - Поря-ядок! - Он встал и сладко потянулся. - Оч-чень милая женщина. Очень! Если бы не некоторые обстоятельства, я бы на такой темпер-р-р-раментной бусе, может быть, даже женился. Вообще-то ничего такого пока не было, дама себя уважает. Да и подруга некоторым образом... препятствовала.
Крошкин разделся, бросил вещи на стул, лег.
- Андрей Емельянович, - сказал он в темноту, - не спите?
- Нет, - ответил Кулагин. - Думаю.
- Хватит думать, док, пустое дело. Прошлого не исправишь, а будущего не угадаешь. Давайте-ка лучше завтра, то есть, вернее, уже сегодня вливайтесь к нам в компанию. Девочки, знаете ли, очень симпатичные. Преферансик можем сообразить, если хотите. Товарищ один есть, с севера приехал. Модник, правда; вы таких, наверное, не уважаете, но - душа парень. На гитаре играет, поет под Высоцкого, а в картах - мастак! Всунул мне сегодня на мизере шесть взяток. Понимаете, у меня в короткой масти одна восьмерка, и вот...
- Простите, - перебил Кулагин. - В картах не разбираюсь. И вообще, видно, свое отгулял. Что-то мысли всякие пошли: больницу вспомнил, как там без меня... Жена чего-то из головы не выходит. Хотел было подарок ей купить, ничего нет в магазине, одни надувные крокодилы. Ну зачем ей крокодил?
Крошкин долго еще ворочался в постели, чертыхался, тарахтел в темноте спичками, курил, но мало-помалу затих.
Когда Кулагин вернулся с утренней пробежки и принялся растирать себя полотенцем, сосед спал с открытым ртом, и в комнате, несмотря на приоткрытое окно, стойко держался запах винного перегара и лука.
Андрей Емельянович уже старательно мылил лицо перед зеркальцем, когда Крошкин, проснувшись, тяжело спустил ноги на пол и, поглаживая лысину, принялся отдуваться с мученическим видом. Вздыхал и охал он довольно долго, однако Кулагин не выказывал сочувствия к нему, мучившемуся с похмелья.
- Сосед, - произнес Крошкин голосом, полным страдания. - Сосед, уважьте несчастного сироту, подкиньте десятку. Отдам перед отъездом.
- Пожалуйста, - откликнулся Кулагин. - О чем разговор. Удивительно...
Тут он осекся. Чуть-чуть было не изумился вслух, что нет ничего более странного, чем обладать тысячными ценностями и выпрашивать десятку. Конечно, необычные бывают ситуации. Марк Твен даже обыграл похождения владельца банковского билета в миллион фунтов стерлингов, который никто не мог разменять. И все же безденежье Крошкина как будто выступало против версии Пряхина. "А, может, болтливый, не очень опрятный сосед - гений притворства и маскировки? Передо мной-то - зачем? А-а, не все ли равно. Скорее всего, женщины, карты - вот и истратил наличные".
Получив деньги, Крошкин ушел, и больше в этот день Кулагин его не видел. Завтракал и обедал Андрей Емельянович в одиночестве и ничуть не тяготился. День выдался совсем по-летнему жаркий. В лесу, на скрытых от ветра полянах, хорошо пригревало. Ни серо-зеленом моховом ковре, устилающем пригорки, кое-кто из отдыхающих уже пробовал загорать. Андрей Емельянович не рискнул: сверху мох казался сухим, но в глубине рука еще ощущала холод долгой зимы.
Кулагин шел по просеке вдоль черных, кривых столбов. Впереди, сердито крича, кружились вороны. Линия электропередачи нырнула в сырую ложбину, выбежала на бугор и уперлась в крашенный голубой краской забор. За забором между соснами выстроились легкие, один к одному, домики с забитыми крест-накрест окнами. Это был пионерлагерь, пока пустой и тихий, как бы застывший в ожидании того, близкого уже времени, когда появятся буйные хозяева, когда все здесь оживет, как в сказке о спящей царевне.
Из глубины лагеря медленно, не теряя достоинства, притрусил большой черно-белый пес с закрученным хвостом и, сев возле забора, уставился на человека умными карими глазами. Лаять он не собирался.
- Скучаешь? - спросил Кулагин, просовывая между штакетинами руку. Пес ткнулся под нее головой и от наслаждения закрыл глаза.
