- Ну, будет, Илья, - вдруг совсем по-другому, каким-то добрым голосом сказал калика. - Не мне бы с тобой говорить, а отцу Серафиму, да далеко он сейчас, когда успеет. Ты не бойся, не так это страшно, повиниться. Перед людьми, перед собой, перед Богом. Хочешь - век обиду храни, лелей, растравляй душеньку, с ней ложись и вставай. И вся жизнь мимо пройдет. Но из любой ямы можно на свет подняться, грех в ней оставаться. Ну-ка, ВСТАНЬ, ИЛЮШЕНЬКА, ВСТАНЬ НА РЕЗВЫ НОЖЕНЬКИ!
Илья вскочил, не помня себя, вскочил как тогда, пятнадцать лет назад в Карачарове. Что-то сдавило горло, что-то потекло по щекам. Он не знал, что такое слезы, не плакал даже тогда, когда сидел на печи и, глядя в окно с черной тоской, видел, как живут другие люди, и знал, что у самого такой жизни не будет никогда.
- Вот и хорошо, вот и поплачь, Илюшенька. Поплачь, хоть раз в жизни каждый поплакать должен, - тихо молвил старик, слушая страшный, словно хаканье дикого лесного зверя, плач немолодого уже мужика.
Илья не знал, сколько он стоял на коленях перед гостями, но горло освободило как-то сразу. Он вытер лицо и уже иначе, по-новому посмотрел на старцев. Дед-коневед совсем не изменился. Мелкий в кости, бурый на лицо, словно из глины, все в том же заплатанном кафтане, в той же шапке, надвинутой на густые белые брови. А вот Никита стал еще старше, хоть и казалось тогда, что это невозможно. Высохшая кожа обтягивала кости, рубаха болталась на худых плечах. Уже не было вериг под одеждой - свое тело и то носить было невмочь! Кто бы и подумал, что этот самый человек когда-то, невообразимо давно, запряг в плуг и загнал в море Змея, которому Добрынин приходился малым змеенышем!
- Спасибо, дедушка Никита, - улыбнулся Муромец. - Второй раз ты меня на ноги ставишь.
- Такое мое дело, - кивнул старик. - Ну, так как, пойдешь на свет божий?
- Пойду. Не в службу тебе, дедушка, позови князя Владимира. Негоже мне своей волей из погреба княжеского выходить, пусть уж он сам изречет.
- Не гордишься ли? - остро посмотрел на него Никита.
- Нет. Просто хочу по правилам все сделать.
- Ну, добро. - Никита вдруг неожиданно молодо соскочил с сундука и подтолкнул своего спутника локтем. - Вот видишь, не зря со Святых гор спускались! А ты говорил...
- Ничего я не говорил, - проворчал второй старик. - Я-то знал, что ему только уши надрать - и все путем будет.
Оба быстро, не по-старчески шагнули к двери. Уже выходя, коневед обернулся:
- Как Бурко, не шалит?
- Нет, - ошарашенно ответил Илья.
- Ну и добре. И ты его не обижай. Таких коней больше нет.
- Дедушка, - бросился к нему Илья. - Я все спросить хотел, как тебя звать-то?
- Незачем это тебе, - усмехнулся старик и вдруг одной рукой прихлопнул дверь так, что от косяка земля посыпалась.
Илья помотал странно посвежевшей головой. И дурак же он был, и сам мучился, и других обижал - а оно вон как все просто! Теперь бы только Владимира дождаться да не сгрубить ему по обыкновению. Богатырь встал, расправил с хрустом плечи... В том, что Владимир придет, он не сомневался. Чтобы чем-то занять себя, собрал в мешок книги и свитки, покидал туда же одежку, переставил зачем-то в угол сундук. За всеми этими заботами его и застал стук в дверь. Так обычно стучал Чурило, опасавшийся побеспокоить лишний раз могучего узника, поэтому Муромец, не сообразив, крикнул: "Входи уж, чего мнешься!" И только услышав, как властно, не по-чуриловски, заскрипела створка, Илья обернулся. Князь пришел один. Теперь, когда свиты не было и Владимиру уже не нужно было смотреть орлом, он выглядел усталым и постаревшим. Войдя, князь сел на сундук и уставился в пол. Некоторое время молчали оба - богатырь и государь. Наконец Владимир вздохнул:
- Ну ладно, чего тянуть. Только что гонец был - Калин к Змиевым Валам двинулся.
