* * *
…Боевое крещение навсегда врезается в память. …В тот первый раз они с Биллом, оба с ног до головы обвешанные оружием, стояли рядом у фальшборта и ждали команды. У каждой по паре заряженных пистолетов со взведенными курками, заточенный до бритвенной остроты тесак, ножи и тяжелый топор в петле на поясе. Ему никак не удавалось унять дрожь в коленках, костяшки пальцев, сжимавших поручни.
Ноги у него сделались ватными, во рту пересохло, и он дрожал то ли от напряжения то ли от страха, стоя наготове и с трепетом ожидая столкновения борт в борт с преследуемым ими судном. Нет ничего хуже ожидания. Он повидал немало сильных мужчин, чьи лица задолго до начала схватки белели как полотно, а их желудки выворачивало наизнанку или так прихватывало, что не всякий успевал добежать до гальюна. В таких случаях не принято подтрунивать, а тем более издеваться над осрамившимся товарищем, и даже записные насмешники, способные подшутить хоть над собственным палачом, хоть над самим Сатаной, не позволяют себе ничего лишнего.
Испанский капитан, сообразив, что выброситься на берег не успеет, стал разворачиваться правым бортом к преследователю. Залп полутора десятка пушек, будь он чуть поточнее, мог бы сразу пустить "Обрученного" на дно. Пиратский корабль отделался несколькими дырками в носовой части, да повредило одно из орудий на батарейной палубе. Расстояние между кораблями быстро сокращалось. … Разрядив пушки, он тем самым дал возможность пиратам на четверть часа – и то если свои канониры сработают идеально четко – возможность подойти к беззащитному борту и свалить на абордаж. И теперь будущий трофей отчаянно пытался сделать поворот фордевинд. Серебряный, понятно, такой возможности ему не предоставил. Тяжелый "торгаш" не мог повернуть так же быстро, как бриг, и пираты всадили испанцу залп картечью с расстояния пистолетного выстрела.
– Мушкеты к бою! – гаркнул капитан. – Поднять флаг!
Французский флаг соскользнул с клотика "Обрученного с ветрами", а вместо него появилось черное полотнище со скрещенными саблями.
Питера все это время бросало то в жар, то в холод, ему казалось что лицо позеленело, как кожура недозрелого банана. Рука Билла ободряюще сжала его запястье.
– Не дрейфить, кэп! Мы будем прикрывать друг друга в бою, – склонился к его уху Тернер, чтобы перекричать грохот пушечной канонады. – И ничего не бойся: ведь ты со мной, а я с тобой! Испанцы ответили нестройным залпом – не все пушки успели зарядить – и тоже картечью. Кое-кого из пиратов убило, несколько человек ранило. Здоровенного мужика, стоявшего рядом с Биллом, зацепило в ногу. Но тут капитан крикнул:
– На абордаж!
Каждый выхватил по паре пистолетов и пустил пули в клубящийся слоистый дым сгоревшего пороха. Оттуда в ответ грянули вразнобой выстрелы мушкетонов и ружей. Кто-то упал, с полдесятка человек скорчились за фальшбортом – кто ранен, кто убит, не понять, – но семеро самых здоровых пиратов уже взмахнули абордажными крючьями. Железные "кошки" впились в фальшборт и палубу "купца".
Корабли столкнулись так, что затрещали борта. И тут же на палубу посыпались вооруженные до зубов пираты…
Они одними из первых покинули "Обрученного" и одновременно перепрыгнули на палубу атакованного судна, готовые драться и умереть, защищая спину напарника. Но схватка увяла, не успев разгореться. Экипаж "купца" капитулировал после первого же натиска. Это было самое обыкновенное торговое судно, и люди нанимались на него вовсе не за тем, чтобы сражаться с пиратами. Они сложили оружие, не оказав сопротивления, но когда все закончилось, Питера долго трясло…
– Постепенно он втянулся, и каждый последующий абордаж уже не вызывал прежних эмоций, а со временем и вовсе превратился в рутинную обязанность…
Тактика была немудреной: подойти поближе, переждать залп, засветить по палубе и рангоуту картечью, потом выпалить из мушкетов – и вперед на абордаж.
