Наталья Кускова добирается к родственникам в деревню Переделкино. На самом деле в этой деревне у нее должна быть явка. Вся трудность заключалась в том, что девушка и понятия не имела, в какой стороне сейчас находится эта деревня. Она рассчитывала расспросить жителей первого попавшегося на ее пути селения.
Неожиданно девушка почувствовала беспокойство. У нее было такое ощущение, что за ней кто-то внимательно наблюдает. Она обернулась несколько раз - никого, но безотчетное чувство тревоги не проходило. Наташа зашагала быстрее.
- Куда же это ты спешишь, красавица? - услышала она вкрадчивый голос. Девушка от неожиданности чуть не вскрикнула. За кустом, в нескольких шагах от нее, стоял рыжебородый мужик в старом потрепанном пиджачке, пронизывая ее холодным внимательным взглядом.
- Уф, напугал, дядька! - быстро оправилась Наташа. - Ходишь по лесу, как леший с бородой!
- Куда же шла-то? - настойчиво повторил он.
- Да так, к своим наведаться.
- К кому же все-таки? - При каждом вопросе он добавлял к слову частицу "же", продолжая выспрашивать ее.
- А ты кто такой будешь, чтобы меня выпытывать? - перешла в наступление Наташа.
- Да я-то так, оттого что всех тут знаю. Могу же помочь, - увильнул от ответа мужик.
- Ну, а я родню здесь имею недалеко, в Переделкино.
- Да ну! - с радостью воскликнул мужик. - Тебе, красавица, повезло, я как раз туда же направляюсь. Выходит, нам с тобой по дороге. Все будет веселей идти! Ты как?
- А мне-то что, пошли, коль охота, - внутренне сопротивляясь, согласилась Наташа.
Они пошли молча, каждый погруженный в свои мысли. Мужик шагал медленной спокойной походкой крестьянина, привыкшего к долгой ходьбе. Наташа шла немного впереди, мучительно выискивая выход из создавшегося положения. Ее никак не устраивал этот подозрительный попутчик, к которому она с первой минуты не питала никакого доверия. Неужели они идут прямо в Переделкино? Выходит, ее выбросили недалеко от места назначения! Вот здорово! Значит, и мытарствам конец.
- Как же зовут родичей? - прервал ее размышления провожатый.
- Тетка у меня тут, Анна Мельникова, - в последнюю секунду почему-то решила соврать Наташа.
- Знаю, знаю Мельникову, - с новой вспышкой радости подхватил мужик. - Соседкой же мне приходится Мельничиха. Прямо до порожка доведу, не сомневайся.
Теперь Наташа поняла, какую опасность таила в себе эта случайная встреча. Никакой Мельничихи и в помине не было, а он принял все за чистую монету. Осмелев, мужик стал осторожно выспрашивать ее дальше.
- Не боишься одна по лесу ходить?
- А чего бояться? Люди-то не звери.
- Оно же так, да все же бывает лучше зверя встретить в лесу, чем иного человека. А вдруг эти, из лесу которые, наскочат.
- Какие из лесу? - не поняла Наташа.
- Партизаны, - испытующе поглядел он на девушку.
- Что они мне сделают?
- Может, ты тоже оттуда, от них, а мне голову морочишь.
- Ой, уморили! На кой они мне сдались! У них свое, у меня свое. У тебя, дядько, небось свое. Может, ты сам от них, гля, какую Городищу отрастил, - засмеялась Наташа, все больше убеждаясь, что человека этого ей надо остерегаться.
- Грех тебе смеяться надо мной! - возразил он ей, не отвечая на шутку. - Как же тебя зовут?
- Допустим, Наталья!
- Ну вот, Наталья, мы и пришли, - кивнул он на показавшуюся за поворотом дороги деревню.
- Вы и взаправду знаете мою тетку? - решилась на разрыв Наташа.
- А то что ж!
- Хочу попросить вас. Зайдите к ней, предупредите, что племянница Наталья приехала. А я пока себя в порядок приведу, а то вся грязная и мятая, на земле валялась, да и причесаться надо.
- Это зачем же? Не дури, девка, не на таковского напала! Ишь, предупредите! Пошли-ка со мной! - Он крепко схватил Наташу за тонкую руку и крутнул ее в запястье так, что боль резанула по суставам, и толкнул девушку вперед. - Посмотрим вместе на твою сродственницу!
Дальше они шли молча, бородатый мужик продолжал держать Наталью за руку. А она придумывала, как бы ей избавиться от единственной улики - компаса, который лежал в кармане жакета.
У деревянного, рубленого дома под железной крышей стоял часовой с немецкой винтовкой, закинутой за спину.
