Шуточки, отпускавшиеся по поводу ее пения и голоса, включали и замечания, связанные с ее странным акцентом, хотя скорее это была просто необычная манера произношения звуков, чем акцент. Эйла посмеивалась над собой так же весело, как остальные. Она не умела петь и прекрасно осознавала это. Однако, подшучивая над ее голосом, многие нахваливали ее способности к языкам. Мамутои искренне удивлялись тому, как быстро она запомнила их язык, по достоинству оценивали ее беглую и почти правильную речь, и Эйла чувствовала, что если бы они не считали ее своей, то не стали бы подшучивать над ее певческими способностями.
Практически у каждого обитателя Львиной стоянки имелись специфические особенности или черты, которые были излюбленным предметом для шуток, - к примеру, гигантские размеры Талута, цвет кожи Ранека и недюжинная сила Тули. И обижался на шутки, пожалуй, один только Фребек, поэтому над ним посмеивались за его спиной на языке знаков. Мамутои, сами того не сознавая, довольно быстро освоили эту своеобразную версию языка Клана, и в результате не только Эйла заслужила искреннее признание окружающих, но и Ридаг. Теперь и он мог участвовать в общем веселье, и над ним тоже подшучивали.
Эйла взглянула на мальчика. Сидя на циновке, он держал на коленях Хартала, развлекая его незатейливой погремушкой, набранной из оленьих позвоночников, чтобы шустрый малыш не ползал за матерью и не разбрасывал бусины, которые она помогала делать Фрали. Ридаг умел заниматься с малышами. Он был очень терпеливым и мог без устали придумывать для них новые игры.
Ридаг улыбнулся и просигналил Эйле на языке знаков:
- Не только ты не умеешь петь, Эйла.
Она понимающе улыбнулась ему в ответ. "И правда, - подумала она, - не только я не умею петь. Ридаг тоже не умеет. И кроме того, он не может разговаривать или бегать, играя в обычные детские игры. Не может жить полной жизнью". В данном случае ее целительная магия была бессильна, она даже не знала, как долго он сможет прожить. Стараясь окружить его вниманием и заботой, она просто надеялась на лучшее и радовалась каждому новому дню его жизни.
- Хартал тоже не может петь! - добавил Ридаг и рассмеялся своим странным смехом.
Эйла усмехнулась и одобрительно покачала головой, радуясь остроумию мальчика. Казалось, он отчасти прочел ее мысли и решил свести все к веселой шутке. Неззи стояла возле очага, следя за этим молчаливым диалогом. "Хотя ты и не поешь, Ридаг, - мысленно сказала она, - но теперь ты можешь разговаривать". Через отверстия в позвонках Ридаг продернул узкую кожаную веревку и теперь гремел этой странной погремушкой вместе с малышом. Прежде никто не доверил бы Ридагу нянчиться с ребенком даже под присмотром матери, но теперь благодаря знаковому языку все оценили его ум и сообразительность, и Ридаг самостоятельно играл с Харталом, чтобы его мать, Трони, могла поработать. С приходом Эйлы в жизни Ридага произошли значительные перемены. Этой зимой уже никто не задавался вопросом, принадлежит ли он к разумному человеческому роду, разве только Фребек еще немного сомневался, да и то скорее из упрямства.
Эйла продолжала бороться с непослушной жильной нитью и шильцем. Ей никак не удавалось просунуть конец этой нити в дырочку, чтобы вытянуть его с другой стороны. Она делала все точно так же, как ей показывала Диги, но сноровка той была результатом многолетнего опыта, а Эйла впервые пробовала освоить этот способ шитья. Измученная непосильной задачей Эйла начала смотреть, как женщины делают бусы.
