Тогда заговорил Бек Нети, дружески объясняя пришельцу, что ему не хотят зла. Царицу развеселила история, которую он рассказывал в городе. Не хотел бы он порадовать их всех, повторив свою байку еще раз?
Мальчик смягчился. Собственно, это никакая не история, заметил он.
В степях на юге поют песню – он всего-то раз ее и слышал. Песню о царевне из земли Нод, которая пришла к лесному народу в Эдем с одним шаманом. Там у нее родилась дочь. И сын. Он тоже был шаманом. Теперь они живут на горе Ан, далеко на юге. Они землепашцы, и люди со всей равнины находят У них исцеление от болезней.
У них есть дети, а старший их сын известен своей силой и похож на царей земли Нод.
Наступила долгая тишина. Потом Бек Нети сказал:
– Ты можешь остаться здесь и на эту ночь, а завтра поедешь со мной на юг и покажешь эту гору.
Нин была рада: решение принято.
Жрец Луны поднялся, настала пора расходиться.
Откланиваясь, Бек Нети заметил:
– Мы ничего не потеряем, если поищем.
И Нин ответила:
– Но и обретем немногое, вероятно.
Оба кивнули – они всегда понимали друг друга.
Позже, много позже после полудня, Нин приняла решение. Она должна навестить живущую в пещере старую слепую жрицу богини Инанны, мудрую и всевидящую, как и звезда, которой она поклонялась.
После вечерней трапезы царица сняла корону, и золотые серьги, и мантию, и расшитое золотом платье, совершила омовение, надела на себя простую одежду и в одиночестве вышла из башни. Обойдя ее, она направилась к пещере на северной стороне.
"Как давно я была здесь в последний раз, – подумала она. – Возможно, я буду встречена не очень дружелюбно".
Но старуха улыбалась, ее невидящие глаза уставились на царицу, и она предложила властительнице сесть.
Еще раз рассказала Нин ту же историю.
Старая жрица слушала, и ничто в лице ее не менялось, но в воздухе возникло напряжение, подсказывавшее Нин: жрица не осталась равнодушной.
Пало молчание. Нин терпеливо ждала, не решаясь нарушить тишину. Наконец старая жрица заговорила: возможно, именно в этом заключается надежда звезды.
Потом она взяла лазурит и впилась в него мертвым взглядом.
Долго сидела она так. Нин даже показалось, что старуха не дышит.
Но вот она выпрямилась, вернувшись в свое тело, и сказала:
– Ан поставил свой знак на его лбу.
– Значит, он есть?
– Да.
– А знак – как это толковать?
Опять возникло молчание. Потом, будто насилу, старуха произнесла:
– Семижды отмщен будет Каин.
Никто из них ничего не понял, но, когда они расставались, у обеих зародилась надежда.
И, возвращаясь в башню, Нин подумала: "У него есть имя. Каин".
Глава девятая
Каина разбудили играющие в листве солнечные лучи. Накануне поздно вечером он добрался до реки, переплыл ее в кромешной тьме и устроился на ночлег на большом дереве.
Он спал долго и сладко, как давно не доводилось. И начинающийся день был полон жужжания шмелей и пения птиц.
Каин чувствовал в себе умиротворение. Неужели отбушевавшая внутри буря очистила его, освободила от боли? Или тот удар ножом, поразивший вожака, наконец-то избавил его, Каина, от мучений?
Этого он не знал. Спокойно, даже безразлично перебирал он в голове подробности происшедшего и, не сознавая за собой греха, решил, что убийство было грубым и бессмысленным.
Сатана мог остаться в живых.
Он был не более чем животное.
За свою жизнь, охотясь или забивая скот, Каин убил много животных. Это редко его трогало и никогда не приносило облегчения.
Значит, сам он никакое не животное, подумал Каин.
Спустившись с дерева, он задумался над тем, что же все-таки подтолкнуло его к убийству. Разочарование в Сатане, обманувшем мечты его детства? Да, вероятно. Теперь это казалось ему нелепым. Но это ничего не меняло и как бы его не касалось.
