Высокий, нескладный с виду богатырь, с волосами, заплетенными у висков в косицы, стоял руки в бока, скаля белые крупные зубы и уставив в Муромца длинный острый нос.
- Самсон... Чертяка старый, - Илья почувствовал, что рот сам собой растягивается в широченную ухмылку.
- Нет, царь Соломон, шобы у меня золотых было, сколько у него баб! - Самсон подскочил к Муромцу и обхватил его так, словно хотел оторвать неподъемного мужика от земли.
Самсон появился на Заставе семь лет назад. Лето было тихое, печенеги, получив весной на бродах по зубам от дружины и потом на закуску от Потока с Поповичем, откочевали куда-то далеко-далеко, и богатыри наслаждались непривычным покоем, начиная потихоньку беситься от безделья. Добрыня с Бурком разобрали наконец купленные зимой за бешеные гривны книги и теперь валялись на берегу на песочке, целыми днями вычитывая ромейские премудрости, Поток и Алеша уезжали на челнах в протоки удить рыбу, словно бредень было лень протащить, остальные тоже отдыхали кто как и чем во что. Илья все же старался поддерживать службу, потому каждое утро на все четыре стороны станицы расходились дрыхнуть на солнышке четверо часовых. На закатной, русской стороне в тот день спал на часах Михайло Казарин. В полдень он больше по привычке, чем из чувства опасности открыл глаза и прямо над собой узрел любопытные черные очи, длинный нос и недвусмысленные косицы. Михайло, не торопясь, поднялся на ноги, досадуя на себя, что проспал пришельца, откинулся назад и, прищурив и без того узкие глаза, лениво процедил:
- Ну, что надо, жид?
Выгоревшая, утоптанная заднепровская земля встала вдруг стеной и больно ударила богатыря по всему. Выплюнув пыль, Михайло перевернулся на спину и снова увидел склоненные над ним проклятые черные глаза, нос и пейсы. Из-под носа слегка картаво донеслось:
- Ты шо-то сказал, казарская морда?
- Ну, мать твою, - просипел Казарин и, оттолкнувшись спиной, кинулся на больно умного чужака.
Добрыня, Илья и Дюк как раз сели пополдничать, когда снаружи донеслись яростные вопли, звуки ударов по чему-то твердому и прочий боевой шум. Дюк, как самый молодой, сорвал со столба меч и первым выскочил наружу. Илья, степенно оторвав от свеже-зажаренной дрофы огромную жилистую ногу, вышел за ним, последним, прихватив кубок с хиосским вином, неспешно выступил Добрыня. Богатыри, те, что не спали богатырским сном и не ушли куда-то с утра, гоготали на площади. Посередине, на утоптанном до каменной твердости черноземе, Михайло и какой-то долговязый черный парень яростно мутузили друг друга, стараясь то вывернуть руку, то придушить, то выдернуть ногу. Наконец, оба упали наземь и продолжили драку уже лежа. Дюк присвистнул и указал Муромцу на глубокие выбоины в земле.
- На кого ставишь, Илья Иванович? - спросил, обернувшись, Неряда.
- На кого? - Илья откусил еще кусок от жилистой ноги. - А ты на кого, Добрыня?
- На Михаила, конечно, - пожал плечами Змиеборец. - А ты?
- А я, пожалуй что, и на жида, - задумчиво смерил взглядом дерущихся Муромец.
- Я не жид! - возмущенно вскинулась из облака пыли взлохмаченная длинноносая голова.
Малого промедления хватило Михайле, чтобы припечатать противника к земле и завернуть ему руку за спину.
- Нечестно! - возмущенно прохрипел воткнутый лицом в пыль чужанин.
- Почему нечестно? - удивился Михайло, заворачивая ему вторую руку к первой.
- Ну-ка, Мишка, отпусти его, - приказал Илья. - Давай-давай, проиграл - так умей признать.
- Да почему проиграл-то? - возмутился Михайло.
- А потому, - подошел Алешка с воняющим рыбой мешком на плече, - что ты, богатырь русский, должен был чужака сразу в бараний рог согнуть, а не в пыли с ним кувыркаться.
- Он на меня врасплох наскочил! - начал было Михайло и осекся.
- Так-так-так, - протянул Добрыня. - Это, значит, так мы на часах стоим, что нас всякий-який врасплох застать может.
Михайло понял, что попался, и хмуро отпустил чужака. Тот немедленно вскочил, отряхнул длинный черный кафтан и низко поклонился Илье.
- Значит, говоришь, не жид? - протянул богатырь, легонько прихватывая пришельца за нос. - А кто тогда?
- Дья иннудей, - прогнусавил носатый.
