- Мы сидели с Грузилой за соседним столиком, пили вино и вспоминали молодость. Какое это было время для воров, Пордака! Вам, нынешним, этого не понять. И тут появляются четверо варваров. Что само по себе удивления не вызывает - у дядюшки Тиберия привечают всех. Но тут в одном из них я узнаю Фронелия. Того самого Фронелия, из-за которого потерял самый значительный куш в своей жизни. И этот беглый солдафон швыряет на стол, залитый вином, золотые монеты. Конечно, Фронелий всегда был мотом, но не до такой же степени.
- Дался тебе этот Фронелий, - поморщился Пордака, уже потерявший интерес к разговору.
- Да не в Фронелии дело, светлейший, - рассердился Эквиций. - В варварах! Ты думаешь, они удивились проигрышу Фронелия? Они даже бровью не повели! У Грузилы глаз наметанный. Он мне сразу сказал, что эти люди совсем не те, за кого себя выдают.
- То есть не варвары?
- В том-то и дело, что варвары, но не простые, - поднял указательный палец к небу Эквиций. - Это вожди. Грузила три года прослужил легионером в Панонии и научился разбираться в тамошних людях.
- А хоть бы и вожди! - взъярился Пордака. - Мне-то какое до них дело?
Эквиций укоризненно глянул на префекта анноны и покачал головой:
- А я считал тебя умным человеком, светлейший… Впрочем, я ведь тебе главного не сказал. Сиятельный Трулла поручил мне выследить патрикия Руфина.
- Руфина?! - вскинулся Пордака.
- Это с ним он встречался в доме блудницы Лавинии и вышел оттуда сильно озадаченным. Теперь ты понимаешь, о чем я веду речь, светлейший?
- Не совсем, - задумчиво проговорил префект анноны.
- Золото, вожди варваров, Фронелий, Руфин, - четко и раздельно произнес Эквиций.
- Ты хочешь сказать, что именно эти люди ограбили обоз императора Валентиниана?! - озарило вдруг Пордаку.
- Ну наконец-то! - усмехнулся бывший раб. - Ты почти разочаровал меня, светлейший. Все-таки сытая жизнь плохо отражается на умственных способностях. Суди сам, Пордака. Прокопий поднимает мятеж, но сил у него кот наплакал. Чтобы ты сделал на его месте?
- Обратился бы за помощью к варварам, - пожал плечами префект анноны.
- Правильно, светлейший. Он это и сделал, послав к варварам преданного человека. Но Руфин опоздал. Прокопий был разгромлен Валентом раньше, чем подошли варвары. И что в этом случае делать вождям, у которых за спиной люди, жаждущие добычи?
- Грабить, - усмехнулся Пордака.
- Они это сделали, - кивнул Эквиций. - Заодно разгромив легионы Лупициана и Ацилия.
- Но зачем они приехали в Рим? - с сомнением покачал головой префект анноны. - Это же огромный риск!
- А может, дело того стоит, - задумчиво проговорил Эквиций. - Сдается мне, что Руфин о чем-то договорился с Труллой. Осталось выяснить - о чем именно?
- Ты проследил, где остановился Руфин?
- Увы, - развел руками Эквиций. - Он слишком хорошо знает город. Патрикий ускользнул от нас возле храма Юпитера. Возможно, скрылся за его стенами. Руфин ведь жрец этого бога. А авгуры никогда не выдадут своего.
Префект анноны смотрел на бывшего раба с восхищением - это сколько же ума хранит невзрачная, износившаяся оболочка. Какое счастье, что судьба свела Пордаку с этим незаурядным человеком много лет тому назад и он не оттолкнул протянутую руку. Впрочем, мудрено было оттолкнуть. Эквиций частенько подкармливал сына своего сурового приятеля то лепешкой, то куском мяса, а то и сладостями. Справедливости ради надо сказать, что и Пордака не забыл своего благодетеля и помог ему выкупиться на волю.
- Ты ведь ненавидишь Труллу? - прямо спросил Эквиция префект анноны.
- Тебе повезло, Пордака, - вздохнул гость, - ты родился сыном свободного гражданина Великого Рима. А я родился рабом. И мой отец был рабом. И мой дед был рабом. День, когда я увижу веревку на шее патрикия Труллы, будет самым счастливым в моей жизни.
