- Видно будет. От амнистированных вряд ли что узнаем, а там всякое может быть. Берите бразды правления в свои руки. Дождетесь сведений от Петренко и действуйте.
* * *
В город Е. Петренко приехал рано утром. Еще все учреждения были закрыты, и до девяти часов ему пришлось сидеть в парке. Он немного нервничал, ожидая разговора с секретарем райкома. Виктор был абсолютно уверен, что тот с охотой примет его предложение, но первый контакт немного волновал капитана.
В райком Петренко вошел без десяти девять и, к своему удивлению, в кабинете за столом увидел секретаря.
- Разрешите? - переступил порог Петренко.
- Садитесь! - пригласил его секретарь. Он был довольно молод, может быть, чуть старше самого Петренко, и тот уже засомневался, что перед ним секретарь.
- Я бы хотел поговорить с секретарем райкома…
- А вот он, перед вами, - встал тот и протянул Петренко руку. - Климанов!
- Петренко! - представился капитан и вынул из кармана удостоверение личности.
- Что же привело Комитет государственной безопасности в райком? - с улыбкой спросил секретарь.
Петренко вкратце изложил ему суть дела и, видя, как заинтересованно слушает его секретарь, еще раз подумал, что полковник все же был прав, предлагая столь необычный эксперимент.
- А вы знаете, в этом есть соль, - заметил секретарь. - Хорошо, что вам пришла такая идея. У вас готов текст обращения? Еще нет… Тогда вот вам бумага, пишите.
Казалось бы, простое обращение, но Виктор ломал над ним голову больше двух часов. Наконец, перечитав несколько раз написанное, он подошел к секретарю райкома.
- Готово? Дайте я посмотрю… "Уважаемые товарищи! К вам обращается Комитет государственной безопасности. В настоящее время сотрудники КГБ заняты поисками опасного государственного преступника, который во время войны жил в городе Е. и здесь же принимал участие в массовых расстрелах советских граждан. Имя его - Михаил Лапин. В городе он больше был известен под кличкой Мишка-палач. Тот, кто может что-либо сообщить КГБ об этом человеке, о его прошлом, о его преступной деятельности, адрес довоенного местожительства, предполагаемые места, где он может укрываться в настоящее время, его близких и знакомых, приглашается в городское отделение милиции, в комнату дежурного", - прочитал вслух секретарь. - Хорошо! - одобрил он. Тут же снял телефонную трубку и вызвал какого-то Митрофанова.
- Придет к тебе товарищ Петренко, - сказал Климанов. - Помоги ему. В чем? Это уж он тебе расскажет. Запишешь и дважды в день передашь, сегодня и завтра. Ну, бывай! - Секретарь улыбнулся. - Строгий мужик. Любит порядок, - пояснил он Петренко. - Пропаганда!
"Строгий мужик" Митрофанов оказался маленьким, тщедушным человеком с мощным баритоном, которым он управлял, как музыкант трубой, то понижая, то повышая тон.
- Ого! - воскликнул он, прочитав то, что ему дал Петренко. - Сами будете говорить или как? - с явной надеждой спросил он. Судя по голосу, Митрофанов все передачи, наверное, вел сам, и отказаться от такого текста ему очень не хотелось. Он уже представил себе, как прозвучат по радио эти фразы.
- Пожалуй, сам.
- Хорошо, - покорно согласился Митрофанов и, согнувшись, пошел впереди Петренко, от этого он стал еще меньше, чем был на самом деле.
В студии, где стояли два магнитофона, Митрофанов усадил капитана на стул, пододвинул ему микрофон и, махнув рукой, стал следить за стрелкой, регулирующей уровень записи. Недовольно хмыкая, он заставил Петренко несколько раз прочесть текст, потом перемотал пленку и дал ему послушать. Увы, голос у Петренко, что называется, на пленку не ложился. Проскальзывали какие-то свистящие, то ли шипящие звуки. Если бы он в то время поднял глаза на Митрофанова, то прочел бы на его лице такое презрение, что понял бы сразу - диктором ему никогда не быть.