Каин был покоен.
Он прогнал сон из глаз, умывшись в реке, тщательно ополоснул рот и сел на солнышке спиной к стволу большого дерева, чтобы перекусить тем, что собрал ему в дорогу Адам. Все имело остроту и вкус в это утро. Каждая подробность окружающего ясно и четко отпечатывалась в памяти Каина: высокие прошлогодние злаки с пустыми метелками, красные анемоны в молодой траве, рыба, плескавшаяся недалеко от берега.
Никогда еще хлеб не казался ему таким вкусным. Мысли приходили и уходили, но существовали на краю сознания, главным же оставались небо, река, трава и он сам, его тело. Он наконец обрел себя целиком и полностью. В это утро он всем своим существом постиг истину.
"Слов для этого я никогда не найду, – думал он. – Но сегодня, сейчас, здесь это не имеет значения".
И больше ничто не мучает.
Он смотрел на равнину, неизвестную землю. Кругом, сколько хватало глаз, колыхалась трава, из которой, как из моря, здесь и там поднимались острова деревьев. У самой реки трава была так высока, что в ней могли скрыться и лев, и лань, и коварная змея, и гнездо жаворонка.
Каин дал волю воображению, представив, как можно в море травы убить льва, что кажется простым лишь тому, кто не знает дикой природы и звериных повадок.
В отчужденности – опасность.
Неизвестная угроза.
И неизвестные возможности.
Долго сидел он и думал о том, как хорошо было бы возделать эти земли, распахать их. Какие здесь были бы поля! Их легко можно защитить от засухи, если провести речную воду по канавам.
Еве не понравились бы такие мысли. Она хотела жить там, где все привычно и знакомо, где опасность можно рассчитать, предугадать все угрозы, чтобы избежать их.
"Вот почему она никак не могла полюбить меня", – подумал он с некоторой опаской, боясь возвращения прежних мук.
Но он отдохнул и мог идти дальше.
– Мама, – сказал он, – я убил Сатану.
И внутренним зрением увидел, как она испугалась и потупила взор, чтобы скрыть ужас.
Потом он заметил, что мать плачет.
"Ну и что, – подумал он. – Был ли такой день, когда я не приносил ей печали?" Он пошел дальше, говоря:
– Да, но я все же не убил дитя, мама. Радуйся, что хотя бы этого ты избежала.
Сейчас она опять смотрела на него. Взгляд черных глаз, так похожих на его, пронизал его насквозь.
– Дитя или Сатану? Кто это был?
– Не знаю. Знаю только, что этот поступок ты не возьмешь на себя. Наконец-то ты вынуждена увидеть меня.
– И что я увижу?
– Откуда я знаю, ты же никогда не хотела замечать.
Каин посмотрел наверх, чтобы разглядеть, как слова эти ранили ее, но она уже исчезла, и он чуть не рассмеялся. Он справлялся с ней и раньше, но только в своих фантазиях.
"Сегодня я все-таки решился бы на такой разговор, – подумал он. – Сегодня я заставил бы ее смотреть и слушать. Завтра, послезавтра… Когда я опять буду дома?"
Но будущее он с силой оттолкнул от себя. Сегодня не должно быть завтра.
Песня жаворонка лилась над равниной, заполняя воздух. И с песней было то же, что и со всем остальным в этот день: никогда раньше не слушал он пения птиц вот так. Каждый звук западал в него, смешивался с мягким журчанием речной воды и шумом ветра в деревьях и траве, наполняя Каина тихим счастьем. "Сегодня – первый день", – подумал он и засмеялся: еще одна неизвестно откуда возникшая мысль. Он знал, что это правда, но не мог ничего объяснить себе.
Играючи поймал он рыбу без снастей, голыми руками.
"Их можно просто брать. Они не привыкли к врагам, им нет надобности быть начеку, – подумал он. – Как Сатане". И, разводя огонь, жаря на нем речную рыбу, он еще раз подумал об убитом, сказочном герое детства, властителе тайных дум.