Точным ударом по мамонтовому бивню, нанесенным под определенным углом, отбивалась довольно узкая, слегка изогнутая секция. Затем гравировальным резцом на поверхности этой костяной полосы намечались разделительные линии, которые постепенно углублялись посредством многократного повторения данной операции, затем эта длинная полоса раскалывалась на длинные, почти прямые узкие куски, толщина которых была сходна с шириной. Скребком и ножами с них снимали тонкие завивающиеся стружки, придавая грубую цилиндрическую форму, а затем обрабатывали эти цилиндрики на плитке песчаника, время от времени смачивая его водой для улучшения шлифовальных свойств. Острые кремневые пластины с зубчатым, как у пилы, краем и длинной рукояткой использовались для распиливания этих костяных цилиндриков на маленькие бочоночки и диски, края которых потом также отшлифовывались.
На заключительном этапе в центре бусины проделывали отверстие, чтобы ее можно было нанизать на кожаный шнурок и прикрепить к одежде в качестве украшения. Для этой операции использовались специальные орудия, которые могли изготовить только искусные мастера. Узкой кремневой пластине придавалась форма остренькой провертки, после чего ее притупленный конец вставлялся в совершенно гладкий и прямой стержень. Острие этого ручного сверла помещалось в центр маленькой бусины, а затем, как при добывании огня, рукоятку сверла вращали в разные стороны, зажав между ладонями и слегка надавливая на поверхность бусины, пока не получали сквозное отверстие.
Трони быстро вращала этот стержень между ладонями, полностью сосредоточившись на этой трудоемкой операции. Рассеянно наблюдая за ней, Эйла вдруг подумала, что Мамутои часто делают, казалось бы, совершенно бесполезную работу. Изготовление бус не являлось жизненно необходимым делом, как, например, заготовка и приготовление пищи, а нашитые на одежду бусины не делали ее более удобной и теплой. Однако молодая женщина уже начала понимать, почему эти бусы считаются такими ценными. Если бы у обитателей Львиной стоянки не было такого теплого и уютного жилища и достаточного запаса продуктов, то зимой они не могли бы тратить столько времени на изготовление подобных безделушек. Только хорошо организованная группа людей, объединив свои усилия, могла сделать все необходимые заготовки, чтобы в долгий зимний сезон посвятить свой досуг изготовлению бус. Поэтому изобилие костяных украшений показывало, каким желанным местом для жизни является Львиная стоянка. Чем больше костяных украшений носили Мамутои, тем более уважаемой и престижной считалась их стоянка.
Эйла взяла в руки костяное шильце и проколола очередную дырочку в своем учебном образце, стараясь сделать ее чуть больше, чем предыдущую; затем с помощью того же шила она попыталась просунуть конец нити в это отверстие. На сей раз ей удалось сделать это довольно быстро, однако она видела, что ее стежки выглядят далеко не так аккуратно, как у Диги. Расстроенная этой неудачей, она вновь рассеянно подняла глаза и увидела, как Ридаг опять нанизывает на веревку рассыпавшиеся позвонки, в центре которых имелось естественное отверстие, через которое когда-то проходил спинной мозг. Мальчик взял очередной позвонок и просунул в отверстие жесткий конец кожаной веревки.
Тяжело вздохнув, Эйла принялась за работу. "Не так уж трудно протолкнуть это шильце в отверстие, - размышляла она, подергав конец острия, показавшийся с другой стороны кожаного образца. - Вот если бы удалось привязать к другому концу нитку, то было бы гораздо легче…"
Она критически оглядела узкое костяное шильце. Затем опять взглянула на Ридага, который уже связал вместе концы веревки и развлекал погремушкой Хартала. Эйла задумчиво посмотрела на Трони, вертевшую ручное сверло между ладонями, потом перевела взгляд на Фрали, шлифовавшую очередную заготовку цилиндрической формы на плитке песчаника. Закрыв глаза, она сосредоточенно начала вспоминать, как прошлым летом, когда они жили в ее долине, Джондалар делал костяное острие…
Наконец Эйла вновь посмотрела на свое шильце.
- Диги! - воскликнула она.
- Что случилось? - вздрогнув, спросила молодая женщина.