- Нравится? - с нотками ехидства в голосе спросил Митрофанов.
- Ничего! - коротко ответил капитан, отлично понимая, что и таким "радиобезликим" голосом, как его, можно привлечь людей к делу.
- Вот и я говорю: ничего! - буркнул голосом-трубой экстра-радист, диктор и начальник радиоузла.
На прощанье он пожал протянутую ему руку и чему-то загадочно улыбнулся.
- Через час дадим по точкам, - сказал он. - Как раз будет обед, и все смогут услышать.
…В час дня, когда Петренко сидел в комнате дежурного городского отдела милиции, он услышал митрофановский баритон и от души посмеялся над шуткой, которую сыграл с ним начальник радиоузла. Его голос и интонации действительно звучали так, что пройти мимо них никто не мог, не послушав, о чем же скажет известный всему городу карлик, обладающий баритоном гиганта.
Свидетель № 1
Жил он в небольшом поселке на Алтае, в маленьком домике с вдовой средних лёт. Хоть брак его и не был официально зарегистрирован, но ни для кого давно уже не было секретом, что Иосиф Фунт стал мужем Елизаветы Покрас. Работал же он бухгалтером в комбинате бытового обслуживания.
Чтобы не вызывать кривотолков, Перминов не хотел долго задерживаться в здании комбината. Фунта он хорошо помнил по фотографии и, заглянув в дверь бухгалтерии, сразу же узнал его. Бывший переводчик гестапо вышел из дверей комбината и, согнувшись по-старчески, зашаркал по тротуару ногами, "Чего это он таким несчастным и старым прикидывается?" - удивился капитан, приглядываясь к бухгалтеру. За очками, которые тот не снял и на улице, глаз не было видно, и Перминов почему-то с неприязнью подумал: "Очки носит!"
Перминов пошел следом за бухгалтером, рассматривая его старый, потертый плащ, стоптанные башмаки, и вновь подумал: "А ведь тогда этот тип ходил в черном мундире, в сверкающих сапогах, на поясе носил парабеллум…"
- Иосиф Фунт? - полувопросительно-полуутвердительно спросил он, догоняя бухгалтера.
- Да, а что? - видно, уже привыкнув ничему не удивляться, повернул голову Фунт.
- Хочу с вами побеседовать.
- Пожалуйста, - покорно ответил он, даже не поинтересовавшись, кто стоит перед ним.
Они пошли рядом, и Фунт стал рассматривать почву под ногами, словно отыскивая там что-то, разрешающее его непроходящую тревогу.
- В свое время, когда вы служили в гестапо, вы были в близких отношениях с неким Мишкой Лапиным, - Перминов сделал паузу.
- Не совсем верно, - поправил его тихим голосом Фунт, продолжая смотреть под ноги. - Я не был с ним в близких отношениях. У него были свои друзья, у меня же друзей не было.
- Допустим. Но вы его хорошо знали.
- Знал. И что с этого? - В его вопросе был уже и готовый ответ: Фунт не собирается распространяться на эту тему.
- Откуда он родом? - в лоб опросил Перминов.
- Вам лучше знать: вы власть! - с какими-то жесткими нотками в голосе отрезал Фунт.
- Знали бы, не спрашивали.
Фунт безразлично пожал плечами.
- Как его настоящая фамилия? - снова спросил Перминов, уже чувствуя, что здесь он работает впустую.
- Это официальный допрос?
- Нет!
- Тогда оставьте меня в покое. Лапин его фамилия, - насмешливо процедил сквозь зубы Фунт, и Перминов понял, что бывший гестаповец, если даже и знает что, говорить не хочет.
- Как фамилия той женщины, с которой жил Лапин? - для проверки спросил Перминов.
- Стыдно вам, начальник, беспокоить человека по таким вот вопросам. Думаете, если в тюрьме был, так уж можно и спрашивать, кто с кем жил! Разве я могу знать всех женщин, которые были у него или у какого другого полицейского? - наконец поднял глаза Фунт.