- Как видишь, старик, наши желания сходятся, - засмеялся довольный Пордака. - Но я знаю еще одного человека, ненавидящего Труллу столь же сильно, как и мы с тобой.
- Ты имеешь в виду комита Федустия, - догадался Эквиций.
- Да, - кивнул Продака.
- Что ж, - согласился бывший раб. - Его поддержка будет для нас совсем не лишней. В случае крайней нужды он способен силой вломиться в храм Юпитера и учинить спрос с его жрецов. Но я бы не стал с этим торопиться, светлейший. Патрикий Руфин хитер, и в Риме у него наверняка найдутся помощники.
- Не беспокойся, старик, мы будем использовать Руфина как приманку, на которую сумеем выловить еще более крупную дичь.
- Бог тебе в помощь, Пордака, - поднялся на ноги Эквиций. - Если вам с Федустием удастся разорить едва ли не последнее пристанище язычников, тебе откроется прямая дорога в рай.
- Несмотря на все мои прегрешения?
- А что такое грех, Пордака, по сравнению с подвигом во славу Христа? Ты будешь в раю, мой мальчик, если сумеешь разрушить обитель дьявола. Сомнений в этом нет и быть не может.
Глава 4 Матрона
Руфин заметил слежку, но особого значения ей не предал. Он почти не сомневался, что патрикий Трулла сделает все возможное, чтобы определить место, где обитает его старый знакомый. Руфин вывел соглядатаев на Капитолийский холм, к храму Юпитера, самому, пожалуй, большому и величественному зданию Рима, а потом благополучно оторвался от них. В храм он, естественно, не пошел. Вряд ли авгуров, в их нынешнем непростом положении, обрадует визит беглого нотария. Чего доброго, они выдадут его властям, несмотря на жреческий сан и длинную череду предков, служивших Юпитеру сотни лет. По Риму ходили упорные слухи, что старую веру скоро запретят, а храмы древних богов сровняют с землей. Нельзя сказать, что император Валентиниан был ярым и последовательным христианином. По слухам, он никак не мог сделать выбор между никеями и арианами, которые вели нескончаемые споры между собой, порождая смуту в душах новообращенных христиан. Однако мятеж Прокопия, в котором приняли участие сторонники старой веры, не мог не насторожить Валентиниана. Император почувствовал опасность, исходящую от патрикиев, а потому сделает все от него зависящее, чтобы покончить с теми, кто олицетворял собой Старый Рим во времена его величия и славы. И, надо признать, помощников у него будет с избытком.
- Я узнал человека, который следил за тобой, - прошипел на ухо Руфину догнавший его Фронелий. - Это некий Эквиций, самый большой негодяй из тех, что встречались на моем пути.
- Он служит патрикию Трулле, - пояснил Руфин.
- А вот в этом я как раз не уверен, - усмехнулся Фронелий. - Потеряв твой след, он направился прямиком к префекту анноны Пордаке. Так утверждают нанятые мной люди.
- А им можно верить?
- Вполне, - кивнул Фронелий. - Им просто незачем меня обманывать.
Нужных людей Фронелий вербовал в притонах и харчевнях. Сейчас у него под рукой имелось не менее сотни головорезов, готовых за хорошую плату на любое преступление. Впрочем, особого доверия Руфин к ним не питал по одной очень простой причине - их можно было перекупить. Полагаться он пока что мог только на своих юных друзей-варваров, которые на удивление легко освоились в Риме. А ведь прошло всего десять дней с того момента, когда ватажка беглого нотария проникла за городские стены.
- Наш друг Придияр приглянулся одной любвеобильной матроне, - усмехнулся Фронелий. - Я же тебе говорил, Руфин, что эти ребята пойдут далеко.
- Нам пока не до развлечений, магистр, - нахмурился патрикий.
- Ты меня не дослушал, друг мой, - укоризненно покачал головой Фронелий. - Рыжий древинг, самый смазливый из наших варваров, и я специально послал его в один из портиков Форума, чтобы он помозолил ей глаза.
- Кому ей?
