* * *
В комнате наступила тишина. Присутствующие молчали. Все они были захвачены картиной суровой правды и мужественного героизма.
- Спасибо вам, товарищ Петренко, - наконец проговорил полковник. - Какие люди!.. Было бы неплохо после того, как мы закончим это дело, выступить вам в печати, по радио, рассказать о них… Мы обсудим это с вами. Продолжайте!
Петренко рассказал о работе подпольной группы, организованной в городе командиром партизанского отряда Русаковым. Многочисленные факты преступлений Мишки-палача раскрыли картину морального падения предателя Родины. Но, к сожалению, как это сам Петренко констатировал, они не дали ни малейшего намека на то, где можно искать скрывающегося преступника.
- Я все же склонен считать вашу командировку очень полезной для нашего дела, - подчеркнул полковник Федоров. - Мне кажется, что сейчас у многих нет сомнений в том, что общение с массами не так уж вредно, - усмехнулся он, вспомнив с каким молчаливым недоверием отнесся к его предложению майор Агатов.
Майор отвернулся к окну и стал смотреть на улицу, на людей, торопливо снующих во все концы. Про себя подумал: "Удивительное чутье у человека. Знание жизни, людей и ориентировка на дух времени. Десять лет назад его бы просто сочли вольнодумцем…"
Полковник заговорил снова:
- Надо подождать, что даст нам Перминов из Озерска. На него я возлагаю большие надежды. Зацепка должна быть там!
Часть III
Свидетель № 2
В Озерске все оказалось не так, как предполагал вначале Перминов.
Сидя в вагоне поезда, идущего в загадочный Озерск, капитан не испытывал особой радости и удовлетворения. Перминов прикинул: он приезжает в Озерск, через местных товарищей устанавливает, где живут бывшие полицаи, а их, как ему сообщили, здесь всего шесть. За один день он на машине объезжает их всех, делает графологический анализ почерка и выезжает обратно. Самое интересное, пожалуй, достанется Виктору, он выйдет в Е. на след преступника… Графолог здесь, наверное, не понадобится, по крайней мере на первой стадии. Человек, писавший письмо, вряд ли пытался изменить почерк. Рассуждал он примерно так: Озерск за несколько тысяч километров, искать никто не будет. Да и зачем?
…Первые две встречи ничего не принесли Перминову. Бывшие полицейские, отсидев по десять-двенадцать лет, не проявляли особого интереса к делу. Они ограничивались ничего не значащими фразами, говорили односложно. Капитана все это удивляло и злило. Но он сдерживал себя и по нескольку раз начинал беседу с самого начала. Наконец, ему удалось докопаться до сути их поведения. Они просто-напросто боялись мести.
- Кто может вам мстить? - спрашивал удивленный Перминов. - Лапин? Откуда он может знать, что я с вами говорил? - горячился он.
- Мишка все знает! - с тупым упрямством твердил Панов. - Это я, дурак, не мог скрыться. А другие пересидели, пока амнистия не вышла, и выползли. Ни тебе страхов, ни тебе ахов! Думаете, они страшно обрадуются, когда узнают, что Витька Панов распустил язык? У каждого из них грехов не меньше Моего. Лучше о них молчать, коль хочешь дожить до старости…
К Катрюхову Перминов приехал уже на третий день своего пребывания в Озерске. Бывший полицейский жил в деревушке, где насчитывалось несколько десятков дворов. Поселился у разбитной глазастой бабенки и принялся за столярное ремесло, которому научился в тюрьме. Человек он оказался нужный на селе - в кармане завелись деньжонки. Первый год вместо платы за квартиру Катрюхов покрыл тесом избу хозяйки, сделал сарай, поднял городьбу вокруг дома. Когда уже с плотницкими работами было покончено, он перебрался жить на половину хозяйки, и вопрос с квартирой разрешился у него раз и навсегда.