"Когда же это у него успело испортиться зрение? - подумал Перминов, пытаясь заглянуть через толщу стекол в глаза переводчика. - Хотя двенадцать лет заключения…" Оборвав свою мысль на половине, он стал готовить новую атаку.
- Советское правительство поступило с вами довольно гуманно. Ведь на вашей совести осталось немало преступлений. Почему же вы не хотите помочь нам найти Лапина? Или мысль о том, что он ускользнул от наказания, доставляет вам удовольствие?
- Эк, хватились! Через двадцать-то лет! А где же ваша хваленая амнистия? - ему было трудно скрывать насмешку, да он, собственно, и не пытался это делать. Потом вдруг, повернувшись к Перминову, уперся стекляшками очков в его лицо и нарочито вежливым тоном произнес:
- Пардон! Мне нужно спешить домой! Приятно было встретиться и побеседовать. Только чтобы больше к этому не возвращаться, скажу вам сейчас: я ничего, к сожалению, не знаю, кроме себя и своей теперешней жизни. Не могу быть вам полезен!
В последнюю секунду Перминов все же заглянул в его глаза и прочел в них такую злобу, что понял, почему Фунт надел очки. Они прятали черноту его души, а он не хотел, чтобы кто-то заглядывал в его душу, как в глубокий колодец.
Перминов вернулся в комбинат бытового обслуживания и, зайдя в кабинет директора, представился ему сотрудником уголовного розыска. По его просьбе директор слишком уж поспешно дал ему личные дела своих работников. Капитан отобрал несколько папок, в их числе и Иосифа Фунта. Первое знакомство с почерком бывшего гестаповца исключало мысль о том, что тот мог написать анонимное письмо. После разговора с ним Перминов был уже абсолютно уверен, что Фунт не может быть автором письма - этот не напишет…
Поговорив с директором о производстве, выполнении плана, заказов, снабжении, он извинился, что отнял у него время, и распрощался с явно обрадованным директором, как показалось Перминову, плутоватым и хитрым мужичком.
На следующее утро капитан выехал в Озерск.
Крупицы
Женщина вошла в комнату, несмело переступив порог.
- Я вот слышала сегодня Митрофанову объяву, - начала она, всматриваясь в лицо молодого человека в штатском костюме. - Про Мишку-палача говорил он…
- Пожалуйста, проходите, - встал ей навстречу Петренко. Он усадил женщину в кресло и прошел к столу.
- Нас действительно интересует все, что известно об этом человеке. Давайте познакомимся. Моя фамилия Петренко, сотрудник Комитета государственной безопасности.
- Истомина Клавдия Васильевна. Знала я этого… - она поколебалась немного, не решаясь сказать "человека", и, наконец подыскав подходящее слово, добавила: - самого Мишку. Ох, как знала! Такое не забудется до самой смерти! Муж был в Красной Армии, а я жила у его матери. Как-то приходит к нам этот Мишка и лишь порог переступил, сразу подскочил ко мне и зашипел: "Где прячешь мужа, красная сволочь?"
Воспоминания начали волновать женщину, она нервно задвигала руками, стараясь унять их дрожь.
- Просто не могу сейчас вспоминать все это. - Она поднесла платок к глазам. - Я ему говорю, извергу, мол, в ноги бы поклонилась тому, кто мне о нем весточку принесет. А Мишка пронзил меня своими водянистыми глазами и прошипел: "Я тебе сейчас дам весточку! Кто к тебе из леса приходил?" Он схватил меня за волосы, потом как рванет - я и упала на пол. Мать моя закричала на него: "Ах ты, кат проклятый!" Не знала же она, что его в то время люди катом прозвали - палачом, значит. Тут Мишка поднял свою плеть с шишкой на конце, она у него всегда на руке висела, и как заорет на старуху: "Молчать, старая кляча!" Два раза ее по голове ударил плетью, она и сознание потеряла. Потом меня несколько раз полоснул. "Я, - говорит, - еще вернусь и посчитаюсь с тобой!" Поднялась я, к матери подошла. Гляжу, а она уже и не дышит: в висок угодил… Так и убил он мать, а муж с войны не вернулся…
Она посидела немного молча. Петренко ее не торопил, он понимал душевное состояние женщины и ждал, что она может еще вспомнить.