- Кого тащишь, Максимыч? - окликнул он подходившего мужика.
- Попытаем, скажет. Сам еще не знаю. Сдается же мне, залетная птаха-красавица…
Бородатый протащил Наталью в одну из комнат, где за столом в советской гимнастерке, перетянутой ремнями, сидел молодцеватый военный. Над ним висел косо приколоченный портрет Гитлера.
- Здорово, Колька! - приветствовал мужик военного.
- Хайль Гитлер! - выкрикнул военный, выкинув над головой руку. - Сколько раз тебя учить приветствию! - недовольно проворчал он.
- А на что же мне твое приветствие, если вон какую красавицу пымал! - зло ухмыльнулся бородатый. - Ты только погляди на эту цацу.
- Откуда? - уставился на Наташу Колька.
- Не тот разговор же, - перебил его бородач. - в город везти надо, кажись, непростая она. Про Переделкино плела, тетку Мельничиху. Здесь не то что Мельничихи, - повернулся он к Наташе, - тут и твоей Переделкиной нету вблизи. Все ты брешешь!
Колька вышел из-за стола и, поскрипывая новыми ремнями портупеи, принялся обыскивать Наташу. Ей были омерзительны его прикосновения. Компас он вытащил уже потом, обшарив всю ее одежду.
- Так! - поднял он его на уровне глаз за ремешок, словно это был не прибор, а колбочка с какой-то непонятной ему жидкостью. - Скажешь, на дорожке нашла?
- Да, возле осинки лежал, - прошептала она растерянно.
- Все так брешут! - заверил он ее. - То наган найдут в лесу, то бомбочку, а прикидываются, что совсем не знают, что это такое. Выдумывай чего-нибудь покрепче, а то в гестапо до смерти засмеют.
В гестапо Максимыч привел Наташу прямо к Паклеру. Этот оберштурмфюрер был специалистом по выколачиванию признаний от арестованных. Его работой восхищался сам Шмиккер. Паклер придумывал различные пытки и изобретал инструменты для этой цели. Но любимым его занятием при допросах женщин было битье по пяткам и суставам деревянной палкой. Он не дробил им кости, он бил не торопясь, методично и не особенно сильно. Об этом он вычитал в одной книжонке еще на школьной скамье, где описывались различные пытки времен испанской инквизиции. Он не был тонким психологом, не пытался проникнуть в душу арестованного, это он считал делом паршивых интеллигентов. Паклер тупо твердил, что проникнуть в сознание и заставить человека высыпать все секреты можно только с помощью кнута и палки. Единственная оценка, которую он всегда давал при встречах с людьми, будь то немец, поляк или русский, - через сколько минут он заговорит на том языке, на котором нужно Паклеру, какую можно к нему применить пытку, чтобы заставить его говорить.
Наташу он оглядел критически, думая, что тут возиться придется недолго. Ему было жаль, что последнее время попадаются слабые, безвольные хлюпики, за которых стоит только приняться, и из них сыплется все, что они знают и не знают.
Девушка испуганно глядела на долговязого эсэсовца. Он извлек из кармана монокль и, неловко сунув его в глаз, внимательно поглядел на Наташу. Монокль он видел однажды в кино у какого-то барона, и ему это страшно понравилось, запало в его ограниченный мозг. Теперь он завел себе монокль и демонстрировал его перед своими жертвами.
- Скажи ей, что я выну из нее душу в одно мгновенье, если она не расскажет, к кому шла, - не поворачиваясь к переводчику, процедил Паклер, рассматривая девушку. "Хороша, черт побери! - отметил он про себя. - Жаль, придется попортить это тело".
…Он мучил ее несколько дней подряд. Она была неудобным для него материалом: быстро теряла сознание и уж очень кричала. Терпения ни грамма, таких Паклер не любил. Но что его больше всего бесило - за все это время она так ничего и не сказала. Твердит одно: шла к тетке в Переделкино.
Наконец, Наташу бросили в общую камеру. Двое суток ее не вызывали на допрос. Паклер задыхался от бессилия, ему не удалось сломить эту упрямую девчонку. Шмиккер, поприсутствовав однажды на паклеровском допросе, коротко сказал, крепко уязвляя последнего:
- Оберштурмфюрер, шевелите мозгами, разве тут надо давить силой! Так вы меня лишите источника возможной информации об отряде Русака…
Как-то под вечер в камеру № 13 бросили молодого парня. Светлые волосы слиплись от крови. Лицо в кровоподтеках, как говорится, на нем живого места не было. Он без движения лежал на холодном каменном полу, скорчившись от боли. Наташа, уже придя в себя, с жалостью смотрела на парня. Наконец девушка не выдержала, подползла к нему и склонилась над ним. Лоскутом материи, оторванным от рукава своего платья, она вытерла кровь с его лица.