Он никогда не рассказывал ей о своем прошлом, за что сидел в тюрьме. Да ей, собственно, было и не так уж все это важно. Несколько лет назад муж бросил ее, прожив всего три года, и надежд на его возвращение не было никаких. Она уже смирилась со своей судьбой, как вдруг ее вызвал председатель сельсовета и попросил, указав на ссутулившегося у стола человека:
- Сима, если ты не возражаешь, поселю у тебя квартиранта, а?
Женщина посмотрела на квартиранта, встретилась с его тяжелым, нелюдимым взглядом, от которого мурашки поползли по спине, и, запинаясь сама не зная отчего, спросила:
- Кто же он будет? И надолго к нам?
- На постоянное жительство. В тюрьме сидел.
Сима заморгала выпуклыми глазами, будто в них попал песок, и отрицательно покачала головой, покрытой платком.
- Чего ты испугалась? - улыбнулся председатель, понимая состояние женщины. - Плотник, столяр, человек спокойный, непьющий.
"Плотник, столяр", - и сразу же она увидела свою прохудившуюся в нескольких местах крышу, развалившийся сарай, сломанную изгородь. Это и решило дело…
Перминов и председатель сидели в сельсовете.
- В колхоз не пошел. Копается на огороде, развел овощи, нанимают его на плотницкие работы. Жадный до денег, спасу нет, - рассказывал председатель капитану. - Будет ладиться целый день из-за рубля. А работает по двадцать часов, чтобы выполнить заказ. На его работу не жалуются. И Симка попала под его кулацкий характер. Огурцы, помидоры - все норовит стащить на базар. Хоть бы ради детей старалась, а то нет их, детей-то. Набожный страсть какой! Икон навешал в комнате полный угол. За стол не сядет, не перекрестив лба.
"У каждого свои причуды… после тюрьмы", - вспомнил Перминов очки Иосифа Фунта.
- Этот его бог мне покоя не дает. Симка тоже стала верить молитвам. Вызывал его, говорю: "Взял тебя как человека в деревню, а ты мне людей портишь своим богом". Сверкнул на меня очами, словно молнии пустил. "А у нас, насколько я понимаю, - ехидно так отвечает, - свобода богу молиться. Бог, может, мне жизнь спас, так что же, я его на помойку теперь должен выкинуть?" Страшно в такую минуту с ним один на один сидеть… И много он душ истребил?
- Много больше, чем у вас жителей в деревне, - ответил Перминов. - Ну, а как насчет отлучек из деревни?
- Такого я за ним не замечал. Один раз в год на месяц уезжает в Могилев. Там у него брат с семьей живет. Грузу везет - целую подводу. Мед, яйца, масло, муку - пятеро детей у брата, для них подарки. Когда начинает готовиться к отъезду, волнуется, веселеет, а так ходит бирюк-бирюком весь год.
О его поездках к брату, о том, что в пути он нигде не останавливается, Перминов узнал от председателя. Ему уже было известно, что письмо в КГБ писал не Катрюхов. По сведениям, которыми он располагал, Катрюхов находился не в плохих отношениях с Мишкой Лапиным. Это, собственно, подтвердил и Панов на беседе. Перминов чутьем охотника угадывал, что Катрюхов должен был знать что-либо о Лапине, и поэтому особенно тщательно готовился к первой встрече.
…Катрюхов увлеченно копался в огороде, когда его увидел капитан. "Поглядишь на этого труженика, - подумал Петр, заглядывая через новую, оструганную калитку в огород, - разве подумаешь, что этими-то вот лапами, которые играючи помахивают тяжелой тяпкой, он давил на спусковой крючок и срезал детские головки".
Бывший полицай поднял голову, словно почувствовав на себе чужой, пристальный взгляд. В его глазах мелькнул испуг, смешанный с любопытством. Перминов, еще не видя Катрюхова, таким себе его и представлял: с тяжелой крупной челюстью, тупым, ничего не выражающим взглядом, стреляющим из-под нависших лохматых бровей. Тот посмотрел на капитана, по-волчьи вобрав голову в плечи, спираясь на тяпку, словно на клюку.
Перминов увидел огромного пса с рыжими подпалинами на боках, злобно ворчащего из будки. "Под стать хозяину!" - мелькнула у капитана мысль.
