7
За две недели дошли до мыса Бланко - низменной косы, уходящей далеко в море, на юг. Коса отделяла от океана мелководный залив, богатый рыбой настолько, что местные жители ловили рыбу… руками! Это были худощавые красивые люди с завитыми бородами, говорящие на языке, довольно сходном с языком берберов мыса Могадор, и называвшие себя "имошаг", "икомиддин" и как-то еще на "и". Причем чтобы наловить достаточно рыбы и на пропитание, и на продажу, они не входили в воду и на столько, чтобы намочить нижний край набедренной повязки!
У мыса англичане захватили испанское судно, затем еще два. Продовольствие с них, часть оружия, порох и навигационные карты перегрузили на английские корабли. После этого два судна были отпущены, а третье переименовано в "Сент-Кристофер" и отдано Тому Муни под начало. Испанцам отдали "Бенедикта" (причем каким-то образом оказалось, что когда все запасы Тома Муни перегрузили на вчетверо более вместительный "Сент-Кристофер", свободного места в его трюмах осталось… ровно столько же, сколько его было на "Бенедикте". Как это возможно - и сам старина Том объяснить не мог, но - вот так было).
У этого мыса экспедиция Дрейка провела шесть дней второй половины января 1578 года. Уж больно удивила англичан эта земля (сейчас - самая северная часть побережья Мавритании, на границе с Западной Сахарой), неприютная, бесплодная, с постоянным ветром, несущим из глубин африканского материка мельчайшие красные песчинки, проникающие всюду. Этот ветер выводил из себя, он жалил хуже овода и не давал минуты продыха.
Но более всего поразило англичан то, что в поселении, довольно большом, вообще не было пресной воды! Ни речки, ни озера, ни колодца, ни родничка… Туземцы выпрашивали воду на каждом мимоидущем судне, заплывая с этой целью довольно далеко от берега на неуклюжих плотах из козьих бурдюков, надутых воздухом. В обмен на воду они предлагали товары ценнейшие и редчайшие - например, амбру (притом подлинную, а не подделку из воска и смолы акации, имеющую в цвете непременную желтизну, о чем. поведал знающий толк в драгоценностях Томас Доути) и мускус. Или своих женщин. Ночь - ведро, ночь с девственницей - три ведра, увезти женщину с собой навсегда - сто галлонов воды! Том Муни решил поторговаться для смеха - и едва отделался, когда ему предложили молодую негритяночку за девять ведер пресной воды!
"Очень тяжело наказал Господь этот берег!" - выражая общее мнение, записал в свою тетрадь преподобный Флетчер.
Зачем торчали в этой пустыне неделю? Затем, что Дрейк, по обыкновению, давал отдых экипажу перед длительным переходом. Во время этой стоянки каждый матрос попробовал ловить рыбу руками - и убедился, что ухватить рыбину тут ничего не стоит, это не сложнее, чем ложкой в миске зачерпнуть, - но удержать живую, скользкую, дергающуюся сильную рыбину белому человеку почти невозможно. Хватка не та, что ли. Каждый покатался на верблюде, но ни один белый человек не освоит местное верблюжье седло (общее мнение об этой диковинной деревянной конструкции размером почти в кровать было таким: "Большое упущение со стороны испанской инквизиции - то, что она до сих пор не взяла на вооружение это приспособление"); Капитан Винтер, оглядев седло, сказал недоумевающе: "Должно быть, у туземцев зад как-то иначе устроен. Я вообще не могу представить, чтобы человек уселся на это… Тьфу!" Ну и каждый матрос переспал с местной женщиной. Надобно сказать, что черных здесь было - чисто черных, я имею в виду, - даже меньше, чем на Могадоре. Зато примесь негритянской крови в белых ощущалась сильнее. Подивились англичане на то, что искали встреч с чужеземцами сами женщины, мужья же старались в эти часы не попадаться им на пути. Из ведра воды, полученного в уплату за труды, мавританки отливали мужу один, иногда два ковшика и уносили остальное в свой шатер. Вообще здешние мусульманки ходили с открытыми лицами и нраву были весьма нестрогого. Мужьями помыкали…
Выйдя в море, корабли Дрейка стали стремительно отдаляться от африканского берега. "Ветер купцов" наполнил их паруса и за девять дней привел экспедицию к островам Зеленого Мыса. Пассаты начались еще на широте Канарских островов - но пока, до мыса Блан, они были непопутными, дули мористее принятого Дрейком курса. Теперь же они несли точно куда надо. Прежде-то, когда шли правым бакштагом, матросам бездельничать-то не приходилось. Не то сейчас…
Подошли не к группе Барлавенту, а к более южной - Сотавенту, и притом со стороны материка. 30 января увидели невысокий - высшая точка его не достигает и полутора тысяч футов в высоту - остров Майу. На следующий день близ острова Сантьягу захватили испанский корабль с грузом вина, тканей и одежды. Но главное - в составе команды был знаменитый португальский кормчий дон Нуньеш да Силва! Знаток побережий Южной Америки (особенно Бразилии), сведущий картограф и умелый судоводитель - этот невысокий, щупленький смуглый мужчина, чрезвычайно подвижный для своих шестидесяти лет, оказался для Дрейка ценнее любого трофея. Отпустив всю команду португальца, Дрейк задержал да Силву более чем на год.