Вскоре парень пришел в сознание и застонал.
- Я давно тут? - хрипло спросил он.
- Часа два, - ответила девушка, поглаживая его заросшую щетиной щеку.
- Воды бы! - попросил он.
- Здесь нет воды. - Девушка поднялась на ноги и вдруг с отчаянной решимостью застучала кулаком в дверь.
- Тебе чего? - заорал на нее кудлатый надзиратель.
- Воды принесите, плохо человеку.
- Человеку! - презрительно протянул кудлатый, заглядывая через ее плечо. - На тот свет можно и без воды!
Дверь захлопнулась.
- Не попал он мне в добрые времена! - проворчал парень. - Ладно, перетерпим как-нибудь. Помоги мне к стенке подвинуться.
Он посидел несколько минут, опираясь о стену, затем спросил:
- Тебя как звать?
- Наташа. А вас?
- Сухов, Николай. Взяли, а теперь допытываются о каких-то явках, адресах. Случайный я здесь, но им не докажешь.
Ночью его увели на допрос и под утро снова бросили в камеру в беспамятстве. Так продолжалось еще день и ночь. Паклер не давал ему передышки, нервничал, вкладывая в дело и силу и душу.
В последнюю ночь Сухов был недолго на допросе, и его приволокли без сознания. Наташа положила себе на колени его голову и замерла.
- Ну, что с ним, дочка? - спросил старик.
- Мучают его, а он не виноват, - сказала она, будучи почти полностью уверенной в обратном. Она чувствовала, что этот парень здесь неспроста… Занятая своими мыслями, девушка не заметила, как он открыл глаза и испытующе смотрит на нее.
- Наташа! - позвал он еле слышно.
Она склонилась к нему.
- Ближе… Ты, наверное, выйдешь отсюда. Моя песня спета. Завтра конец! Запомни, что я тебе скажу. На площади есть аптека. - Сухов замолчал, заметив, как завозился рядом старик. Дождавшись, пока он уляжется, Николай продолжал: - Зайди к аптекарю, фамилия Сомов, скажи ему три слова: "Сухов ушел человеком!" Больше ничего, пусть передаст Русаку.
Последнее слово особенно взволновало Наташу. Так звали командира партизанского отряда, в который ее отправили радисткой. Так вот кто он, этот светловолосый парень. Теплая волна разлилась по ее телу, она наклонилась и поцеловала его в лоб.
- Ты чего? - не понял он ее.
- Так, за доверие спасибо! - прошептала она в ответ.
Под утро парня вывели на допрос, а спустя полчаса вызвали и Наташу. Паклер посмотрел на нее в свой любимый монокль и ехидно улыбнулся:
- Я мог бы тебя забить до смерти, но тобой заинтересовалось более высокое начальство. Паклер для тебя был плох, там мастера получше. Но они не понимают толка в искусстве допроса. Что тебе стоит сказать два слова? А? Скажи, и все кончится! Ну же! - Паклер с надеждой заглянул ей в лицо.
В этот момент за стеной раздались глухие удары и мычание страдающего человека. Наташа вздрогнула. Паклер открыл дверь и заглянул в комнату. Наташа узнала светлую голову человека, оголенного до пояса и подвешенного за руки к потолку. Это был Николай Сухов.
Паклер захлопнул дверь.
Сухов пришел в камеру сам, струйка крови струилась по его подбородку. Он криво усмехнулся, застонав, уселся рядом с Наташей.
- В лагерь завтра! - шепнул он ей радостно. - Значит, буду на свободе. Мне бы только выйти из этих каменных стен, Сухов знает, что ему делать.
Наташа разволновалась. Неужели этот человек сможет бежать? Да, такой сможет. Сегодня она убедилась, когда увидела его подвешенного за руки к потолку. Он молча сносил истязания, сильный человек, такой может. Она пододвинулась к нему.
- Не поворачивайте головы, - горячо прошептала она Сухову. - У нас нет времени, с минуты на минуту за мной придет машина, увезут куда-то. Мои муки впереди… Теперь запоминайте. Вы доверились мне, я хочу довериться вам. Я была сброшена на парашюте с рацией. Шла к Русаку.
Сухов прерывисто задышал и прижался головой к стене. Наташе показалось, что ему плохо.
- Что с вами? - спросила она участливо.
- Ничего, это сейчас пройдет. Взволновала ты меня! Говори дальше.
Наташа коротко описала дорогу, деревню и старый кряжистый дуб у дороги.