Князь посмотрел пристально на Илью, затем медленно встал. Муромец, чувствуя, что сейчас произойдет что-то не то, вскочил с топчана, но было поздно. Богатырь увидел то, чего уж тридцать с лишним лет не видел никто после свейского короля. Спина повелителя Руси, великого князя киевского Владимира Красно Солнышко согнулась, и он в ноги поклонился Илье. Тот шагнул вперед, не зная, что делать. Владимир также рывком выпрямился и уже по-другому, спокойно и уверенно сказал:
- Ты уж прости меня, Илья Иванович, если не прав был.
Илья развел руками, словно не знал, то ли обнять князя, то ли пришибить. Потом вдруг махнул рукой и поклонился в ответ.
- Да и ты меня прости, княже.
Оба опять замолчали, не зная, что делать дальше.
- Ну, так это, может, пойдем отсюда? - спросил Илья.
- И то, пока не забеспокоились.
Илья шагнул к двери первым, отворил ее для Владимира. На золото платья посыпался песок. Князь поднял голову и взглянул на разбитый, покореженный косяк.
- Я починю, - быстро сказал Илья. - Ну, может не сам, но мастеров найму. Немецких. У меня на Почайне горшок с дирхемами зарыт.
Князь пожал плечами, фыркнул и вдруг в голос, по-молодому захохотал. Илья почесал затылок, неуверенно улыбнулся и тоже засмеялся. Смеялось обоим легко, так что наверх Илья выполз, опираясь на стену и придерживая другой Владимира, который уже с трудом стоял на ногах.
- М-мастероов... Не... Не-ме-ецких, - в перерывах между приступами гоготания сипел Владимир.
- А... А ты-ы... каких хотел? - точно так же задушенно отвечал Илья. - Если наших... ки... киевских... так они ключами... от погреба твоего... завтра на торгу промышлять станут... "А вот кому ключи от княжо... княжого подвала! А от тюрьмы да от сумы не зарекайся!"
Обоих скрутило еще сильнее, так, хохоча и задыхаясь, вывалились во двор... Глаза не сразу привыкли к свету, Илья, пошатываясь, прикрыл их ладонью козырьком... И хохот сразу отрезало.
Площадь перед теремом была полна народу. Люди стояли тесно, плечом к плечу, на мощеном дворе, на улицах, что вели к Десятинной, кто помоложе, забрался на крыши и заборы. Все смотрели на него, смотрели с надеждой, со страхом, с радостью. Купцы и ремесловые мастера, мужики, дружинники, молодые и старые, мужчины, женщины, дети. Илье вдруг стало страшно, настолько страшно, что захотелось убежать обратно в погреб, захлопнуть за собой не раз обваленную дверь и крикнуть Чуриле, чтобы запер с другой стороны.
- Что же ты не сказал, княже, - тихо прошептал он.
- Из гордости, - так же тихо ответил Владимир. - Хотел, чтобы ты по моему слову из погреба вышел.
- А и хорошо, что не сказал, - Илья искал в толпе знакомые лица. - Бог знает, вышел бы тогда... - вон стоит среди молодых воинов Сбыслав.
- Что так?
- Страшно, княже. Они же все только на меня надеются. - Апраксия со своими боярынями была в первом ряду.
- Или зря надеются?
- Не знаю, - он посмотрел на князя сверху вниз. - Но... Что смогу, сделаю. Богатырь я или не богатырь?!
Он повернулся к Десятинной, перекрестился, повернулся к людям, поклонился в пояс, коснувшись пальцами земли.
- Простите, люди добрые, грешен перед вами. Я... - он запнулся, опустил голову, не зная, что сказать.
Киевляне молчали. Илья понял - сейчас или никогда. Горло давило, словно вражьей дланью, не хватало дыхания. Муромец ухватил ворот обеими руками и рванул, как на свободу, раздирая рубаху до пояса.
- Не словами! Делом! Кровью отслужу! Только простите...
- Да за что нам тебя прощать-то? - разнесся над молчащей толпой чей-то низкий, как из бочки, голос.
Среди ремесленников выделялись четверо: три огромных молодых парня в тяжелых кожаных фартуках кузнецов и такой же здоровенный, седатый уже мужик с правой рукой, подвешенной к шее на черной перевязи. Богатырь вспомнил, что говорил Никита.