В такие минуты все напряжены, сосредоточены и ждут сигнала, сжимая в руках багры и абордажные крючья, метательные ножи, топоры и тесаки. Иногда Джон собирал на баке музыкантов, и они атаковали противника под барабанную дробь и звуки литавр, но чаще приказывал палить из пушек холостыми выстрелами, и тогда волна полуобнаженных пиратов накатывалась на обреченное судно прямо из облаков клубящегося порохового дыма.
Но стоит перебраться на палубу приза, и все меняется, будто по мановению волшебной палочки. Собственные страхи безвозвратно уходят, как только осознаешь, что они ничто по сравнению с тем ужасом, который команда и пассажиры атакуемого корабля испытывают перед пиратами. Корсары обрушивались на них с безрассудной дерзостью, очертя голову и безжалостно пресекая малейшие попытки к сопротивлению. Впрочем, жертвы обычно сразу сдавались, прекрасно зная, что в противном случае пощады не будет.
Призы попадались нередко, одна атака сменялась другой, а в бою, как правило, не до воспоминаний и душевных терзаний. Удаче немало способствовала придуманная Джоном военная хитрость. Они затягивали орудийные порты раскрашенной под дерево парусиной и поднимали какой-нибудь флаг, в зависимости от того – чей флаг развивался на ноке замеченного судна. Затем некоторое время шли следом за ним параллельным курсом, постепенно сближаясь. И лишь подойдя к ни о чем не подозревающей жертве на расстояние пушечного выстрела, раскрывали карты, срывая маскировку с орудийных стволов и заменяя испанский, английский или голландский стяг на черное полотнище с Веселым Роджером.
Бутафорские пушки были не единственной выдумкой Окорока. Кроме того, он учил команду изготовлять "адскую смесь" – пустые винные бутылки заполнялись селитрой, известняком, тухлой рыбой и смолой. Подожженные и брошенные на палубу корабля противника, они подавляли самое упорное сопротивление.
Случалось им воплощать в жизнь и другую уловку, изобретенную хитроумным капитаном. Переодевшись в женское платье, несколько матросов помоложе неторопливо прогуливались по палубе, усыпляя тем самым бдительность наблюдателей противника, следивших за нами в подзорные трубы. А дальше все шло по уже накатанной колее. Следовал предупредительный выстрел из носового орудия, а если капитан "купца" мешкал или не подчинялся столь недвусмысленному требованию спустить паруса и лечь в дрейф, у канониров, стоявших наготове с тлеющими фитилями в руках у заряженных пушек, имелся в запасе аргумент повесомее: ядра, соединенные между собой толстой цепью. Такие гостинцы в клочья рвали паруса и такелаж и срезают, как бритвой, реи из лучшей корабельной сосны. После этого остается только довершить разгром, подавив одним-двумя залпами ответный огонь. Но до подобных крайностей почти никогда не доходило. Было совсем не с руки уродовать ядрами ценный приз, а капитану и экипажу тем более не хотелось стрелять, ставя головы на кон за хозяйский груз…
С некоторой ревностью Питер обнаружил, что авторитет его спутника у пиратов заметно выше чем у него – штурмана.
Для начала Тернер, отлично проявил себя в качестве марсового. У него начисто отсутствовала боязнь высоты, а прирожденное чувство равновесия позволяло с уверенностью канатоходца и проворностью обезьяны в джунглях носиться по реям и натянутым на высоте сотни футов канатам столь же легко, как ходить по палубе или твердой земле. В сочетании с нешуточной отвагой и недурным владением пистолетом и мушкетом, эти приносило ему немалое уважение среди корсаров.
Сам капитан Джон в непосредственном захвате призов участия никогда не принимал и поднимался на борт взятого на абордаж судна только после того как корсары собирали оружие, сажали команду под замок, и хватали капитана, офицеров и пассажиров.
