Вовочку любил он очень. Какая жена не мечтает, чтобы ее муж любил детей. Михаил не то что любил мальчика, не то слово это. Он жил им, дышал им.
Наверно, с ним он забывал свое прошлое, очищался - так я полагаю. Все твердил мне: "Смотри, мать, береги Вовку, без него мне не жить!" И я верила. Прибежит с работы, на руках мозоли, жесткие, как на пятках, трет, трет руки мочалкой, чтобы мягкие были, а потом возьмет малыша у меня и уходит с ним во двор. Что-то ему рассказывает, а тот совсем малый был, глазенки-пуговки таращит и молчит, слушает. Я прямо плакала, глядя на них. Думала, что вот это и есть человеческое счастье!
Потом пришел за ним милиционер. Как увидел его Михаил через окно, сделался белым как бумага и заметался по комнате, словно искал, куда бы ему спрятаться. Постучал милиционер в двери, а Михаил сел у стола на стул и готов, вроде неживой стал. Шепчет: "Вот оно, вот оно, пришло все-таки!"
Милиционер вошел, поглядел на нас, а мне тоже отчего-то страшно сделалось. Схватила мальчика, жму к себе, а у самой мысль поганая: "Это тебе за твое большое счастье!"
"Доноров? - спросил он Михаила. - Собирайся, пойдем со мной. Дело одно выясним".
Паспорта у Михаила тогда еще не было, он справку имел из лагеря. Ну и взял ее с собой. Подошел он к Вовочкиной кроватке и прошептал ему: "Прости меня, сынок!"
После мне сказал наш участковый, что убежал Михаил по дороге. Я уж никуда не ходила, ничего не узнавала. Думала как: убежал, может, и забудут о нем, а будешь напоминать, искать станут. Михаил в плену находился, видать, его за это и арестовали - думка у меня тогда такая родилась. Откуда мне было знать, что он другого боялся? Страх его был по другой причине. Разве я могла тогда о чем догадываться…
Не кончились на этом мои мучения. Через два месяца вернулся Михаил домой радостный. Оказывается, ошибка с ним вышла, не того человека искали. Всю ночь проговорили, рассказывал, как он скитался, тосковал о сыне, ночами видел его во сне. Только с месяц примерно прошло, будто сменили Михаила. Молчит целыми днями, не разговаривает, все чего-то боится, ждет. Я не могла к нему подступиться. Раньше, до войны, он был крепкий, а тут стал часто плакать. Совсем расклеился мужик. Думала, лагерь так человека подкосил, нервы ослабли. Как-то разбудил меня ночью и говорит: "Катя, ты прости меня, но я больше так жить не могу: придут они за мной, чую, придут, а я жить еще хочу. Покину я вас с Вовкой, чтобы жизнь ему будущую не портить. Мучаюсь я, казню себя, а сделать ничего не могу!"
Уговаривала я его, убеждала, а у самой не было этой веры, тоже за Володю думала. Закралась у меня в те дни мысль, что неспроста он ушел из дома, наверное, есть что за ним еще, кроме лагеря. А потом все это выветрилось из головы…
Женщина задумчиво провела рукой по лицу, словно стирая из памяти эту последнюю всплывшую из прошлого сцену прощания, и, решительно тряхнув головой, поспешно закончила, как бы стараясь поскорей завершить это неприятное и тяжелое для нее дело.