- Ефимии, вдове патрикия Варнерия. Очень симпатичной бабенке двадцати примерно лет.
- И зачем она нам?
- По слухам, комит Федустий питает к ней самые нежные чувства, - продолжил свой рассказ Фронелий. - Это он помог Ефимии сохранить состояние, когда ее муж покончил с собой.
- А почему патрикий Варнерий решил умереть?
- Он был одним из самых активных участников заговора Прокопия, - охотно пояснил магистр. - Его выдал нотарий Софроний, перебежавший в стан Валента. Варнерий не стал дожидаться ареста и принял яд. Ефимия - христианка, вхожая в дом епископа Симеона. Думаю, нам она может принести немалую пользу.
- Хочешь сказать, что она знает, где находится Фаустина?
- Очень может быть, - кивнул Фронелий. - Ведь Фаустина с дочкой пропали сразу после ареста Луканики. Патрикия отправили в Медиолан, а вот вдову и дочь императора Констанция Федустий почему-то придержал.
- А зачем они ему?
- Ему не Фаустина нужна, а сокровища Прокопия, - понизил голос почти до шепота Фронелий.
Руфин от удивления даже остановился:
- Но ведь все состояние Прокопия конфисковано?
- Речь идет о константинопольской казне, патрикий. По меньшей мере в два миллиона динариев.
До Руфина наконец дошло, почему опальный магистр с таким усердием принялся за поиски Фаустины, рискуя при этом головой. Конечно, Фронелий получил свою долю с разграбленного обоза, но доля эта была не столь уже велика, поскольку захваченный куш пришлось делить на десять тысяч человек. Словом, сумма в пятьдесят тысяч денариев никак не устраивала беглого солдата, и он решил увеличить ее минимум в пять раз.
- Фаустина слишком глупа, чтобы Прокопий доверил ей столь важную тайну, - с сомнением покачал головой Руфин.
- Однако Федустий думает иначе, - возразил Фронелий, с подозрением глядя на патрикия. - И в данном случае я склонен верить ему, а не тебе.
- Ты, кажется, в чем-то меня подозреваешь? - прищурился на магистра Руфин.
- За эти месяцы, патрикий, я успел к тебе присмотреться, - спокойно сказал Фронелий. - Ты не принадлежишь к числу людей, теряющих голову из-за женщины.
- Мне не нужна Фаустина, - рассердился Руфин. - Мне нужна Констанция, дочь императора, именно она станет ставкой в моей будущей игре.
- Я готов тебя поддержать, патрикий, во всех твоих начинаниях, даже самых рискованных, но я вправе рассчитывать на свою долю барыша.
- А ты уверен, что Прокопий не растратил эти деньги?
- Уверен, патрикий.
- Хорошо, - кивнул Руфин. - Если мы найдем деньги, ты получишь шестую их часть. Клянусь Юпитером!
- А почему не пятую? - насторожился Фронелий, хорошо умевший считать.
- Ты хочешь обездолить бедную вдову? - насмешливо спросил Руфин.
- Я для этого слишком благороден, - криво усмехнулся опальный магистр. - Я принимаю твои условия, патрикий.
Для Руфина слухи о сокровищах Прокопия стали полной неожиданностью. Это сильно затрудняло его задачу. И дело здесь было не в Фронелии. Два изгоя всегда договорятся между собой. Просто Фаустина и ее дочь превращались в очень ценную добычу, которую нелегко будет вырвать из цепких рук комита Федустия. А ведь будущее Констанции определял не только сами Руфин, но и боги. Патрикий ведь не зря наведался в столицу венедских амазонок город Девин. Ему требовалось знать будущее и не только свое. Он получил ответ если не на все, то на очень многие вопросы. И теперь ему осталось всего ничего - найти ту, которой сведущие люди предсказали великую судьбу.
- Так я отправляю Придияра к Ефимии? - спросил Фронелий.
- Отправляй, - махнул рукой Руфин. - Будем надеяться, что вождь древингов справится с поставленной задачей.