- Мне кажется, я придумала, как можно делать это.
- Что ты имеешь в виду?
- Как легче продернуть нитку… Почему бы не сделать маленькое отверстие в тупом конце заостренной узкой косточки и не продеть в него нить? Ведь тогда ее гораздо легче будет протащить в дырочку, проделанную в коже. Ты заметила, как Ридаг нанизывал на веревку позвонки? Точно так же и мы, сшивая кожу, сможем протаскивать нитку во все отверстия. По-моему, неплохая идея… Как тебе кажется? - спросила Эйла.
Диги прищурила глаза, затем взяла у Эйлы шильце и оценивающе посмотрела на него:
- Но это должно быть очень маленькое отверстие.
- Отверстия, которое просверливает в бусах Трони, достаточно маленькие. Разве оно должно быть еще меньше?
- Это костяное шильце сделано из очень твердой кости. В нем будет трудно просверлить дырку, и, кроме того, я не вижу, в каком месте ее можно было бы сделать.
- А почему бы нам не сделать шильце из бивня или другой кости? Я помню, как Джондалар изготавливал очень узкие острия из костей и шлифовал их так же, как Фрали, с помощью песчаника. Разве мы не сможем сделать какое-нибудь узкое острие, а потом просверлить дырку в тупом конце? - напряженным от волнения голосом спросила Эйла.
Диги вновь погрузилась в размышления:
- Мы можем попросить Уимеза или Джондалара сделать очень тоненькую провертку, но… Да, пожалуй, можно попробовать. Мне кажется, Эйла, это отличная идея!
* * *
Почти все обитатели стоянки собрались в очаге Мамонта. Они лениво переговаривались, разделившись на компании по три-четыре человека, но лица их были напряжены, а в глазах затаилось ожидание. По земляному дому быстро распространилась весть о том, что Эйла собирается испытывать новое приспособление для протягивания нити. В его изготовлении приняли участие несколько человек, но поскольку идея родилась у Эйлы, то ей и предстояло опробовать его. Уимез вместе с Джондаларом долго мудрили, придумывая, как сделать такое сверлышко для просверливания крошечного отверстия. Ранек выбрал подходящий кусок бивня и, используя свои специальные орудия, вырезал несколько узких и длинных цилиндриков. Эйла заострила и отшлифовала их, а сами отверстия доверили сверлить Трони.
Эйла ощущала общую атмосферу взволнованного ожидания. Когда она наконец достала жильную нить и кожаные образцы, люди подтянулись к ней, всем своим видом показывая, что они совершенно случайно зашли навестить ее. Твердое высушенное оленье сухожилие - примерно в палец толщиной - имело коричневый цвет старой кожи и по виду напоминало деревянную палку. Под ударами камня сухожилие распадалось на длинные пряди светлых коллагеновых волокон, которые затем легко разделялись на нити любой толщины, их выбор зависел от будущего применения. Сознательно усиливая остроту момента, Эйла медленно и старательно ощупывала прядь волокон и наконец отделила от нее тонкую нить.
Послюнив кончик, она слегка заострила его, покрутив между пальцами, и взяла в другую руку новый костяной проталкиватель, напоминавший по форме укороченную иглу дикобраза. Направив заостренную нить в маленькое отверстие, она облегченно вздохнула, обнаружив, что кончик легко пролез в него, и вытянула нить. Затем она подняла костяной проталкиватель, чтобы уравнять свисавшие концы нити.
В кожаных образцах, над которыми мучилась Эйла, уже было проделано много дырочек. Но на сей раз она вставила в дырку свой проталкиватель и улыбнулась, увидев, как легко он прошел сквозь кожу, протянув за собой нить. Показав окружающим результат этой операции, Эйла услышала одобрительные и удивленные возгласы. Продолжая демонстрацию, она взяла второй образец, чтобы сшить его с первым, и повторила предыдущую операцию, хотя в данном случае ей пришлось воспользоваться кусочком мамонтовой кожи в качестве наперстка, поскольку второй материал был более грубым и толстым. Соединив оба кожаных куска вместе, Эйла сделала пару стежков и показала всем результат своего опыта.