- Ушел он, а мне тоскливо стало, будто горе непроходящее навалилось на плечи. Вот и вся история… И опять, как раньше, будто подслушал, что тяжело мне, пришел Николай. Почти пять лет не виделись, стираться стал в моей памяти, а тут снова вспыхнул горячим костром и опалил меня как бабочке крылья. Попал он тогда в партизаны, встретил Красную Армию и пошел воевать до самого конца. Демобилизовался, съездил на Кубань, а про меня не забыл. А я была в то время ни жена, ни разъеденная, так - соломенная вдова. Меня опрашивают про мужа, а мне оказать нечего, говорю: бросил и уехал куда-то. Шершень настойчивый был мужик. Хотел жениться, а мне ведь нельзя при живом-то муже опять замуж выходить. Дал он мне сроку полгода, сказал, что приедет и заберет меня на Кубань. Свет увидела, радость появилась в жизни…
Встретились мы и еще раз с Михаилом. Вызвали меня в Калининград. Моего мужа нашли, убился он на мотоцикле. Ездила опознавать. Чего уж там опознавать, обгорел он, когда мотоцикл загорелся, лица не признать, волосы сгорели, но вроде белые были, как у Михаила. Плащ его, пиджак его, да и документ уцелел доноровский, который ему из лагеря выдали. Следователь, конечно, тоже уверял, что я не могла ошибиться, видно, ему не очень-то хотелось копаться в этом деле. Только мне кажется, что я тогда ошиблась, ростом он был больше Михаила.
Снова в комнате воцарилось молчание. Екатерина Николаевна встала из-за стола и, подойдя к окну, выглянула наружу. Тень беспокойства пробежала по ее лицу. Майор Агатов понял причину тревоги, она боялась, что домой придет сын или муж. Несомненно, женщина не хотела встречи сотрудников КГБ со своими близкими, чтобы избежать разговора с ними на эту тему. Правду сказать родным, особенно сыну, она не могла - это понял Агатов из их разговора. Чтобы облегчить задачу, майор решил закончить беседу.
- Почему вы не высказали сомнения при опознании трупа?
- Сложный вопрос, но я постараюсь быть откровенной. Просто-напросто эта смерть устраивала нас обоих, она давала мне свободу, и я могла выйти замуж за человека, которого любила. Мне думалось так: если это не мой муж, то, скрыв это, я помогу ему. Никто никогда не будет разыскивать его. Ведь я была все еще в плену страха, что за грехи отца придется расплачиваться моему мальчику. Так уже мы, матери, устроены… Вот почему я и подтвердила то, что мне сказал следователь.
- У вас никогда не возникало мысли, что он жив?
- У меня временами появлялся страх, что Михаил может прийти, и тогда я принималась успокаивать себя и хвататься за надежду, что там, под Калининградом, все же был он. Однажды мне показалось, что я видела его поблизости от дома, но такое могло и показаться, потому что человека я видела сзади, но у него были такие же светлые волосы, как у Володечки.
- У вас нет предположений, где бы он мог находиться, если вопреки всему остался жив?
- Нет! Насколько мне известно, у него нигде не было родственников. А знакомых… может быть, и приобрел во время войны.
- Как бы вы поступили, если бы встретили Донорова?
- Не знаю, да и вряд ли кто мог ответить на этот вопрос, слишком это сложно. Знаю одно, для меня это было бы большим, непоправимым несчастьем. Не надо об этом спрашивать! У меня хорошая семья. Коля меня любит, сына мы вырастили, он его усыновил, меня заставил кончить сельскохозяйственный институт, сделал человеком. Господи! Неужели так будет всю жизнь, что за большое счастье надо расплачиваться горем!
- Спасибо, Екатерина Николаевна, вы нам очень помогли понять до конца этого человека. Для нас это важно. Хочу вас только предупредить, что вы можете нам еще понадобиться. Пусть это и не совсем приятно для вас, но без вашего участия мы не сможем провести эксгумацию трупа и опознание. Наш товарищ уже выехал в Калининград. Скоро мы вас об этом известим. - Майор встал, поднялся лейтенант.
…На краю станицы, у желтой пшеничной гряды, майор попросил шофера остановить машину. Навстречу им по проселочной дороге шел паренек с белыми, как степной ковыль, волосами. Он весело насвистывал и тонким прутом, как саблей, срубал седые головки репейника. Безмятежное, еще детское выражение лица, на котором уже появлялся темнеющий пушок, было очень похоже на лицо женщины, с которой они только что расстались.
Майор и лейтенант молча проводили глазами паренька.
Старое дело
В районном отделении милиции трудовой день подходил к концу, но по сотрудникам, сновавшим из кабинета в кабинет, не чувствовалось, что они скоро собираются уходить домой. Капитан Петренко побывал у начальника отдела и, получив у него разрешение, отправился в архив.