Замечу здесь, забегая на полтора года вперед, что Нуньеш да Силва оказался человеком весьма наблюдательным, как это явствует из протоколов его допросов в инквизиции вице-королевства Новая Испания, куда он угодил сразу же после того, как был отпущен Дрейком. А это случилось в западно-мексиканском порту Гватулько 15 апреля 1579 года…
В своих показаниях (которые, равно как и написанные им без малейшего принуждения на борту "Пеликана" записки, изобиловали зорко подмеченными и не без изящества стиля описанными деталями) португалец очень хвалил английские корабли - как "идеально приспособленные для сверхдальних и сверхдлительных переходов". Самого Дрейка он назвал "опытнейшим и разумнейшим мореходом".
Да Силва особо отметил, что Дрейк увлекается географическими картами и навигационными инструментами и собирает их всюду, где только возможно, - и страсть эта не знает насыщения! На каждом захватываемом судне он забирает карты, октанты, астролябии… А книгу итальянца Пигафетта о плавании Магеллана - Элькано вокруг света он перечитывает, как другие протестанты свои Библии, ежедневно. Отметил да Силва и то, что Дрейк поручил своему двоюродному брату, неплохому рисовальщику, делать эскизы всех гаваней, куда заходила экспедиция, и наиболее примечательных участков берега…
8
Дрейк объявил всему личному составу, что истинная цель экспедиции - вовсе не Александрия, а неведомый англичанам Тихий океан, только вдали от берегов. И тут иные встревожились, а иные вовсе закручинились. Да и половина остальных обиделась за недоверие.
Этим немедленно воспользовался неутомимый интриган, книгочей и святоша мистер Томас Доути. Он счел, что пробил, наконец, его час! Находясь на "Елизавете", он собрал около двух десятков человек, в том числе шестерых "волонтеров" - дворянчиков, и обратился к ним с предложением: поскольку плавание, в котором они участвуют, сопряжено с величайшими опасностями для всех (а информированы правдиво и полно они, нанимаясь в экспедицию, не были!) - потребовать выделить для всех, кто желает вернуться в Англию сейчас же, один корабль, способный вместить всех того желающих. Они бы взяли, скажем, судно, полученное взамен "Бенедикта"…
В тот раз дело кончилось разговорами. Матросы и офицеры, хоть и ворчали, хоть и не были всем довольны - но заговорщиков не поддержали. Винтер донес Дрейку, сомневаясь вслух, достойно ли поступает. Фрэнсис его успокоил:
- Вы правильно понимаете свой долг, мистер Винтер. Был бы вам крайне признателен, если б вы и впредь информировали меня обо всех подобных действиях моего "лучшего друга".
…Когда через пару дней Дрейк объезжал все корабли экспедиции с обычным осмотром, Доути вдруг объявил:
- С искренним сожалением должен поставить вас в известность, что брат ваш украл множество различных вещей с "Марии", ныне переименованной в "Сент-Кристофер"!
- Том, что ты можешь на это сказать? - сухо спросил Фрэнсис у побагровевшего, набычившегося парня. Но тут же, не дав тому ответить, добавил: - Впрочем, не здесь, нет. Зайдем в твою каюту.
Вскоре в каюту Тома Дрейка затребовали двоих матросов, участвовавших в перегрузке с "Марии" штук полотна, одежды, что составляло основной груз судна, а также некоторого количества вельвета и шерсти в кипах. Тут, прослышав о случившемся, к Дрейку явился баталер - "завхоз" "Елизаветы" и заявил смело, громко:
- Да, о пропаже части груза мне известно. Мне и вор известен. Это - мистер Доути!
Произвели обыск в каютах Томаса Дрейка и Томаса Доути. В каюте Доути обнаружили большое количество одежды испанского или португальского покроя. В каюте же Дрейка-младшего - только ношеную морскую одежду хозяина.