Кто же вселил в него такой ложный образ? Сначала он попробовал вспомнить рассказы матери. Нет, она не лгала и ничего не скрывала. Но, рассказывая, она излучала какое-то страстное желание…
И желание это передалось ему, в своем воображении он претворил его в образ непобедимого вожака из лиственных лесов.
Он смотрел через реку на видневшиеся вдали большие деревья, на неведомую страну. Там царил странный свет, как и говорила его мать.
Сейчас он смог высветлить еще одну удивительную мысль: что-то связывало его мать и убитого им человека – что-то темное и сильное, как все тяготы жизни, невысказанное.
Отрицаемое.
"Та же связь, что между нею и мной, – подумал он. – Отрицаемая из-за светлой жизни, ради Авеля, Сифа и Нореи.
Но сейчас Сатана мертв. Принял смерть от моей руки. Теперь связь между мной и матерью станет еще крепче, и отрицать ее будет еще горше.
Я никогда не вернусь. Если я смогу уйти от нее, стану свободным".
День стоял высокий и ясный, и в окружающем умиротворении тонуло всякое беспокойство, возникающее в душе Каина с каждой новой мыслью.
Он съел рыбу, пожалев, что нет у него соли. На вкус рыба, как и все остальное в этот день, немного отдавала болотом, затхлостью.
На закате солнца он собрался в путь, направляясь к стойбищу Эмера. Он долго принюхивался к дыму, который долетал до реки с полуденным ветром и подсказывал, что народ Эмера находился сейчас где-то в западной части равнины.
"У меня ведь есть для них новость, – подумал Каин. – Добрая новость, Эмер. Родился твой внук, черноволосый лягушонок, кровь от крови твоей".
В этот миг Каин окончательно решил, что никогда не вернется домой.
Как все сложится, он не знал, но пальцы его при этой мысли сжались на рукоятке ножа. Конечно, у него хватит сил построить собственную жизнь и обеспечить себе будущее.
Работы он не боялся.
Одиночество уже давно было его другом.
В новой жизни он всегда сможет избежать мучений, думалось ему.
Когда пришел Каин, люди Эмера обустраивали на новом месте весеннее стойбище у нетронутых зеленых пажитей на юге. Повинуясь приказам, что эхом разносились по степи, ставили шатры, обихаживали места для костров, чистили и подправляли нехитрые загородки вокруг источника – здесь они уже когда-то жили.
Каина встретили тепло и радостно, как своего. Тут же нашли для него удобное место, быстро разбили шатер. А вскоре вкусно запахло из котлов над подновленными очагами.
День был радостный, как и всегда весной, когда устраивалось стойбище. А приход Каина еще и придал блеска этому дню; женщины возбужденно переговаривались и весело кричали ему, что он принес им удачу.
И только за вечерней трапезой вспомнил Каин о деле, поклонился сидящему Эмеру и сказал:
– Я пришел с вестью о том, что у Леты родился сын. Все прошло хорошо.
С замиранием сердца увидел Каин, как в глазах старика растет радость, она все ширилась и вытекала вместе со слезами. Наконец Эмер отнял от лица ослепительно белый платок, которым вытирал слезы радости, и воздел к небу руки, благодаря его за величайший дар, который можно получить на этой земле: "Сын, в жилах которого течет моя кровь".
Эмер велел подать вина и устроить праздник; все подняли чаши за новорожденное счастье. Впервые за этот день беспокойство вновь шевельнулось в груди Каина, старое мучение ущипнуло сердце: не гожусь я для жизни среди людей, я их не понимаю.
Эмер не догадывался о боли, мучившей Каина, но приметил его вопрошающий, тревожный взгляд. "Странно, Каин не выглядит счастливым, а ведь он отец ребенка", – пронеслось в голове старика. Но, выпив еще вина, он отбросил свои рассуждения. Он никогда не понимал Каина.
