Вики тут же пожалела, что имя сестры сорвалось с языка. Она тоже заметила, как Гарри Меллоу смотрел на Лиззи во время его единственного визита в Ками, и видела, как Лиззи ответила на его взгляд. Когда юноша с некоторой поспешностью ретировался из миссии, сопровождаемый недружелюбный напутствием Робин, Вики попыталась договориться с сестрой, чтобы в дальнейшем та не поощряла пылких взглядов мистера Меллоу. В ответ Лиззи улыбнулась той самой улыбкой, которая так бесила Вики: "Тебе не кажется, что мистер Меллоу должен сам это решить?"
Гарри Меллоу и раньше нравился Виктории, но теперь беспричинное упрямство Элизабет сделало его прямо-таки неотразимым. Инстинктивно вцепившись в него покрепче, Вики разглядела над низкорослым редким кустарником покрытые лесом холмы, у подножия которых стояла миссия Ками, и ее охватил страх. Очень скоро Гарри увидит Элизабет с глазами цвета дикого меда и густыми темными локонами с рыжеватым отливом.
Впервые в жизни Вики оказалась сама по себе - за ней никто не следил, рядом не было ни матери, ни Джубы, а главное, рядом не было сестры-близнеца. Ко всем незнакомым и обескураживающим ощущениям добавилось еще и восхитительное чувство свободы, и тогда последние путы строгого религиозного воспитания внезапно разорвались под напором безрассудного бунтарства. Безошибочным женским чутьем Вики поняла, что ее заветные желания могут исполниться, но только в том случае, если она будет действовать решительно - причем сию секунду.
- Как грустно и горько, что женщина вынуждена оставаться в одиночестве, когда она безумно любит кого-то, - тихо мурлыкнула девушка таким голосом, что Гарри натянул поводья, пустив лошадь шагом. - Господь не предназначил женщине оставаться в одиночестве, - продолжала она. Нежную кожу за ушами Гарри залила краска. - Да и мужчине тоже.
Гарри медленно обернулся и встретил прямой взгляд зеленых глаз.
- На солнце так жарко, - прошептала Вики, не опуская взгляда. - Я бы с удовольствием немного отдохнула в тени.
Гарри опустил девушку на землю, и Вики встала совсем близко к нему, по-прежнему глядя в глаза. ^.
- Тут все покрыто пылью, присесть негде. Давайте отойдем подальше от дороги?
Она взяла молодого человека за руку и невозмутимо повела сквозь мягкую траву к дереву мимозы: под его раскидистыми ветвями их не заметит с дороги случайный путник.
Когда Мунго Сент-Джон добрался до верха перевала между холмами, его сапоги были забрызганы пеной из раскрытого рта взмыленной лошади. Не медля ни секунды, всадник погнал бедное животное вниз, к белым постройкам миссии Ками.
Стук копыт эхом отдавался от склонов и от стен зданий - на широкой веранде дома появилась гибкая фигура в юбке. Прикрыв глаза, Элизабет всматривалась в даль и, узнав Мунго, поспешно выскочила во двор.
- Генерал Сент-Джон! Слава Богу, что вы приехали! - Девушка ухватила кобылу под уздцы.
- Как она? - встревоженно спросил Мунго и, спрыгнув на землю, в нетерпении потряс Элизабет за плечи.
- Все началось с розыгрыша. Мыс Вики хотели, чтобы вы приехали, потому что нужны маме. Ей было не так уж плохо, просто лихорадило немного.
- Черт побери, да расскажи ты все толком! - закричал Мунго.
От его окрика слезы, которые сдерживала Элизабет, прорвались и хлынули по щекам.
- Маме стало хуже. Это наверняка кровь девушки. Из-за нее у мамы лихорадка!
- Лиззи, соберись! - Мунго снова потряс ее за плечи. - Распускать сопли - не в твоем характере!
Элизабет сглотнула и заговорила спокойнее:
- Мама ввела себе кровь девушки, больной малярией.
- Кровь негритянской девушки? Господи Боже, но зачем?!
Не дожидаясь ответа, Мунго бросился вверх по ступенькам, распахнул дверь спальни Робин и застыл на пороге.