- Отлично получается! - победоносно улыбаясь, сказала Эйла. Она отдала образец и иголку Диги, которая сделала еще несколько стежков.
- Да, просто потрясающе! Смотри, мама. Ты можешь сама попробовать, - сказала Диги, передавая Тули иглу и кожу.
Тули тоже сделала несколько стежков и, одобрительно кивнув, передала материал Неззи для проверки нового приспособления; затем настала очередь Трони, а она передала образец Ранеку, который попытался просунуть иглу сразу через оба куска кожи, но обнаружил, что при данной толщине это довольно трудно.
- По-моему, если ты сделаешь тонкое кремневое шильце, - заметил он, передавая образец Уимезу, - то можно будет заранее наделать отверстий в толстой коже, и тогда иглу будет легче протаскивать. Как ты думаешь?
Уимез опробовал приспособление и согласно кивнул:
- Да, пожалуй. Но эта костяная игла - остроумное изобретение.
Все члены Львиного стойбища испытали новое приспособление и согласились с мнением Уимеза. Процесс шитья шел гораздо быстрее, поскольку теперь нитка легко проходила в отверстие и ее не надо было каждый раз проталкивать с помощью шила.
Восхищенно покачав головой, Талут пристально разглядывал изящную костяную иглу, лежавшую на его широкой ладони. Длинное тонкое острие чуть утолщалось к тому концу, на котором была просверлена маленькая дырочка. Вождь мгновенно понял, как велика ценность этого изобретения, удивившись при этом, почему никто из них раньше не додумался сделать такое орудие. Достаточно было одного взгляда на эту костяную иглу, чтобы понять, как проста исходная идея. И однако это несложное приспособление значительно облегчало и ускоряло процесс шитья.
Глава 22
Четыре пары копыт в унисон стучали по каменистому грунту. Эйла низко пригнулась к холке своей кобылицы, поеживаясь от порывов бьющего в лицо холодного ветра. Скакала она легко; ее бедра и колени тонко чувствовали каждое движение мощных, напряженных мускулов мчавшейся галопом кобылы. Она заметила, что копыта второй лошади стучат не так, как несколькими минутами раньше, и поглядела на Удальца. Он вырвался было вперед, но теперь, судя по всему, подустал и начал отставать. Она пустила Уинни шагом, и молодой жеребчик тоже пошел потише. Лошади тяжело ступали, повесив головы; они тонули в облаках пара, вырывавшегося из их ноздрей. Устали, бедняги. Но славная была скачка!
Распрямив спину, легко покачиваясь в такт движению лошади, Эйла повернула назад к реке. Она ехала не торопясь, радуясь возможности наконец-то побыть наедине с собой. Было холодно, но красиво: ослепительные солнечные лучи казались еще ярче от искрящегося льда и нанесенного во время недавней метели снега.
Едва выйдя утром из земляного жилища, Эйла решила взять коней и отправиться на долгую прогулку. Сам воздух звал ее. Казалось, он стал легче, словно исчезло давившее весь мир тяжкое бремя. Она подумала, что мороз, должно быть, ослабел, хотя на вид ничего не изменилось. Лед не таял, ветер все так же носил легкие снежные хлопья.
Она улыбнулась, глядя, как гарцует жеребенок, гордо изогнув шею и подняв хвост. Она все еще думала об Удальце как о младенце, чьи роды она принимала, - а он давно уже не младенец. Еще не вошел в полный рост, а уже крупнее своей матери. И он - настоящий Удалец. Ему нравился бег, и бегал он быстро; а все же он не походил в этом на Уинни. В скачках на короткие расстояния Удалец был, без сомнения, сильнее, вначале он легко обгонял свою мать. Но Уинни была повыносливее. Она могла скакать во весь опор дольше, и, если путь был дальний, она всегда одерживала верх над Удальцом.