Дело о злополучной катастрофе, в результате которой погиб Доноров Михаил Васильевич, нашли.
Виктор получил его на руки и, устроившись в одной из комнат райотдела, раскрыл тощую папку. Торопливо перелистал все документы. Он имел привычку знакомиться с делом не с первой страницы, а сразу же заглядывал в конец. Там всегда содержался анализ обстоятельств и выводы. Здесь таким документом явилось постановление о прекращении дела. Дата сообщала: март 1947 года.
"Да, здесь не нарушили установленного законом двухмесячного срока, - с непонятным предубеждением подумал Петренко, словно взял это дело, чтобы "подкопаться" под следственные органы милиции. - Дело-то, видать, по тому времени было хлопотливое и бесперспективное. Следователю не хотелось обращаться в прокуратуру и доказывать необходимость продления срока, в то время как на шее висели десятки других дел. Вот он и "свернул" его…" Прокомментировав мысленно последнюю страницу, капитан принялся отыскивать подтверждение своим выводам. Теперь он еще раз прочитал постановление, выписывая в блокнот то, что считал заслуживающим внимания. Итак, "…управляя мотоциклом и следуя с повышенной скоростью, на повороте шоссе не справился с рулем, врезался в дерево на обочине дороги… В результате сильный удар в голову с раздроблением костей черепа. От воспламенения вылившегося из бака бензина, мотоцикл загорелся, в связи с чем труп сильно обгорел…"
Петренко полистал документы и посмотрел, что по этому поводу написал судебно-медицинский эксперт:
"Смерть наступила в результате обширного разрушения вещества головного мозга. Лицо погибшего обезображено в результате удара тупым предметом, им могло оказаться дерево, с которым столкнулся пострадавший".
В протоколе осмотра места происшествия имелось подтверждение, что на дереве остались небольшие густые пятна темно-коричневого цвета, похожие на кровь, что и подтверждено лабораторным анализом. Кроме того, на коре дерева найдены волоски светлого цвета, принадлежавшие пострадавшему, хотя волосы на голове большей частью обгорели.
Свидетелей происшествия не было.
Имелся в деле и протокол опознания трупа женой погибшего Доноровой Екатериной Николаевной, которая признала серый плащ мужа, в нем он ушел из дома, и темно-синий шевиотовый пиджак. О том, что погибший был Доноровым Михаилом Васильевичем, гласил и полусгоревший документ - справка, выданная ему в лагере перед отправкой домой. Этот документ также был опознан женой Донорова.
С точки зрения формальностей все здесь было выполнено верно. Только вот в одной фразе чувствовалось что-то недоговоренное. При осмотре места происшествия были обнаружены ключ "девять на одиннадцать" и небольшая отвертка. По мнению следователя, из багажника мотоцикла. Петренко внимательно рассмотрел фотоснимок, сделанный на месте, и по отметке крестиком понял, что именно здесь были найдены инструменты. Все бы было ничего, но инструменты лежали у самой дороги и, видимо, были потеряны до того, как мотоцикл налетел на дерево. По логике вещей такого не должно было бы быть. Виктор задумался. Если мотоциклист столкнулся с деревом, то по инерции ключ и отвертка должны были пролететь вперед, а они, как ни странно, оказались сзади, метрах в восьми-десяти от дерева. Напрашивался вывод: еще раньше в этом месте падал мотоцикл, и из багажника вывалились инструменты.
