Прежде его кабинет выходил окнами на Неву, на Петропавловскую крепость. Вид ее низких гранитных бастионов успокаивал, вселял уверенность. Там, за стеной Алексеевского равелина, стоит "секретный дом". Дед Павел построил его как собственную "цареву тюрьму". Дед умно сделал! "Секретный дом" не пустует. В его каменных мешках сидели декабристы петрашевцы, писатель Достоевский, опаснейший из опасных Чернышевский, сидел в прошлом году студент Каракозов, стрелявший в него в Летнем саду, откуда отправился на виселицу.
После выстрела Каракозова он и во дворце не чувствовал себя в безопасности. Могут бросить с набережной бомбу в дворцовые окна. Это теперь у революционеров модно. Пример показали французы, Фиески и Орсини, бросившие "адские машины" в короля Луи Филиппа и в императора Наполеона III. А русские падки на все французское, начиная с дамских мод и кончая "адскими машинами", губительными идеями анархического безначалия и революционных мятежей. Кабинет был перенесен в другую комнату, низкую, сводчатую, с подслеповатыми окнами, похожую на тюрьму или казарму. Но окно ее выходило на внутренний дворцовый дворик.
Он чуть откинул штору и заглянул в щель. На гранитных плитах дворика стояли парные часовые Ветерок колыхал султаны на высоких киверах гвардейцев-преображенцев. Они стоят и по всему дворцу, по всем комнатам, залам, переходам и лестницам. Целый гвардейский полк! И все же на душе смутно и беспокойно.
Трусливый, подозрительный и мелочный, как все Романовы, он не верил никому, даже своим генералам и министрам. Он редко решал важные дела на министерских докладах, он подозревал, что министры хотят склонить его к какому-то неверному, опасному решению, он и здесь видел западню. Важные дела он решал наедине, в тишине ночного кабинета, в часы тревожной бессонницы.
Он покосился на письменный стол. Посередине его лежала сафьяновая папка с оттиснутыми золотом на переплете двуглавым орлом и надписью: "К докладу Его Императорскому Величеству".
Он отошел от окна к столу. Все равно не заснуть!
В папке лежал договор об уступке Россией американских колоний Соединенным Штатам Америки. Договор, подписанный русскими министрами и американским послом в Петербурге, требовал только его высочайшей ратификации.
Да, это затянувшееся дело надо, наконец, решить! Министр иностранных дел докладывал, что американский посол Клейн торопит ратификацию. Янки давно тянуг руки к Аляске. Еще восемь лет назад, в 1859 году, Америка предлагала купить Аляску. Давали янки в то время пять миллионов долларов. Цена хорошая, если вспомнить, что казна была тогда пуста, а империя ослабела после неудачной Крымской войны. Но не улеглось еще возмущение России позорной войной, сдачей Севастополя, и продавать русские владения значило признаться в бессилии верховной императорской власти.
Откинувшись на спинку кресла, он задумался.
Спустить русский флаг на американском континенте? А не докажет ли это снова бессилие русского царя, торгующего своей империей? Но какая слава лично для него в этих американских колониях? Разве он завоевал Аляску, как завоевал его отец ханства Ериванское, Нахичеванское и пашалык Ахалцыхский? Аляску завоевали, смешно сказать, какие-то "гулящие люди", беглые крестьяне, отбывшие наказание каторжники, дезертиры солдаты и матросы, ремесленники, мастеровые, мещане, мелкие купцы, словом, сброд! И не завоевали, нет, у них не было войска, пушек, военных кораблей, а просто заселили американские берега, построили город, поселки, торговые фактории, и вот живут! Отлично будто бы живут! Сенаторская ревизия докладывала, что живут русские люди на Аляске хорошо, сытно. Носят кафтаны тонкого сукна, плисовые шаровары и шелковые рубашки. Парадиз гиперборейский!
Он начал перелистывать договор.
А что он продает янки? В Аляске отличные меха: бобры, соболя, песцы, черно-бурые лисицы. Шуба его отца из аляскинских голубых песцов была оценена в Лондоне на выставке 1851 года в 30000 рублей серебром. Меха там отличные, это верно. Кроме того, докладывал Первенствующий директор Российско-Американской Компании, в Аляске найдены обильные руды - железные, медные, свинцовые, а также каменный уголь. Ну, этого добра и на Урале, и на Дону много! Это не столь заманчиво. А еще! Ах да, еще золото. Министр финансов говорил на докладе, что об аляскинском золоте пишут и заграничные, и русские газеты.
Он протянул руку к пачке газет, лежащих на левой стороне стола, и взял первую попавшуюся. Это оказался лондонский "Тайме". Начал читать столбец, обведенный для него красным карандашом: "Аляскинская Гора святого Ильи есть начало и глава золотоносной цепи, пролегающей по Калифорнии, Неваде, Мексике. Средней и Южной Америке. Почему бы не предположить, что в ней скрываются прииски, богаче всех прочих, даже калифорнийских?"