- Принимай гостей, хозяин! - сказал Перминов.
Катрюхов легким движением отбросил тяпку и подошел к калитке. Молча, двумя пальцами, дернул засов и распахнул дверцу. Грозно рыкнул на пса, высунувшегося было из будки, и тот, заскулив, попятился назад, считаясь с характером хозяина, который он, видимо, знал лучше, чем люди.
Перминов раскрыл перед Катрюховым удостоверение личности.
- Хочу побеседовать с вами.
- Давненько не жаловали! - с хрипотцой в голосе сказал бывший полицай. - Не понятно, раньше к себе звали, а тут сами пожаловали…
- А зачем вас звать нужно? Дело не вас касается, побеседовать надо, может, расскажете что-нибудь новенькое…
В комнате, как и говорил председатель, угол сверху донизу был завешан иконами разного калибра. Здесь и Христос, распятый на кресте, и с терновым венцом на голове, и на руках божьей матери, и в золотом венце, и много других икон, которых Перминов вообще не знал.
- Коллекционируете или стали верить в бога? - спросил он хозяина.
- Сие не касаемо вас! - отрезал Катрюхов. - Дело свое давайте! У меня нет времени на болтовню.
Он прошел к столу и уселся под иконами, подперев рукой тяжелый подбородок.
- Ну что же, дело так дело, - согласился Перминов. - Мишка Лапин объявился. Посоветуйте, где искать его!
Такой вопрос, поставленный капитаном напрямую, несколько ошеломил Катрюхова, и было непонятно, что именно смутило его: просьба помочь найти Мишку или вопрос без "подходца".
- А я к вам на службу не нанимался. Ошиблись адресом.
- Это верно, не нанимался, другим служил. Но теперь дело прошлое, Советская власть вас простила.
- Простила? Я от нее все получил, что мне причиталось! - со злобой прохрипел Катрюхов, которую он не мог, да, видимо, и не желал скрывать.
- Ну, уж если говорить начистоту, то получили-то вы не все, что за такие штуки причитается. "Вышка" за это положена! - Перминов стал терять контроль над собой. Ему стоило больших усилий, чтобы не сорваться, не накричать, но он подавил в себе вспышку ярости.
Катрюхов положил обе руки на стол… Огромные, покрытые рыжими волосами, они были неприятны Перминову, и он старался на них не смотреть.
- Врете! Я отсидел свое! Чего вам еще от меня надо? - Полицай нахмурил брови, отчего вид у него стал еще больше угрюмым.
В комнату вошла Сима. Перминов не хотел при ней вести разговор и перешел на другую тему:
- Хороший забор поставили, каждая дощечка отстругана.
- У Паши руки золотые! - с гордостью пропела Сима, не подозревая, кто сидит перед ее мужем. Она посчитала, что это один из его дальних знакомых. - И сарай отличный. А погреб если бы вам показать…
- Ладно, Сима, - мягко оборвал ее Катрюхов, и в его голосе уже не было тех злых ноток, с которыми он говорил с Перминовым.
- Что же ты, Паша, молчишь? Угостил бы дружка! Я мигом капустки и помидор достану. - Она заметалась по комнате, загремела мисками и, схватив две, понеслась к двери, обдав Перминова мягким запахом парного молока и печеного хлеба. Катрюхов не остановил ее и, протянув под стол волосатую рыжую руку, достал оттуда бутылку особой московской. Кривя губы в усмешке, он сорвал металлическую пробку и поставил водку на стол.
"Еще этого не хватало! - подумал капитан. - Что сказал бы полковник о такой ситуации? Одобрил бы или разнес?"
- Разговор у нас не в то русло пошел, - сказал Петр, все еще не зная, как же ему быть с этой проклятой выпивкой.
- Сейчас повернем куда надо. Только прошу вас при Симке ни словечка! - просительно прохрипел Катрюхов. - Она ничего не знает, да и знать ей ничего об этом не надо. Хочу уберечь ее. Может, благодаря ей я еще не сошел с ума от своего прошлого…
Сима переступила порог и единым махом поставила на стол помидоры с тонкой натянувшейся кожурой, от которых тянуло едва уловимым чесночным запахом, и белую сочную капусту, засоленную четвертинками.