- Ну и как вы это объясните, мистер Доути? - ледяным тоном спросил Дрейк.
Известный гуманист отвечал на это любезно и невозмутимо:
- Это испанская и португальская одежда. Бархат у них, у папистов проклятых, особенно хорош. Что еще? Ах да, откуда это у меня? Это, знаете ли, подарки от команды "Марии". Португальцы меня полюбили…
- Допустим. А как с обвинениями против моего брата?
Доути улыбнулся глумливо и, вместе с тем, высокомерно:
- А что, неужели не нашли ничего? Ищите получше. Ищите, ищите.
Тут уж возмутилась вся команда судна, принявшая сторону Тома Дрейка. Матросы требовали примерно наказать славного кавалера Доути за клевету. И Фрэнсис принял такое решение:
- Ты, мистер Томас Доути, переводишься на борт флагмана и примешь командование над волонтерами. Вмешиваться в управление кораблем воспрещаю безусловно! Муни переходит на "Пеликана", а я временно побуду на "Марии"! Все!
С Муни ворчал:
- Какого дьявола пускаешь этого щеголя вольно бродить по флагману и совать нос в каждую щелку? Его судить надо, а не… Попомни мое слово, Фрэнсис: ничего, кроме вреда для тебя лично и для всего дела, это не даст!
Дрейк не ответил ничего. Видимо, он хотел разъединить Доути и основную группу "кавалеров", бывшую на "Елизавете"? В команде "Пеликана", набранной им самолично, без участия мистера Худа, капитана флагмана, он был уверен абсолютно - и, возможно, хотел накопить побольше информации о преступных, провокационных действиях этого злокачественного джентльмена? На обычный образ действий Дрейка это, разумеется, непохоже - но и случай ведь был не обычный. Доути его "достал", а судить секретаря влиятельнейших особ Дрейк мог себе позволить, лишь набрав с избытком бесспорного материала. Вот Фрэнсис и пошел на шаги, которых сам в принципе не одобрял…
И тут пассат затих - и на флотилию Дрейка упал тяжкий тропический штиль. "Лошадиные широты"…
Скука, безделье… Между тем Доути на "Пеликане" усердно старался вбить клин между офицерами и матросами, между новичками и ветеранами, между девонширцами и лондонцами… Дрейк ходил по палубе "Марии" и нервничал, слушая донесения. Тут, недолго пробыв на флагмане, на "Сент-Кристофер", бывшую "Марию", вернулся Том Муни с сообщением малорадостным, но уж никак не неожиданным:
- Мистер Доути - кол ему в глотку! - открыто подбивает людей на бунт. Повторяет, что нас гонят на верную смерть; что наши корабли не смогут пройти сквозь гибельные теснины Магелланова пролива; что, даже если бы это вдруг удалось - при выходе из пролива нас бы встретили огромные военные корабли испанцев. Они без труда расправятся с нашими скорлупками - и те, кто не утонет, очень скоро станут завидовать утонувшим, потому что непременно попадут в лапы инквизиции.
- Вот сволочь! Он же прекрасно знает, что никаких военных кораблей за Магеллановым проливом нет! Испанцы считают Тихий океан своим внутренним озером - им просто не нужны галионы в водах, в которых доселе не бывал ни один европейский корабль, кроме испанских, в которых на испанские владения за сорок лет не нападал никто! И им там нужны торговые суда, но разумеется, иные из них вооружены. И только! Для борьбы с восставшими индейцами достаточно нескольких пинасе.
…Дрейк и без того был "на взводе" - штиль, когда не продвигаешься к цели и ни-че-го не можешь сделать для приближения ее, кого хочешь взбесит - а тут еще духота и зловещая напряженность, разлитая в воздухе (мы в двадцатом веке называем это "наэлектризованностью" атмосферы). Еще и этот "лучший друг"! Дрейк впал в бешенство. Вприскочку забегал взад-вперед по палубе (в таком состоянии знающие его хорошо люди предпочитали близко не оказываться), комкая платок, - потом остановился и ме-едленно, явно следя за собой и уже в силах контролировать себя, приказал передать на "Сент-Кристофера" приказ "советнику по вопросам применения войск" прибыть немедля "к борту флагмана".
Приказание странно звучало: не "на борт" - а "к борту". Но вскоре выяснилось, что то была не оговорка. Едва адмиральский вельбот с "советником" толкнулся в борт "Пеликана" и старшина уже приготовился ловить штормтрап - Дрейк лично перегнулся через фальшборт и скомандовал:
- Оставайся в вельботе, Томас Доути, - поскольку я отсылаю тебя на "Лебедя", где ты будешь содержаться под стражей!
