- Неужели ты не понимаешь?.. Ведь по счетам нужно платить.
Валентин улыбнулся.
- Ба-а! - проговорил он. - Сначала посмотрим, сколько всего!
Граф склонился над бумагами.
- Что ты делаешь? - спросил Валентин.
- Считаю.
- Зачем? Скажи мне лучше одни итоги, так будет гораздо короче.
- Это правда. Ну, слушай! Восемнадцать тысяч пятьсот тридцать три пиастра шесть реалов.
- Хорошо, - отозвался Валентин, на отдельном листке записывая эту сумму.
- Двадцать одна тысяча двести семь пиастров пять реалов.
- Прекрасно, дальше!
- Двенадцать тысяч восемьсот двадцать три пиастра.
- Без реалов? Дальше!
- Семь тысяч шестьсот пятнадцать пиастров шесть реалов.
- Шесть реалов, отлично. Дальше!
- Все.
- Неужели это все?
- А по-твоему, этого мало?
- Но, судя по тому, как ты вздыхал, я думал, что общий итог будет громадным.
- Так это что, небольшая сумма?
- Конечно, нет. Однако займемся сложением и узнаем, сколько мы должны.
- Это уж совсем нетрудно… Так! Общий итог - пятьдесят девять тысяч двести тридцать девять Пиастров семь реалов.
- Да, семь реалов… Итог совершенно верен. Но неужели ты сможешь ограничиться этой суммой и тебе не понадобятся еще деньги?
- Конечно, будут нужны… Во-первых, мне самому предстоят очень большие траты, и потом, - нельзя же мне уехать отсюда с пустыми руками, не имея при себе денег.
- Да, это было бы неблагоразумно… Словом, я не ошибусь, если скажу, что тебе нужно еще от восьмидесяти до ста тысяч пиастров, чтобы не чувствовать себя стесненным в средствах.
- Это было бы слишком много… На что мне такая уйма денег?
- Лишние деньги никогда не помешают; гораздо хуже, если в дороге окажется, что их мало.
- Совершенно верно! Но где же взять столько денег?
- Позволь мне сначала рассказать тебе одну историю.
- Ты шутишь, брат? - удивленно хмыкнул Луи.
- В серьезных делах я никогда не шучу… Выслушай, что я хочу тебе рассказать. Я уверен, что это тебя заинтересует.
Луи, не скрывая досады, прислонился к спинке кресла и скрестил на груди руки.
- Говори, - сказал он, - я тебя слушаю.
- Терпение, - отвечал Валентин, улыбаясь. Граф недовольно покачал головой.
- Я начинаю, - продолжил охотник. - Ты, конечно, помнишь, как мы с тобой расстались в Сан-Хосе?
- Отлично помню.
- На другой день я продал гуртом все стадо. Потом я тебе расскажу, как все это произошло, и даже попрошу объяснить мне кое-что по этому поводу, а пока тебе довольно знать, что я провернул великолепное дельце и продал стадо за четырнадцать тысяч шестьсот тридцать пиастров.
- Деньги хорошие, но, к сожалению, их все-таки еще слишком мало.
- Экий ты нетерпеливый! Значит, дело сделано удачно?
- Превосходно! Здесь я ни за что не выручил бы столько.
- Тем лучше. В Гуаймасе я взял вексель на банкирский дом Уилсон и Беккер. Ты его знаешь?
- Да. Деньги верные.
- Хорошо! Значит, завтра же отправимся за деньгами. Покончив с продажей скота, я уехал из Сан-Хосе вместе с нашими друзьями, откровенно говоря, не представляя, где достать обещанные тебе деньги.
- Я и теперь в них нуждаюсь, - заметил Луи.
- Согласен, - продолжал Валентин. - Проехав довольно большое расстояние, куда глаза глядят, я решил попросить совета у своих спутников. Дон Корнелио, конечно, не мог сказать мне ничего утешительного и ограничился тем, что стал еще усерднее тренькать на гитаре, - он в затруднительных случаях всегда прибегает к этому способу… Курумиллу же ты знаешь так же давно, как и я. Вождь открывает рот только в особо важных случаях, но зато когда заговорит, то слово его - золото. И на этот раз произошло то же самое.