Рим поначалу оглушил Придияра. Он никак не предполагал, что на белом свете существуют такие огромные города. Его удивили величественные здания Вечного города, бесчисленные улицы, вымощенные камнем, но куда большее впечатление на него произвели люди, живущие в этом гигантском муравейнике и находящие, видимо, особую приятность в общении друг с другом. Кому и зачем понадобилось собрать такое количество людей за городскими стенами, Придияр понятия не имел, а все вроде бы знающий Фронелий так и не смог ему объяснить. Не было на этом свете дела, которое могло бы оправдать существование такого большого города. А потому немудрено, что количество бездельников, нищих и воров в Риме превышало все мыслимые пределы. Придияр родился в городе, но в городе венедском, построенном для того, чтобы дать надежное убежище княжеской дружине, лучшим мужам племени, торговцам и ремесленникам. Причем последние, чтобы прокормить семью, занимались еще и земледелием. Но большинство соплеменников Придияра жили все-таки в небольших селах, ближе к пашням, и трудились не покладая рук. Бездельников в венедских городах и селах не было, как не было их и в поселениях готских. Увечные, конечно, имелись, но они не слонялись по улицам с протянутой рукой. Семьи и роды кормили тех, кто не мог добыть себе пропитание сам. Чужого древинги не брали. Кража относилась к столь тяжким проступком, что человек, совершивший ее, неизбежно становился изгоем, проклинаемый не только людьми, но и богами. Конечно, в войнах венеды и готы брали добычу и пленных. Добычу делили, а пленных через три года отпускали. Никому и в голову бы не пришло принуждать их к работе всю оставшуюся жизнь. Конечно, пленный был врагом и чужаком, но в этом мире нет такой вины, за которую простой смертный вправе лишить человека свободы. А в Риме рабов насчитывалось едва ли не больше, чем свободных людей. Да и можно ли назвать свободными тех, у кого нет ни пашни, ни резца, дабы прокормить себя и своих близких. Добро бы местные обыватели были воинами. Но, по словам Фронелия, римляне крайне неохотно шли на военную службу, и императорам приходилось набирать в легионы людей из окрестных племен. Именно эти наемники, служившие империи за деньги, и добывали славу Великому Риму в последние десятилетия. Фронелий сказал, что долго так продолжаться не может и что не за горами уже тот час, когда Рим рухнет на головы своих вконец обленившихся обитателей, которым кроме вина, хлеба и зрелищ более ничего уже не нужно.
Вина в городе хватало. Харчевен здесь имелось великое множество, и эти заведения не пустовали ни днем, ни ночью. О зрелищах и говорить нечего. От танцовщиц и гимнастов на улицах проходу не было. Придияр собственными глазами видел пожирателя огня и рассказал об этом товарищам. Гвидон и Оттон ему не поверили. А Фронелий только посмеялся над наивностью варваров и пообещал сводить их в театр. В театр вожди пока не попали, но ипподром посетили. Гонки колесниц произвели на них приятное впечатление. Правда, разгорячившийся Оттон проиграл сто денариев, побившись об заклад с одним из римлян, но огорчения по этому поводу не испытал. Да и с какой стати готу огорчаться по поводу денег, которые с ветра пришли и на ветер ушли. Фронелий такого равнодушия к золоту своих молодых друзей понять не мог и постоянно огорчался по поводу их неразумия. Особенно удивлял его Гвидон, севший забавы ради за кости с одним торговцем и выигравший пятьсот денариев. Сам Фронелий обычно проигрывал, и удача русколана, впервые в жизни взявшего в руки игральные кости, его просто потрясла. Он уговорил Гвидона сыграть еще раз. Результат был тот же самый. Русколан опять выиграл, но в этот раз уже тысячу денариев.