Когда это происходило, Джон не отказывал себе в удовольствии развлечься и устраивал целое представление, появляясь на шканцах приза разодетым в пух и прах – этаким франтом с лондонской Пикадилли – и с подчеркнутой вежливостью приветствуя своего менее удачливого коллегу.
Для начала он пускался в расспросы о порте приписки, месте назначения, попутном ветре и прочей ерунде. А потом вдруг сухим и деловитым тоном осведомлялся о характере груза и имеющихся на борту ценностях – в первую очередь, наличных деньгах, а также золотых и серебряных слитках или изделиях. При этом Джон не переставал улыбаться. В отличие от других пиратских вожаков, Джон редко срывался на крик, не угрожал смертью или пытками, тем более не опускался чтобы лично раздавать пленникам зуботычины. Но его спокойствие и вежливость как правило, действовали на пленников куда более внушительно, чем если бы он размахивал у них перед носом дюссаком или тыкал в лицо дулом пистолета.
…День за днем тянулись в ставшей уже привычной монотонной рутине, время от времени оживляемой абордажами, но во всем прочем мало чем отличавшейся от распорядка, принятого на любом другом судне. Чтобы просто удерживать корабль на плаву и заставлять его двигаться в нужном направлении, необходимо множество согласованный и выверенных действий и совместных усилий всей команды, так что свободного времени на отдых и развлечения было не так уж много. Джон ревностно следил за чистотой и порядком на корабле и строго наказывал за небрежность и леность, заставляя всех выполнять то что должно – будь то кок, трюмный матрос на помпе, или штурман.
…Бывало в пиратской жизни по всякому – Джон рассказывал, как они вышли из боя с испанцами в прошлом году. Подловили они милях в сорока к востоку от Кюрасао испанского купца, завязалась драка. И тут черти принесли два испанских фрегата. " Обрученный с ветрами" сумел выскочить лишь потому, что шальное ядро снесло фок-мачту одного из испанцев, и та, падая, запуталась в вантах его напарника.
Пока корабли расцепились, пираты были уже далеко. Одним словом, джентльменам удачи эта самая удача сопутствовала далеко не всегда. Из трех рейдов только один обычно заканчивался захватом приличной добычи, и это еще считалось признаком везения: хорошо уже то, что в остальные два раза не пошли на корм рыбам.
– Эх, удача в нашем деле – первое дело! – распинался старший рулевой Роб Нейман. Хе-хе – вот такой как говорят ученые люди…это… каламубр? Или Шаламбур? Нет – Шаламбур – это боцман с корабля Требютора, которому полбашки реем снесло, когда шкот на грот-мачте лопнул. Ну да ладно! Вот возьми меня – был я вором в Лондоне… Не сказать что чистое дело – но и народ уважал и деньга водилась. Я широко жил, Питер. У меня были принципы, и я их уважал – как уважаю твои, приятель. Чтоб я хоть раз зарезал того кто не сопротивляясь отдал монету и добро, или там попользовался дамочкой, которую грабил – а попадались такие красотки – пальчики оближешь! Не всякий так может. Но чертовы дружки меня подставили – и пришлось дать тягу. Так я стал пиратом.
– Трудно было к морю привыкать? – спросил Тернер.
– Ничуть. Чем абордажный нож хуже шпаги?
А ты сам как попал на палубу, малый? – осведомился он у Тернера.
– Как обычно бывает у нас в старой доброй Англии, – бросил он, горько осклабившись.
Парень из рыбацкой деревни приезжает в город – продавать рыбу. На площади добрые люди встречают молодца, говорят: пойдем в паб, у нас сегодня радость – привалила монета – грех не угостить хорошего человека – мы тебя напоим элем! Ну, тот и идет. Его напаивают в стельку. Потом парень просыпается, а он на корабле. Теперь ты матрос Его Величества. На много лет вперед. Так и говорят: все моря – красные, окрашены кровью английских моряков.
– Да – небось, Питер, ты то сделан из другого теста?