Не успел Перминов окончательно решить, пить ему или не пить, хозяйка уже поставила на стол рюмки, хлеб, брынзу, нарезала колбасы и хотела разлить водку. Катрюхов придержал ее руку:
- Стаканы дай, не в детском саду!
Перминов махнул рукой на свои сомнения. Была не была - взял стакан и так же молча, как хозяин, опрокинул в рот спиртное. Через минуту он почувствовал, как тепло разлилось по телу, и сомнения отлетели прочь, оставив ему уверенность в правоте того, что он делал.
Хозяйка пригубила немного из рюмки и, наскоро закусив помидором, сказала, чувствуя, что им надо поговорить:
- Я пошла на огород.
Катрюхов долго молчал. Один, без Перминова, он выпил еще целый стакан водки и опять провалился в свои думы. Капитан не спешил, он ждал. Чутье подсказывало, что где-то тут скрывается ниточка. Но где же?
Катрюхов выплеснул остатки в стакан, одним глотком допил водку, понюхал хлеб и осторожно заговорил.
- Думаешь, я не знаю, что не все получил сполна? - перешел он почему-то с Перминовым на "ты". - "Вышка" мне причиталась, да не было у вас тогда этого. Вот мы все и остались живы, а тех давно уже нет, сгнили в земле…
Он был пьян и с пьяной циничностью вспоминал старое.
- Никогда мне не забыть тех детишек у рва! Они мне по ночам снятся, и каждый раз я их снова и снова расстреливаю. И я, и Мишка, и Витька Панов. Поганая это штука - память! А потом была амнистия, - без всякой связи продолжал он. - Кого бы амнистировали? Вы, Советская власть! Вы нас амнистировали! Вы нам прощение придумали! Мы бы вас не амнистировали! - Его глаза горели лихорадочным огнем, в нем опять появилась злоба, которую он уже и не пытался скрывать: - Нет, не ждите от нас амнистии! Вы бы и не дождались! Ты хочешь Мишку Лапина на веревку вздернуть. Галстук ему повязать, как он вязал многим. Но тебе его не найти. Мишка зарылся, и я не знаю, где он. Знал бы, сказал. Много он мне обид нанес, рад бы его вздернуть на веревку. Свидетелем буду! Пусть потом меня пришьют, а свидетелем буду!
Он поболтал пустой бутылкой и с сожалением смахнул ее в угол. Глаза у него налились кровью, брови еще больше наползли на глаза, пряча их в глубине двух темных ям.
- А Таську почему не посадите? - вдруг совершенно трезвым голосом, будто он и не пил, спросил Катрюхов, всматриваясь в непроницаемое лицо Перминова.
- Не за что! - ответил капитан, поняв, что он имеет в виду Анастасию Гольцеву, бывшую сожительницу Лапина.
- Не за что? А свою подружку-еврейку Мишке выдала вместе с детишками. А сына в концлагерь отправила, а Дуньку, родную сестру, в Германию на работы… Мешали они ей с Мишкой любовь крутить! - Катрюхов откинулся назад и, касаясь головой ног распятого Иисуса, зевнул, хрустнув огромной челюстью. - А сейчас? "Пирожки! Пирожки горячие! Покупайте с повидлой, ешьте с капусткой!" - видимо, передразнивая Таську Гольцеву, выкрикнул фальцетом Катрюхов.
- Где торгует? - затаив дыхание, с волнением спросил Перминов.
- Э-э! Дудки! Я ничего не говорил. Это не Мишка. Все, начальник, Катрюхов не будет сукой! Уходи, знать ничего не знаю!
Перминов вернулся в Озерск. В номере гостиницы он улегся на кровать, сбросив пиджак и туфли.