Фронелий вошел в раж и стал таскать Гвидона по игорным притонам, коих в Риме было великое множество. Русколан выигрывал. Причем далеко не всегда это сходило ему с рук. Попадались игроки, которые пытались обвинить Гвидона в нечистоплотности. Обычно подобные облыжные обвинения заканчивались большой дракой, в которой вожди неизменно брали верх. Слава о Гвидоне полетела по притонам Рима, и закончилось все тем, что никто уже не хотел садиться за игру с удачливым варваром. А многие игроки даже отказывались метать кости в его присутствии. Ибо если Гвидон стоял за спиной Фронелия, то выигрывал Фронелий, если за спиной Оттона, то выигрывал Оттон, если за спиной Придияра, то выигрывал Придияр. И никто не мог понять, в чем же секрет его столь неожиданно открывшегося дара. Игральные кости ложились на стол так, как этого хотелось Гвидону, и ничего с этим поделать было нельзя. После этого случая с боярином Гвидоном Фронелий почему-то решил, что вождям варваров подвластно все. Он так и сказал Придияру:
- Если уж вы, ребята, способны обыграть в кости лучших мужей римского дна, не говоря уже о дурнях с туго набитой мошной, то римские матроны сами будут падать в ваши объятия.
- Мне готские и венедские девушки нравятся больше, чем римлянки, - буркнул Оттон.
- Так не о девушках речь, - возмутился Фронелий. - Я говорю об искусстве любви, дарованном Венерой, которым обладают только женщины из самых знатных римских родов. Угождая матроне, вы угождаете богине любви.
Словом, Фронелий умел разжечь любопытство, и этот его дар грозил выйти Придияру боком. Главной помехой для общения с женщиной для древинга было незнание языка. За две недели, проведенные в Риме, он сумел выучить несколько десятков слов, которых вполне хватало, чтобы заказать еду в харчевне, но, разумеется, их недостало бы для объяснения в любви.
- Жест в общении с женщиной значит куда больше, чем слово, - утешил его Фронелий. - Имей это в виду Придияр.
Раб, пригласивший Придияра в дом матроны, говорил по-фракийски, и это слегка успокоило древинга. В крайнем случае, можно будет объясниться через толмача. Вот только вряд ли с таким знанием языка Придияр сумеет узнать у Ефимии, где находится Фаустина. Эту мысль высказал не Фронелий, а все тот же Оттон, обладавший от природы холодным и острым умом.
- Ты, главное, сумей завоевать любовь тоскующей женщины, а уж потом мы найдем способ выудить у нее нужные нам сведения. Вы что же, хотите разбить сердце Руфина? Он же не сможет жить без своей Фаустины.
- Так ведь она ему не жена? - удивился Гвидон.
- Жена или не жена, - наставительно заметил Фронелий, - а сердцу не прикажешь, русколан. Смотри, как убивается по поводу прекрасной Лавинии наш знакомый, патрикий Трулла.
- А мне Марцелин сказал, что она блудница, - пробурчал Оттон. - Эта Лавиния таких патрикиев, как Трулла, считает десятками.
- Ты не суди ее, гот, - усмехнулся Фронелий, - каждый добывает пропитание, как умеет. Да и не к Лавинии мы посылаем Придияра, а к Ефимии, почтенной и всеми уважаемой вдове.
- Почтенные вдовы не ищут случайных знакомств, - отрезал упрямый Оттон.
- Вдова - не весталка, - махнул рукой Фронелий. - Почему бы ей не приветить красивого юнца и не послужить богине любви Венере.
- Ты же сказал, что она христианка?
- Не надо, высокородный Оттон, путать веру с обычаем, - рассердился Фронелий. - Не может римская матрона, тем более вдова, жить в забвении. Люди перестанут ее уважать.
- Каждое племя живет по-своему, - примирительно заметил Гвидон.
- Вот именно, - обрадовался поддержке боярина Фронелий. - Если римлянка приглашает мужчину в дом, то это вовсе не означает, что она жаждет предаться блуду.
- А чего она в таком случае жаждет?
- Философской беседы, - отрезал магистр.
Его ответ поставил вождей в тупик, поскольку слово "философ" им явно было незнакомо. Пришлось Фронелию объяснять, что речь идет о мудрости, о познании мира, о тайнах бытия.
- Придияр посвященный, - кивнул головой Гвидон. - Им будет, о чем поговорить.
Теперь уже вождям пришлось объяснять Фронелию, не знающему тонкостей чужого языка, что означают слова "посвященный", "ведун" и "волхв".
- А я ведь сразу догадался, что вы ребята не простые, - задумчиво произнес Фронелий. - Таково прежде в Риме не бывало, чтобы шестерки выпадали четыре раза подряд.