- Вакула? - неуверенно спросил он.
- Вакула я, - мужик шагнул вперед, молодые обошли отца и встали по бокам. Сыновья смотрели на Илью нехорошо и недобро.
- Так это тебя я...
- То дело прошлое. Спьяна кто не буянит. Силы у тебя, Илья Иванович, немерено, - кузнец помолчал.
Владимир вдруг понял, что на площади творится небывалое - вперед именитых мужей, бояр, попов, вперед него, киевского князя, с первым богатырем русским говорит простой мужик-кузнец. "И слава богу, и говори с ним! Нас не слушал, рожа черносошная, может, хоть тебя послушает". Вакула собрался с мыслями:
- Мы вот тут думу подумали промеж собой, промеж кузнецов... А и решили... - он опять замолчал. - Ну не мы сами, конечно. Конь твой подсказал. Сами-то бы мы вовек... Надо ж такое удумать... - он повернулся куда-то к церкви. - Бурко Жеребятович, выходи, покажи, что мы для вас сладили!
Из-за Десятинной донеслось негромкое позвякивание. Илья и Владимир видели, как расступились люди, вжимая задних в стены, раздались, словно вода перед стругом на Днепре. Ярко, так, что глазам было больно смотреть, засверкало на солнце, и на площадь выступило невозможное, сказочное чудовище! Словно шкура легендарного Скимена, зверя седой древности, блестела на солнце стальная чешуя. Алым и черным ярилась жуткая, клыкастая морда, сверкающие пластинчатые крылья-некрылья поднимались над плечами. Чудовище ступало размеренно, припечатывая землю копытами, окованными сталью, на подковах торчали короткие толстые шипы.
- Бурко? - не веря, спросил Илья.
Он уже разобрал, что морда - это и не морда, а раскрашенная цветным лаком стальная маска, да и лиловый глаз из жуткой глазницы смотрел не по-звериному умно. Конь, до колен прикрытый хитрой чешуйчатой попоной, подошел к кузнецам и ткнулся Вакуле в плечо.
- Ну как, Бурко Жеребятович? - ласково спросил однорукий кузнец, похлопывая коня по закованной шее. - Теперь нигде не жмет?
- Как родное, - глухо ответил из-под маски Бурко. - Давайте короба.
Сыновья споро раскинули на земле холстину, откуда-то появилось еще четверо ражих кузнецов. С трудом, надсаживаясь, они тащили за четыре ручки два огромных короба, еще двое, сгибаясь под тяжестью, несли что-то длинное, завернутое в такой же холст. Мужики с усилием поставили короба на холст и откинули крышки. Рядом положили сверток. Вакула пригладил волосы.
- Вот, Илья Иванович. Это тебе от Кузнечного конца. Ну и золотых дел мастера поработали. Глянь. Не за деньги старались, должно впору быть.
Богатырь шагнул к холстине, опустился на колени. Он уже знал, что в коробах, и в свертке тоже. Дрожащими руками Муромец вынул из короба высокий шлем синеющей на солнце стали. Над куполом оголовья возвышался высокий шпиль с яловцом, шею прикрывала бармица двойного плетения. Лицо закрывала полумаска, а на лбу искусные мастера укрепили золотой образ Георгия, поражающего Змия. За шлемом последовала кольчуга, с рукавами по локоть, броня дощатая из стальных пластин, украшенных насечкой, боевые стеганые рукавицы, наколенники. Все было соразмерно, прочно и красиво.
- Лучше княжеских, - гордо сказал Вакула.
Владимир поморщился.
- А ты здесь посмотри, - гордость за свою работу заборола вражду, старший сын Вакулы опустился на колени рядом с Ильей, ласково разворачивая холстину.
- Ну... - задохнулся богатырь.
- Хорош? - гордо спросил молодой кузнец. - Бурко подсказал, ковал уж я.