- Кто-кто? - отпустил нос Илья.
- Иудей, - дерзко блеснул глазами чужак.
- А это не один хрен? - удивился Муромец.
- Ну, вообще говоря, один, но жид - это обидное прозвище, - неведомо когда подошедший, Бурко посмотрел на иудея поверх плеча Ильи.
- А-а-а, - протянул доверявший другу во всем Илья. - Так зачем ты к нам пожаловал, удалой добрый иудей?
Чужак набрал воздуху, потом выдохнул, потом снова набрал...
- Хочу с вами постоять за землю Русскую! - выпалил он.
На миг над площадью повисло молчание, затем, словно гром, загремел богатырский хохот. Ржали все, даже степенный Добрыня и высокомерный Дюк. Иудей покраснел, побледнел, сжал кулаки.
- Я сильный! Я смогу! - выкрикнул он.
- Уффф, насмешил, - сквозь слезы выдавил Добрыня. - А того ты не знаешь, что к нам на Заставу без напутствия князя Владимира никто не приходит? Покажи-ка грамотку княжую. Ты у него и не был небось.
- Был, - упрямо ответил чужак. - Ну, не у него в палатах, но когда он на торг приехал, я к нему в ноги бросился и говорил с ним.
- И дружина допустила? - поднял бровь Муромец.
Иудей замялся.
- Ну, не пускали, конечно, но я два копья сломал случайно, а потом, когда они стрелами хотели, за меня поп вступился, маленький такой, сухой весь, и просил князя выслушать.
- И что князь? - почему-то Илья сразу поверил дурному рассказу.
Иудей опустил голову и тихо сказал:
- Сказал Владимир, что нечего мне на Заставе делать. Не гожусь я. Мол, Илье Ивановичу такие не надобны.
- Значит, не надобны? - протянул Илья, переглянувшись с Добрыней и Алешей.
И так велика была любовь братьев к князю, что разом повернулись они на Киев и, дружно свернув кукиши, помахали ими в сторону земли Русской.
- Это мне решать, кто мне здесь надобен, а кто нет! - проревел Илья.
- Ну, ладно, - немного успокоившись, продолжил он. - Но смотри, богатырем не сразу становятся. Ты верхом-то хорошо? Вижу, что нет. Из лука тоже вряд ли стрелял. Да и мечом...
- Я лечить хорошо умею, - вскинулся пришелец.
- Не перебивай, - строго сказал Добрыня. - Будет тебе испытания год и один день. В этот год будешь ты не богатырь, а просто добрый молодец. Уроки исполнять станешь разные, а если время останется - будешь учиться оружием и конем владеть. Если не захочешь - в любой день скатертью дорога, держать не станем.
Иудей низко поклонился.
- Значит, слушайте все, - начал Илья. - Сей добрый молодец... Тебя как зовут?
- Самсон, - торопливо сказал парень.
- ...Самсон, отныне - отроком у нас. Посему вся работа в лагере - на нем.
Богатыри одобрительно загудели.
- Утром и вечером станет он учиться верхом ездить, мечом рубить, из лука стрелять - тут все ему помощники. Вот. Парня не обижать, звать иудеем.
- Как-то непривычно все же, - пробормотал Дунай. - Чтобы иудей на русской заставе?
- Ну вот и посмотрим, как он будет, - поставил точку Илья.