– Да – с некоей гордостью сообщил Блейк. Я моряк – и сын и внук моряка, родом из Корнуэллла. Отец мой умер в плавании и был похоронен в море когда я уже был штурманом – и всегда говорил что мечтает умереть именно так. Мать, прознав про это, помаялась с полгода, да и отправилась на тот свет, за ним следом… Сестры замужем на севере. – А – ну ты счастливый… – протянул Билли. Хоть есть куда вернуться если что… Мои то все от холеры умерли.
Питер подумал что пожалуй он действительно один из самый если не счастливых то удачливых на "Обрученном с ветрами" среди тех кого словно в насмешку назвали "джентльменами удачи". Если посмотреть – сброд-сбродом. Англичане, шотландцы, валлийцы, несколько ирландцев, негров, мулатов, два испанца (испанца!), пара голландцев, швед, дюжина французских буканеров с Эспаньолы сектант из Каролины, трое ребят из Новой Англии называвших себя странным словом вроде "джанки", метисы… Джакомо Ривьера, кривоногий венецианец – помощник плотника.
И каждый попал на свое нынешнее место таким путем – что можно было бы писать роман.
Вот взять хоть Жака – сын преуспевающего сапожника захотел мир повидать – не сиделось ему в отцовской мастерской. В шестнадцать лет подписал договор с Французской Вест-Индийской компанией. Обещали новую жизнь и все богатства колоний – а кончилось все продажей на рынке как бессловесной скотины. Парусный мастер Сайрус – когда отец – фермер умер, надорвавшись на работе, бросил к чертям свой клочок земли, ибо услыхал о Новом Свете, о виргинских колониях и Каролине, где картофель дает два урожая в год, и отправился за океан, купив место на корабле за последние деньги. Дело кончилось лихорадкой, голодом и попрошайничеством у индейцев. Потом индейцы устроили набег, и Сайрус еле унес ноги из поселка, побирался – но уже у белых собратьев, наконец – завербовался на корабль, оказавшийся пиратским. Хаузер Бирд – матрос – голландец с военного фрегата, разбивший по пьяни голову старшине – бежал, в Дюнкерке вынужден был завербоваться на пиратский корабль… А ихние испанцы? Один – бывший каторжник Эрнандо, угодивший на галеры за то что будучи послушником зарезал – мало не до смерти – отца-настоятеля. (Конфликт надо сказать произошел не из-за спора о тонкостях богословия, а на почве отнюдь не братской любви аббата к молоденьким монахам). И Родриго Иннезильо – корабельный плотник. Вот тоже судьба – жил себе, честно служил королю на галеоне "Сант-Яго де Куба", дослужился до старшего плотника – и думать не думал ни о каких корсарах. Да вот в шторм рухнула на него бом-брам стеньга – и ведь почти успел увернуться. Так, вскользь по руке ударила. Да вот не было на корабле лекаря – экономили доны на лекарях, даже знахаря не было – вернее костоправом на галеоне состоял сам Родриго. Ну кое как наложили лубок – да только вот срослась кость неправильно, и не смог больше бывший мастер держать рубанок и топор. Ну а раз так – иди на берег, гнить в канаве. "Обрученный с ветрами" подобрал его в Сан-Хуане где он побирался у кабака, рассказывая свою печальную историю. Увидел его доктор Джонатан, да и вспомнил что пару раз в бытность студиозусом исправлял такие переломы. А как раз тогда на "Обрученном" умер корабельный плотник – прикончила его прицепившаяся к нему "желтая лихорадка". Пираты народ скорый на решения – поставили оголодавшему калеке кружку рома – мол, из уважения от товарищей-мореходов, тот с непривычки сразу вырубился – а потому его оттащили на борт – будто бы товарищи волокут пропившегося матроса. Ну а дальше доктор привязал бесчувственное тело к плотницкому верстаку, и плотницкой же киянкой перебил кость, после чего сложил все как надо… Конечно, как до столкновения со стеньгой рука не стала, но работать смог Родриго не хуже чем прежде… И всякий раз, завидев корабельного врача, низко кланялся… А Был еще Жакоб-Пастух. Жил себе, не тужил недалеко от Марселя, пас коров, пока не явились алжирские корсары и не захватили в плен ни о чем