Тут Валентин не мог не улыбнуться. Луи повернулся и протянул руку вождю. Тот пожал ее с выражением удовольствия на лице.
Охотник продолжал.
- По твоим рассказам я знал приблизительно, где находится золотая россыпь, владельцем которой тебе удалось стать. Курумилла предложил провести меня туда. И в самом деле, было бы удивительно, если бы мы с ним, так долго прожив в прериях, не сумели бы скрыться и пробраться на россыпь, а уж раз мы будем там, нам нетрудно будет добыть сколько угодно золота. Совет был хорош, и я решил ему последовать.
- Неужели? - вскричал граф, вскакивая с кресла. - И ты это сделал, брат?
- Ну да!
- Но ты рисковал жизнью на каждом шагу!
- Я это прекрасно понимал, но ведь тебе во что бы то ни стало нужно добыть денег - и много.
- О брат, брат! - вскричал растроганный Луи. - Какая жертва с твоей стороны, как раз в то время, когда я обвинял тебя!
- И ты был совершенно прав, ты же не знал, что я делал.
- Никогда я не прощу себе этого!
- Перестань! Или ты забыл, что мы поклялись жертвовать всем друг для друга?
- Да, это правда! И ты всегда и везде честно исполнял эту клятву, брат.
- А ты? Разве ты поступал иначе? К тому же мысль не моя, и я только выполнил то, что мне посоветовал вождь.
- О, он такой же, как и ты, ему тоже ничего нельзя сказать, потому что он рассердится.
Курумилла оторвался на время от трубки, поднялся с места, подошел к графу, положил ему руку на плечо, и глядя в упор, поочередно коснулся другой рукой груди обоих французов и своей.
- Кутонепи, - проговорил он растроганным голосом, - Луи, Курумилла… Три брата - одно сердце.
И он снова сел на свое место.
Наступило продолжительное молчание. Оба белых против воли восхищались самоотречением и преданностью индейца, который жил только ими и для них.
- Одним словом, - прервал молчание Валентин, - мы сделали то, что хотели… Я не буду рассказывать подробно о путешествии, это отняло бы слишком много драгоценного времени, достаточно знать, что благодаря нашему знанию прерий в конце концов нам все-таки удалось целыми и невредимыми добраться до золотых россыпей… И вот что я тебе скажу, брат. Я не знаю, насколько богаты золотом остальные россыпи в Калифорнии, но мне кажется, что ни одна из них не может идти в сравнение с той, которой ты владеешь в настоящее время.
- Ах! - вскричал дон Луи. - Значит, правда, что она очень богата?
- Ее богатства неисчерпаемы, дружище, золото рассыпано там почти на поверхности. Ты знаешь, я равнодушно смотрю на золото, но тут даже я буквально был ослеплен… Несколько минут я стоял, как громом пораженный, не смея верить глазам… мне начинало казаться, что все это я вижу во сне…
Во время рассказа Валентина Луи ходил по комнате, вытирая платком выступивший на лбу пот.
- О! - воскликнул он, волнуясь. - Теперь успех обеспечен, что бы ни случилось потом!
- Не увлекайся, брат, - заметил грустным тоном Валентин.
- Ты, думаешь, что рассказ о таком громадном богатстве сводит меня с ума?.. Нет и нет! Я думаю не о себе, я думаю о тех несчастных, судьбу которых связал со своей, меня заботят те, кто доверился мне и кто только с моей помощью сделается счастливым! Нет, я не увлекаюсь… я благодарю Провидение!
Граф выпил залпом стакан воды и приложил руку к пылающему лбу.
- Теперь продолжай, я спокоен, - проговорил он.