Третий человек пока ничего не давал для розыска. Перминов мог допустить, что Катрюхов действительно не знает, где Мишка, но сомнения не давали ему покоя. Мишка мог приходить к нему. Стоп! Тогда Сима должна была его видеть. Надо будет с ней поговорить очень осторожно. Конечно, о Катрюхове придется умолчать, пусть сам живет с этим грузом. А Таська пирожками где-то торгует. Вот кто наверняка знает и фамилию Мишки и многое другое. Но где пирожками торгует? Где? В Советском Союзе миллион торгуют пирожками, поди найди Таську. А что, если напомнить ему кое-что из его прошлого, не вошедшее в уголовное дело? Например, старика. Как он того в двадцатиградусный мороз заставлял раздеваться до нижнего белья, а затем убил его. А может, мать Коли Пташкина, партизанского разведчика, повешенную Катрюховым? Что, если пригрозить ему, что расскажет Симе о его прошлом? Нет, за такой приемчик полковник Федоров по головке не погладит. Никакого шантажа! Добывай факты сам и оперируй только фактами. Где же Таська? Фамилию-то, наверно, изменила лет пятнадцать назад - попробуй найди.
Перминов встал и выглянул в окно. Погода начинала портиться, и это не понравилось капитану. Ему еще предстояло побывать в трех районах, чтобы завершить проверку, а дождь мог крепко расквасить дороги.
"Таська, Таська!" - опять он вернулся к этой мысли. По крайней мере это был единственный ощутимый результат за все дни, которые Перминов провел в командировке. Таська существовала, торговала пирожками, и Катрюхов знал где. Вдруг простая и до смешного ясная мысль пришла Перминову в голову. Он вспомнил, как председатель сельсовета рассказывал ему, что каждый год Катрюхов ездит к брату в Могилев. И только в Могилев, никаких остановок до Могилева. Могилев. Вот где надо искать Таську!
- Могилев, Могилев! - запел от радости Перминов. Он прошел к столику, на котором стоял телефон. - Пришлите, пожалуйста, мне машину, хочу еще раз повидаться с Катрюховым.
Бывший полицай лежал на кровати, уткнувшись носом в стену, и нещадно храпел, приводя в смущение Симу. Она толкнула Катрюхова в бок, и тот сразу же перестал храпеть и затих, словно бы прислушиваясь к тому, что будет дальше.
- Паша! Проснись. К тебе пришли.
Катрюхов перевернулся на спину и открыл глаза.
- А, это опять вы, начальник, - разочарованно протянул он и перевел глаза на Симу. - Ты выдь на секунду.
- Почему вы не сказали, что видели Таську в Могилеве? - ошарашил Катрюхова Перминов.
- А как вы узнали? - удивленно и испуганно вскинулся Катрюхов.
- С ваших слов. Таську-то вы видели. Есть только два места, где вы могли ее видеть: в Озерске и Могилеве - там у вас брат. Больше вам нигде бывать не приходилось.
- Верно! Прости меня, господи, грешного! - встал Катрюхов лицом к иконам и размашисто осенил себя крестом. - Ты видишь, боже, что я не хотел.
- Как ее фамилия? - перебил его капитан.
- Не знаю. Да и видел-то я ее один раз в прошлом году. Красивая баба, время не ест ее.
* * *
- Товарищ полковник, разрешите доложить обстановку. Вышел на след Гольцевой. В прошлом году Катрюхов видел ее в Могилеве. Торговала пирожками. Фамилия у нее, конечно, другая. Можно проверить по пищеторгу всех с именем Анастасия.
- Так! Есть что-нибудь еще? По письму?
- Пока нет. Осталось проверить троих. Говорить боятся, опасаются мести бывших полицаев. Но думается мне, что Мишка с теми, кого я уже повидал, не встречался. Завтра продолжу работу.
- Сколько вы там еще пробудете?
- Пару дней.
- Тогда ждать вас не будем. Хотел вам оставить Гольцеву. Ладно, поручу проверку Петренко. Не возражаете?
Перминов почувствовал, что полковник улыбнулся, и в ответ сам с улыбкой проговорил:
- Нет, нет, не возражаю!