не спрашивая. Побег, корабль идущий в Вест-Индию, попытка "друзей" продать парня в рабство на плантации, драка, убитый "продавец" бегство и пираты… А вот Джаспер Даффи, к примеру, пират можно сказать потомственный. Он появился на свет на Мадагаскаре. Родителями его были туземка и пират Джим Даффи по прозвищу Гром, служивший под началом великого капитана Эвери. В двенадцатилетнем возрасте юный Джаспер покинул остров, упросив капитана проходившего мимо и завернувшего пополнить запасы пресной воды "купца" взять его с собой. С тех пор он кочевал с судна на судно, пока не попал в плен к корсарам и не принял решение вступить в их ряды. – Так вот и получилось, что пошел я по стопам моего непутевого папаши, – сообщил он Питеру заканчивая свою бесхитростную повесть, – после бутылки рома совместно распитой на стоянке. Вот поди ж ты – еще детстве матушка заставила поклясться, что я никогда не стану брать с отца пример. Клятву-то я ей дал, а что толку? Смешнее всего вышло с Кристофером Харвудом. Он был вполне себе честный моряк из семьи потомственных моряков, отплавал уже с десяток лет на кораблях Московской компании, дослужился до боцмана, и вполне мог бы стать помощником капитана – ибо был грамотный и знал – пусть и скверно, навигацию. Судьба однако поставила ему ловушку не где-то а у себя дома, в доброй старой Англии. После очередного плавания он отправился навестить семью сестры в соседний городок, и прогуливаясь с племянниками стал свидетелем дикого происшествия – в мирно гуляющую толпу на полном скаку врезался отряд всадников, и во все стороны посыпались удары. Один из этих головорезов отстегнул стремянный ремень и принялся хлестать с размаху направо и налево, да не как-нибудь, а тем концом, на котором железная пряжка – и случайно попал по голове племянницы Кристофера – маленькой Мэри. Не помня себя Харвуд – силой Господом не обиженный, выломал столбик от коновязи, и размозжил череп негодяю так что мозги брызнули в разные стороны… После чего подхватил плачущих племянников под мышку и был таков. Каково же было ему узнать что банда громил – это были не какие-то потерявшие ум разбойники с большой дороги а люди местного депутата Палаты Общин, которых возглавлялисвященники и члены городского магистрата – как раз намечались выборы и джентльмены лишний раз напоминали простолюдинам – за кого голосовать. И прибить его угораздило местного дьякона и церковного старосту преподобного Бирнса. Само собой не имея желания близко познакомиться с виселицей, Харвуд той же ночью бежал прочь, в Манчестере завербовался на идущий в Вест – Индию французский корабль, и сошел в Порт-о-Пренсе – уже зная что ему нужно на Тортугу… Каждый – почти каждый выбрал пиратство свободно – хотя это была свобода выбора между рабскими колодками и каторжным кайлом и палубой корсара. Ну или проще – между палубой корсара и смертью. Но что поделать – жизнь моряка непредсказуема и полна неожиданностей. Никто из них, нанимаясь в рейс, может предсказать – по какой дорожке придется пойти… И нельзя сказать что выбравшие эту долю прогадали… Как убедился уже Питер, порядки на какой-нибудь пиратской барке не шли ни в какое сравнение с обстановкой на военном корабле или торговом судне и были неизмеримо менее тягостными. Более сытная и разнообразная пища, отсутствие бессмысленных придирок, когда капитаны и офицеры изобретают ненужные дела для матросов если вдруг увидят что те отдыхают, меньшее время, отведенное на собственно морскую службу из-за большей численности экипажа, и другие послабления. Да взять хоть костюмы… Конечно, на палубе и парусах работали в одних штанах и драных сорочках. Но зато сходя на берег… Пираты подбирали себе яркое разноцветное платье, обвешивались сверкающими драгоценностями. Если кто-нибудь из разбойников умирал во время плавания, его гардероб тут же распродавался с аукциона, и члены шайки, собравшись у грот-мачты, бурно спорили о ценах на ту или иную принадлежность его костюма.