- Мне остается прибавить очень немного. Я взял с собой трех запасных лошадей, навьючил их золотом, набил седельные сумки - свои, Курумиллы и дона Корнелио. Если бы ты мог видеть этого испанца! Он точно сошел с ума… Он прыгал и скакал, как дикий жеребенок, и с остервенением бренчал на своей гитаре… он даже не хотел уезжать оттуда и объявил, что будет дожидаться там нашего возвращения, и я почти насильно увез его с собой… Вот до какой степени ослепил его вид золота… Ты просил, чтобы я достал тебе восемьдесят тысяч пиастров, что составляет довольно кругленькую сумму. Что ты теперь скажешь?
С этими словами француз достал из бокового кармана векселя и переводы и передал их своему молочному брату. Луи был так потрясен, что не находил слов.
- Ах да, я совсем забыл, - прибавил в заключение Валентин. - Мне казалось, что тебе, может быть, будет приятно иметь образчик золота с твоей россыпи, чтобы показать компаньонам, и я захватил с собой вот это.
Охотник подал графу самородок величиной с кулак. Луи машинально взял его и, положив на стол, с минуту пристально вглядывался в него. Слезы потекли по его бледным щекам, рыдание сдавило горло, и, схватив за руки Валентина и Курумиллу, он прижал их к своей груди и прошептал прерывающимся от волнения голосом:
- Братья! Братья! Благодарю вас не за себя одного, но за моих бедных соотечественников, которых ваш великий подвиг спасет от нищеты и, может быть, от преступления.
ГЛАВА XV. Отъезд
Везде, не только в Америке, эмигранты-французы почти никогда не имели успеха. Отчего это происходит? Француз храбр до безрассудства, умен, трудолюбив, всегда весел, всегда смеется и поет, философски переносит самые жестокие удары судьбы и беззаботно глядит в глаза будущему. Все это совершенно верно. Но француз не колонист, то есть он всегда и везде, при любых обстоятельствах, остается французом и только им.
Француз, покидая свою родину, не только мечтает, но и твердо уверен в том, что непременно снова увидит ее. Он работает, как вол, затем только, чтобы добыть деньги, которые дали бы ему возможность вернуться в свой родной город или родную деревушку… Куда бы ни занесла его судьба, он всегда смотрит на себя как на путешественника, а не на оседлого жителя… Каково бы ни было его общественное положение, глаза его всегда обращены к Франции - единственной стране, где, по его мнению, можно жить и умереть счастливым.
Справедливо или нет, но французы до такой степени убеждены в превосходстве своей нации над остальными, что ни за что не согласятся поступиться какой-нибудь из своих привычек в пользу народов, среди которых им приходится жить, и смотрят на них, как на низших, не равных себе по уму и развитию. Француз, вращаясь среди людей других национальностей, относится к ним всегда несколько иронически - насмешливая улыбка не сходит с его губ.
Поэтому в большинстве случаев французов за границей не только не любят, несмотря на их добрый, услужливый, чистосердечный и открытый характер, но даже почти ненавидят.
Французская колония в Сан-Франциско, состоящая из случайно собранных в одном месте представителей различных слоев французского общества, которые сторонились друг друга, а иногда даже старались повредить своему же собрату, вместо того, чтобы помогать и поддерживать своих на чужой стороне, не пользовалась уважением со стороны американцев, которые считаются идеальными колонистами. И только отдельные личности своей энергией поддерживали уважение к имени француза.
Экспедиция, которую задумал граф де Пребуа-Крансе, являлась истинным благодеянием для наших несчастных соотечественников, она дала им возможность выйти из страшной нужды, удерживающей их в железных тисках, и, наконец, подняла их в собственных глазах и в глазах остальных авантюристов, которых, по меткому выражению американцев, в эти страны привлекла желтая металлическая лихорадка, yellowmineralfever.
Целью предприятия графа было основать большую французскую колонию, которая послужила бы доказательством того, что французы достойны уважения. Американцы вначале относились с некоторым презрением к этой затее, затем стали смотреть на нее подозрительно, а втайне уже начинали завидовать.