В тесной комнате стоял запах лихорадки - воняло, как в свинарнике. Единственное окно запотело от жара распростертого на узкой койке тела, словно от пара кипящего чайника.
Скорчившись, точно собачка у ног хозяина, возле койки сидел Роберт. Мальчик поднял на отца огромные серьезные глазенки, и худенькое бледное лицо исказилось гримасой.
- Сынок!
Мунго сделал шаг вперед, но Роберт метнулся к двери, ловко увернувшись от протянутой руки отца. По веранде зашлепали босые ноги убегающего малыша. На секунду Мунго застыл, с тоской глядя вслед сыну, потом тряхнул головой и подошел к постели, где неподвижно вытянулась жена.
Робин исхудала настолько, что бледное лицо заострилось. Закрытые глаза глубоко ввалились в почерневшие глазницы. Волосы, отдающие на висках сединой, казались сухими и хрупкими, как зимняя трава высохшего вельда. Мунго притронулся ко лбу жены, и Робин вдруг затряслась в приступе лихорадки: железная кровать задрожала, зубы застучали так, будто вот-вот разобьются, точно хрупкий фарфор. Пальцы Мунго ощутили невыносимый жар, и генерал резко поднял взгляд на стоявшую рядом Элизабет.
- Хинин давали?
- Я уже дала ей больше, чем следовало, - сто гранов, и никакого толку… - Элизабет замолчала, не в силах сообщить худшее.
- Ну-ка признавайся, в чем дело?
- Мама перестала принимать хинин шесть недель назад. Она хотела дать малярии возможность полностью развиться, чтобы доказать свою теорию.
Пораженный Мунго уставился на девушку.
- Но ведь ее собственные исследования… - Он покачал головой в недоумении. - Она же сама показала, что большие дозы хинина после перерыва в приеме… - Мунго осекся, точно слова могли вызвать привидение, которого он больше всего боялся.
Элизабет знала, что так пугает Сент-Джона.
- Мама совсем бледная… - Прошептала девушка. - И никак не реагирует на хинин. Я ужасно боюсь…
Мунго инстинктивно обхватил Элизабет за плечи, и она прижалась к нему. Между Мунго и близнецами всегда существовали особые отношения: девочки охотно ему помогали, став его тайными союзниками в миссии Ками - с того самого дня, когда он прибыл туда, едва живой от загнившей огнестрельной раны. Хотя в те времена близнецам едва исполнил ось десять лет, они не смогли устоять перед странным обаянием Сент-Джона, которое очаровывало женщин любого возраста.
- Мы с Вики прогневили судьбу, сообщив вам, что мама при смерти.
- Ну хватит! - Мунго слегка встряхнул девушку. - Она ходила в туалет? - И чтобы скрыть смущение, грубо переспросил: - Когда она мочилась в последний раз?
- Вчера вечером… - уныло ответила Элизабет.
Мунго подтолкнул ее к двери.
- Нужно заставить Робин пить. В моей седельной сумке лежит бутылка коньяка. Захвати еще лимонов из сада, сахар и большой кувшин кипятка.
Мунго поддерживал голову Робин, пока Элизабет заставляла мать пить обжигающую жидкость маленькими глотками. В беспамятстве Робин отбивалась, напуганная лихорадочными кошмарами. Затем малярийный озноб вдруг перешел в иссушающий тело жар, и Робин принялась жадно глотать воду, хотя и не узнавала тех, кто ее поил. Она настолько ослабела, что не могла самостоятельно приподнять голову, и Мунго пришлось ей помочь. Его сильные жесткие руки оказались неожиданно нежными, поддерживая подбородок Робин и утирая стекающие с губ капли.
- Сколько она выпила?
- Больше четырех пинт, - ответила Элизабет, проверив уровень воды в кувшине.
Солнце клонилось к закату, в комнате потемнело. Элизабет подошла к двери и выглянула на дорогу с перевала.
- Вики и Джубе давно пора бы вернуться, - заметила она.
Робин вскрикнула. Закрыв дверь, девушка поспешила к постели больной.
Опускаясь на колени рядом с Мунго, Элизабет вдруг почувствовала острый аммиачный запах.