И еще одно обстоятельство настораживало капитана. При столкновении с деревом мотоцикл должен был получить какую-то деформацию переднего колеса. Однако на фотографии отчетливо был виден обгорелый остов мотоцикла, особенно четко выделялось переднее колесо, оно не имело каких-либо видимых повреждений: все спицы были абсолютно целыми, хотя при таком ударе должен бы был разбиться не только человек, но и мотоцикл. Конечно, все это догадки, которые сейчас невозможно проверить - прошло столько лет, - уже и место происшествия трудно отыскать, хотя это, по мнению Петренко, сейчас уже ничего бы не дало. Оставалось провести эксгумацию и полагаться на повторное опознание… Нашел ли жену Донорова майор Агатов, что-то от него нет никаких вестей? Петренко решил ждать до завтра, а пока занялся поисками могилы Донорова. Это было тоже нелегким делом. Кое-как ему удалось раскопать записи в акте захоронения и определить, где должна была она находиться. За столько лет без присмотра могила просто исчезла. И только по отдельным ориентирам, которые помогал ему находить старый и глухой кладбищенский сторож, Петренко нашел место доноровской могилы. Старый сторож потоптался на небольшой ямке-углублении, пожевал губами и, наконец, произнес:
- Ищи тут. Больше негде. В этой Воскобойников, там вдова Алехина, под ней старик Лупов. А в это место никого, окромя как того человека, не закладывали. - Он еще раз пересчитал всех, кто лежал в могилах вокруг, назвал их родственников, помянул господа бога и спросил:
- Родич, ай так? Хотите памятник али крестик? Могу поспособствовать, всех вокруг знаю.
- Из милиции, - ответил Петренко. - Смотрим, как вы здесь за покойничками ухаживаете…
Старик разобиделся, сморщил безволосое лицо и, пожевав губами, вымолвил:
- Эх-х вы! День и ночь тут, без выходных. Цветки рассадил, деревца вырастил, лежат спокойно!
Последние слова старика рассмешили капитана, но он подавил в себе смех и серьезно сказал;
- Не сердись, отец! Это я пошутил. На службе я, как и ты.
…В отделении милиции Петренко ждала телеграмма от Агатова: "Обрати внимание на рост. Правильный - метр семьдесят". Капитан понял, что телеграмма прислана неспроста, видимо, рост играл какую-то определенную роль в его проверке…
Екатерину Николаевну Шершень капитан Петренко встретил на аэродроме и сразу же отвез в гостиницу. Пытаясь как-то смягчить впечатление, которое может произвести на нее эксгумация, он хотел успокоить ее.
- Вам, конечно, объяснили, зачем мы вас пригласили сюда?
- Я знаю все, не беспокойтесь. Когда это будет?
- Часа через три, я за вами заеду.
Пока Екатерина Николаевна оставалась в гостинице, были приглашены понятые и судебно-медицинский эксперт. Затем на двух машинах все выехали на кладбище.
Двое рабочих принялись разрывать могилу. Земля слежалась и плохо поддавалась лопатам. Наконец, когда яма была вырыта на метр, лопата глухо ударилась о что-то твердое. Обнажились погнившие, старые доски гроба. Екатерина Николаевна невольно взяла за локоть стоявшего рядом с ней капитана. Еще дорогой на кладбище Петренко предупредил Шершень, что по одежде, если она сохранилась, по различным приметам, которые она помнит, ей предстоит ответить на вопрос следствия: является ли захороненный в этой могиле ее бывшим мужем или нет?
Судебно-медицинский эксперт осмотрел останки. Здесь частично сохранилась одежда, целыми были кости лица и черепа. На затылочной части виднелась маленькая прядка светлых волос; видимо, все, что уцелело после огня. Нетронутыми временем выглядели рабочие кожаные ботинки на резиновой подошве.
- Что для вас знакомо из одежды покойного? - спросил женщину Петренко.
- Вот этот темно-серый плащ был на нем, когда он оставил нас с Володей. Пиджак, похоже, тоже его, - ей было трудно говорить, сухость перехватила горло, она крепче вцепилась рукой в локоть капитана. - Остальной одежды я не знаю, - совсем тихо закончила она. Капитан взглянул на женщину, в ее глазах стояли слезы, губы подрагивали. Тяжелым испытанием было для нее второе опознание трупа.
- Что еще говорит о том, что это ваш бывший муж? - спросил Петренко, теперь уже не спуская с нее глаз, боясь, что женщине действительно станет плохо.