И тут же послал мистера Муни в ялике на "Лебедя" с инструкцией капитану Честеру о порядке содержания мистера Доути. В инструкции Доути был назван изменником и мятежником!
9
Тем временем штиль сменился слабым западным ветерком: с ним уже можно было двигаться к цели, хотя и не кратчайшим путем… Переход от островов Зеленого Мыса до бразильских берегов отнял аж пятьдесят девять дней. Эти два месяца экипажи Дрейка не видели суши хотя бы на горизонте.
Единственным развлечением была жизнь за бортом. Может быть, рыб и рачков тут было не больше, чем где-либо, зато прозрачность воды позволяла видеть их всех на пару ярдов в глубину. И смотреть было на что! Преподобный Флетчер писал: "Все это время мы не преставали удивляться и восхищаться Господом великим, создавшим неисчислимое количество как маленьких, так и огромных тварей в необозримых морях".
Коки жарили падающих на палубу летучих рыб и - реже - морских птиц, на лету ударившихся о мачты или присевших на палубы отдохнуть. Летучих рыб с палубы одного только "Пеликана" каждое утро собирали не менее двух десятков. Создавалось впечатление, что кто-то свыше специально посылал их людям, соскучившимся на солонине, на продовольствие! Хотя на самом-то деле все было куда прозаичнее: рыбы выскакивали их воды, спасаясь от хищников, и летели в самых разных направлениях - но над палубами натыкались на снасти и падали оглушенными.
В экваториальных водах, как писал далее Флетчер, условия для человеческой жизни просто райские - ни на суше, ни на море ничто сравниться с ними не может. Аристотель и Демокрит и с ними многие иные греческие и римские мудрецы заблуждались, полагая, что близ экватора жизнь вообще отсутствует из-за невыносимой жары. На самом-то деле в Африке или в Вест-Индии куда жарче.
Ритуал празднования пересечения экватора - с непременными Нептуном, чертями, сиренами, купанием в бочке и выдачей самодельных дипломов - тогда ещё не установился. Но по чарке доброго испанского вина каждому члену команд выдали - причем выбирал себе каждый по вкусу: красное, белое, сухое или крепкое…
Глава 23
ЗЕМЛЯ ДЬЯВОЛА
1
К бразильскому побережью подошли южнее Пернамбуку, и англичане увидели безлюдную и безлесную холмистую землю с редкими лохматыми пальмами и бутылкообразными деревьями с мелкими листочками. На такую унылую пыльную землю и высаживаться-то никому не захотелось, хотя земли никакой давно уж не видели, вроде и соскучились…
Пошли к югу, к великой бухте, где в шестидесятых годах гугенотами был основан Форт-Колиньи. Но существует ли он доныне? Войдя в бухту Гуанабара, англичане потеряли на несколько минут управление: пейзажи по берегам были настолько прекрасны, что матросы, разинув рты, остолбенело любовались отвесными скалами из розового, серого и голубого гранита, роскошными лесами, замысловатыми взгорками - то в форме сахарной головы, то клыком из воды, то как сидящий дед… И из камня торчат-сверкают громаднейшие кристаллы горного хрусталя - такие, что, расскажи в Англии либо в России, - никто и не поверит… Бабочки такие, каких Федор и в Вест-Индии не видывал, за кабельтов видны… Радуги над мелкими водопадиками, коих сотни с разных сторон в бухту спадают с гор… Красотища!
Но если б не Нуньеш да Силва, проведший англичан без приключений по лабиринту проливчиков меж островами и скалами - они б и места Форт-Колиньи в месяц не отыскали. Увы… От гугенотского поселения осталось одно пепелище. И Федор, печально разглядывая останки поселения, вспомнил своих убитых родных и симаррунов и подумал, как разно живут люди, непохоже друг на друга - и как однообразно гибнут. Сожженный мирный православный погост русских и сожженный укрепленный форпост протестантов-французов выглядели одинаково. Почти. Как люди - при жизни ну совершенно разные, и ничего меж ними-то и общего нет, и не понимают языки друг друга - а истлеют, и остовы с черепами неразличимы сделаются…
Может быть, все эти различия, и вся жизнь вообще - так, кажущееся, а главное, настоящее - смерть, скелеты, пожарища? Тут он увидел крест, к которому были прикручены цепью обугленные останки человека, и ему вовсе тошно от этого - ну сказочно прекрасного - места стало… Он испытал нешуточное облегчение, когда корабли отошли от этого берега…