- Скучаешь, - утвердительно повторил Андрей Емельянович, шевеля пальцами в густой шерсти. - Ну, ничего, скоро приятели твои, пионеры, приедут, будут тебе и пляски и ласки. Все переменится, все... Как гласит классическая латынь: "Темпора мутантур эт нос мутамур ин иллис", что значит: "Времена меняются, и мы меняемся с ними..." Черта с два! Не меняемся мы, не хотим меняться. Мы даже гордимся, какие мы неизменные, непреклонные...
Пес, склонив голову набок, не отрываясь смотрел прямо в глаза - очевидно, не был знаком с сочинением известного биолога, который утверждал, что собаки не выносят человеческого взгляда.
- А может, я ошибаюсь? - продолжал свой монолог Андрей Емельянович. - Может быть, мы со временем все-таки становимся другими?
Кулагин готов был поклясться, что губы собаки искривились в подобии улыбки.
- Ну вот, ты смеешься. Нехорошо, пес. Все-таки я - гомо сапиенс, человек разумный. Разумный - значит, могу размышлять, сравнивать, делать выводы, а у тебя только инстинкты, рефлексы и никакого сознания. Вот кто у вас вожак? Тот, кто лучше всех хватает за горло. Своего - для дисциплины, чужака - для расправы, А у нас, людей, иначе, у нас за горло хватать нельзя. Потому что если хватать за горло, в коллективе останутся одни шавки. Знаешь, такие, которые чуть что переворачиваются на спинку кверху лапками. И получится мерзость... Трудно, псина, быть вожаком, ох как трудно: иногда надо и рыкнуть, а иногда и сделать вид, что ничего не заметил. Потому что люди, как, впрочем, и собаки, обладают чувством собственного достоинства, и когда вожаки, забывая об этом, предпочитают только рычать, такое лидерство плохо кончается для всех. В том числе и для самого вожака.
Кулагин вытер платком потный лоб, а пес, поняв, видимо, что импровизированная лекция кончилась, завернул хвост колечком и отправился по своим собачьим делам.
После ужина Кулагин уселся в кресле главврача, любезно предоставившего коллеге свой кабинет для вечерних занятий, и принялся, далеко отнеся от глаз руку со свежим журналом, читать статью об эхолокации камней желчного пузыря. Углы букв расплывались; пора, конечно, было и об очках подумать, но сама эта мысль казалась унизительной - ерунда, временная слабость зрения, вызванная переутомлением.
Статья была интересной. Кулагин исписывал листы бумаги, думая, что подобные исследования можно было бы провести и у них в отделении. А подключить к этому делу лучше всего Анну Ивановну, тут как раз нужна женская дотошность. Глядишь, и сделает человек кандидатскую диссертацию. Что ж, он будет только, рад.
В палату Андрей Емельянович ушел, когда лампочка на столе вспыхнула чересчур ярко. Это означало, что отключился молокозавод, и время - после двенадцати.
Крошкина, как всегда, не было, но Кулагин и не удивился. Ничуть.
Спал он крепко, сны снились мирные, в зеленых тонах. Проснулся оттого, что кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, Андрей Емельянович увидел Крошкина.
- Вставайте, доктор. День пламенеет!
Кулагин сел и огляделся. В открытое окно тянуло свежестью. Розовели еще только верхушки сосен. Было раннее, даже, пожалуй, очень раннее утро, и бодряк-сосед говорил неправду.
- Какого черта... - начал было хмурый Кулагин, но Крошкин, неестественно возбужденный, с блестящими глазами, перебил его:
- Бросьте, Андрей Емельянович, не сердитесь. Чудесное утро, ей-богу! Вставайте. Пойдемте гулять.
И, напевая "Утро туманное, утро седое", он принялся кидать Кулагину майку, рубашку, брюки.
Сердясь и в то же время подчиняясь его непонятной настойчивости, Кулагин нехотя оделся и вышел из дома. Бетон крыльца был темным от сырости, на сосновых свечках мелкими рубинами взблескивали капельки росы.
Вышли к озеру. Недвижный туман лежал над водой. Песок тяжело поддавался под ногами и четко, не осыпаясь, хранил форму следа.
- Что, опять поистратились? - спросил Кулагин умолкшего вдруг Крошкина.