- Вот и вся моя несложная история, - прошептала она. - Найдете его, могу быть свидетелем.
- Вам никогда не приходилось слышать его фамилию или место, откуда он приехал? - задал вопрос Петренко, уже чувствуя, что ничего нужного для следствия он не узнает.
- Нет, никогда.
Петренко поблагодарил женщину, записал ее адрес, пообещал, когда потребуется, пригласить ее.
Виктор воспрянул духом: благодаря выступлению по радио уже удалось вскрыть новые преступления Мишки-палача, отыскать нужных свидетелей. А их оказалось больше, чем предполагал Петренко. Он выслушивал взволнованные рассказы о страшных днях оккупации, в которых неизменно фигурировал Мишка Лапин. Пока это были лишь горькие воспоминания людей, которым довелось видеть виселицы за стенами госпиталя-тюрьмы и расстрелы у каменной стены, глубоко изрытой пулями. Нашлись очевидцы массовых казней у противотанкового рва в Шаровом лесу, Петренко располагал фотоснимками Чрезвычайной государственной комиссии о фашистских зверствах, сделанных при вскрытии этой страшной братской могилы. Более трех тысяч трупов извлекли оттуда. Многие были изуродованы: с проломленными черепами, отрубленными руками и ногами, со сломанными позвоночниками. Изучая эти документы, капитан Петренко пришел к выводу, что, прежде чем расстрелять, людей подвергали страшным, нечеловеческим пыткам. Среди расстрелянных были люди, убитые выстрелом в лицо. Многим свидетелям доводилось видеть расправы, учиняемые Мишкой-палачом. Этот прием расстреливать был его излюбленным методом казни. Только в Шаровом лесу расстрелянных таким способом оказалось более пятидесяти человек. Время сохранило в тайне их имена, фамилии, но те, кто потерял во время оккупации своих близких, арестованных гестапо или полицией, пытались отыскать родных и знакомых среди изувеченных трупов.
Больше недели провел Петренко в городе Е. Наконец он решил, что собрал достаточно материалов, которые необходимо было довести до сведения следственного отдела. Вечером он позвонил полковнику Федорову.
- Мне кажется, большего я здесь не получу. Свидетельские показания в основном повторяются. Весь собранный материал я систематизировал. Разрешите закончить командировку и доложить результаты расследования.
- Возвращайтесь!
В кабинете полковника капитан Петренко застал, кроме Федорова, своего начальника майора "Агатова. Петра Перминова здесь не было. Полковник закончил разговор по телефону, который вел с каким-то товарищем Сеуловым, и поднял глаза на Петренко.
- Перминова не будет, - ответил полковник на немой вопрос Виктора. - Работает на Алтае по анонимному письму. Что интересного привезли вы из Е.?
- Разрешите доложить, товарищ полковник! - Капитан встал и вытащил из кармана блокнот.
- Садитесь, садитесь! У нас долгий разговор.
- Кое-что из того, что я доложу, имеется в деле Мишки-палача, но в свете новых данных эти сведения приобретают особую окраску… Зимой тысяча девятьсот сорок второго года Михаил Васильевич Лапин появился в городе Е. Поселился он в избе у своей старой знакомой Анастасии Гольцевой, отчество никому не известно, звали ее все запросто - Таськой. Женщина довольно красивая и ветреная. До приезда Лапина принимала у себя немецких солдат. Откуда прибыл в Е. Лапин, пока остается невыясненным, но, судя по заявлению свидетелей, он уже состоял на службе у немцев. Первое преступление он совершил вскоре после приезда: возле школы была расстреляна еврейская семья - муж, жена и трое детишек. В квартиру этой семьи переселился Лапин с Таськой Гольцевой.
Весной, как известно, партизаны отряда Геннадия Ивановича Русакова совершили налет на город. Они уничтожили местный гарнизон, захватили город и почти три дня держали его в своих руках. Эта операция стоила им больших человеческих жертв, от отряда едва осталась половина. Сам Русаков сейчас работает секретарем райкома партии в одном из районов.