Он отложил английскую газету. Игра англичан ему понятна. Англия сама тянется к Аляске, соседке Канады. Они, как огня, боятся продажи ее американцам. Карточный блеф, чтобы сбить партнера с толку! Для этого Лондон и сеет слухи о золотых богатствах Аляски.
Следующей в пачке была солидная парижская газета "Матэн". Французы писали в обычной своей ядовито-критической манере и без всякого пиетета к русскому императору:
"Изумление каждого мудрого государственного деятеля вызовет намерение России продать американцам Аляску. Русские продают поистине курицу, несущую золотые яйца. В окрестностях горы св. Ильи найдены самородки весом, близким к половине килограмма. Еще в 1862 году горный инженер Андреев разрабатывал золотые россыпи на реке Стахин. Немного позже горный инженер Дорошин нашел золото на берегах Кенайского залива, а североамериканец Кеннет Макли-младший обнаружил золото на острове Кадьяк. От русской администрации господин Маклиев, так называли его русские, находку свою скрыл. Золотые знаки обнаружены и близ редута св. Николая, и на реке Сушитне, и на острове Дуглас, то есть буквально под носом высшей аляскинской администрации, в двух шагах от ее резиденции - города Ново-Архангельска. А вот и курьез. Посол Соединенных Штатов в Петербурге мистер Клейн сообщил американскому Конгрессу о распространении золотой полосы Орегона и Британской Колумбии до русских владений в Америке. Не секрет, что эти секретные сведения господин посол почерпнул из русских источников… "
"Вот почему мистер Клейн торопит с ратификацией договора, - раздраженно подумал он. - Но, бог мой, разве угнаться русским увальням за американской энергией!"
Окончание парижской статьи взбесило его. Это был прямой неприличный выпад персонально против него.
"Золотой аляскинский клад отнимают у народа, который ради открытия его предпринял героические путешествия, часто по едва проходимым горам и по ледовым морям, во время таких бурь и снежных вихрей, когда зрение и на несколько шагов не могло достигать. Неограниченная народным представительством монархическая власть России отрекается от своего народа, столь упорно и мужественно открывавшего эти земли. Неблагодарная Россия отрекается от своих сынов, умноживших за океаном ее мощь".
Скомканный "Матэн" полетел на пол.
- Проклятые французишки! Вот истинная язва Европы!
Он был так разозлен концом парижской статьи, что забыл, о чем писалось в начале ее. Раздраженно покосился на не просмотренные еще газеты. На очереди была русская газета. Он прочитал заголовок и поморщился. Это был либеральный "Голос". Но все же взял газету и начал читать столбец, обведенный красным.
"Сегодня слухи: продают Николаевскую железную дорогу, завтра - русские американские колонии. Кто же поручится, что послезавтра не начнут продавать Крым, Закавказье, Остзейские губернии? За охотниками до покупки дело не станет.
Но Русская Америка действительно продается. Это уже не слухи. И продажа совершается тогда, когда в недрах ее открыты весьма многообещающие признаки золота. Мы не можем отнестись к подобному невероятному факту иначе, как к самой злобной шутке над обществом. Неужели трудами самоотверженных для России людей должны воспользоваться иностранцы и собрать в свою пользу плоды их?"
Холодные, цвета осеннего петербургского неба, глаза царя округлились, как у разъяренной кошки.
- "Злобная шутка над обществом!" - повторил он, больно дергая себя за бакенбарду. - А кто это общество? Поповичи-студенты, мещане-адвокаты, мужицкие сыновья - народные учителя, пехотные поручики, не имеющие калош, чиновники и, конечно, сами господа журналисты.
Parbleu! Распустились газетные писаки! Отец умел держать их в тугой узде! При нем Булгарины да Гречи являлись еженедельно в штаб жандармского корпуса и докладывали о чем и как будут писать. А теперь, voila , свобода печати!
Он положил руки на стол, то сжимая, то разжимая кулаки. С каким наслаждением давил бы этих писак, вот так, чтобы сок из них потек! Позволил бы печатать только таксы на мясо и хлеб да объявления о продаже жеребцов и колясок! Пример берут с проклятого "Колокола"! Даже в ящиках его царского стола лежат "Колокол" и "Полярная Звезда". Получил их городской почтой, как простой смертный. Черт с ним, с аляскинским золотом! Золото в Сибири открыли. Не посылать же ради этого мифического золота в Аляску армию и флот. Без оружия американские владения не отстоять. Англичане начали открыто говорить в парламенте и писать в газетах об изгнании русских из Аляски. Англичан поддерживает, тоже открыто, Луи Наполеон, этот quisi-император из адвокатского рода.. Диспозия весьма нехороша! Посылать через всю Сибирь армию, а через два океана флот и получить на далеких аляскинских берегах новый Севастополь, новый позор на всю Европу? Нет, господа журналисты, вашему так называемому обществу нет дела до повелений, исходящих с высоты престола! Аляска будет продана Америке!