Формирование французского отряда для разработки золотоносных россыпей на землях апачей было самой важной, животрепещущей новостью. В Сан-Франциско об этом только и говорили, особенно волновались искатели приключений, все до единого желавшие принять участие в экспедиции и любыми способами старавшиеся попасть в нее.
Но, как мы уже говорили, граф де Пребуа-Крансе заранее решил, каких именно людей он возьмет с собой, и никаким образом не соглашался изменить раз принятое решение.
Главную роль при отборе кандидатов играла пригодность лиц, желавших попасть в состав отряда, для достижения той цели, к которой стремился граф, нет ничего удивительного, что громадное большинство претендентов получило отказ. Какими же проклятиями осыпали эти неудачники графа! Но он, не обращая внимания на ругань и жалобы, неуклонно стремился к намеченной цели. Когда Валентин наконец прибыл в Сан-Франциско, вербовка была почти окончена, и в состав экспедиционного отряда попали лишь прошедшие жесткий отбор.
Охотник с большим удовольствием выслушал своего друга.
- Да ты, как видно, - заметил Валентин, - не терял времени даром?
- Не правда ли?
- Честное слово! Меньше чем за два месяца ты не только создал золотопромышленную кампанию, но и сформировал отряд. Что еще можно требовать?.. От души поздравляю!..
- Спасибо! Но только не забывай, Валентин, что без твоей помощи все мои труды пропали бы даром… Хотя акционерами в Atrevida, то есть Отвага, - как называется основанное мною общество - вошли самые крупные капиталисты и высокопоставленные люди Мексики, никто из них не дал мне до сих пор ни одного очаво. Все расходы легли на меня одного.
- Ловкий ход, брат!.. Тебе приходится иметь дело с хитрыми лисами, а не с акционерами.
- Тем лучше! Я докажу, как жестоко они ошиблись, не доверяя мне.
- Для них это будет выгодным, но тем не менее мне очень нравится твой способ мести. Но вот что я хотел тебе сказать…
- Что такое?
- В числе твоих акционеров есть влиятельные люди?
- Что ты имеешь в виду под словом "влиятельный"?
- Dame! Такого человека, который по своему общественному положению мог бы оказать известную помощь в борьбе с врагами - а враги у тебя не только будут, но уже наверняка есть и теперь; они всеми силами постараются вредить тебе и, если возможно, даже погубить твое дело…
- Я не боюсь никого.
- Тем лучше.
- Суди сам: в числе акционеров у меня посланник Франции в Мехико, французский консул, губернатор Соноры и много других важных лиц…
- Ты сейчас назвал губернатора Соноры?
- Да.
- А-а!
- Ну?
- Ничего, ничего.
- Ты что-то скрываешь от меня.
- В самом деле, зачем мне скрывать это? Ты знаешь губернатора Соноры?
- Нет. Я слышал, что он колоссально богат, что его зовут дон Себастьян Гверреро и что он генерал.
- И это все?
- Да.
- Так я могу прибавить, что ты его знаешь, хотя и уверен, будто не знаком с ним.
- Не может быть!
- А я говорю, знаком! И даже, судя по твоим словам, оказал ему большую услугу.
- Шутишь! Я никогда не видел его.
- Вот в том-то и заключается ошибка… Ты его не только видел, но даже помог ему отбиться от разбойников, как настоящий странствующий рыцарь, ты ведь очень смахиваешь на него.
- Ничего не понимаю!.. Расскажи все по порядку!
- Я и сам давно жду этого случая. Дело вот в чем: ты спас жизнь ему и его дочери.
- Я! Ты, брат, сошел с ума!
- Боже сохрани! И сам отец, и в особенности молодая девушка, правду сказать, очаровательная, до сих пор с благодарностью вспоминают о тебе.
- Какому дьяволу пришло в голову рассказать тебе такую чепуху?
- Черт возьми! Да мне говорил сам генерал.
- От него я этого никак не ожидал.
- Выслушай, что я тебе скажу, и вспомни хорошенько: три или четыре года назад, при выезде из Гвадалахары…
- Подожди, - перебил его граф. - Как странно! Неужели действительно это тот человек, которого я спас от смерти?