- Мне нужно переодеть маму, - тихонько сказала она, отводя взгляд.
Мунго не двинулся с места.
- Она моя жена. Вики и Джуба еще не вернулись, а одной тебе не справиться.
Кивнув, Элизабет стянула с матери покрывало.
- Господи милостивый! - хрипло прошептала девушка.
- Именно этого мы и боялись… - безнадежно сказал Мунго.
Ночная рубашка Робин задралась, обнажая бледные бедра. Рубашка, как и матрас, промокла насквозь, но это было не желтое пятно, которое Мунго и Элизабет так надеялись увидеть. Потерянно глядя на мокрую простыню, Мунго вспомнил грубый стишок, который распевали добровольцы в отряде Джеймсона:
Если ты малярию схватил
И моча чернее чернил,
Это цвет ангела смерти,
Он тебя крылом осенил.
Скоро рыть нам новую яму
В длинном ряду могил.
Мунго и Элизабет безнадежно смотрели на жуткое пятно, черное, как свернувшаяся кровь: почки пытались вывести из тела погибшие красные кровяные тельца, недостаток которых и делал кожу белой как мел. Малярия превратилась в нечто гораздо более страшное и смертельное.
На веранде вдруг послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге застыла Виктория. Девушка светилась необычайной хрупкой красотой юности, впервые познавшей чудо любви.
- Вики, где ты пропадала? - спросила Элизабет и, увидев за спиной сестры высокого молодого человека, тут же все поняла по его удивленному и одновременно гордому виду.
Элизабет не почувствовала ни зависти, ни злости, а лишь мимолетную радость за сестру. К Гарри Меллоу она никаких чувств не испытывала и просто дразнила Вики, притворяясь влюбленной. На самом деле Элизабет любила другого, но он был недосягаем, и она давно с этим смирилась. Радость за сестру сменилась печалью неразделенной любви. Вики неверно истолковала выражение лица Элизабет и прижала руку к груди, словно стараясь унять вспыхнувший страх.
- Что стряслось? Лиззи, в чем дело?
- У мамы черноводная лихорадка, - грустно ответила Элизабет.
Пояснений не требовалось: близнецы выросли при больничке и знали, что гемоглобинурийная лихорадка весьма избирательна и поражает только белых, причем, согласно исследованиям самой Робин, заболевание связано с употреблением хинина, которым пользуются исключительно белые. За годы работы в миссии Робин пришлось лечить около пятидесяти больных черноводной лихорадкой - сначала бродячих торговцев и старых охотников на слонов, позднее добровольцев из отряда Джеймсона, а также поселенцев и золотоискателей, толпами поваливших за реку Лимпопо.
Близнецы знали, что из пятидесяти больных выжили всего трое. Остальные лежали на маленьком кладбище за рекой. Робин практически получила смертный приговор.
Вики бросилась к матери и встала на колени возле постели.
- Мамочка! - прошептала девушка, чувствуя себя ужасно виноватой. - Надо было мне пораньше вернуться!
Робин обложили нагретыми в костре речными булыжниками, обернув их в одеяла, и накрыли сверху четырьмя меховыми накидками. Она слабо попыталась сбросить накидки, но Мунго удержал ее. Кожа Робин совсем высохла, глаза блестели тусклым блеском обкатанного водой кварца.
Закатное солнце коснулось верхушек деревьев, и комнату озарило оранжевое сияние. Лихорадка пошла на убыль, вытекая из пор на мраморно-бледной коже, точно сок из раздавленных стеблей сахарного тростника. Крупные бусинки пота выступили на лбу и подбородке - капельки сливались вместе, текли ручейками, насквозь промочили волосы, словно Робин окунулась в воду с головой. Мунго не успевал вытирать пот, заливающий глаза больной: меховая накидка намокла, тонкий матрас пропитался влагой, по сухому земляному полу под кроватью стучали капли - будто дождь шел.
Температура Робин резко упала. Как только она перестала потеть, Джуба и близнецы обмыли губкой ее обнаженное тело. Она потеряла много воды и настолько исхудала, что все ребра торчали, кости таза выпирали, живот впал.