Он сморщил нос, будто услышал дурной запах.
С презрением он подумал об этой стране лавочников и менял, об их неотесанных президентах, об их нелепых послах, не умеющих танцевать полонез и напивающихся на придворных куртагах, как армейские штабс-капитаны. А приходится дружить с этой торгашеской страной. Вот именно, приходится!
В Кронштадте стоит сейчас американский броненосец "Миантономо". Командиру корабля поручено поздравить императора со спасением от пули Каракозова. Ловкий, черт возьми, ход! Республиканское правительство поздравляет русского императора со спасением от пули республиканца! А в Севастополь на пароходе "Город квакеров" прибыла целая орда их вояжеров. Через министра двора они просят дать им аудиенцию. Очень неприятно, что среди них есть и писака, какой-то Марк Твен. О, бог мой, что за нелепая фамилия - Ометка Два! Черт его знает, что он потом напишет! А придется их принять. Опять - придется! Козлобородым, пропахшим бакалейной лавочкой джентльменам отвечено, что император примет их в Ливадии, в летнем крымском дворце.
Он улыбнулся, вспомнив остроту по этому поводу одной из фрейлин: "Не забудьте, Ваше Величество, после их визита пересчитать серебряные ложки".
Он сделал строгое лицо и начал читать первую статью договора. В ней говорилось, что Америке уступается территория, площадью в 1519000 квадратных километров. Однако! Все европейские государства без Скандинавии разместились бы на Аляске. А платят за это янки семь миллионов двести тысяч долларов. Дорого это или дешево?
Он беспомощно вздохнул и начал читать вторую статью о том, что вместе с территорией передаются Соединенным Штатам все укрепления, казармы, арсеналы, доки… Ну, и так далее, и так далее! Это не интересно.
- А люди? Людей я тоже продаю?
Он перелистал договор. Вот и о людях!
"Русские ее обитатели могут или возвратиться в Россию в течение 1867-1870 гг.. или принять подданство Соединенных Штатов".
Большое белое лицо царя гневно передернулось. Дурацкие условия! Надо было и людей продать. Нельзя пускать их в Россию. Шелковые рубашки носят! Хорошо, что русские мужики плохо знали американские владения, и хорошо, что на пути туда лежит море, А то бросилось бы мужичье на Аляску толпами. Губернаторы доносят, что мужики целыми деревнями уходят искать какую-то Белую Арапию. Болваны, дикари!
А зачем ему эта аляскинская зараза? Сенаторы-ревизоры сообщали, что аляскинские русские жители смелы и дерзки с начальниками, особенно с приехавшими из России. Наглотались там демократического духа! И как не наглотаться? На огромную страну ни одного полицейского или жандарма. Из таких, живших в политическом разврате, и выходят Чернышевские и Каракозовы! C'est clair! К дьяволу эту заразную страну!
Он взял перс и посмотрел на большой бронзовый бюст Николая I. Отец грозно пучил на него глаза. Казалось, он сейчас гаркнет на нерешительного сына, как гаркал на генералов, не угодивших ему на смотрах и маневрах. Александр покорно склонился над договором и перелистал его, отыскивая титульный лист. На нем, поверху, каллиграфическим писарским почерком было написано: "Собственной Его Императорского Величества рукою начертано".
Он посмотрел еще раз на бронзовое лицо отца и написал:
"Быть по сему. Александр".
Он положил перо и откинулся на спинку кресла. В холодных его глазах было бездушное спокойствие. И вдруг замер, прислушиваясь, В соседней с кабинетом комнате послышались осторожные крадущиеся шаги.
Сквозь щель в шторах прорвался золотой солнечный луч и осветил напряженное бледное лицо с широко раскрытыми от ужаса глазами. Луч передвинулся на золотой генеральский погон, но в глазах по-прежнему было выражение притаившегося затравленного зверя. Шаги в соседней комнате приблизились, затем раздалось выжидательное покашливание лейб-камердинера.
Царь облегченно вздохнул и, подняв глаза на большую, висевшую над бюстом отца, икону, широко и благодарно перекрестился.
ВОСЕМЬ КОСТРОВ НА ВЕРШИНЕ СИДЯЩЕГО БЫКА
Андрей, выйдя из леса, остановился, глядя из-под ладони на яххи, освещенные солнцем. В стойбище было заметно небывалое оживление. Дети бегали, стаскивая сучья, хворост и плавник с отмелей Юкона. Мужчины сходились кучками, вполголоса о чем-то говорили, расходились и снова собирались для тихих разговоров. Даже крикливые женщины были сегодня необыкновенно молчаливы. Подойдя ближе, он понял причину их молчаливости.