Илья осторожно взял в руки огромный меч в алых, обложенных золотом ножнах. Рукоять сама легла в ладонь. Богатырь до половины вытянул меч - посередине широкого клинка шел ровный дол. Лезвия, заточенные острее, чем бритва у цирюльника, блестели нестерпимо, но по долу было тускло. Илья всмотрелся - словно трава или змеи переплетались там, не давая солнцу играть на стали. Внезапно он понял, что струи перепутаны не просто так, но складываются в слова: "Руби стоячего, пощади лежачего. Без дела не вынимай, без славы не вкладывай". Муромец не заметил, как, идя за надписью, обнажил клинок до конца. Толпа вздохнула. Илья встал, повел мечом, примериваясь. В погребе не было места, и рука, кажется, отвыкла. Он не спеша поднял оружие - пальцы лежали на рукояти как влитые. "Медленно влево, чуть быстрее вправо, вверх, вниз, быстрее... еще чуть быстрее... по голове, по щиту, по плечу, по-шее-по-плечу-по-голове-инаполы!" Он остановился, словно проснувшись. Кузнецы, отбежавшие на четыре сажени, стояли, сбившись в кучу, народ шатнулся еще дальше, хоть уже казалось некуда. Откуда-то издалека донесся голос Владимира:
- Ты же еще после Соловья обещался так не шутить!
Боярыни обмахивали платками побелевшую Апраксию. Илья молча убрал меч в ножны.
- А... А это от нас, Илюшенька...
Из-за спин кузнецов выглянул мужичонка с мешком в руках. Сгибаясь, он подошел к богатырю и выставил на холст рядом со шлемом пару тяжелых сапог алого сафьяна.
- С-сносу не будет. Это от скорняков да сапожников.
- Еремей, - раздалось неуверенно из толпы. - Может, уж и плащ ему от нас отнесешь?
Сапожник сердито обернулся.
- Сами несите!
Откуда-то из скопления народа вытолкнули вперед молодого паренька.
- Иди, иди уж! - напутствовал его кто-то сзади, суя мальчишке в руки багряный сверток.
Парень, шмыгая носом, подошел к богатырю и протянул Илье что-то туго сложенное.
- Вот. От суконщиков. Хороший плащ, Илья Иванович, как у Владимира Красно Солнышко.
Илья осторожно взял в руки тяжелый, заморского сукна плащ и попытался улыбнуться. Паренек втянул голову в плечи и отбежал за Вакулу. Уже из-за спины кузнеца он крикнул:
- Там еще кафтан под доспех внутри есть, стеганый, на шелку и вате!
Богатырь развернул плащ, встряхнул белого шелка плотный кафтан... И вдруг решительно просунул руки в рукава. Он надел и затянул на завязки поддоспешник, затем скинул лапти и надел новые сапоги, что как-то сразу стали по ноге. Наклонился к холсту, но тут от дружинников подбежал Сбыслав, схватил наколенники и осторожно и умело стал пристегивать к ноге. Еще двое молодых воинов с трудом подняли кольчугу, поднесли. Пока Илья надевал ее, они уже расстегнули ремешки брони и с помощью Сбыслава возложили ее на плечи богатыря. Точно подогнали ремешки, застегнули прочные пряжки. Илья не заметил, как подошли Владимир с Апраксией, и только когда заволновались, загудели люди, он посмотрел перед собой. Владимир держал в руках шлем, княгиня - плащ. Илья опустился на колено, и князь, с трудом подняв шлем повыше, бережно опустил его на голову Муромца, Апраксия встала на цыпочки и в два приема обернула плащ вокруг богатырских плеч. Оба посмотрели друг на друга и отошли в сторону. На холстине остался лежать только меч. Илья медленно протянул к нему руку, осторожно поднял, понимая, что теперь уже не на пробу, не на забаву, встал и сам опоясал себя мечом.
- Бурко, - в тишине на площади голос прозвучал гулко.
Богатырский конь подошел к хозяину. Илья легко, словно и не был в доспехе, вскочил в седло. Люди молча смотрели на своего богатыря. Илья понимал, что надо что-то сказать, но в голову ничего не приходило. Народ ждал. Собравшись с мыслями, Муромец начал:
- Ну, чего говорить - много их. Раньше так не бывало. Да вы и без меня знаете. Одним войском не управимся. Так что все готовьтесь...
По толпе пробежал вздох.
- Все, говорю. Потому - бежать нам некуда. Я на Рубеж, сам посмотрю, что там. Может... - он помолчал. - Может, верну своих. Княже!
Владимир подошел к богатырю, смотрел снизу вверх.
- Княже, шли гонцов к мужам на север. Скажи: не ты их зовешь и не я. Русь их зовет.
Владимир кивнул.
- Успеют ли?
- Должны успеть. Ну, прощайте, я буду на третий день.