К Робин прикасались с предельной осторожностью, поскольку малейшее резкое движение могло вызвать разрыв хрупких стенок поврежденных капилляров в почках, и тогда неизбежно бурное кровотечение, которым часто и заканчивается черноводная лихорадка.
Пока обмывали лежавшую без сознания Робин, Мунго вместе с Гарри Меллоу сидел на веранде дома. Затем Мунго уселся на табурет у кровати и отослал женщин отдыхать.
- Я позову вас, если понадобится. - Он поставил фонарь на пол, чтобы тусклый свет не беспокоил больную.
Болезнь продолжала разрушать кровяные тельца, и ночью Робин медленно угасала. К рассвету она выглядела так, словно злобный вампир высосал из нее всю кровь. Мунго знал, что жена умирает, и взял ее за руку - Робин даже не шевельнулась.
Шорох за спиной заставил Мунго оглянуться: в дверях стоял Роберт. Ветхая, залатанная ночная рубашка была маловата мальчику в плечах, из-под короткого подола сверкали голые колени. Густые спутанные кудри падали на широкий лоб, сонные глазенки смотрели не мигая.
Понимая, что любое движение заставит малыша броситься прочь, точно спугнутого дикого зверька, Мунго замер. Через пару минут мальчик перевел взгляд на мать, и в его глазах впервые промелькнуло какое-то осознанное выражение. Осторожно, шаг за шагом, он подошел к постели и нерешительно протянул руку к материнской щеке. Робин открыла глаза - их уже затянула пелена, они слепо смотрели в темные глубины беспамятства.
- Мама, - сказал Роберт. - Мамочка, пожалуйста, не умирай.
Робин повела глазами из стороны в сторону, и каким-то чудом ее взгляд сфокусировался на лице сына. Она хотела поднять руку, но мускулы лишь дернулись и снова расслабились.
- Послушай, если ты умрешь… - жестко заговорил Мунго, и Робин посмотрела на него. - Если ты умрешь, - намеренно повторил он, - то я заберу ребенка.
По ее лицу Мунго понял, что жена его узнала и поняла сказанное: глаза Робин вспыхнули гневом, она изо всех сил попыталась что-то сказать.
- Никогда! - прочитал он беззвучное слово на ее губах.
- Тогда живи! - подзадорил Мунго. - Не вздумай помирать!
И Робин вновь начала бороться за жизнь.
Силы больной то таяли, то прибывали под ужасными наплывами лихорадки: горячка сменялась ледяным ознобом, мучительное забытье следовало за обильным потением. Временами она впадала в беспамятство, ее преследовали видения и демоны прошлого. Иногда она видела Мунго Сент-Джона на мостике великолепного клипера "Гурон" в те давние времена, когда самой Робин было чуть больше двадцати.
Какой красавец! - шептала она. - Какой дьявольски привлекательный мужчина!
Потом она ненадолго приходила в себя. Лихорадка усиливала ее гнев, и Мунго никак не удавалось успокоить больную.
- Ты убил его! Ты убил святого человека… - Едва слышный голос Робин дрожал от ярости. - Ты послал его на другой берег, зная, что там ждут отряды матабеле. Этим ты убил моего мужа - все равно что своими руками воткнул ассегай в его сердце!
Затем ее настроение снова менялось.
- Ради Бога, оставь меня наконец в покое! - умоляла она так тихо, что Мунго приходилось склоняться как можно ниже, прислушиваясь к словам. - Ты ведь знаешь, я не могу тебе сопротивляться, хотя ты воплощение всего, что противно мне и Всевышнему, всего, что ненавистно мне и потерянному народу, который остался без вождя и был отдан на мое попечение.
- Пей! - велел Мунго. - Тебе нужно пить.
Она слабо отбивалась от прижатого к губам кувшина.
Потом болезнь вновь брала верх, унося Робин в миражи лихорадки и горячечного бреда. Так проходили дни и ночи. Мунго потерял счет времени. Иногда он внезапно просыпался - на часах за полночь, возле кровати спит на стуле Лиззи или Вики. Преодолевая усталость, Мунго вставал и заставлял Робин немного попить.
- Пей! - шептал он. - Пей или умрешь.