Мне довелось с ним встретиться в последний день командировки. Любопытные детали открыл этот человек. Во-первых, операция по захвату города позволила дивизии генерала Кролева, которая сидела окруженная в болотах, вырваться из кольца. Кролев вместе с Русаковым перехитрили немецкое командование. Город Е. являлся важным железнодорожным узлом, и захват его партизанами нарушал снабжение и доставку войск и вооружения некоторым дивизиям группы "Центр". Расчет был прост: генерал Кролев сидел в болотах, боеспособных солдат в его дивизии едва насчитывалось полторы тысячи. Самый ближний путь к линии фронта лежал через непроходимые болота. Так считали немцы. Угол болот выходил на стык двух деревень Силки и Лога. Здесь оборону держала дивизия немецкого генерал-майора Кельна. Будучи абсолютно уверенным, что дивизия Кролева на этом участке не сможет прорваться, не только прорваться но и даже приблизиться к немецкой линии обороны гитлеровское командование приняло решение подавить активность партизан, вернуть обратно захваченный город и навести порядок в своем тылу. Эту задачу было поручено выполнить дивизии генерала Кельна. На третий день после партизанской акции немецкая дивизия была снята с фронта и при поддержке двадцати пяти танков почти окружила партизанский отряд в городе и начала атаку. Бой был жестокий, восемь танков партизаны сожгли на подступах к городу и на центральной площади. Русаков рассказал, что в этом бою погибли почти все разведчики отряда, молодые мужественные парни: Семен Смехов, Коля Карпенко, Серж Гоголадзе, Гриша Копфер. Перед моими глазами до сих пор стоит картина гибели Саши Морозова, которую нарисовал Геннадий Иванович. Извините, товарищ полковник, может быть, я докладываю слишком длинно? Тогда я опущу все эти подробности и перейду непосредственно к личности преступника, - прервал рассказ капитан Петренко, взглянув на собеседников.
- Нет, нет, продолжайте. Все это имеет отношение к предателю уже тем, что он жил в этом городе. Как вы думаете, товарищ майор? - полковник повернулся к Агатову.
- Это очень хорошо, что вы смогли собрать такие подробные сведения, узнали о героической борьбе партизан против фашистских захватчиков. В нашей работе мы привыкли обходить все эти подробности и выбирать только главное. Я с большим интересом слушаю то, что вы рассказываете.
- Так вот, во время танковой атаки разведчики Смехова укрепились на площади. Когда один танк прорвался на площадь, навстречу ему выскочил Саша Морозов с бутылкой зажигательной смеси. Пуля ударила в бутылку, и он, охваченный пламенем, бросился прямо под танк и поджег его…
Необычна судьба бывшего командира разведчиков Семена Смехова. Его отец, семеновский офицер, бежал после разгрома в Харбин. Жена отказалась покинуть Россию, и тогда отец в наказание ей увез с собой восьмилетнего сына. Там он запил и в одной из пьяных драк был смертельно ранен. Умирая, он наказал мальчугану вернуться в Россию и найти свою мать, Семен скитался по Маньчжурии, просил милостыню, воровал, жил мелкими приработками. Однажды его подобрал старый японец, мастер дзю-до. Он хотел передать кому-нибудь свое искусство. Через год мальчик владел приемами дзю-до и карате. Прожил он у японца года два, пока не умер его покровитель. Мальчик решил пробираться на Родину. Вместе с контрабандистами он перешел границу и оказался в России. Позднее разыскал свою тетку и поселился у нее. Но прошлое шло за ним по пятам: в институт его не приняли, в армию не призвали. Во время работы на заводе произошла авария, следователю было выгодно сделать из этого политическое дело, тем более что "враг" был под рукой - сын белого офицера. Два года Смехов просидел в лагерях, потом его реабилитировали. Началась война, Смехов остался на оккупированной территории. Однако гражданский долг, патриотизм русского человека побороли в нем чувство обиды, и он пришел к партизанам. В последнем бою за город его тяжело ранили, и Семен Смехов умер…