- Двадцать шагов от дуба, у молодого вяза зарыта рация. Она очень нужна Русаку, очень! Желаю вам счастья, - грустно закончила она, опустив голову.
Сухов нашел ее руку и пожал.
- Крепись, крепись, девка! - сказал он. Наташу полоснуло это слово - "девка".
Загремел засов двери.
- Сухов, с вещами! - крикнул лохматый надзиратель.
Он еще раз пожал руку Наташе и, как-то криво улыбаясь тонкими губами, сказал:
- Прощай!
Наташу вызвали примерно часа через три.
- Не сюда, - подтолкнул ее охранник к другой двери, когда она было направилась к знакомому "кабинету".
Девушка вошла в кабинет Шмиккера и остановилась у двери.
- Садись, детка! - пригласил ее ласково штурмбаннфюрер.
- Ты мужественно держалась, я восхищаюсь тобой. Если бы у меня была такая дочь, я бы гордился ею. У рейха должны быть такие дети! - торжественно добавил он.
Сзади открылась дверь, кто-то вошел и прерывисто задышал в затылок Наташе. Ей хотелось обернуться, но она сдержалась. А тот, за спиной, все дышал и дышал, обдавая ее запахом водки и лука.
- Значит, ты не хочешь нам помочь, - проговорил Шмиккер. - Видишь ли, то, что ты нам сообщишь, - для нас уже не ново. Мы и сами знаем. Тебя выбросили на парашюте. Ты радистка, предназначалась для партизанского отряда Русака.
Наташу затрясла нервная дрожь, страшная мысль обожгла ее мозг: "Неужели я могла проговориться в бреду, во время пыток!"
- Так ведь? - услышала она голос гестаповца издалека.
Наташа молчала, лихорадочно думая.
- Тогда я скажу еще больше. Ты закопала рацию, которую везла в отряд, под молодым вязом в двадцати шагах от старого дуба.
Наташу бросило в жар, мысли ее заметались в поисках выхода.
- Вот твоя рация! - Шмиккер торжествующе поднял с пола ее рюкзак и положил его на стол.
- Теперь скажешь все?
- Я ничего не знаю! - тихо проговорила потрясенная девушка. - Это не мой рюкзак.
- Михель, разъясни этой дурочке, что она слишком глупа, чтобы тягаться с нами, гестапо! - сказал он кому-то через голову Наташи. И тот, сзади, сделал несколько шагов вперед и сел на стул справа от Шмиккера.
Наташа подняла голову и вскрикнула от неожиданности: на стуле сидел светлоголовый, светлоглазый парень в черном эсэсовском мундире с железным крестом на груди. Его лицо как две капли воды было похоже на лицо Николая Сухова, ее товарища по заключению.
- Здравствуй, Наташа! - сказал он, улыбнувшись тонкими губами.
Теперь уже сомнения не было: перед ней сидел Сухов. Наташа застонала, сраженная тем, что ее провели, обхитрили.
- Ну и подлец же! - только и смогла она вымолвить, задыхаясь от ненависти и к Шмиккеру и к этому предателю.
А Мишка улыбался довольный: его мечта сбылась, он получил желанный крест. Правда, за него пришлось заплатить дорогой ценой: Паклер с профессиональным умением разделывал Мишку перед каждым возвращением в камеру. Он лупил его здоровыми, сильными, жилистыми кулаками, норовя нанести удар побольней. Паклер ненавидел русских и свою злость вымещал на этом битюге-полицейском.
- Михель, можешь ее взять! Теперь она не нужна нам. Завтра ее повесишь. Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер! - бодро гаркнул Лапин и, подтолкнув Наташу к выходу, вывел ее из кабинета.
На улице творилось невообразимое. Тяжелый глухой гул отчетливо долетал до города. Немцы готовились к отступлению. Красная Армия нажимала со всех сторон. Поспешные сборы Мишка видел и в здании гестапо. Пора было подумать о себе.
Шмиккер уезжал на следующий день. Слухи были один страшней другого: То русские прорвали фронт и подходят к городу, то город попал в окружение. Наташу Мишка повесил сам. Она спокойно стояла в кузове машины и покорно дала надеть себе на шею петлю. Шея была тонкая, девичья, с золотистыми волосками на затылке. Она смотрела последние секунды на мир широко открытыми, ясными глазами и вдруг улыбнулась. Это было все, что запомнилось Мишке.
…Зук со своими людьми взорвал тюрьму вместе с арестованными.
Мишка сидел в "хорхе" на переднем сиденье, сзади уселся штурмбаннфюрер Шмиккер. Лапин радовался, что покидает этот город, уже ставший прифронтовой полосой. Машина обгоняла подводы, грузовики, угрюмых немецких солдат. Ее путь лежал на запад…