Богатырь легко тронул коленями бока коня, народ расступился. Бурко с места пошел рысью, не спеша разогнался и вдруг, резко толкнувшись так, что вывернул бревна из мостовой, взлетел в воздух.
- Через стену! - ахнула толпа.
Вакула перекрестился и какими-то помолодевшими глазами посмотрел на сыновей:
- А ведь давно не видел уж богатырский скок! Давно!
* * *
Три версты отъехав от Киева, Бурко остановился.
- Слышь, Илья Иванович, а сними-ка ты с меня эту чешую.
- Чего так? Или жмет все-таки?
Бурко душераздирающе вздохнул, сдув в овраг подлетевшую чересчур близко ворону. Пострадавшая через свое любопытство птица хрипло обругала коня на своем вороньем языке.
- А и верно люди говорят: богатырям кони на то надобны, что одна голова хорошо, а две лучше. Ты на Пороги собрался, Заставу ворочать?
- Ну?
- Подковы гну, - огрызнулся конь. - До Порогов - трое суток богатырского скока! И что мне, все это на себе волочить?
- А как ты в бою волочить будешь? Или для красоты себе стребовал?
- Никакой бой не длится трое суток, - знакомым наставительным тоном пояснил Бурко. - Раньше кто-то сбежит. Давай-давай, и сам скидывай все, кроме кольчуги, и шлем полегче возьми.
Друзья осторожно спустились в глубокий овраг. Внизу Илья спешился и принялся снимать с коня хитрый доспех. Наконец, отстегнув половинки стальной попоны и маску, богатырь снял броню и шлем.
- Слушай, Бурко, а ведь это все не вчера сделали. На один меч, почитай, месяца два, а то и три ушло.
- Два с половиной.
- Так откуда ж они знали...
- Это я им сказал. Калин полгода назад начал власть брать. Три месяца назад стало ясно, что орды он объединил. А дальше уже понятно было, куда он двинется. Я решил, что Владимир тебя всяко выпустит, вот и подговорил народ.
- Хитрый ты, куда деваться? - Илья раздвинул кусты, открыв огромный камень, лежавший вплотную к склону. - Смотри-ка, совсем в землю врос. Видно, ни Добрыня, ни Алеша сюда давно уж не захаживали.
Богатырь присел, уперся спиной в камень и с кряканьем откатил его в сторону, открыв низкий вход в пещеру. Зайдя внутрь, он некоторое время чем-то лязгал и звякал, негромко ругаясь, и, наконец, вышел обратно. Из доспехов на Илье остались только видавшая виды кольчуга да во многих местах мятый шелом, драгоценное оружие богатырь тоже сменил на старый, испытанный в боях варяжской стали меч. Убрав в тайник конскую броню, Илья подошел к другу:
- Ну, поехали, что ли?
- Постой, кто-то там за нами прискакал, - озабоченно пробормотал Бурко. - Послушай-ка.
Илья лег, прижав ухо к земле.
- То ли трое, то ли четверо. Наши - не наши, не разберу.
- А вот сейчас посмотрим, - Бурко закинул голову и громко, раскатисто заржал. Сверху донеслось ответное ржание.
- Свои, - сказал конь. - Княжьей конюшни, дружинные.
- А если б не свои были? С ума сошел, так ржать?
- Сам сказал, что их только трое. Делов-то...
Наверху богатыря ожидали Сбыслав и те двое, что помогали надеть доспехи. На четвертом, самом заморившемся коне было навьючено что-то длинное, завернутое в шкуру. Лицо у Сбыслава было донельзя гордое:
- Вот, Илья Иванович! Мы его сберегли на всякий случай. Нам Добрыня Никитич, когда отъезжал, отдал, велел хранить. Лук твой, богатырский, и стрелы!
Илья снял с по-детски обрадовавшегося коня сверток, откинул шкуру и придирчиво осмотрел огромное, как у баллисты, орудие.
- А правду говорят, что он у тебя стальной? - робко спросил один из парней. - А берестой только для вида обмотан?
- Неправда, - объяснил Илья, придирчиво осматривая свернутую тетиву. - Был стальной, да я сломал случайно. Этот по старинке делан.
Он накинул петлю на один рог, скрипя зубами, согнул лук и укрепил тетиву на другом. Сбыслав сглотнул. Илья достал из колчана огромную, словно дротик, стрелу, наложил.
- А... А перья такие откуда?
- Была в Колхиде такая птица Рух...