Однажды Мунго проснулся на рассвете и увидел стоящего рядом Роберта. Едва отец открыл глаза, мальчик метнулся прочь. Сент-Джон окликнул сына, и Робин яростно прошипела:
- Ты никогда его не получишь! Никогда!
В полдень, когда бледная Робин лежала, отдыхая между приступами лихорадки, Мунго порой удавалось поспать пару часов в дальнем конце веранды, пока не разбудят Джуба или близнецы со словами: "Опять началось!"
Тогда он поспешно возвращался к постели больной, уговаривая ее не впадать в беспамятство и заставляя продолжать борьбу за жизнь.
Сидя у постели Робин, измотанный и осунувшийся Мунго иногда сам себе удивлялся. В его жизни были десятки женщин, причем гораздо красивее этой. Он прекрасно сознавал, что обладает странной способностью покорить любую женщину, но почему-то выбрал именно эту - ту, которая никогда не будет ему принадлежать. Ту, которая ненавидела его так Же яростно, как и любила; ту, которая зачала его сына в порыве безумной страсти, а теперь решительно не подпускала отца к ребенку. Робин потребовала, чтобы Мунго женился на ней, и в то же время категорически отказалась исполнять супружеские обязанности и вообще не терпела присутствия мужа - разве что когда была слишком слаба, чтобы отбиваться, и в тех редких случаях, когда похоть оказывалась сильнее отвращения и укоров совести.
Около месяца назад Мунго внезапно проснулся в своей глиняной хижине на окраине Булавайо и в свете свечи увидел стоящую у койки Робин - она примчалась к нему среди ночи, несмотря на расстояние.
- Господи, прости! - прошептала она и набросилась на Сент-Джона в порыве безумной страсти.
С первыми лучами солнца Робин оставила ошеломленного и измотанного Мунго, а когда он на следующий день поехал к ней в Ками, встретила его на веранде с дробовиком в руках. Мунго инстинктивно понял, что, если он вздумает подняться по ступенькам, Робин в самом деле спустит курок. В ее глазах горела дикая ненависть - не только к нему, но и к себе самой.
Робин без устали писала в газеты - как в британские, так и в кейптаунские, - протестуя против всех заявлений, которые делал Сент-Джон в качестве главного уполномоченного по делам туземцев в Матабелеленде. Она раскритиковала его политику принудительного труда, благодаря которой фермеры и владельцы шахт получали рабочие руки, отчаянно необходимые для развития и процветания новой страны. Робин осудила набор матабеле в туземную полицию, призванную обеспечить порядок в племени. Как-то она даже ворвалась на совет, который Мунго проводил с индунами, и на беглом исиндебеле принялась оскорблять вождей, называя их "старыми бабами" и "трусами"-за то, что они подчиняются генералу Сент-Джону и Британской южноафриканской компании. И часа не прошло, как она, устроив засаду в густом кустарнике у берега река, накинулась на возвращавшегося с совета Мунго. На попоне, расстеленной в чаще, обнаженные, точно дикие звери, они занимались любовью с такой яростью, что едва не убили друг друга, - Мунго был потрясен до глубины души.
- Ненавижу тебя! О Господи, как же я тебя ненавижу! - прошептала Робин со слезами на глазах, вскочила в седло и унеслась прочь, не обращая внимания на колючки, цепляющиеся за юбку.
Ее упреки вождям были открытым призывом к восстанию и кровавой революции, а в книге "Рядовой Хэккет в Матабелеленде" прямо называлось имя Сент-Джона, причем Робин злостно клеветала, приписывая генералу вымышленные слова и действия. Мистер Родс и другие директора БЮАК убеждали Мунго подать на Робин в суд.
"Сэр, вы хотите, чтобы я подал в суд на собственную жену? - Мунго скосил желтый глаз и грустно улыбнулся: - Я буду выглядеть полным идиотом!"
Никогда в жизни Сент-Джон не встречал более непримиримого и безжалостного противника, чем Робин, и все же мысль о том, что она может умереть, приводила его в отчаяние: каждый раз, когда ее силы иссякали, он падал духом - и возвращался к жизни вместе с ней. Так продолжалось день за днем, без отдыха и передышки.