Эйла спешилась, но помешкала, прежде чем отдернуть полог и войти. Она часто пользовалась уходом за лошадьми как предлогом, чтобы хоть ненадолго выйти из своего жилища, и этим утром почувствовала некоторое облегчение: погода позволяла погулять подольше. Конечно, она была донельзя рада, что опять обрела свой народ, что люди приняли ее к себе, что она живет общей со всеми жизнью. И все же иногда ей нужно было остаться одной. Особенно в те часы, когда ее одолевали сомнения и нерешительность.
Фрали проводила большую часть времени у очага Мамонта с молодежью, ко все большей досаде Фребека. Эйле приходилось слышать споры у очага Журавля - скорее, даже не споры, а разглагольствования и жалобы Фребека в отсутствие Фрали. Она знала: ему не нравится, что Фрали слишком близко сошлась с ней… Беременной женщине подобает оставаться в стороне от дел и споров, избегать тревог. Все это тревожило Эйлу, особенно с тех пор, как Фрали призналась ей, что у нее были кровотечения. Она пыталась убедить свою подругу, что та может потерять ребенка, если не будет отдыхать как должно, обещала ей кое-какие снадобья, но теперь, под неодобрительными взорами Фребека, влиять на Фрали куда труднее.
А еще все больше беспокойства доставляли ей Джондалар и Ранек. Несколько дней назад Мамут пригласил Джондалара для разговора о новом оружии, придуманном им, но шаман весь день был занят, и только вечером, когда молодежь собралась у очага Мамонта, он нашел время обсудить новую затею. Хотя они скромно сидели в сторонке, смех и обычные шуточки молодых соплеменников доносились и до них.
Ранек был внимательнее, чем когда бы то ни было; в последнее время он, вроде бы шутя и поддразнивая, вновь стал заманивать ее к себе в постель. Ей непросто было отказать ему наотрез: слишком глубоко в ней укоренилось повиновение мужчине. Она улыбалась его шуткам - она все лучше понимала юмор, улавливала даже серьезную мысль, которая временами за ними таилась, - но изобретательно уклонялась от его недвусмысленных приглашений; и это вызывало всеобщий хохот на счет Ранека. Сам он смеялся вместе со всеми, радуясь ее уму и ловкости, и его милое, необременительное дружелюбие привлекало ее. С ним было легко.
Мамут, заметив, что Джондалар улыбается, одобрительно кивнул. Мастер по обработке кремня обычно избегал шумных сборищ молодежи, только дружелюбно смотрел на них издалека, и смех, скорее, возбуждал его ревность. Он не знал, что зачастую молодые люди смеялись над тем, как Эйла отшивает Ранека; но Мамуту-то это было известно.
На следующий день Джондалар улыбнулся ей - впервые за долгое время, подумала Эйла, почувствовав, как у нее стеснилось дыхание, как заколотилось сердце. Несколько следующих дней он приходил к очагу пораньше, не всегда дожидаясь, пока она уснет. Хотя она не желала вновь дать при нем волю чувствам, а он, кажется, не решался сам подойти к ней, у нее зародилась надежда, что он справится с тем, что так его беспокоило. Она надеялась - и сама боялась своей надежды.
Эйла глубоко вздохнула, потом приподняла тяжелый полог и пропустила в пристройку лошадей. Отряхнув парку и повесив ее на колышек, она вошла внутрь жилища. На сей раз очаг Мамонта был почти пуст. Здесь был только Джондалар; он о чем-то говорил с Мамутом. Встреча с ним была для нее радостью - но и неожиданностью, и тут она поняла, как мало они виделись в последнее время. Она улыбнулась и поспешила к ним, но увидела кислую гримасу Джондалара - и уголки ее рта смущенно опустились. Он, похоже, не слишком рад был видеть ее.