К концу праздника, глубокой ночью, Каин внезапно обронил вызывающе:
– Я сделал крюк и зашел в леса Эдема по дороге сюда.
Люди Эмера примолкли, как и всегда, когда речь заходила о лесном народе. Все прислушивались. А Каин продолжил:
– Я вонзил свой нож в самое сердце вожака. Теперь Сатана мертв.
И тут произошло неслыханное: Эмер поднялся во весь рост и заключил Каина в объятия.
Отовсюду посыпались возгласы: "Какой он смелый! Какой мужественный! Он сделал это один!" Восторг охватил Каина, поднял и понес его; мучения отступили. Он все повторял и повторял рассказ о том, как сидел в лесу на дереве и наблюдал за Сатаной, этим мерзавцем и насильником, как он, Каин, спрыгнул из ветвей и вонзил нож прямо в сердце твари. В этот миг он будто забыл, что вдобавок вспорол Сатане живот.
Ему задавали все новые и новые вопросы:
– А как стая – никто из них не напал?
– Нет, они все исчезли.
Издевательский смех:
– Да, таковы они, эти дикие люди!
Эмер вновь распорядился насчет вина, и вновь они подняли чаши в честь Каина.
– Никогда Сатана не делал нам ничего злого, но все равно хорошо, что человек этот больше не бродит по земле, – молвил старый вождь.
Это был великий и удивительный день.
Прежде чем заснуть, Каин попытался найти название для чувства, которое испытал этим вечером. Его заметили, на него глядели с обожанием, его оценили. Но было и нечто иное во взглядах мужчин – боязнь, страх.
Тот же страх, что и у Адама, которого он мог победить глазами. Даже когда был ребенком. Это часто давало ему удовлетворение, но короткое и неизменно отравленное последующим разочарованием.
Ева понимала это, наблюдая за ними, видя, как Адам отводит взгляд. Знала ли она?…
– Ты не должен злоупотреблять своей властью, – говорила она.
Власть – новое слово для него.
Однако оно подходило Каину больше, чем какое-либо другое. Оно избавляло его от мук. Оно было лучше, чем объятия, работа, гордость за выполненное дело.
Оно полностью заполняло его, не оставляя места для терзаний.
Глава десятая
Долго смотрел Энки Бар на отца, с сомнением и как бы со стороны. Но ничем не выказывал своего удивления. Бек Нети улыбнулся:
– Думаешь, старик бредит?
Напряжение между ними спало. Энки, названный так в честь бога мудрости, покачал головой и ответил:
– Нет, отец. Мне кажется, я понимаю: твое решение вызвано желанием помочь царице, успокоить ее священное сердце.
Бек Нети кивнул: вот именно. Он не какой-нибудь восторженный мечтатель, обманутый сказками. Беспокойство царицы требует, чтобы дело было изучено. Энки склонил курчавую темноволосую голову и опустил взгляд – не хотел видеть, как отец лжет ему и самому себе. "Отец питает надежды, – подумал юноша. – Да поможет нам Син, кому открыто все тайное!"
Потом мужчины вернулись к обыденным заботам. Бек Нети хотел взять с собой лишь горстку людей, Энки настаивал, что может потребоваться целое войско.
– Некоторые южные племена кочевников-скотоводов весьма многочисленны. Их люди привычны к ножам и стрелам и часто хватаются за них – даже без надобности. Может случиться такое, чего и не предусмотришь.
Бек Нети засомневался. Ему казалось, что самое важное сейчас для успеха дела – покинуть Нод без шума, ибо цель похода должна оставаться тайной. Так будет лучше, чтобы не возбуждать пустых надежд и не дать разочарованию овладеть людьми, когда отряд вернется.
Энки Бар кивнул, поняв опасность.
Наконец они остановились на том, что возьмут два десятка мужчин, пятеро из которых были начальниками царской стражи, а там вот уже много поколений за болтовню несли скорую и тайную кару – смерть без суда, по одному лишь подозрению.