- Да-а, - признался тот. - Обобрал меня северянин, будто мальчишку, а ведь я... видел, как в карты играют. Но он! Арифмометр, а не человек. Не успеешь рот раскрыть, уже выдаст: "Сидите без одной". Пробовал в покер - куда там! Блефует, точно профессионал. Сплошные потери, Андрей Емельянович.
- Короче, сколько?
- Нет, нет, - сказал Крошкин, помаргивая. - Десятку я отдам. Я получу... У меня тут к вам другое дело. Любезность, так сказать, за любезность... Вы давеча жаловались, что не сумели купить подарок жене. Случайно югу помочь. Галина, то есть женщина, с которой я... ну, сами понимаете... Так вот она в полном смятении чувств. Тут, оказывается, в ближнем селе продают овчины. И не дорого. Ей, разумеется, загорелось. Ну, как любой женщине. Шубейку можно пошить, или, по-модному, дубленку. Сами знаете, если женщине захочется иметь какое-то барахло, тряпку, она ни с чем не посчитается. А денег у нее с собой нет. Может, их и дома нет, не знаю... Вот она и спрашивает, не купит ли кто в "Соленом лимане" у нее колечко? В "Сосновом" продавать стесняется. Я сразу подумал насчет вас. Колечко, с таким красным камешком, - неплохой подарок, по-моему.
- Так ведь я в женских побрякушках ничего не понимаю, - сказал Кулагин. - Мне бы что-нибудь проверенное: духи, шкурку песцовую - в таком вот роде. Спасибо за внимание, но как бы не влипнуть. Потом испорченного настроения на год хватит. Знаете, не так обиден сам факт надувательства, как то, что тебя считают лопухом.
Крошкин глядел Кулагину прямо в глаза, словно пытаясь загипнотизировать.
- Мне ведь все равно, Андрей Емельянович. Думал вам услужить, а вы - как хотите. Но, по-моему, на обман не похоже. Женщина серьезная, колечко у нее в коробочке, есть бумажка с ценой. Смотрите сами...
Кольцо было новеньким, в новенькой коробочке, этикетка сохранила глянцевость, и Кулагин вспомнил, что видел такое же - у Софьи Актаевой.
3
Весь день Пряхин был загружен до предела. Уже стало темнеть, когда, наконец, можно было заняться Крошкиным. Конечно, лучше бы отложить допрос до утра, чтобы провести его на свежую голову, потому что допрос - это всегда единоборство двух умов, двух логик, и твоя обязана победить хитрость и изворотливость противника, а это не просто. Но прокурор торопил, дело пора передавать в суд, и Пряхин, недолго помахав у открытого окна руками, сделав десяток приседаний, распорядился привести подследственного.
Крошкин вошел быстрой походкой, с поднятой головой. Редкая щетина неожиданно сделала его лицо мужественным.
- Садитесь, - сказал Пряхин, указывая на стул против себя. Но Крошкина этот стул не устраивал. Он подошел к столу для заседаний, вывернул из шеренги стульев почти такой же. Поставил его на середину комнаты и сел, закинув ногу на ногу.
- Я дико извиняюсь, гражданин следователь, - сказал Крошкин, - но на каком основании меня заарестовали? Я свое честно оттрубил от звонка до звонка и теперь являюсь примерным советским гражданином. Хотелось бы знать, что мне приписывают.
Пряхина его развязный тон не удивил. Развязность и нахальство в данном случае - не от уверенности в своей правоте, а от слабости, от страха. Хороший признак. Подполковник придвинул стакан в мельхиоровом подстаканнике, помешал ложечкой тепловатый чай. Протер замшевым лоскутком перо авторучки, надавил клавишу магнитофона.
- Попрошу вас сесть поближе, вы слишком далеко от магнитофона. Все, о чем мы будем беседовать, записывается. Если захотите, всегда можно прослушать ваши показания. Понятно? Итак: фамилия, имя, отчество?
- Крошкин Егор Петрович, - все еще хорохорясь, произнес Крошкин.
- Год рождения?
- Тысяча девятьсот тридцать пятый.
- Где проживаете?
- В Ряхово... Ну, к чему эта официальность, вы же прекрасно знаете!
- Порядок есть порядок.
Пряхин вынул из стола коробочку, раскрыл ее.
- Это колечко вам знакомо?
- Н-не припоминаю.
- Попробую освежить вашу память... - Пряхин протянул Крошкину листок бумаги. - Вот показания гражданина Кулагина, которому вы это кольцо продали. Хотите прочитать?