Для Самсона начались черные дни. Хоть богатыри в быту были неприхотливы, все же работы по хозяйству было выше головы. Самсон таскал воду, рубил дрова, убирал за конями, мыл нехитрую посуду, готовил на всех, стирал, а утром и вечером до изнеможения махал мечом, бегал, прыгал, метал копье, стрелял из лука. Тяжелее всего давалась верховая езда, богатыри, сидя по шатрам, спорили, сколько в этот вечер раздастся глухих ударов, возвещающих о том, что Соловко опять показал отроку, кто из них двоих главный. Скрипя зубами, приползал за полночь Самсон в свою палатку, а уж чуть свет поднимался снова. Первым не выдержал Казарин, пришел как-то вечером к братьям, сел, по-степному скрестив ноги, и занудел, что нельзя так над парнем издеваться. Илья только посмеивался. Прошло лето, настала осень, Самсон трудился неустанно. Уже меч в руке сидел не как палка, уже копье летело почти туда, куда надо, уже Соловко засомневался, а он ли хозяин отроку или наоборот. Выпал снег, река встала. Безжалостный Илья начал учить иудея купаться в проруби, предварительно пробив лед кулаком. Как-то раз Самсон нырнул надолго, был снесен течением и минут пять заставил богатырей поволноваться, пока в ста саженях ниже не взорвался лед, и молодец не вылетел из проруби, хватая ртом воздух и покрываясь ледяной коркой. Тут уже вся Застава пришла просить за парня, но Илья был неумолим. Однако не судьба была иудею отработать год и день. По весне печенеги снова стали наезжать к Днепру, и одна шайка, на свою беду, наскочила на Самсона. Отрок стирал в апрельской воде попоны, когда по берегу с гиканьем налетели всадники, ладя утащить глупца на аркане. Самсон, не будь дурак, выдернул с корнем молодой дубок и тремя ударами отправил пятерых вместе с конями в холодный Днепр. Корнями отмахнулся от пущенных стрел и, поминая царя Давида с его кротостью и царя Соломона с его мудростью и бабами, кинулся на ошалевших степняков. Когда с Заставы на вопли прискакали Михайло с Алешей, печенегов и след простыл, но семерых Самсон связал их же поясами. В тот же день Илья опоясал нового богатыря мечом, и разленившаяся Застава снова принялась исполнять службы по очереди. Служил Самсон старательно, дрался храбро, а вскоре выяснилась и еще одна великая польза нового богатыря. В начале лета из Киева пришел, как всегда, обоз с мукой, солью и прочим полезным товаром. Богатыри уже поскидывали мешки, и Илья собирался отпустить обозников, когда из атаманского шатра появился Самсон с охапкой свитков и бирок с зарубками. Он заставил богатырей перекидать мешки обратно на телеги, после чего сказал сгружать по одному, а сам принялся сверяться с бирками и свитками. Когда сгрузили последний тюк, Самсон медленно поднял голову и посмотрел в глаза старшине обозников. Мужичонка вжал голову в плечи и попятился.
- Это шо? - мягко спросил Самсон, указывая длинным пальцем на кучу мешков.
- Так это... - забормотал мужичонка. - Довольствие ваше...
- За месяц? - еще мягче осведомился Самсон, заглядывая сверху вниз в глаза мужичонке.
- За год - пискнул тот.
- Да ну? - с неизбывной добротой в голосе изумился иудей.
- Батюшка, не погуби! - бухнулся в ноги богатырю обозный. - Я человек подневольный, сколько велели, столько везу!
- А в чем дело, Самсонушко? - недоуменно вопросил Неряда.
- В чем дело? - повернулся Самсон к товарищам. - Это таки очень интересное дело, шобы мне сейчас столько кротости, сколько у царя Давида! Вот сия бирка с печатью великого князя нашего Владимира Святославича говорит мне, шо на богатырскую Заставу в год отпускается тысяча пудов муки, да триста пудов зерна пшеничного, да триста пудов зерна ржаного, да гречихи триста пудов, да соли двадцать пудов, да меда двадцать бочек сорокаведерных, да... - Самсон задохнулся от негодования. - КТО МНЕ ПОКАЖЕТ, ГДЕ ТУТ ТЫСЯЧА ПУДОВ МУКИ???
- Да тут и двухсот не будет, - ошарашенно почесал в затылке Неряда.
- А ну, дай посмотреть, - подскочил к Самсону Соловей Будимирович.
- И вправду, тысяча, - поднял он от бирок потемневшее лицо. - Это что же получается, а?
- Что-что, - прорычал Илья, - кто у нас за кошевого?
- Да какой из меня кошевой, - забормотал Дюк.
- Да уж вижу, что никакой! - в сердцах бросил Муромец. - Свои товары небось не так считаешь.
- А я говорил, между прочим, что нельзя так обоз принимать - свалить, и все! - зло ответил Дюк. - Говорил? А ты что ответил? Невместно, мол, богатырям каждое зернышко считать!
- Мало ли что я говорил! - возмутился Илья. - Мог бы потом перечесть! Ведь из года в год все меньше привозили.
- Ну... Да, - повесил голову кошевой.
- Что делать будем, брат? - озабоченно спросил Добрыня. - Так этого оставлять нельзя.
- И я так думаю, - кивнул головой Муромец. - А ведь если они, сволочи, нас так обкрадывают, то каково порубежникам и воям в крепостях?
Добрыня потемнел лицом.
- Думаешь, это князь?
- Да какой князь, - махнул рукой Илья. - Владимир гордый, но не подлый. Поручил небось какому кособрюхому, а тот на нашем харче терема себе строит. Значит, так. Алешка, остаешься за старшего, Добрыня, Дюк, Самсон, со мной. Поедем к князюшке правду искать.
- Я? - ахнул Самсон.
- Ты, - кивнул Муромец. - И не жмись так, ты теперь такой же богатырь, как и мы все, хоть и жи... иудей. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай, и ничего не бойся, при нас Владимир на тебя не цыкнет. Да, и этого, - он кивнул головой на обозного, - с собой возьмем.