Никто из выступавших в путь не должен был знать о цели поездки. Пусть думают, что Бек Нети навещает кочующие племена скотоводов, дабы наладить дружеские отношения.
А буде такое объяснение покажется неубедительным, для самых въедливых, цель путешествия следовало толковать так: верховный военачальник получил тайное донесение и должен удостовериться, действительно ли земле Нод угрожает некая опасность.
Ноды никогда не ждали беды с юга. Кочующие племена скотоводов жили своей жизнью, то был мирный народ. Кроме того, немало сил требовалось, чтобы перебраться через горную цепь, естественную границу между Нодом и его южными соседями.
Выступление отряда все равно даст пищу слухам – этого не избежать, полагал Энки. И все же никому не удастся вызнать настоящую причину: она слишком невероятна.
– Боюсь, тебе это только кажется. Многие слышали историю пастушка.
– Вряд ли кто-нибудь принял ее всерьез, – возразил Энки, и Бек Нети почувствовал, что краснеет.
Итак, они пришли к решению: двадцать избранных, двадцать пять лучших коней, запасы на десять дней – только самое необходимое. Легкое вооружение, а также богатые дары.
– Они легко польстятся на красивые вещи, – пояснил Энки.
Старшим над войском в Ноде оставался Энки, сын и наследник.
Никто не ожидал беды.
А ублюдок?
Мужчины тяжело посмотрели друг на друга. Смертная казнь над ублюдком должна свершиться. Он обладал властью над народом, мечты и надежды простолюдинов пчелиным роем вились вокруг сидевшего в яме под башней. Он был безумен, как и многие в божественном роду, совершенно безумен. Воцарение его обрекло бы страну на гибель.
Они вздохнули, объединенные состраданием к старой царице, извиняя ее бессилие.
Легче всего было бы позволить ублюдку умереть такой смертью, которая бы выглядела естественной, но это могло бы дать жрецам повод подстрекать народ к бунту. Священнослужители строили весь свой культ на единении богов с нодами через священную кровь.
Царица уж слишком стара.
Ублюдок безумен, он не в счет.
Но в его жилах царская кровь.
Положение чрезвычайно опасное, особенно для двоих мужчин, сидевших за столом в покоях Бек Нети в башне. Стоит ублюдку дорваться до власти, как он уничтожит весь их род, мстя за разоблачение.
– Не хотел бы отец отдать распоряжения на случай, если царица заболеет? – спросил Энки.
– При первых же признаках болезни ты убьешь ублюдка, – ответил Бек Нети. И, подумав еще немного, добавил: – Не беспокойся, надежда будет поддерживать в ней жизнь. "И нежелание убить его самой", – подумал Энки. С тем они расстались.
– Десять дней? – спросил Энки.
– Обещаю, – ответил отец.
Бек Нети собственноручно уложил лишь самое необходимое, засомневался, глядя на серебряный шлем с гребнем из львиной гривы и на мантию красной шерсти, отороченную белым мехом. Наконец бросил их поверх чересседельной сумы. "Этот убор внушает уважение простому люду. Возможно, он понадобится", – подумал Бек Нети. В мешочек на поясе сложил монеты, тяжелые золотые монеты и, наконец, ларчик с ядом.
"Кто знает, – рассудил он, – может, человек, о котором поется в песне, действительно существует? Может, он опасен и не подходит нам?"
В таком случае ему лучше отойти в царство мертвых. Мертвый он перестанет подавать повод для новых баек, мертвый он никогда не сможет притязать на наследство.
Через анфиладу залов Бек Нети отправился в царские покои.
Лунный свет был чрезвычайно ярок и в эту ночь.
Принимая своего верховного военачальника, уже готового к походу, Нин положила ему на плечи свои тонкие руки, прибавляя этим сил верному слуге.
Она выглядела усталой и старой, усталой как никогда прежде, и сердце Бек Нети защемило.
– Две вещи ты должна обещать мне, моя царица, – сказал он. Она улыбнулась, кивнула. – Ты должна постараться спать по ночам, пока меня не будет.