На окраине стойбища курганом, выше человеческого роста, лежали заполеванные охотниками звери и птицы. Подплывали жирными лужами крови олени-карибу, лоси, медведи-двухлетки, дикобразы, зайцы, кролики, бобры, выдры, гуси, утки, куропатки, тетерки, цапли - все, во что можно пустить стрелу, что можно затянуть петлей, что можно поймать сеткой и захлопнуть западней. Женщины в мокасинах, промокших от крови, просовывая крепко сжатый кулак под кожу, приподнимая ее быстрыми движениями одного только кулака, свежевали зверей. Руки их были окровавлены до локтей, они вытирали их о подолы кухлянок или давали облизывать собакам. Лохматые индейские псы, громко дыша и поскуливая от жадного нетерпения, умильно глядели на женщин. В стороне от индейских псов сидел Царь, судорожно облизываясь. И когда летели в сторону сизые потроха, псы бросались в драку, а Царь, пользуясь свалкой, выхватывал кусок побольше и мчался по стойбищу, волоча длинные кишки.
"Только великому Рабле по силам описать эту великолепную, эту чудовищную гору еды! - подумал Андрей. - Но и гостей наехало немало!"
Он окинул стойбище внимательным взглядом. И в эту ночь прибыли новые гости. Они приходили ежедневно, вот уже целую неделю, и ставили у подножия Сидящего Быка свои яххи, разрисованные тотемами индейских родов. А на вершине Сидящего Быка вспыхивали все новые и новые костры. Зачем зажигаются эти костры, зачем съезжаются ттынехские роды к подножию Сидящего Быка?
- Почему ты смотришь на вершину священной горы, Добрая Гагара? - послышался за спиной Андрея веселый голос.
Он обернулся. К нему подходил, опираясь на копье, Кривой Бобр. Старый охотник, кривой от оспы и с рукой, изгрызенной медведем, но все же веселый и неунывающий, часто приходил к Андрею в лес покурить прошку. Они стали друзьями, и Андрей решился спросить его:
- Зачем горят костры на Сидящем Быке?
- А сколько костров горит там?
Андрей сосчитал и ответил:
- Восемь костров.
- Ты верно сказал - восемь. А должно гореть десять, ибо десять - священное число владыки мира Нуналишты. Десять лососей держат на себе землю, десять шестов должно быть в остове яххи, десять родов было и у ттынехов. А на священной горе - восемь костров. Почему? Слушай, касяк!
Он сел на землю, вытащил трубку и протянул руку за табаком. Андрей сел рядом с ним и передал ему кисет.
- Десять родов было у ттынехов, но два рода изменили родному племени - воры атнайцы и торгованы такаяксы. Пусть будут прокляты их тотемы! - Кривой Бобр с наслаждением сделал глубокую затяжку. - Осталось восемь. Ты знаешь Воронов и Волков, а другие шесть: Лососи, Лягушки, Совы, Медведи, Дикобразы и Олени. Ты видишь их славные тотемы на яххах у подножия Сидящего Быка. Ттынехи - великий народ, и роды его живут по всей Алаешке: на реках Юна, Кускоквим, Танана, на озере Ноггой, в горах, в лесах и на земле тоненьких палочек. Вороний род - ствол, отец племени, Волк - старший сын, еще три рода - средние сыновья, еще три рода - младшие сыновья. Ворон - отец всех ттынехов. Он похитил с неба огонь и дал его ттынехам.
- Индийский миф о Прометее! - подумал Андрей по привычке вслух.
- Слушай, Добрая Гагара! - бесцеремонно ткнул его Кривой Бобр под ребра тупым концом копья. Старый индеец боялся, что касяку надоест слушать его рассказы, а он собирался говорить долго и выкурить у русского по крайней мере полкисета. - Восемь родов осталось у ттынехов, но это стрелы одного колчана. Восемь костров горит на Сидящем Быке. Восемь больших ярких костров! - воодушевленно указал Кривой Бобр острием копья на вершину горы.
- А зачем роды сошлись к Сидящему Быку? - спросил Андрей и снова протянул кисет старому индейцу.
Кривой Бобр долго молчал, долго курил, от удовольствия закрывая единственный глаз. Потом сделал комически-таинственное лицо.
- Это тайна! Но эту тайну знают все, даже женщины и дети. Почему нельзя знать эту тайну тебе? Ты хороший человек, Добрая Гагара. Сколько прошки выкурил я у тебя за эти дни? Пять кисетов? Больше! Слушай. Лицо Кривого Бобра стало серьезным и даже торжественным.