- Ах это... - Крошкин пытался выиграть время. - Так я ведь только помогал знакомой. Это ее кольцо.
- Вы имеете в виду гражданку Ефимцеву? Ефимцева об этом кольце понятия не имеет и вообще ничего продавать не собиралась. Откуда оно у вас?
Крошкин заерзал.
- Знаете, гражданин следователь, не хотелось мне, чтобы Кулагин подумал, будто я спекулирую. Солидный человек, врач... Неудобно мне было, а тут, если по-честному, - проигрался вконец. А колечко... что ж... с давних времен сохранилось - подарила мне одна женщина на память. Нельзя, конечно, было его продавать.
- Фамилию, имя и местожительство этой женщины вы, разумеется, не помните?
- Нет, почему же, помню. Катюшей ее звали. Екатерина Варгашина. Хороший была человек.
- Была? Почему?
- Да, в общем, померла она. Под машину попала.
- Очень печально. Теперь уж ее, выходит, не спросишь?
- Выходит, так.
- А давно померла ваша приятельница?
- Да лет десять будет, если не больше. Уж кладбище-то снесли, рынок теперь там.
- Сплошные сложности. Скажите, вот эта неожиданно выплывшая Екатерина Варгашина была обыкновенной женщиной или, может быть, волшебницей?
Крошкин льстиво улыбнулся, показывая, что он-то умеет понимать шутки начальства.
- Ну что вы, гражданин следователь, какие в наше время волшебники... Простая, веселая женщина была, царство ей небесное.
Пряхин откинулся в кресле, почмокал, покачал головой.
- Не говорите, Крошкин, не говорите... Если уж не она, то вы определенно волшебник, только, боюсь, не очень добрый. Подполковник Каюков из Черниговского ОБХСС считает, что он в свое время, когда вел следствие по "делу о вениках", недооценил ваши способности. Придется этим заняться мне. Потому что никак не могу понять, каким образом колечко, подаренное вам десять лет назад, оказалось изготовленным Свердловским ювелирным заводом в этом году.
- Вы этикеточку имеете в виду? - заулыбался Крошкин. - Так я ее сам приляпал; Для убедительности. Нашел у квартирной хозяйки. Знаете, старушки всякий хлам берегут. В коробочках, в вазочках...
- Я имею в виду металл, - тоже улыбаясь, уточнил. Пряхин. - Надеюсь, не надо объяснять вам, закончившему техникум, что такое спектральный анализ? Идентичность металла заводской партии изделий и вашего колечка доказаны.
- Все когда-нибудь повторяется. Может и десятилетней давности металл с нынешним совпасть. Закон природы.
- Да вы философ, Крошкин, - рассмеялся Пряхин. - Действительно, теория вероятности предусматривает и такой вариант. Допустим... Но есть еще одно, тоже таинственное явление. Смотрите!
Он наклонился, протянул руку. На стол лег плоский с алюминиевой окантовкой чемоданчик - атташе-кейс. Щелкнув, отскочила крышка, и желтый скучный свет лампы раздробился, заискрился голубым, зеленым, красным. На черном бархате связанные партиями, как куры на рынке, лежали кольца, броши, серьги... Крошкин хрипло вскрикнул, вскочил, держась за горло.
- Нашли все-таки.
- А как же, - спокойно сказал Пряхин, захлопывая крышку чемоданчика. - Иначе и быть не могло. Впрочем, вы сами нам помогли. Нет, не думайте, никто вас не выслеживал. Собака подошла к вашему заветному дуплу, как к своей конуре. Вы, наверное, проверяли клад регулярно, а? По ночам небось ворочались, плохо спали: а вдруг кто-нибудь найдет?
Крошкин молчал, опустив голову.
- Только не пытайтесь утверждать, что чемоданчик не ваш или что вы его нашли на большой дороге. Версия с любимой женщиной или тетей, оставившей наследство, тоже не пройдет. Учтите, что отпечатков пальцев - видно вы часто перебирали украденное богатство - больше чем надо, а все ценности, согласно описи, прошли через ювелирный магазин в феврале этого года. Так что давайте не будем утомлять друг друга. Лучше сами расскажите все по порядку.
Крошкин сидел, покусывая губы. Вдруг он резко вскинул голову, в глазах его мелькнула злая насмешливость.