- Странно или нет, но это так.
- А знаешь, это ведь очень и очень может нам пригодиться.
- Да, черт возьми! У нас там влиятельный друг, который защитит от всех видимых и невидимых врагов. Нам покровительствует само небо.
- Я и не подозревал, что у мексиканцев такая хорошая память.
- Мне сдается, что хорошей памятью отличаются скорее мексиканки.
- Это совершенно ничего не значит. Во всяком случае, это очень хорошее предзнаменование.
- Надеюсь, ты воспользуешься этой протекцией?
- При первом же удобном случае.
- Браво! Теперь почти со всеми делами покончено и можно уезжать. Когда ты рассчитываешь отправиться?
- Мне нужно отдать еще кое-какие распоряжения, так что раньше, чем через десять дней, я не могу покинуть Сан-Франциско.
- Я могу быть чем-нибудь полезен?
- Здесь абсолютно ничем, а там - очень многим.
- То есть…
- Ты очень устал?
- От чего?
- Dame! Ну, хотя бы от того, что не слезал с лошади несколько дней.
- Запомни раз и навсегда, что я никогда не устаю, и, пожалуйста, не говори со мной больше об этом.
- Хорошо! В таком случае ты можешь оказать мне услугу?
- Какую?
- Я не могу уехать отсюда раньше, чем через десять дней, повторяю тебе еще раз, но это вовсе не означает, что и тебе нужно сидеть здесь все время. Ты можешь сесть на лошадь завтра утром?
- Что за вопрос!
- Нужно отправиться сушей в Сонору и отвезти три письма, - одно дону Антонио Паво, консульскому агенту в Гуаймасе, другое губернатору Соноры, а третье - одному канадскому охотнику, которого ты, по всей вероятности, найдешь на асиенде дель-Милагро, в окрестностях Тепика.
- Хорошо, я найду его. Это все?
- Да. Надеюсь, ты понимаешь, почему я прошу об этом: я хочу подготовить почву, прежде чем явиться туда.
- Это ты хорошо придумал. Я еду!
- Завтра.
- То есть сегодня утром - сейчас уже два часа пополуночи.
- Ах, черт возьми, совершенно верно. Как незаметно идет время.
- Где я тебя увижу?
- В Гуаймасе.
- Хорошо. Пиши письма, а я с Курумиллой отправляюсь седлать лошадей.
- Ты возьмешь с собой испанца?
- Да, он мне может быть там полезен.
- Как хочешь.
Валентин и Курумилла вышли из комнаты, а Луи принялся за письма.
Валентин, оседлав лошадей, отправился в ту комнату, где спал дон Корнелио. Надо заметить, что испанец оказал охотнику самое упорное сопротивление и только после долгих споров, чуть ли не силой последнему удалось заставить испанца покинуть удобную постель и подняться. Но Валентин не ограничился этим и с той же настойчивостью заставил испанца сесть на лошадь, а затем, оставив его на попечение индейца, отправился в комнату, где занимался корреспонденцией его молочный брат.
Письма были готовы.
Валентин взял их и протянул графу руку:
- До свиданья, брат, желаю успеха! Молочные братья крепко обнялись.
Луи слишком хорошо знал охотника и не стал даже просить его хоть немного отдохнуть. Граф проводил уезжавших до дверей, в последний раз они пожали ему руку, а затем по знаку Валентина пустили лошадей с места в карьер.
Скоро они скрылись во мраке, но стук лошадиных копыт по твердой земле слышался еще довольно долго.
Луи стоял у ворот, пока топот лошадиных копыт не затих совсем, а затем вернулся в свою комнату, говоря про себя:
- Надо быть проклятым Богом, чтобы не иметь успеха с такими преданными друзьями.
Граф проработал всю ночь и, по-видимому, совсем забыл, что ему необходимо отдохнуть.
Солнце уже высоко стояло над горизонтом, а Луи все еще сидел, склонившись над столом, занятый какими-то вычислениями.