- Я не говорю, что это мой бывший муж, но волосы у него были, по-моему, такие же…
- Пожалуйста, - обратился Петренко к судебно-медицинскому эксперту, - определите рост трупа.
- Еще прошлый раз мне показалось, что он выше Михаила, - поспешно заговорила Екатерина Николаевна.
- Сто семьдесят восемь, - ответил судебно-медицинский эксперт.
- Спасибо, закройте гроб и спустите его в могилу, - повернулся - капитан к рабочим. Те подняли крышку и, наложив ее сверху, застучали молотками, вколачивая гвозди.
- Вы не помните, Екатерина Николаевна, какой размер обуви носил ваш бывший муж? - неожиданно спросил Петренко, ухватившись за еще не совсем ясную мысль.
- Это запоминается на всю жизнь. У него была большая нога - сорок третий размер.
- Подождите! - вдруг окликнул рабочих капитан. - Откройте крышку!
Капитан подошел к судебно-медицинскому эксперту.
- Вы не заметили, какой размер ноги у трупа?
Эксперт, уже немолодой мужчина с лысеющей головой, смотрел несколько секунд на капитана, видимо пытаясь себе представить то, что он видел в гробу, затем пожал плечами.
- Черт его знает! Не обратил внимания на башмаки.
Он вернулся к гробу, уже открытому рабочими, подцепил один ботинок и, сделав какие-то сложные вычисления, ответил на вопрос капитана:
- Он носил обувь сорок первого размера. Об этом, кстати, говорит и размер башмака.
Теперь уже судебно-медицинский эксперт был не нужен капитану. Данных о том, чтобы опровергнуть правдоподобную версию о случайной смерти Михаила Донорова, было предостаточно.
Для завершения дела необходимо было решить два вопроса: установить, кто же в действительности похоронен на кладбище и был ли это несчастный случай. Но получить на эти вопросы ответ можно будет лишь тогда, когда Михаила Донорова найдут.
Позднее, читая заключение судебно-медицинского эксперта, Петренко, к своему удивлению, обратил внимание на то, что на черепе имеются следы от двух ударов тупым предметом, в то время как в лобной и теменной части такие следы отсутствуют. Казалось бы, все должно быть наоборот: ведь пострадавший налетел на дерево, и больший процент повреждений должен находиться именно на фронтальной части. В каком же положении был пострадавший в момент столкновения с деревом? Петренко вернулся к протоколу осмотра трупа в старом деле. Там было ясно написано, что лицо пострадавшего сильно обезображено, а это могло произойти в результате столкновения с деревом. Тогда как же человек мог получить удар с затылочной части черепа?
Петренко решил посмотреть место, где все это произошло. Ему удалось его найти, оно было описано в протоколе. Дорога имела асфальтовое покрытие, но профиль ее остался прежний, сохранилась и кривая, на которой опрокинулся мотоцикл. Нашлось и дерево, где кончилась жизнь неизвестного человека. Вокруг буйно разросся кустарник, зеленела трава.
Как ни примеривался, как ни заходил со всех сторон Петренко, он не мог прийти к заключению, что человек при столкновении с деревом мог получить одновременно и удар в лицо и в затылок. Вывод напрашивался сам: или человек, ударившись о дерево затылком, был затем изуродован, или же, получив от кого-то удар по черепу, потом был изуродован до неузнаваемости, и тогда никакой катастрофы здесь не произошло, а было самое настоящее убийство. Собственно, об этом говорило и то, что по черепу было нанесено два удара. Теперь все становилось на свои места: убийце после совершенного преступления очень нужно было скрыть личность убитого. Воображение повело капитана дальше. Убийца бросил труп к мотоциклу, открыл крышку бензобака, кинул спичку и этим сбил с пути следствие. Однако, стремясь скрыть личность убитого, он преднамеренно подбросил ему документ на имя Михаила Донорова. Опасаясь, что опознавать труп будет жена, преступник оставил здесь свой плащ и пиджак.
Убийцей мог быть только один человек, которому выгодно было, чтобы его сочли мертвым, - это Михаил Доноров.