В Киев все четверо влетели, словно буря, коней привязывать и не подумали, и богатырское зверье, чуя настрой хозяев, принялось нагонять страху на гридней, вращая кровавыми глазами и выковыривая копытами камни из мостовой. Подойдя ко княжьим палатам, Илья уже занес было ногу, но, опомнившись, осторожно постучал. С косяка посыпалась пыль.
- Ну, входи, входи, - послышался недовольный голос. - Опять, что ли, какая буча на Рубеже?
Внутри пискнуло, хлопнула дверь. Илья, ухмыльнувшись, распахнул створки. Владимир сидел за столом в расстегнутом кафтане, на столе валялись грамоты, книги, чертеж Рубежа и женская нижняя рубаха.
- Здравствуй, князь Владимир Стольнокиевский.
Войдя в горницу, Илья, Добрыня и Дюк перекрестились на красный угол по писаному, а Самсон, прячась за спины старших, низко поклонился.
- От государевых дел тебя, вижу, оторвали, - сокрушенно покачал головой Илья.
- Ну ладно, не скоморошествуй, - поморщился князь.
- Жениться бы тебе, княже, наследников, что ли, заводить уже, - учтиво съехидничал Добрыня.
- Тебя не спросил, - огрызнулся князь. - Говорите, зачем пожаловали? По чьей воле Рубеж бросили?
- На Рубеже сейчас Алеша смотрит, - спокойно сказал Илья. - А мы к тебе, княже, по делу. Давай, Самсон.
Самсон робко выступил вперед.
- Ну, дожили, - в сердцах бросил Владимир. - Жидов на заставу берут.
Самсон покраснел.
- Он не жид, - разглядывая потолок, прогудел Илья. - Он иудей. Мы его так кличем.
- А не один хрен? - удивился Владимир.
- Для нас нет, - опустил глаза встреч Владимиру Муромец. - Он нам брат меньшой и русский богатырь. Хоть и с пейсами.
- Ну, тебе виднее, - согласился Владимир. - Так что у тебя ко мне за дело, РУССКИЙ богатырь Самсон?
Самсон торопливо свалил на стол охапку бирок.
- По твоему, княже, указу, тому пять лет, положено отпускать на Заставу на год тысячу пудов муки, да триста пудов зерна пшеничного, да триста пудов зерна ржаного...
- Вы что, белены объелись?! - рявкнул князь так, что Дюк и Самсон подпрыгнули и даже Добрыня попятился.
- А ты, княже, дослушай, сделай милость, - набычился Илья.
С полминуты князь и богатырь мерили друг друга взглядами, да так, что Дюк и Самсон жались к стенам, а Добрыня собрал в кулак всю смелость, чтобы не спрятаться за брата.
- Ну, ладно, продолжай, - сдался князь.
- А в этом году, - заторопился Самсон, - пришло на заставу двести пудов муки, да сто пудов ржаного зерна, а пшеницы совсем не было, а гречиха мышами траченная, а соли - один пуд, а меду не было, а полотно подмокшее да тленное, а кожи на сапоги не было, а наконечников на стрелы - пуд вместо пяти, а ясеня на древки не было, осину прислали, а вместо ста щитов расписных - десять некрашеных, и не дубовых со стальной оковкой, а липовых, кожей обтянутых, да и та трескается, а...
- Достаточно, - тихо сказал Владимир. - Ты что же, Илья Иванович, думаешь, я у своих воев ворую?
- А мне думать не положено, - ответил Илья. - Я что вижу, то говорю. Ты лучше вот что рассуди, княже, если уж нас, богатырей, так не стесняясь обкрадывают, то что воям в крепостях достается? Совсем наги и босы сидят?
- Так. - Владимир побарабанил пальцами по столу. - Оставайтесь здесь. Поесть вам принесут.
Князь встал, быстрым шагом вышел, из-за двери донесся его рыкающий голос.
- Ну, браты, теперь садитесь и отдыхайте, - шумно выдохнул Илья. - Давно я его таким не видел, даже самому страшно стало.
- И что он сделает? - испуганно спросил Самсон.
- В котел со смолой, - вяло ответил Добрыня. - Или на кол. Когда княже добрые дела творит - только держись.
Прошел час, со двора раздался дикий вопль. Илья выглянул в окно, перекрестился.
- Все-таки на кол. Смолу долго греть надо.
Дверь распахнулась, в светлицу вошел Владимир.
Кафтан князь где-то сбросил, рукава рубахи были завернуты выше локтя, на белом полотне краснели пятна крови. Государь сел во главе стола, повесив голову, затем устало осмотрел богатырей.